Текст книги "S"

Альберт

Дом родителей стоял на самом краю города. Через дорогу от его крыльца, за заросшей канавой начинался лес, продолжающийся на многие километры вдаль, хранивший в себе дома зверей и птиц, наверняка, никогда не встречавших человека.

Большой город огнями переливался на половине неба бледно зеленым и был чуть слышен где-то вдали по ночам. В остальное время в маленьком поселке на окраине, состоящим из пары десятков частных домов, было спокойно и тихо. Из отверстия в лесополосе изредка выскакивали автомобили, и едва появившись, стеснительно уменьшали громкость своих моторов.

Тото и Лекс провели детство где-то в виднеющихся вдали окнах многоэтажек. В этот дом их родители переехали почти сразу после проводов сыновей из отеческого гнезда. Они расставили на полочках сувениры, привезенные из многочисленный путешествий, фотографии, сложили аккуратной стопочкой дрова у камина и попали в аристократический мир, где в тишине постукивающих часовых механизмов пили с конфетами чай из фарфоровых чашек, пекли и жарили изысканные блюда для гостей и называли сон отдыхом, погружаться в который теперь можно было во сколько и на сколько пожелаешь.

Тото приезжал сюда отдыхать. Когда дом оставался пустым, покинутым хозяевами с целью поглазеть на затерянные в складках планеты примечательности, он устраивал ужин или небольшую вечеринку, которые заканчивались обычно очень рано. Всем гостям с наступлением темноты и окончанием трапезы вдруг резко хотелось спать. Дом консервативно оберегал установленные законы. Тото запирал за всеми дверь, выключал свет и спал…

В тот день был туман. Такой, что деревья в лесу, вдруг потеряв из виду корни, испуганно жались друг к другу, боясь остаться в одиночестве, в тишине, в еле сдавливающей бока слепоте. Он постучал в дверь.

Тото высунул из-под одеяла нос и принюхался к свежему весеннему воздуху. Он подумал об огне в камине и чашке горячего чая, собрался и спрыгнул с кровати. Если бы не мысли о тепле и этот ядовитый холодный запах так рано открывшихся луж в лесу, ожидающий ответа у двери так и остался бы ни с чем. Тото надел штаны и свитер, согласился с собою в зеркале, что выглядит приемлемо, и открыл дверь.

Через порог медленно переполз туман, оглядываясь по углам, словно сытый, но размышляющий о десерте редкий гость в здешнем ресторане. Гость улыбался, натянуто и специально. Из вежливости.

– Доброе утро. Простите, что так рано. Но на вашей улице больше никто не открывает, а у меня совсем уж чрезвычайная ситуация, – молодой человек продемонстрировал ладони рук, измазанные сырой глиняной грязью.

– Что случилось?

– Там, на дороге, машина. По пороги в грязи. Не знаю, как так залез…

– Там же знак. Предупреждающий.

Тото чуть улыбнулся. Люди, попавшие в затруднительную ситуацию по вине своей невнимательности и нерасторопности, встречались им с особенным энтузиазмом. Он наслаждался каждым, пусть даже крошечным, незаметным и не принимаемым в расчет большинством, микроскопическим главенством. Каждой миллисекундой в такой роли.

Гость заметил ухмылку и улыбнулся в ответ очень похоже:

– Я первый раз. А знак в тумане совсем не видно.

– Чем я могу вам помочь?

Непроизвольно, по обыкновению, сделав акцент на букве «Я», Тото не скрыл ни капли из подмешанного в тон недовольства от возможно выстроенных незнакомцем планов его участия в спасении утопающего автомобиля. Он не то, чтобы не умел скрывать, может и смог бы, но за всю жизнь еще не разу не пытался.

Гость заметил и это тоже.

– Мне бы лопату? Или несколько досок? Если есть.

Тото задержал взгляд на лице незнакомца и, уже повернувшись спиной, обронил:

– Посмотрим.

Лопата нашлась.

Странный гость подобно межзвездному кораблю погружался в опустившиеся к самой земле облака, создавая спиральные завихрения в ровных, медленно качающихся слоях.

Тото запер дверь и вернулся в дом. В комнате стало заметно теплее.

Камин хрустел весело разгоревшимися поленьями, чай на маленьком столике у кресла испускал вверх свое еле заметное пламя из легких микроскопических капель пара. Тото упал в кресло, закрыл глаза веками и ладонями рук. До тела приятно доносилось волнами тепло, а сознание воодушевленно предвкушало первый глоток сладкого чая и последующую за ним дебютную сигарету на веранде в компании весенней прохлады и совсем юных запахов, просыпающихся в лесу.

Кольнуло где-то около пупка. В тот самый момент, когда Тото открыл глаза. «Я не разжигал камин, и не наливал себе чая!», – мысль взорвалась изнутри, пронеслась осколками по телу и, отразившись от кожи, вернулась к начальной точке, где разгоралась и становилась все тяжелее. В комнате снова стало холодно. В камине темно. Со стен и полок пропали рамочки с фотографиями, со стола и подоконников горшки с цветами. Пропало все, кроме стен и окон. На стекла давил туман, и из глубины черных щелей, поскрипывая как будто половицами, уже сочились его дымные щупальца.

Тото вспомнил. Это же Альберт. Его друг – Альберт. Это он приходил за лопатой. Почему же не узнал его? Почему вел себя как чужой? Куда пропали все вещи, и не снится ли ему все это? Снится. Наверняка. Почему не просыпается? Раньше это было так легко.

Тото зажмурил глаза и попытался направить все свое напряжение на открытие глаз по настоящему. Но не смог найти нужного алгоритма. Все тот же пустой дом, стены и окна, пол, уже покрытый дымкой, проливающейся из неплотно закрытых окон. Он как будто на дне, – думал Тото, – дом на дне туманного океана.

Отыскав шапку, шарф и теплые ботинки, он остановился нерешительно у двери, оглянулся еще раз и увидел, как туман заползал на стены и потолок, скрывая и заполняя каждую выемку. Тото выбрался наружу и через пару шагов потерял дом из виду. Он раздвигал руками белые сгустки, как взлохмаченный, потревоженный кем-то ил на дне туманного водоема расправляет плавником беззвучная рыба. Пробовал кричать, но звук его голоса жадно впитывало пространство так быстро, что услышать его не получалось даже ему самому. От дефицита шума гудело в ушах. Идти пришлось долго, дольше, чем самые длинные из возможных земных прогулок. Но он пришел.

Туман остался за спиной; такой плотный, что на него можно было опереться. До обрыва впереди оставалось чуть больше метра. Тото поднял голову и увидел небо. Многие звезды на нем подергивались, а некоторые срывались с мест и падали в направлении горизонта. Тото проводил одну взглядом. Но горизонта здесь не оказалось, и она продолжила свой путь, как будто по стенке стеклянного шара, внутри которого теперь был Тото. Ему пришлось подойти к самому краю обрыва, чтобы проследить за ней.

– Где мы, Альберт?

Альберт сидел, свесив ноги, невнятно бормоча то ли песню, то ли ритмичный стишок. Он предложил Тото присесть рядом.

– Ты на самом краю, Тото.

– На краю чего?

– Почти всего.

Тото был спокоен и как будто только совсем недавно запамятовал все о том, что здесь происходило. Оно было где-то рядом, но поймать без третьей силы это воспоминание здесь было невозможно.

– Ты боишься? – спросил Альберт.

– Нет. Вроде бы нет.

– А, тогда в баре, когда все началось, боялся?

Третья сила. Он вспомнил. Все до самой потери сознания. Галлюцинации и пропадающие стены бара, люди масляными пятнами растекающиеся в пространстве, звезды в абсолютной темноте и ветер. Ветер давил на уши и как будто на само сердце где-то в центре груди. Страшно было так, что его стук сотрясал все тело множеством разрядов электрического тока в каждом нервном окончании. Мир вокруг вдруг стал таким маленьким, и, казалось, можно было дотянуться головою до неба, высунуть голову за облака в космос. Планета оказалась так мала по сравнению со Вселенной. Она оказалась ничем в этой черноте, и Тото почувствовал, как ее отчаяние и одиночество вдруг стали ему понятны. Он сжимался в комок под воздействием их гравитации.

– Было очень страшно, – ответил он Альберту, – теперь нет.

– Это хорошо. Так и должно быть. Ты теперь за страхом. Ты теперь – не ты.

– А, кто?

– Ты – почти Бог, Тото! – Альберт усмехнулся. Он посмеивался над словом «Бог» после каждого использования. – Но, тебе нужно прыгнуть, – Альберт резко нахмурился. Тото сделал шаг назад, но туман не позволил сделать второй.

Альберт поднялся на ноги и положил руку на плечи Тото, немного подталкивая к самому краю.

– Ты прыгнешь, Тото. Такова природа твоего путешествия. Ты станешь Богом, рекой, течением Его сквозь Вселенную, как кусок льда в реке растаешь и соединишься со своим естеством.

Альберт подводил Тото все ближе к обрыву. Звезды со всех сторон уставились на них, как на сцену, и Тото вдруг подумал о них, как о вспышках зрительских фотокамер; о себе как о главной звезде представления. Его кульминационная реплика, наконец, выросла и созрела:

– Альберт, а ты кто?

Они посмотрели друг на друга, и Альберт, подернувшись прозрачной полосой по всей своей длине, улыбнулся:

– Я – весеннее тепло, что топит лед для реки.

Последовал удар. Ноги Тото потеряли опору. Он резко и глубоко вздохнул, дрожью ощутив начало стремительного падения.

Полет закончился, не начавшись. Тото висел у самого края. Альберт держал его за рукав и подергивал как удочку на рыбалке.

– Подожди, совсем забыл. Видел когда-нибудь Его?

В другой руке Альберта была фотография. Он неестественно изогнулся и дотянулся ей до лица Тото. На картинке сидел старик в лохмотьях и торчащих из головы старых перьях. Лицо его плохо освещалось тусклым костром, но таких Тото никогда не встречал. Ему вспомнился Лекс отчего-то…

– Нет. Не видел.

Альберт кивнул головой и отпустил руку…

Глава 4

Топот…

Быстрый топот. Несколько ног…

Особенно рано утром.

Тото впал в кому два дня назад.

Ноги каждый раз несли врачей к очередному впадающему. Утром один из первых заболевших отвалился сухим листом и улетел по ту сторону, угодив в первую сотню летальных по все планете.

Снова топот. Они бегали день ото дня все быстрее.

Страх. Тот же, что тогда, в воскресение, теперь не волнами, а строем, маршем экстренных сапог на фронте войны за жизнь. Лекс лежал лицом к стене. Она становилась заметно светлее от минуты к минуте. Ему хотелось встать и открыть окно, вывалиться по пояс в весеннее утро, но разбудить Ясэ он не решался. Что ей сказать, что теперь пообещать сделать.

Снова топот. В груди каждый раз надувался пузырь, где-то около сердца, и делал все тело будто тяжелее в несколько раз. Глубоко вздохнуть не получалось, да и не нужно было каменному телу кислорода. Лекс дышал медленно и понемногу. Каждый стук сердца был похож на отчаянный удар запертого где-то свободолюбца в дверь, теряющего так быстро надежду на освобождение.

Он приподнял голову и повернулся на бок. Ясэ лежала к нему спиной. На еще одной третьей кровати было пусто. Мишель вышел. Он частенько ходил курить и пить чай даже ночью.

– Ты не спишь? – высоким хрипом пробурчала Ясэ.

Лекс медленно повернулся на спину.

– Нет…

– Все изменилось очень быстро, – Ясэ делала большие паузы между словами. Лексу показалось, что она старательно скрывает в них тихий, но уже крепко зацепившийся здесь плач. – Так быстро, Лекс. Так, что вопрос о будущем настолько неразрешим, насколько и бесполезен. Если оно вообще есть… будущее… У нас…

Теперь было не спутать. Это был обыкновенный девичий всхлип. Лекс встал, открыл окно, вдохнул пару раз и присел в ее ногах.

– Тебе страшно? – спросил он.

– Нет… Страшно – это когда есть вероятность чего-то плохого, а я вообще не представляю, что будет.

Лекс подумал о смерти. Наверное, в первый раз. Спросить о такой вероятности он не решился.

– Что-то поменялось совсем, – продолжала Ясэ, – как будто остановилось. Мы вроде как катались на американских горках, весело, увлекательно. Но теперь конец. Вагончики еле-еле подтягиваются к финишу. Аттракцион закончен. На выход. А выходить куда?

– Может, это будет тоже захватывающе?

– Может, – всхлипывания прекращались. – Сможем ли выйти только? Успеем ли заметить что за остановка?

– Скорее всего, конечная. По крайней мере, выбирать не приходится.

Снова ноги за дверью. Лекс прошуршал тапочками и выглянул наружу. Еще привезли. Совсем плохие. Без попыток заявить о себе плачем, криком или движением рук. Вот-вот должен был показаться Мишель. Обычно он не гулял долго, да и нельзя было тут гулять. Ясэ, поймав те же мысли, поднялась с кровати и решительно спросила:

– А где Мишель?

Бойко запихав ноги в носки и тапки, она беззвучно взяла под контроль предрассветную вылазку, и они вышли в длинный пустой больничный коридор.

***

Аккуратно, не прикасаясь к стенкам кружки, Мишель размешивал на подоконнике чай. Он видел, как открывал глаза Лекс, но не подал виду и отправился курить один. В дальнем конце коридора старая двустворчатая дверь скрывала выход на лестничный пролет, заброшенный и заваленный строительным мусором еще в прошлом веке. Сюда заходили изредка врачи и мед персонал, но тоже только по вечерам или ночью. На одной из площадок была обустроена крошечная территория с креслом, стулом и обрезанной пластиковой бутылкой для утилизации отходов. В окно пока еще можно было разглядеть внутренний двор. Ветки, что бились в стекло, уже начинали выпускать листья, но выглядели немного сутуло.

Мишель поставил чашку на подоконник и сверкнул искрами зажигалки. Обычно он выкуривал одну, затем выпивал немного чая, после закуривал еще. Эту он курил медленно, и часто случалось так, что она испускала свой едкий дух сама, лишь с небольшой его помощью. Исключительным слухом своим здесь он отдыхал от писка мониторов и датчиков, наслаждаясь шорохами и потрескиваниями старого интерьера.

Он щелкнул зажигалкой во второй раз. Огонь загорелся в его ладошках, но поднести его к сигарете Мишель не мог. Проникающий сквозь пальцы свет нарисовал на подоконнике вполне себе человеческую тень, по все видимости принадлежащую кому-то рядом.

Мишель не отрывал глаз от огня, но отчетливо видел, как тень повернулась и облокотилась на стену, собрав руки в замок на груди. Он повернул голову в ее сторону, но увидел лишь оставленные кем-то подписи на облупившейся краске.

«Подводит система», – думал Мишель, – «Голова с недосыпа выдает странности…» Сладкий чай должен был помочь. Мишель закурил сигарету, не оглядываясь по сторонам при зажженном огне, и сел в кресло. Шорохи внизу и вверху, где-то упал кусок штукатурки, где-то в подвале царапала лапками крыса рыжие кирпичи. Затем кто-то довольно громко усмехнулся. Мишель открыл глаза, вытянул вперед руку и снова зажег огонь.

Он стоял у стены. Только контур. Без тела.

Мишель смотрел, не отрываясь, и точно знал, что этот прозрачный ухмылялся и потешался над ним. Тот же, что и тогда у реки, на свадьбе. Он пришел, как приходит второй приступ боли, как второй прыжок с парашюта. Еще страшнее первого, потому что теперь страх знакомый.

Мишель от чего-то зажмурил глаза.

– Ну ладно, хватит…! – весело вскрикнул голос там за глазами. – Это же я.

Голос был очень знакомым, но рассудок не позволил себе догадаться. Мишель открыл глаза. Альберт сидел на стуле, опустив одну ногу на пол, другой подперев подбородок, и из под задранных вверх бровей смотрел на него. Такого доброго лица в исполнении Альберта Мишель еще не встречал.

– Ты?!

– Я.

Альберт был заметно доволен.

– Как же так?

– Ну…., – Альберт развел руками, – есть конкретнее вопрос? Этот слишком уж обо всем.

Мишель затянулся и стал приходить в себя. С другом теперь было спокойнее, лишь вот его недавняя прозрачность приводила в растерянность. «Хотя,», -думал он, – «еще несколько дней назад, увидев бы такое, он, наверняка, свалился бы в обморок от испуга. Значит не так уж и страшно, раз мозг не боится. Или это какой-то странный нескончаемый транс, в который мы угодили всей планетой….»

– Как ты это сделал, Альберт? Ты вообще кто?

– Вот. Это конкретно. Сделал как – неважно. Кто я – тоже. Главное – ты не сильно испугался, – Альберт продолжал улыбаться.

– У меня есть к тебе дело, Мишель.

– Дело?

– Да. Мне нужно, что бы ты ни за что ни отпустил вот это из рук.

У Альберта в руке вдруг появилась фотография. Он отпустил ее ни сразу. Они держались за края вдвоем.

– Ты видел его когда-нибудь?

На черном фоне в белую крапинку на картинке куда-то вниз смотрел старик. По чуть различимому блеску в его глазах было понятно, что смотрел он на угли костра.

– Нет, – ответил Мишель и Альберт отпустил индейца на картинке к нему.

– Постарайся удержать, хорошо?

Альберт снова улыбнулся и протянул руки вперед. Они обнялись как будто на прощание. Через уместное для дружеских объятий время Мишель опустил руки и попытался отодвинуться назад, но Альберт сжал его еще сильнее. Где-то внизу спины что-то хрустнуло, проскакало ломаной волной по каждому позвонку до головы и ушей, и отозвалось в них ударом большого чугунного колокола. Мишель закатил глаза. Альберт почти прислонился губами к его уху и прошептал:

– А ты ведь слышишь, слышишь, Мишель. Как она течет, как она извивается. Но понять не можешь, потому что человек. Пытаешься, стараешься хоть немного запомнить, сохранить в своих каракулях на бумаге, но это все пыль. Я покажу тебе ее. Музыку. Всю сразу.

Стало холодно. Дрожь как будто сотрясала все пространство вокруг. Мишель открыл глаза и втянул носом плотный морозный воздух, с едва заметным привкусом старого металла.

Они сидели на блестящей поверхности, на самой вершине большого шара. Далеко вверх в темноту уходила колонна, на которой шар был подвешен. Стены расширялись к низу, где в отсутствии всякого пола были видны невероятно быстро пролетающие густые облака.

Колокол. Это его вибрации заставляли дрожать.

– Что это, Альберт?

Мишель приподнялся, стараясь удержаться за колонну.

– Это самый край, Мишель. Хотя ты и так был недалеко.

– Недалеко от чего?

– От музыки. От ее источника и родителя. Теперь ты вернешься к нему.

Альберт повернул рукой его лицо и заставил посмотреть в глаза.

– Так заведено, Мишель. Помнишь принцип «по образу и подобию своему»?

– Да.

– Так вот вы стали слишком уж непохожи. Только и осталась, быть может, музыка. Но вернуться придется всем, даже тебе, Мишель.

– К Богу?

Мишель проглотил накопленное во рту бесстрашие.

– Я умру, Альберт?

– Никто не умрет. Ты упадешь туда и станешь всеми этими облаками внизу, всеми известными и неизвестными тебе созвучиями. Навсегда.

Альберт улыбнулся снова и подернулся прозрачной полосою.

– Пока, Мишель. Ты еще можешь посидеть здесь немного.

Он исчез. Становилось все холоднее, а облака как будто приближались. Или Мишель, вцепившись в огромный язычок громадного колокола, падал навстречу им вниз.

Его нашла Ясэ. На грязной старой лестничной площадке. Она подняла его голову и звала по имени. Лекс нащупал пульс и попытался приподнять его на ноги. Они звали на помощь.

Язычок вдруг стал раскачиваться. И Мишель с трудом удерживал равновесие. Вскоре он стал ударять о стены, пространство внутри покрылось сначала рябью, а затем ураганом из беспорядочного звона его последнего убежища.

Колокол свалился в облака, подняв дымные брызги, и стих.

Они вытащили его в темный коридор. Топот ног. Теперь они направлялись к нему. К ним. Уже на каталке Мишель опустил правую руку и разжал кисть. Скомканный клочок плотной бумаги подобрал Лекс. Когда голоса санитаров стихли, он аккуратно расправил его, и где-то лишь у самой гортани, там внутри, можно было расслышать:

– Длинная Пауза.

Глава 5

Через противогаз или в маске – даже голос из радио вырывался, казалось, из стянутого, онемевшего рта. Говорил, что-то о сотнях тысяч, членах президентских семей, эвакуации и поиске вакцины. Они совещались на самых верхних уровнях власти, но из имеющихся у них арсеналов оружия, лекарств и медицинских приборов пока не нашли средств. Люди падали независимо от возраста, положения в обществе и местонахождения. Отшельники с храмов высоко в горах, дети с запрятанных в джунглях Африки озер, звезды кино, спортсмены и просто соседи по лестничной клетке вдруг терялись где-то внутри головы, оставляли тело на остаточных запасах энергии, поддерживающих стук сердца еще немного, до окончательного угасания.

Они возили по улицам танки и шумели вертолетами сутки напролет, пытались спрятаться в убежищах. Но снова рядом кто-то закатывал глаза, и люди шарахались от него, как от чумного, закрученные до скрипа в спираль страхом. Он стекал с них, как вода с выжимаемого полотенца. Все сильнее и тоньше, пока хватка не ослабевала, и человек не осыпался трухой, маленькими обрывками ниток, растворяющимися в пространстве.

Лексу и Ясэ дали пару часов на сборы. Оставаться в ведомственном госпитале теперь было бессмысленно. Помочь в изучении свалившейся напасти они не смогли. Взамен сотни анализов они получили фиолетовые круги под глазами, несколько сброшенных килограмм и чувство опустошенности такого уровня, существование при котором ранее казалось невозможным. Мишель и Тото остались где-то там…

Их встретил Чура. Лицо его мало чем отличалось – красные ободки вокруг глаз, обвислые щеки. Он молча посадил их в машину, сел сам, заблокировал двери и выдохнул:

– Это Альберт.

Ясэ вскинула голову, как будто это было то, что она ждала услышать. После разговора с Албертом в тамбуре она не могла отделаться от беспокойства – ей казалось, что он наблюдает, отчаянно думает о ней каждую секунду.

– Что Альберт? – Лекс попытался спросить громко, но получилось немного жевано.

– Это Альберт. Это он убивает людей. Специально.

У Ясэ немного закружилась голова.

– Что?! Зачем? Все эти тысячи людей?! – теперь у Лекса получалось почти кричать.

– Не знаю. Он распространяет какую-то заразу. Может, не только он один.

Чура еще немного сжался и напомнил Лексу о том случае в парке, о том, как он бегал голый по банкетному залу на их свадьбе, рассказал о Прозрачном и девушке из отеля. Ясэ прислонила лоб к холодному стеклу и пыталась удержать закручивающуюся картинку в глазах. С этим симптомом ее тоже познакомил Альберт.

Они выезжали из города на север. Домой. Пробовали звонить Альберту, но трубку никто не брал. Иногда попадались съехавшие на обочину автомобили, иногда люди. Становилось темнее. Лекс иногда открывал окно и утыкался головою во встречный поток воздуха. Выбить из внутренностей все эти несколько дней, весь этот растворитель, что вымывает то, что обычно звали душой; постоянно пронизывающий глаза огонь костра и морщинистое лицо индейца. Ясэ спала на заднем сидении, иногда громко вздыхая, вытирая высохшие губы языком. В уголках ее глаз при свете мелькавших фонарей блестели следы просачивающихся между веками слез. Чура курил, молчал, изредка поглядывал в зеркало.

На небе появились звезды. Совсем мало, но достаточно для того, чтобы Лекс почувствовал тошноту. Он вспомнил утес, поток, в котором звезды, люди и целые миры проносились куда-то или просто возникали, пропадали и формировались снова. Лекс глотнул воды и снова вылез головой из окна.

– Давай, остановимся? – вернувшись, спросил Лекс.

Чура мгновенно притормозил и остановился на обочине. Они осторожно захлопнули двери. Ясэ осталась в машине одна.

– Что же теперь?

– Я не знаю, Лекс.

По верхушкам сосен пробежал суетливо ветер. На дороге было тише обычного. В лесу, уже почти ночью они чувствовали себя, как на совсем незнакомой планете.

– У меня такое чувство, что я банкрот. Что вот-вот придет какая-нибудь специальная служба и заберет то немногое, что осталось. Я как будто теряю все, как будто с меня снимают слой за слоем внутри и оставляют лишь оболочку, воздушный шарик, – Лекс присел на корточки и набрал в руку сухих иголок. Земля была уже теплой, уже подготовленной к спешащему опустится на него лету.

Чура присел у дерева и закурил снова:

– Тебе страшно?

– Я не знаю что это. Но если бы пришлось отвечать конкретно, то я сказал бы, что да. Очень.

– Я искал его, искал, где только возможно. Его все ищут. Но мне кажется, он сам скоро найдет нас, – Чура закрыл глаза и запрокинул голову наверх. – Быть может, прямо сейчас.

Над лесом прошмыгнул еще один крохотный ветерок.

– Я видел его, Лекс, – голос Чуры стал заметнее тише. – Он не похож на человека. Он как нарисованная картинка, световая проекция, отражение чего-то здесь или след, развод, как от надавливания пальцем на монитор.

– И что у него за цель? Зачем столько людей?

– Я не знаю. Но когда я думаю об этом, где-то в груди пережимает очень важный нерв и мне кажется, что он не остановится. На это уже не остановить.

Чура тщательно затушил окурок о землю и встал.

– Поедем? – спокойно предложил он.

– Я отвезу Ясэ в деревню к бабушке. Она так хотела. И сразу вернусь.

Лекс протянул руку, и Чура помог ему подняться.

– Если, конечно, успею…

Они вернулись к машине и, переглянувшись, открыли одновременно двери. Ясэ не спала. Она сидела в темноте с Чуриным телефоном в руках.

– Альберт звонил. Только что, – она говорила голосом очень похожим на те, что можно услышать в торговых центрах. – Он будет ждать тебя у гаража во дворе. Завтра вечером.

Ясэ посмотрела на Чуру и отдала ему телефон.

– Я взяла трубку, подумала, что другого шанса может не быть. Он сказал, чтобы мы ничего не боялись, что уже ничего не поменять и не остановить. И что он никакая ни нарисованная картинка…