Текст книги "Всё началось с грифона"

Когда мы уходили, у меня кружилась голова, и я чувствовала себя совершенно разбитой. Пока папа вез нас домой, я прислонила голову к окну с пассажирской стороны, в ушах барабанило эхо вечеринки.

– Тебе понравилось? – спросил папа.

– Было вкусно, – сказала я.

Два дня спустя папа принялся за готовку.

– Нужно знать свою культуру, – объяснил он.

Я не горела желанием ее узнавать, но, конечно, на самом деле папа обращался не ко мне. Просто тогда я еще этого не понимала.

Папа приготовил рис с шафраном и сливочным маслом. Он нарезал картофель ломтиками и выложил ими дно кастрюли, чтобы они стали хрустящими, а рис не пригорел. Руки его были в зелени, которую папа нарезал и перемешал с тушеной красной фасолью. В тот день на кухне пахло пажитником, сушеными лаймами, шафраном и сумахом, а вечером на столе был традиционный персидский ужин.

На вкус вышло ужасно.

Папа понял это сразу же. Блюдо пересолили и передержали на огне. Картофель подгорел, рис был сухим, а фасоль горчила.

Он выбросил еду и повел меня в персидский ресторан. Официант поприветствовал нас на фарси, но, когда папа ответил по-английски, понял намек и тоже перешел на него. В ресторане еда была получше, но папа все равно ворчал, что она не такая, как надо.

С тех пор он ни разу не готовил ничего, кроме замороженных или консервированных продуктов. Думаю, папа пытался быть тем Джамшидом, которого больше не существовало и который исчез с маминой смертью. Наверное, тогда он начал понимать, что изменился и назад уже ничего не вернуть. Мне кажется, папа так и не сумел разобраться, как поступить с тем, что осталось.

Я повернулась, собираясь спуститься, и увидела, что из полумрака в конце коридора за мной наблюдает Зорро. Мне стало интересно, кого он видел перед собой и кем именно я была в тот момент. Храброй уверенной девушкой, что пригласила в свой дом ведьму? Девочкой со шрамом, оставленным когда-то единорогом, волшебства в которой – один процент из сотни, а все остальное – плоть и кровь? Потерянным запутавшимся ребенком, который разговаривал с дверями, но все еще слишком боялся их открывать? Девчушкой, сидящей в углу на праздновании Навруза, ошеломленной, ослепленной, неспособной понять, каково это – быть частью всего этого или хоть где-то чувствовать себя на своем месте? А может, он видел сейчас маленькую девочку, которой я когда-то была, – ту, что все еще бродила по этим коридорам, счастливая и целая, не разбитая на разрозненные кусочки. Я чувствовала их, каждую в отдельности и всех за раз, а помимо них – кое-что еще, что-то, чему я не могла найти имени.

Может, у него его никогда и не было.

Глава 9. Меж двух миров

– Ты выглядишь как-то иначе, Маржан.

Кэрри склонила голову набок, сузив глаза. Грейс стояла рядом с ней, пытаясь разглядеть то, что видела подруга. Было утро, мы, как обычно, встретились перед занятиями у шкафчиков. Всё как всегда – за исключением, пожалуй, того, что прошлой ночью я пригласила ведьму и ее лиса пожить у меня дома.

Грейс и Кэрри смотрели на меня. Мне стало интересно, что именно они увидели. Я хотела им все объяснить, но не знала, с чего начать. Вряд ли можно было рассказать им правду, поэтому я пожала плечами, и секунду спустя Кэрри повторила мой жест.

– Где ты была вчера вечером? – спросила Грейс. – Я думала, мы соберемся и сделаем домашку.

– Надо было разобраться с кое-какими делами на работе, – сказала я. – Ничего интересного.

– Когда ты уже продашь клинику? – спросила Грейс.

– Может, скоро. Не знаю.

– Давай, это же куча денег, – уговаривала она.

– Да-да.

Они обе знали о клинике. Время от времени подруги спрашивали, как идут дела, и я кое-что рассказывала им, а потом наблюдала, как стекленеют их глаза. Больше я старалась эту тему не поднимать.

– Правда, чего ты ждешь?

В этот момент мимо прошел Хоуи с парой приятелей-футболистов. Он улыбнулся Грейс, и она улыбнулась в ответ.

– Привет, Грейс, – поздоровался он.

– Привет, Хоуи.

Отличный момент для того, чтобы сменить тему.

– Ты что, издеваешься? – воскликнула я, после того как Хоуи ушел. – Почему вы до сих пор не встречаетесь?

– Заткнись, – отчеканила Грейс, толкая меня. – Всему свое время, ясно?

– Я скажу ему, что он тебе нравится, – пообещала Кэрри.

– Не смей, – прошипела Грейс. – Или мы больше не друзья, так и знай.

– Финч! Мы идем на первый урок.

Мимо проходили трое пловцов, направлявшихся на занятия. В команде по плаванию все называли друг друга по фамилиям, звучало это странно и фальшиво. Из нас троих с ними дружила только Кэрри.

– Иду, – отозвалась Кэрри.

Она помахала нам на прощание, а потом присоединилась к товарищам по команде. Грейс взглянула на меня.

– Тебе и в самом деле так дорога клиника? – спросила она.

Я могла бы попробовать соврать, но Грейс было нелегко обмануть.

– Я никогда по-настоящему не понимала отца, – призналась я. – Но чувствую, что должна попробовать. Клиника была очень важной частью его жизни. Сейчас я только начинаю во всем разбираться, поэтому не могу ее бросить, Джи. Не сейчас.

– Понимаю, – ответила она. – Только пообещай мне, что не сведешь себя с ума.

– Обещаю, – ответила я.

– И если тебе понадобится какая-то помощь…

Грейс улыбнулась, помахала рукой и указала на себя.

У нас было нечто общее, чего Кэрри понять не могла. Родители Грейс переехали сюда из Тайваня. Дома она говорила по-китайски, по воскресеньям ходила в китайскую церковь и исчезала на неделю каждый лунный Новый год. Иногда Грейс делилась с нами частичками своей культуры. Угощала потрясающей едой, которую ее мама всегда готовила в избытке, периодически беседовала с Кэрри на северокитайском, скидывала нам плейлисты, полные приторных тайваньских поп-песен, которые по непонятным причинам застревали у меня в голове на недели. Однако было и то, чего мы никогда не видели. Может, она не хотела нам этого показывать, а может, просто не знала, как это сделать. Если кто-то и мог понять, как у меня получается существовать меж двух миров и при этом пытаться в каждом из них быть полноценной личностью, так это Грейс.

– Хорошо, Джи, – сказала я. – Если что, к тебе я обращусь первой. А теперь иди поболтай со своим футболистом.

Грейс одарила меня свирепым взглядом, глаза сузились.

– Ладно, – сказала она вызывающе. – Именно так я и сделаю.

Грейс глубоко вздохнула, пригладила волосы, развернулась на каблуках и помчалась вслед за Хоуи и его друзьями. Я постояла еще мгновение, чувствуя, что потеряла равновесие и защиту. У обеих моих подруг были другие друзья, другие занятия. Может, и не только у них.

Позже тем же утром я шмыгнула в библиотечный читальный зал, достала телефон и написала Себастьяну. Когда он ответил мне, я открыла видеочат. Себастьян был в своей комнате в общежитии, позади него виднелась двухъярусная кровать.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.

– Мне одиноко, и меня никто не понимает, – ответила я. – А ты?

Я сказала правду, но при этом улыбалась. Было здорово откровенничать с кем-то.

– Примерно так же, – рассмеялся Себастьян.

– Чем занимаешься? – спросила я.

– Математикой, – сказал он, покрутив пальцем.

Британский акцент резанул мне слух сильнее обычного.

– А ты можешь говорить еще более аристократично?

– Математикой, – повторил он, подражая теперь моему произношению. – Это сложнее, чем кажется.

– Я теперь живу не одна, – сообщила я. – Со мной поселилась в-е-д-ь-м-а.

– Как странно, – сказал Себастьян. – Зачем?

– Ей нужно было где-то пожить, – объяснила я. – А мне, наверное, понадобилась компания. В любом случае мне кажется, что она ничего, но, если я вдруг начну превращаться в лягушку, причину ты знаешь.

Себастьян помолчал.

– Погоди, – произнес он слабым голосом, – она и правда может превратить тебя в лягушку?

Я совсем забыла, с кем разговаривала. У Себастьяна было больше причин верить в магию, чем у остальных.

– Я пошутила, Себастьян, – объяснила я. – Думаю, у нее бы ничего не получилось, даже если бы ей захотелось это сделать. Мне вообще кажется, что она не умеет колдовать.

– Что ж, это радует, – сказал он. – А то я не знаю, как превратить лягушку обратно в девушку.

Он беспокоился обо мне?

– Считаешь, я совершаю ошибку?

– Понятия не имею, – ответил Себастьян. – Но если говорить формально, моя жизнь теперь не такая странная, как твоя, а это показатель.

– Отлично, – рассмеялась я. – Большое спасибо. Я именно за этим тебе и позвонила: хотела почувствовать себя ненормальной.

С Себастьяном было легко вот так перешучиваться.

– Знаешь, Маржан, ты можешь рассказать мне все что угодно, – сказал он. – И я всегда тебе поверю.

По взгляду Себастьяна и тону его голоса – пусть даже я видела собеседника лишь на экране телефона – казалось, что он имел в виду нечто большее. Комната уменьшилась, будто его слова заняли все пространство. Вдруг я подумала о Киплинге, о его крыльях, заполняющих собой огромный зал, о боли и недуге, разрушающих его тело. У меня возникло ощущение, что я смотрю из-за угла на что-то ужасное и не могу толком это разглядеть, потому что оно пылает, сияя ярче солнца. Это была дыра в ткани Вселенной, за которой ничего не имело смысла.

Это единственное, чего я не могу тебе рассказать.

Внутри меня вновь зашевелились угри, как происходило всякий раз, когда мы вот-вот могли заговорить о Киплинге. Краем глаза я заметила, что по библиотеке в поисках свободного места бродит Грейс.

– Мне нужно идти, Себастьян, – сказала я. – Спишемся вечером?

– Конечно, – улыбнулся он и помахал рукой.

Я помахала в ответ и завершила звонок.

Мгновение спустя, когда я убирала телефон в карман, в читальный зал проскользнула Грейс, зажав под мышкой хрестоматию по всемирной истории в переплете на спирали.

– С кем ты разговаривала, Мар? – осведомилась она.

– Ни с кем, – ответила я.

Она окинула меня скептическим взглядом.

– Я точно слышала, как ты только что с кем-то разговаривала.

– О, – пробормотала я, – э-э, да. Это был, – я на секунду замялась, – мой бухгалтер.

– Неужели?

Она мне не поверила.

– Правда, – уверила я.

– Маржан Дастани, – начала Грейс с коварной усмешкой. – Я уверена, что ты влюбилась.

– Ни в кого я не влюбилась, клянусь. – А потом, так как врать гораздо легче, если добавить при этом крупицу правды, я добавила: – И уж точно не в моего бухгалтера. Бр-р.

– Тогда в кого? – спросила она.

– Ни в кого, ясно? – отрезала я.

Грейс перестала улыбаться.

– Хорошо, – сказала она. – Забудь об этом.

Грейс села за стол напротив меня и начала доставать книги.

– Кстати, я поговорила, – сообщила она, и по ее лицу расплылась хитрая усмешка.

– С футболистиком?

Грейс кивнула.

– И?

– Он милый, – сказала она. – Посмотрим.

Грейс пожала плечами, и я почувствовала гордость за нее.

– Знаешь, я ведь не всегда была ведьмой.

Мы доедали ужин – уже второе приготовленное Мэллорин домашнее блюдо за два вечера. Ей почти постоянно хотелось говорить, а я была не против, если в доме было что-то, кроме молчания, сомнений и гнева. Прошлой ночью она жгла шалфей, чтобы изгнать дурную энергию. Не знаю, получилось ли, но с появлением Мэллорин дом стал казаться более гостеприимным.

– А кем ты была? – спросила я.

– Просто девочкой, – сказала она. – Обычной девчонкой по имени Мэллори.

Мэллори Мартелл выросла в маленьком унылом городке на севере Калифорнии. Примечательного в нем было немного: большая церковь, школьная футбольная команда, закрытая лесопилка, а еще излишняя склонность жителей к веществам, о которой все предпочитали молчать.

– В церковь ходят два типа людей, – рассказывала Мэллорин. – Одни хотят приблизиться к тому, что любят, а другие пытаются спрятаться от того, что их пугает. В моем городе люди в основном относились ко второму типу. Какое-то время меня это не напрягало, потому что у меня была своя церковь.

Церковью Мэллори был реликтовый секвойный лес, который поднимался от города по склону холма. Она могла блуждать в нем часами, лежать на лесной подстилке, смотреть сквозь ветви на движущиеся клочки неба, прислушиваться к гуляющему по древним ветвям ветру, к шороху шагов оленей и койотов, к тихому биению жизни. Там, в лесу, Мэллори впервые почувствовала пробуждение силы, которую стала называть магией.

– Впрочем, кто знает, – сказала она, пожимая плечами, – может быть, я тоже пряталась.

Всякий раз, возвращаясь в город, Мэллори чувствовала, что не вписывается в него. Она постоянно задавала неправильные вопросы, из-за которых молодежные пасторы периодически отводили ее родителей в сторонку для тихих, но серьезных бесед. «Если на седьмой день Богу потребовался отдых, откуда нам знать, что Он не делает иногда перерывов? Быть может, Он отдыхает прямо сейчас?»; «Верят ли инопланетяне в инопланетного Иисуса, или они все попадают в инопланетный ад?»; «Если дьявол может принять любое обличье, почему бы ему не принять обличье молодежного пастора? И тогда откуда нам знать, что вы не дьявол, пастор Крис?» Из-за таких вопросов другие дети бросали на нее странные взгляды, а взрослые неодобрительно качали головами.

Когда Мэллори была помладше, ей достаточно было убежать в лес, в то место, где она чувствовала себя свободной и живой. Но к тому времени как Мэллори исполнилось четырнадцать, он стал казаться ей слишком маленьким, слишком близким к тому, от чего она пряталась, чтобы чувствовать себя там в безопасности. Город, родители, школа, молодежные пасторы – все пытались сделать из Мэллори человека, в которого ей превращаться не хотелось, навязать ей веру, которую она не разделяла. Казалось, не осталось ни выхода, ни смысла сопротивляться, потому что человек, которым пыталась стать сама Мэллори, никому не был нужен.

Но в один прекрасный день на страницах книги в мягкой обложке, купленной на гаражной распродаже, она обнаружила колдовство. Так в ее жизни появился смысл. Книга поведала, что можно использовать скрытую силу, которая проходит через все сущее. Ведьма видит нити, не дающие миру расколоться на части, и может перекручивать их, создавая новые формы, развязывать старые узлы, выплетать новые связи. У ведьмы была сила. И свобода.

Целый год Мэллори поглощала каждую книгу, которую ей удавалось раздобыть. Она прятала их в глубине шкафа, надеясь, что родители их не найдут. Ночью, когда все в доме засыпали, Мэллори читала книги при свете фонарика или свечи, впитывая каждую мелочь. Она отрывалась от учебы только для сна и каждую свободную минуту посвящала своему ремеслу.

Пять месяцев назад, стоя на вершине холма в одиночестве безлунной ночью, Мэллори впервые воззвала к духам. Она представилась своим ведьмовским именем – похожим на то, что дали ей при рождении, но все же преображенным. В ту ночь Мэллори стала Мэллорин, и первым делом она послала в темное небо просьбу о спутнике, что свяжет ее с миром за завесой.

Прошел день, потом еще один. Она ждала какого-нибудь ответа, знака, который означал бы, что заклинание сработало. С каждым днем надежды оставалось все меньше и меньше. Прошла неделя, но Мэллорин все еще не теряла веры. Она идеально провела обряд, и он должен был сработать.

Ровно в полночь, через десять дней после того, как прозвучало заклинание, Мэллорин разбудил скрежет оконного стекла. Отправившись на разведку, она обнаружила лиса – усталого, грязного и голодного, но дружелюбного на вид. Мэллорин принесла его к себе и устроила ему потайную постель в глубине шкафа, рядом со своей коллекцией запрещенных книг. Духи приняли ее и скрепили связь, послав ей Зорроциуса Баджинса Макчумоштанса. Теперь Мэллорин Мартелл стала ведьмой.

– Когда появился Баджинс, я подумала, что с моими проблемами покончено, – сказала Мэллорин, а потом рассмеялась. – Но, оказывается, у ведьм те же неприятности, что и у всех остальных.

Ведьминская жизнь не сильно отличалась от прежней, а в некоторых отношениях была даже сложнее. Мэллорин все так же оставалась в своем маленьком городке и по-прежнему была белой вороной. Все, что она надеялась изменить с помощью магии, осталось таким же, как и прежде, но теперь, вдобавок ко всем бедам, у нее появился лис-фамильяр, которого нужно было кормить и прятать от родителей.

– Получается, магия не работает? – спросила я.

– О, работает, конечно, – ответила Мэллорин. – Она всегда работает, проблема лишь в том, что невероятно трудно сделать с ее помощью то, чего хочешь.

Мэллорин и Зорро произносили заклинания на удачу, любовь и процветание, совершали обряды, посвященные духам, временам года и земле, творили чары, дарящие здоровье, и заклятия против болезней и зла.

– Но мы никогда никого не проклинали, – веско сказала Мэллорин, бросив на меня серьезный взгляд поверх тарелки лазаньи с цукини и рикоттой. – Хотя я не могу сказать, что такая возможность меня не прельщала.

Впрочем, даже если бы они попытались наложить на кого-то проклятие, вряд ли это бы им помогло. Их заклинания не работали. Ни одно из них не получалось. Мэллорин все время самую малость ошибалась в пропорциях, пропускала слова заклинаний, путала этапы чар. Как бы сильно она ни старалась, как бы тщательно ни готовилась, духи хранили молчание.

Значения это, впрочем, не имело. Точно не для Мэллорин.

– Большинство ведьм всю жизнь проводят в попытках сотворить хоть одно удачное заклинание, – сказала она. – Так что мои результаты уже лучше среднего.

Даже если Мэллорин никогда в жизни больше не сотворит ни одного настоящего заклинания, она уже призвала Зорро, и этого было достаточно.

Мэллорин даже не представляла, насколько особенным был Зорро на самом деле.

Через неделю после того, как ко мне переехала Мэллорин, в клинику пришел курьер и принес конверт с мягкой подложкой. Адреса на нем не оказалось, зато был штамп с логотипом, изображавшим чайник и свернувшуюся в нем змею. Я расписалась в получении, а затем отнесла письмо в свой кабинет, но не успела закрыть дверь, как конверт начал вибрировать у меня в руках. Я разорвала его и достала единственное содержимое – телефон. Он звонил.

– Алло? – проговорила я.

– За вами едет машина, – произнес голос, казавшийся механически искаженным. – Водителя зовут Сэм. Он ничего не знает. Ваш клиент – Горацио Прендергаст. У него есть домашний гном.

Пауза. Мне померещился механически искаженный вздох.

– У него недержание.

– Кто это? – спросила я. – Вы та леди, которая приходила в клинику?

Тишина.

– Так все и происходит? Я получаю один звонок и, бросив все дела, еду туда, куда вы говорите?

По-прежнему тишина.

– Как я должна ему помочь?

И вновь никакого ответа.

– Мне что, и ему дать свои рекомендации?

Собеседник молчал.

– Алло?

– Я все еще на линии, – сказал голос.

– Что мне делать? Как я могу помочь страдающему недержанием, – я понизила голос до шепота, – гному?

Голос долго не отвечал. Я уже собиралась повторить вопрос, когда он снова заговорил.

– Сделайте все, что сможете.

Затем звонок оборвался.

Снаружи раздался автомобильный гудок.

Глава 10. Самый одинокий человек на свете

У Сэма были дружелюбное загорелое лицо и искрящиеся теплом глаза. Он вел машину старательно и спокойно, то непринужденно беседуя со мной, то погружаясь в вежливое молчание. Сэм сообщил мне, что его семья была родом из Мексики, а сам он переехал сюда из Сан-Диего месяц назад, когда его пригласили на эту должность. Зарплата была хорошей, местные водители – менее агрессивными, а Горацио Прендергаст казался порядочным, хоть иногда и довольно отстраненным боссом.

– Но кто он такой? – спросила я.

– Слышала о «Зверинце»?

Я покачала головой.

– О нем знают только в узких кругах, зато там он очень знаменит. Это программная платформа, предназначенная для обработки очень больших массивов данных. Ее используют нефтяные компании, военные структуры, банки, крупные исследовательские учреждения и тому подобное. Ну так вот, эту платформу создал Горацио и заработал на ней кучу денег.

Я забила в поисковик имя Горацио и нашла его в списках самых богатых людей мира – где-то посередине. На нескольких блуждавших по интернету фотографиях я увидела импозантного мужчину с острыми чертами лица, в которых читалась жажда познания, растрепанными седыми волосами, коротко подстриженной бородой и почти незаметными под густыми бровями глазами.

– Да, это он, – подтвердил Сэм, когда я показала ему одну из фотографий.

По неведомой причине сейчас мне было спокойнее, чем в тот раз, когда я отправилась осматривать Киплинга. Может, из-за того, что теперь не нужно было ехать так далеко. Возможно, потому что мой клиент уже создал себе имя и репутацию. Или же я просто начинала привыкать к этой работе.

Мы пересекли пролив Карквинес, направились мимо нефтеперерабатывающих заводов на восток и выехали на межштатную автомагистраль. Продвигаясь все дальше на восток, мы миновали Фэрфилд, Вакавилль и Дейвис, обогнули окраину Сакраменто, а потом наконец свернули с шоссе, въехав в пригород. По обе стороны дороги были сплошь низкие, плоские домики и зеленые лужайки – бесспорно, замечательное место для жизни, но миллиардерами тут и не пахло.

– Куда мы направляемся? – уточнила я.

– Не слишком далеко, – ответил Сэм.

Дома появлялись все реже, а пространства между ними становились все обширнее, мимо проносились дубы, тополя и большие пустые участки сухой травы. Вскоре мы оказались на проселочной дороге, по обе стороны которой простирались поля, тут и там виднелись темные силуэты деревьев. Впереди узкая, без опознавательных знаков полоса тротуара сворачивала вправо и вела к неровной стене ивовых деревьев. Сэм притормозил и повернул.

– Здесь же ничего нет, – произнесла я.

– С дороги не видно, – объяснил Сэм.

Мы проехали по маленькому деревянному мостику. Он упирался в высокий забор с большими металлическими воротами, которые при нашем приближении распахнулись внутрь. За забором были здания – безликие прямоугольные многоквартирные дома, почти идентичные на вид. Люди прогуливались по территории, сидели под деревьями, уставившись в экраны ноутбуков, и разговаривали между собой, собираясь по несколько человек. Проезжая мимо одной такой группки, Сэм помахал им рукой. Они улыбнулись, помахали в ответ и окликнули его по имени. Лица их обгорели на солнце, а на джинсах была грязь.

– Добро пожаловать в «Зверинец», – сказал Сэм с гордой улыбкой.

Вдалеке, на небольшом холме, стояло здание, которое выделялось на фоне остальных. Оно не было ни прямоугольным, ни безликим. Передо мной раскинулся мерцающий дворец из стекла и стали с белоснежными стенами и островерхой крышей, которая возвышалась над холмом, словно большой корабль на гребне волны. С каждой стороны было по крылу, и казалось, что здание заключило всю вершину холма в большие объятия из металла и стекла.

– Где мы? – спросила я.

– Раньше это была военная база, – пояснил Сэм. – Но он привел все в порядок. Теперь здесь расположены жилые здания, кафе, рабочие зоны и все остальное.

– Вы тут живете?

– Мне предоставили жилье и питание, когда я устроился на работу, – сказал он. – Все организовано. Можно сходить в тренажерный зал, бассейн. Апартаменты роскошными не назовешь, но они чистые, а еда вкусная. И все совершенно бесплатно.

– Что происходит? Кто эти люди?

– Они работают на Горацио, – сказал Сэм. – В «Зверинце». Здесь есть корпоративный офис и серверы. А еще у нас тут ферма, немного крупного рогатого скота, парочка овец. Много всего.

Я никогда не видела ничего подобного. Это место отчасти напомнило мне школу: ученики точно так же легко собирались в группки. Но в школе царил беспорядок, даже в очень сплоченной компании каждый все равно действовал независимо. Посреди разговора человек мог просто взять и уйти, заметив другого знакомого или вспомнив о делах, а ты оставался смотреть ему вслед. «Зверинец» же казался местом, где все сообща работали над одним и тем же делом. Фермеры, повара, инженеры, водители – все они если были не на одной волне, то, по крайней мере, плавали в одном и том же водоеме.

– Горацио тоже здесь живет? – полюбопытствовала я.

– И живет, и работает, – подтвердил Сэм.

Когда мы подъехали к главному входу дворца на холме, металлическая входная дверь бесшумно распахнулась. Нам навстречу вышла темнокожая женщина с высокими сияющими скулами и лицом солдата. На ней были очки и строгий костюм, под мышкой она держала планшет. Женщина пригласила меня войти быстрым, почти лихорадочным жестом, и мне показалось, что я важная гостья, которая безбожно опоздала.

В вестибюле с высокими потолками каждая поверхность переливалась в солнечном свете, проникавшем внутрь через огромные окна и стеклянные участки крыши. Стоявшая мебель – чистые, аккуратные диваны, козетки и столики – совсем не добавляла помещению уюта. Углы были такими острыми, что о них, казалось, можно было порезаться. Во всех направлениях разветвлялись длинные коридоры, уходившие за пределы видимости.

– Пойдемте же, – поторопила женщина, направляясь в сторону одного из них. – Он не будет ждать весь день.

Кабинет Горацио оказался просторной комнатой с широкими окнами. По огромному холсту на одной из стен струей разлетелись брызги красной краски. Выглядело это так, словно над ним перерезали гигантскую артерию. В центре комнаты стоял длинный черный письменный стол. Когда мы вошли, кожаное кресло за этим столом медленно повернулось ко мне. В нем сидел человек с фотографий, которые я рассматривала по дороге сюда.

Горацио Прендергаст поднялся, приветствуя меня. Он был высоким, худым и столь же угловатым, как и мебель в вестибюле. Седую шевелюру Горацио отбросил с нахмуренного лба, открывая вдовий пик, из-за которого походил на вампира из ретрофильма. У основания шеи волосы заканчивались непокорным облаком круглых завитков. Борода очерчивала мощную челюсть. На Горацио был светло-серый костюм без галстука, две верхние пуговицы рубашки он оставил расстегнутыми. Стекла очков в массивной черной оправе отражали синий свет экранов компьютеров – единственное цветное пятно в его образе. Широкий рот Горацио расплылся в улыбке, и он оглянулся на картину позади себя.

– Будь осторожна, – предупредил Горацио. – Она обладает гипнотическим эффектом. Спасибо, Ава.

Женщина коротко кивнула и вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.

– Я очень огорчился, узнав о твоем отце, – сказал он.

– Спасибо, – ответила я.

Горацио указал на стул, стоявший по другую сторону стола, и не сводил с меня глаз, пока я пересекала кабинет и садилась.

– Эта новость меня также и встревожила, – продолжил он. – То, как он… что ж. Я хотел бы тебе помочь. Мы к этому еще вернемся.

– Она сказала, что у вас много дел, – заметила я.

Горацио усмехнулся.

– По-другому у меня и не бывает. Мир сам себя не исправит.

Где-то в словах Горацио затаилась шутка: я видела, как в его темных глазах загорелся огонек, но юмор не поняла.

– Мне сказали, что у вас есть гном, – перешла к делу я.

Горацио снова рассмеялся и сделал резкое, энергичное движение рукой, сняв очки и аккуратно положив их на стол.

– Есть, – согласился он. – Но ты здесь не поэтому.

– Я не понимаю.

– Ты уже познакомилась с характером работы?

– Немного, – ответила я. – Я учусь.

– Думаю, все мы учимся, – заметил Горацио.

Он откинулся на спинку стула и замолчал, казалось, на целую вечность. Когда Горацио снова посмотрел на меня, глаза его широко распахнулись и мерцали восхищением и любопытством.

– В джунглях Амазонки, – произнес он, – есть существо, изо лба которого растет огромный рубин. Это животное называют карбункулом. Ты слышала о нем, Маржан?

– Карбункул? – переспросила я.

Рассказывал ли папа что-то подобное? У меня не получилось припомнить.

– Ничего страшного, – сказал Горацио. – О них мало кто знает. Карбункулы пугливы и недоверчивы. Об их повадках в дикой природе почти ничего не известно. Одно знают точно: раз в год карбункул линяет. Он сбрасывает свой рубин и начинает выращивать новый. Казалось бы, тогда джунгли должны быть усеяны драгоценными камнями, но, когда карбункул расстается со старым рубином, с ним происходит нечто прискорбное. Он разрушается. Всего за несколько мгновений бесценный драгоценный камень превращается в бесполезную пыль.

Мужчина осторожно разжал кулак, как будто его пальцы раскрылись от внезапного порыва ветра, и протянул ко мне руку ладонью вверх.

– Если камень забрать силой или если карбункул умирает, результат будет тем же. – Он посмотрел на свою раскрытую ладонь. – Говорят, что раздобыть такой рубин можно, только если карбункул отдаст его по своей воле. Но получит его только человек с честной душой.

Горацио опустил обе руки на стол и устремил на меня многозначительный взгляд.

– Итак, – подытожила я, – вы хотите, чтобы я поехала в Южную Америку, нашла карбункула и убедила его отдать мне свой рубин?

Я улыбнулась при мысли о том, что меня каким-то образом можно было посчитать «человеком с честной душой». Его глаза восторженно расширились.

– Что ж, – сказал он. – Ты готова встретить любой вызов, не так ли? Меня так и подмывает сказать «да»: очень уж хочется посмотреть, что ты разыщешь в джунглях.

Горацио усмехнулся.

– Но нет. Твое путешествие будет немного покороче.

Он встал и жестом предложил мне следовать за собой.

Мы вышли из кабинета, пересекли длинный коридор и вышли к лифту. Горацио вызвал его, и двери открылись. Он знаком велел мне заходить и последовал за мной. Лифт закрылся. Длинным пальцем мужчина нажал на кнопку, и мы начали спускаться.

– Куда мы направляемся? – спросила я.

– Ты когда-нибудь задумывалась, как они нас выбирают? – заговорил Горацио. – Существа. Я постоянно спрашиваю себя об этом. Мне повезло пообщаться с людьми, подобными мне, – с теми, кто тоже был избран. Никто не может сказать наверняка. Эти существа не даются нам в качестве награды, хотя кому-то они и приносят благо. Не являются они и наказанием, хотя для иных людей и становятся тяжким испытанием. Существа здесь не для того, чтобы спасти нас или обречь на вечные муки. Они ничего не объясняют, просто однажды входят в нашу жизнь и остаются в ней – цельные, завершенные, однозначные.

По мере того как мы спускались, воздух становился все более холодным, сухим и жестким. Я словно дышала камнем.

– Те немногие из нас, кому открывается этот мир, совсем не обязательно самые умные люди на свете, – продолжил он. – Нельзя нас назвать и слишком храбрыми, добрыми или даже порочными. Мы просто люди. И все же эти существа дают нам нечто большее. Очень хочется увидеть в этом некое веление судьбы, почувствовать, что ты был избран для какой-то важной цели. Трудно не воображать себя в каком-то роде уникальным.

– Вы богаты, – заметила я. – Разве это не значит, что вы уже в некоторой степени уникальны?

Горацио улыбнулся.

– Мне как-то высказали предположение, – сказал он, – что общим знаменателем является одиночество.