Текст книги "Верность месту"

Кит застегнул молнию на брюках.

– Мы не можем допустить, чтобы люди это пили. Мы должны перекрыть подачу воды из реки и вместо этого задействовать водохранилище. А каждый раз, когда я переключаюсь на другой водозабор, я должен докладывать Ллойду.

Два Линдси Букингема плавали на поверхности, их бока не были покрыты водой, так что с верхней части аквариума было легко разглядеть, как пятна становятся редкими вокруг их морд, а более плотные их скопления находятся возле хвостовых плавников, словно невидимый магнит перетянул пятна с одного конца рыбины на другой. Пара Стиви опустилась на камни на дне аквариума, розовые полоски на их боках виднелись сквозь грязное стекло. Мано прижала обе руки к груди, чтобы успокоить замирающее сердце. Слезы увлажнили ее ресницы, и она их сморгнула. На работе она делала много чего, но знала, что ей лучше не плакать.

– Ллойд надерет мне задницу, – проворчал Кит, – хотя кто, как не я, наказал этим ребятам смотреть в оба.

Мано хотела было пошутить по поводу собственной задницы, но решила, что, пожалуй, сейчас не время.

– Каким ребятам? Кто мог это сделать?

Она читала, что в последний раз, когда мимо пролетала комета, а это было в 1901 году, люди запасались у врачей-шарлатанов «кометными пилюлями». Их принимали как средство от яда, исходящего от кометы, а в итоге травились сами. Она не ожидала подобной чепухи в 1986 году, но в газетах все-таки написали о преступных намерениях кометы.

Кит взял телефонную трубку и начал набирать номер. Мано нажала кнопку на держателе трубки телефона, чтобы прервать связь.

– Кит, скажи.

Кит посмотрел на потолок, будто инструкция к тому, как правильно жить, была жирным шрифтом напечатана на асбестовой плитке.

– Хорошо, но ты должна держать это в секрете, ладно? Виновато строительство дороги выше по течению. Эти парни славятся неряшливым обращением с химикатами, и их, похоже, не слишком заботят нескольких дохлых рыбешек.

Мано попыталась добавить этот новый ужас в уравнение. Она приложила все десять пальцев к стеклу аквариума и жала на них, пока не побледнели подушечки. Радужные форели были ее любимицами, Стиви превосходили Линдси всегда. Но головорезная форель в 1930-х годах была объявлена вымершей, а кто не любит аутсайдеров? С тех пор как в 50-х годах нашли несколько живых особей этой породы, Служба охраны рыболовства и диких животных стала разводить их в рыбных хозяйствах, выпуская в реки в надежде, что они снова населят родную среду обитания.

Когда она увидела их плавающими на поверхности воды гигантского аквариума, прямо под вывеской «река Биг-Т.»[33]33
  Биг-Томпсон – река в штате Колорадо длиной примерно 78 миль (123 км), является притоком реки Саут-Платт, начинается в пределах национального парка Роки-Маунтин, течет на восток через Морен-парк и город Эстес-Парк.


[Закрыть], она разозлилась больше чем когда-либо. Сколько рыб должно еще погибнуть, прежде чем кто-то все это остановит?

Паника Кита насыщала офисный воздух. Ллойд орал в трубку, как разъяренный учитель из мультфильма про Чарли Брауна[34]34
  Чарли Браун – герой американских мультфильмов 1960-х и начала 1970-х годов.


[Закрыть].

– Ладно, – произнес Кит. – Хорошо.

Он прикрыл ладонью нижний конец трубки и беспорядочно помахал рукой. Она думала, что он отгоняет муху, пока не поняла, что он подзывает ее к себе. Мано притворилась, что не понимает, решив не ввязываться в эту историю. Она подняла палец, обещая вскоре вернуться, и выбежала на яркое весеннее солнце.

Снаружи крошечные поползни[35]35
  Поползни, или настоящие поползни – род воробьинообразных птиц. Хорошо известна их способность бегать по вертикальной поверхности вниз головой, при этом они так же легко подвешиваются к тонким веткам вверх ногами.


[Закрыть] скакали по стволам тополей боком, а то и вверх ногами, добывая из-под коры корм, хотя их неистовые крики были куда менее очаровательны, чем внешний вид. Берег реки был усеян мертвой рыбой, сотнями особей, вода колыхала тушки мелкими ритмичными волнами. Уже второй раз. И единственным ответом со стороны общества стало перекладывание вины на комету, что было странным способом в такой серьезной ситуации. Людям было легко увидеть массовую гибель форели, а потом отвернуться. Впрочем, это касалось не только рыб. Если лицо любимого и реального человека, дорогого и близкого, не смотрело из пустоты безжизненным взглядом, было легко сохранить анонимность окружающих мертвых тел, забыть, что каждое из них тоже человек, тоже любимый. А это означало, что у форели нет вообще никаких шансов вызвать сочувствие, по крайней мере у большинства людей.

Легкий ветерок шелестел в тополях, срывая серо-желтые листья, оставшиеся с осени, и гоняя их по велосипедной тропе, вившейся среди зеленых пучков недавно выросшей бизоновой травы, возвещавшей о наступлении весны. Мано достала блокнот и начала рисовать карандашом: мертвая форель на мертвой форели, и те тоже на мертвой форели. С берега ей казалось, что мертвая форель заполоняла каждый стоячий участок реки. Сердце Мано переполнялось жалостью и набухало, пока это чувство не стало невыносимым. Она отложила карандаш и закрыла глаза. Приходилось смотреть на мир слишком близко, чтобы его зарисовать, и это причиняло боль.

В среднем течении реки она видела вспышки отраженного солнца, почти невыносимо яркие. Мано попыталась интерпретировать их мигание как азбуку Морзе, но не смогла распознать ни одного связного слова. Она отыскала пустую бутылку из-под пепси, которую кто-то выбросил на берегу, опустилась коленями на влажный песок и палкой оттолкнула трупы рыб в воду. Мано наполнила бутылку речной водой, наблюдая, как тела рыб кружатся в ленивом водовороте вниз по течению. Взять доказательства.

Мано поднесла бутылку ближе к лицу, наблюдая, как в ней кружатся частицы взвеси, ленивые и прекрасные. В тот момент у нее не было четких намерений насчет воды или рисунка, но она решила извлечь урок из видеоигры Рика. Она еще не знала, что собирается строить, но никогда не пожалеет, что собрала стройматериалы.

* * *

Мано не видела мужа более двадцати четырех часов, но у них уже давно было условлено устраивать свидания в «счастливый час». В баре «Таун памп» был бильярдный стол и места для десяти посетителей. Темные деревянные панели хранили запах сигарет и несвежего пива. На витражном стекле над бильярдным столом красными, белыми и синими буквами было написано «Будвайзер», а остальная часть списка имеющегося в продаже пива была написана мелом на доске над стойкой. Была пятница, и казалось почти невозможным ударить по шару, не задев кого-нибудь кием, но они с Риком не сдавались.

Мано объявила, что кладет третий шар в угловую лузу, но в итоге отправила пятый в сторону. Рик рассмеялся и, как всегда, сказал:

– Играем на выпивку.

Она подняла бокал и встряхнула его так, что в нем задребезжал лед. Потом, наклонившись, она убедилась, что блузка на груди достаточно расстегнута, – Мано пыталась удержать внимание Рика, – но он уже отвернулся к стойке.

– Я принесу нам еще по одной.

Потертые джинсы сидели на нем идеально, под шерстяным свитером были широкие плечи. Несмотря ни на что, она еще наполовину любила его, и это заставляло ее ненавидеть его еще больше.

В их городе Рик был почти героем, потому что в 1982 году поднял тревогу по поводу большого наводнения в национальном парке Роки-Маунтин. Ранним утром он оказался в глубине парка, в нужном месте и в нужное время. Рик уклончиво объяснял, почему он там появился, и всегда утверждал, что его вела «рука Божья», а поскольку вопрос «почему» был в истории случившегося одновременно и центральным, и некоторым образом не имевшим особого значения, все на него «забили». В конце концов, именно Рик во время наводнения призвал эвакуировать палаточные лагеря и туристический район Эстес-Парка[36]36
  Эстес-Парк – город в штате Колорадо. Популярный летний курорт и родина штаб-квартиры национального парка Роки-Маунтин, расположен вдоль реки Биг-Томпсон.


[Закрыть]. Если бы там не было Рика, могли погибнуть люди. Мано ни на минуту не поверила, что Бог имеет к этому какое-то отношение. Она была почти уверена, что Рик браконьерствовал: или воровал оленьи рога, или делал еще какую-нибудь сомнительную чепуху, но все же эта история подняла репутацию Рика. Так было легче в него влюбляться, легче его прощать.

Он был возле линии деревьев, когда начался такой ураган, который мог сорвать с елей половину иголок, скручивать и сгибать их, как будто они были флагами, полощущимися на ветру. Потом он услышал шум и подумал: атомная бомба, затем конец света и, наконец, Патрик Суэйзи в «Красном рассвете»![37]37
  «Красный рассвет» – американский художественный фильм 1984 года о третьей мировой войне и вторжении советских войск в США.


[Закрыть] Он искал взглядом грибовидное облако, но вместо него увидел несущуюся грязь, поглощающую валуны, вырывающую деревья с корнем, в общем, другую катастрофу с аналогичным эффектом. Поток, направляемый гравитацией, расчищал все на своем пути, тащил валуны размером с человека, размером с автомобиль на многие мили, прежде чем сбросить их в аллювиальную равнину, расположенную внизу, – ее пейзаж с тех пор навсегда изменился. Рик перекрыл дорогу и побежал к телефону, предназначенному для случая экстренной ситуации.

– Я просто сделал то, что сделал бы любой, – скромничал, рассказывая историю, Рик, когда люди восхищались его решительным поступком.

– Ты сегодня опять пойдешь смотреть на комету? – спросил Рик, после чего наклонился и прикусил Мано за шею.

Та хотела отстраниться, но не сделала этого. От него пахло одеколоном «Олд Спайс», пыльной жарой летнего ветра и каким-то едва уловимым запахом гнили, но у Рика он казался землистым, приятным, как глубокая сердцевина компостной кучи. Вдыхая его аромат, она искала запах той, с кем он спал, и чувствовала, как кровь приливает к голове. Она представила, как другая женщина проводит пальцами по лопатке Рика, подумала о том, как глаза Рика становятся нежными в лунном свете, о словах любви, которые он когда-то говорил ей, а теперь шептал на ухо какой-то женщине.

– Пойдешь со мной? – затаила дыхание Мано, изо всех сил стараясь не показывать волнения.

Впрочем, это не имело значения. Рик все равно не обращал на нее внимания.

Он покачал головой:

– Увидимся дома.

Мано знала, какой смысл он вложил в эти слова. Возможно, то, чем она занималась с Китом, означало, что она не имеет права не подпускать к нему других женщин, но она знала. Боже, так и было. И вдруг больше всего на свете ей захотелось увидеть сестру. В ночь перед свадьбой, не более года назад, Рут затащила ее в сад камней на заднем дворе, островок мшистых плит и маленьких валунов, растения на которых цвели с июня до наступления морозов. Она открыла бутылку виски и предложила Мано сделать первый глоток.

– Твоя комната остается твоей. Я знаю, в доме Рика нет места для всего твоего художественного беспорядка.

С этими словами Рут указала на маленькое окошко рабочей комнаты Мано, маленького закутка рядом со спальней, которую они делили, когда были девочками, и которую Мано некоторое время делила с дочерьми Рут. Собственно, это была большая гардеробная, но, поскольку в доме обычно жило больше людей, чем имелось комнат, никому и в голову не приходило использовать это пространство для одежды.

Закуток Мано был единственным местом в мире, которое принадлежало только ей. Она ваяла скульптуры и делала мобили из оленьих рогов, обточенного водой плавника, полированных камней, персиковых ракушек, плоских морских ежей. Оболочки последних гремели, когда она их встряхивала, и все еще несли сладко-соленый запах смерти существ, которых они некогда содержали. Она сушила под прессом цветы, собранные в горных походах, и приклеивала их расплющенные головки к краю окна, выходящего в сад. У нее хранились сделанные углем рисунки узоров коры и надгробных камней. Она подвешивала на веревочке, протянутой над испачканным чернилами столом, птичьи перья и пристально разглядывала их, освещенные лампами без абажуров и свечами, чтобы можно было варьировать качество света. Еще она развесила по стенам силуэты сестер и наиболее удавшиеся работы в области каллиграфии. Настенные полки прогибались под тяжестью тюбиков с акварелью, масляных красок, пастели, цветных карандашей, углей, кистей, растворителей, стеклянных банок из-под детского питания, старых банок из-под кофе, набитых резинками и огрызками карандашей. Машинка для галтовки камней стояла ближе всего к окну, по обеим сторонам от нее виднелись стеклянные банки с завинчивающимися крышками, наполненные блестящим битым стеклом в золотых, зеленых, темно-синих тонах. За последние недели она заполнила все свободное пространство форелью. Страницы, вырванные из книг по искусству и путеводителей. Ее собственные наброски и полароидные фотографии.

Комната Мано была пристанищем, куда она могла убежать сейчас или в любое время, подарком, в котором она нуждалась, сама того не зная, но каким-то чудесным образом это понимала Рут. Бывший муж Рут, Дэл, появлялся без предупреждения один или два раза в год, пытаясь очаровать Рут и выманить у нее немного денег. Перед лицом очевидной самодостаточности Рут можно было легко забыть, как много она знает о разбитых сердцах. Рут парила надо всеми, как паук. Сплетя обширную, крепкую паутину для самой себя, Рут безжалостно плела ее для всех людей, которых любила.

– Ты кое-что упускаешь из внимания, дорогой. Очевидно, комета обладает некой магией. Или ядом. Какой-то идиот думает, что она убивает рыбу. – Мано почувствовала, как комната закружилась, увидела, как красный, белый и синий свет лампы с надписью «Будвайзер» смягчился, и та превратилась в мигающие огни аварийной сигнализации. В каком-то смысле это была ее последняя доблестная попытка спасти брак. – Правда, пойдем со мной.

Рик закатил глаза:

– Нет. Я не возражаю против твоих странных навязчивых идей, Мано, однако не хочу в них участвовать.

Мано нащупала табурет, в ней все напряглось, сердце замерло. Насчет себя Рик был прав. И в день наводнения, и в любой прочий он делал лишь то, что сделал бы любой другой, и в этом не было ничего героического. После наводнения выяснилось: Корпус военных инженеров[38]38
  Корпус военных инженеров армии США (Инженерные войска США) – федеральное ведомство и военная организация США, в число его задач входит планирование, проектирование и строительство дамб и систем защиты от наводнений.


[Закрыть] знал, что плотина слаба, и объявлял об этом публично год за годом. Смотрители парка умоляли о ремонте и необходимом финансировании, чтобы ее укрепить. Людям, которые не могли представить себе масштабы грядущей катастрофы, было легко игнорировать ранние предупреждения тех, кто был в курсе неминуемого. Рик выглядел намного скромнее, когда она сравнивала его с учеными и смотрителями парка, пытавшимися заставить общество осознать, что грядет, взять в толк, что может случиться.

Рик легко очистил свою половину стола и отвернулся от него еще до того, как восьмой шар упал. Теперь она явственно увидела, что ее брак закончился, и поняла, что должна была уразуметь это раньше. Она также видела, что никого не волнуют мор рыбы, вода в бутылке из-под пепси, все факты в мире. А вернее, все знали, понимали и видели, но просто не были уверены в том, как следует поступить с полученной информацией.

Мано ткнула кием ему в грудь.

– Думаю, я пойду посмотрю на комету, – заявила она, хотя это больше не входило в ее планы.

Она допила виски, смерила Рика взглядом и изо всех сил постаралась не пошатнуться, выходя из бара.

* * *

Оказавшись снаружи, Мано посмотрела на затянутое тучами небо. На нем не было видно ни звезд, ни комет. Она прошла полмили от центра города до берега реки в тишине и темноте. Люди любили свою реку, прохаживались вдоль берега, переходили ее вброд, ловили рыбу. Она удивлялась тому, что людей интересует, а что нет. Она подумала о Рике, мчащемся по горной тропе, молившемся, чтобы телефон экстренной помощи работал. Она вспомнила о мертвой рыбе, о тусклом пятнышке, возможно, свете кометы. Было несколько способов поднять тревогу.

Мано шла вверх по реке, вода журчала, ударяясь о камни на дне. Несколько дохлых рыб все еще плавали, задержанные переплетенными завитками торчащих корней. Недавно выросший ивовый кустарник с листочками персикового цвета казался ярко-желтым пятном на фоне серого лабиринта тополевой коры, почти светящейся в пробивающемся через туманные облака лунном свете. Мано принялась собирать упавшие ветки, некоторые толщиной с кулак, другие более тонкие. Потом она нашла мертвого зимородка рядом с недоеденной форелью, а также несколько черных перьев воронов или стервятников и поклялась узнать разницу. Она собрала множество речных обточенных камешков размером с крупный виноград. Мано порылась в сумочке и извлекла из нее перочинный нож и леску, которые стащила из автомобиля Рика.

Стройплощадка располагалась примерно в миле к западу от города, недалеко от нахоженного участка тропы, шедшей вдоль реки и соединяющей два городских парка. Ночью, в темноте, она была пустынна, и лунный свет, сияющий из-за облаков и подсвечивающий темные ветви деревьев, делал ее особенно красивой. Мано была единственным человеком, идущим сейчас через лес, но в нем она не оставалась одна – вокруг пряталось много настороженных животных, которые знали, как оставаться невидимыми и бдительными. Мано использовала рыболовную леску, чтобы подвесить более толстые ветви за оба конца, как трапеции, чуть выше уровня глаз. Ей пришлось взбираться на деревья и ложиться, неловко покачиваясь, животом на ветки, чтобы найти место. Она прикатила камень побольше, чтобы использовать его в качестве табурета, и начала развешивать тушки мертвой форели.

На одной ветке она повесила пять мертвых форелей, некоторых за хвосты, других за жабры. Лунный свет отражался от рыбьей чешуи, отчего широкие рыбьи бока сияли бриллиантовым блеском. На скорую руку она сплела несколько макраме, удерживающих полированные речные камни, и украсила ими стволы деревьев. На другую ветку Мано повесила еще одну форель, но прикрепила к ней вороньи перья – так, чтобы те расходились во все стороны, как черные ночные лучи, а рядом прицепила мертвого зимородка, подвешенного за крылья, так что в тени он выглядел как летучая мышь, почти вампирически.

Мертвые животные и камни висели на уровне глаз, поднятые так, чтобы люди больше не могли смотреть на них сверху вниз. Теперь казалось невозможным, что они не заметят ужаса содеянного. Мано легла на влажную землю у берега реки и принялась следить за движением луны по ночному небу, одновременно наблюдая, как меняется свет, падающий на полную ужаса красоту созданной ею инсталляции. Она прищурилась в темноте, надеясь ясно разглядеть комету, хвост и все остальное, но ничего не увидела. Она чувствовала себя мучительно одинокой.

* * *

Незадолго до рассвета Мано добрела до коттеджа Рут, забралась на потайной матрас, который держала под столом для рисования, и заснула. Она проспала до полудня и очнулась с пульсирующей головной болью. Внизу за кухонным столом сидела Рут, перед ней стояли сэндвич с ветчиной и швейцарским сыром, кофейная кружка, банка, полная домашних сладких маринованных огурцов, вечерняя газета и был разложен пасьянс.

Мано стало немного стыдно за себя.

– Уже четыре часа? Я удивлена, что ты не разбудила меня раньше.

Она достала с полки кофейную чашку, благодарная Рут за отсутствие в ее жизни фиксированного режима, свежий кофе и бездонный кофейник.

– Рик звонил, – сообщила Рут. Она подняла бровь, затем посмотрела на карты. – И Кит.

Мано села напротив нее. Рут добавила щедрую порцию айриш-крима в свой кофе, а затем в кофе Мано. Ее лицо выглядело озабоченным.

– Послушай, Мано, единственное, что хорошего я получила от брака, – это мои дети, но развод не был прогулкой в парке. Просто убедись, что знаешь, чего хочешь, ладно?

Неожиданная доброта Рут вызвала слезы, и Мано позволила им реками течь по щекам, позволила соплям капать с носа, как дождю с крыши, позволила плечам сотрясаться в глубоких рыданиях. В основном она жалела себя, но также и всех Стиви, и мертвого зимородка. Она снова задалась вопросом: знала ли Рут, что Рик тоже изменял ей, что он начал изменять первым?

Рут фыркнула и подтолкнула газету к Мано.

– Когда возьмешь себя в руки, то, может быть, захочешь объяснить это?

Мано вытерла рукавом глаза, а потом нос. На первой странице газеты была зернистая черно-белая фотография строительной площадки на реке. Ее рыбы, свисающие с ветвей, зимородок, наполовину съеденный каким-то любителем падали, теперь прикрепленный за одно крыло. Она почувствовала легкую дрожь возбуждения – другие люди тоже увидят то, что видит она, ей не придется делать это в одиночестве.

Статья, однако, была полна догадок и возмущения, ее инсталляция интерпретировалась как странный сатанинский ритуал, возможно, связанный со страхами перед кометой Галлея. Репортер процитировал ряд жителей, которые не думали, что в их городе может существовать разврат такого уровня. «Зачем кому-то убивать зимородка?» – спрашивал один возмущенный житель. «Головорезная форель в опасности, – добавлял другой. – Она уже и так пострадала в этом сезоне». В статье говорилось, что весной в реке наблюдалось большее, чем обычно, количество мертвой рыбы, что заставило многих предположить, будто комета Галлея каким-то образом нарушила баланс речной экосистемы, хотя репортер осторожно добавил, что причина гибели рыбы неизвестна и не доказана. «Того, кто это сделал, следует вымазать дегтем и вывалять в перьях», – сказала последняя интервьюируемая, которая добавила, что больше не чувствует себя в безопасности, прогуливаясь со своим корги по речной тропе. «Или по крайней мере следует узнать, чьих рук это дело. Люди и так достаточно напуганы».

Мано вспомнила своего любимого профессора искусств, белую женщину с дредами, носившую яркие кафтаны и биркенстоки[39]39
  Биркенстоки – торговая марка, тип обуви или сандалий с очерченной пробковой подошвой и толстым кожаным верхом, обозначающий людей, озабоченных вопросами политкорректности или зеленого движения.


[Закрыть], такую добрую, творческую и холодную, что у Мано не хватило духу отмахнуться от нее, как от клише. «Ты не можешь следовать за своим искусством в мир, чтобы защищать его, – сказала она как-то раз. – Твое искусство должно говорить само за себя». Мано пришла в ужас. Это было совсем не то, что, как она предполагала, могло сказать ее искусство.

Рут продолжила изучать фотографию в газете, и улыбка тронула уголки ее рта.

– Вороньи перья? На рыбе? Мне это нравится. В этом есть стиль.

Мано попыталась привести свои мысли в какое-то подобие порядка – ее брак, комета, то, как устроен мир, каким он должен быть… Нет, это походило на расчесывание спутавшихся волос, сложное, болезненное, отнимающее много времени.

– Я не убивала зимородка. Я вообще никого не убивала.

Все тело казалось расслабленным, и в то же время ее била дрожь, которую было невозможно сдержать. Она встала и прошлась по кухне.

Потом достала из сумочки бутылку из-под пепси и протянула ее Рут.

– Это с реки. Образец воды. Если его исследовать, можно доказать, что рыбу отравила стройка.

– То, что рыба в реке дохлая, видели все, – покачала головой Рут. – И никто, кроме тебя, не спрашивает почему.

Мано почувствовала, как всюду вокруг нее поселилась истина. Знание причины несло в себе тяжесть – ответственность за действие или стыд за бездействие. Так много вещей было легче не знать.

– Так что же мне делать теперь?

Она хотела, чтобы Рут все взвесила, дала ответ, сказала именно то, что нужно. Рут, возможно, запоздала с материнскими чувствами в отношении Мано, однако за последние десять лет она стала сильной и начала причислять Мано к той же категории, в которую входили ее дети.

Было легко поверить, что Рут всегда видела наилучший следующий шаг. Мано почувствовала, как надежда рассеивает давление, нараставшее внутри ее тела. Возможно, она была не такой одинокой, какой себя чувствовала.

– Я не могу сказать тебе, что с этим делать.

Рут выглядела виноватой, но по крайней мере она посмотрела в глаза, отвлекшись от карт.

– Ты все время говоришь мне, что делать. И чего не делать.

Смех Мано застрял в горле. Когда она плакала, в нем собралась мокрота, и она поперхнулась.

– Жаль, что ты не спросила у меня об этой инсталляции с мертвыми существами, – улыбнулась Рут. – Я бы дала очень четкое «нет» на ее счет.

– Думаю, я позвоню Киту.

Мано наслаждалась потрясенным выражением лица Рут. Эта открытость чувств казалась сладкой на вкус, словно своего рода свобода.

– Подумай дважды, прежде чем сделать глупость, – произнесла Рут. Она склонила голову набок и постучала указательным пальцем по газетной фотографии. Ее лицо было любящим. Понимающим. – Я имею в виду что-то еще.

Мано не знала, о каком из своих решений, прошлом или будущем, она в конечном итоге пожалеет больше всего. Но кофе Рут, маринованные огурцы, печенье Лорны Дун, суждения сестры и ее присутствие стали частью убежища родного дома. Мано почувствовала, как он утвердил что-то внутри ее.

* * *

Задний двор Кита был откровением. Он планировал начать бизнес по выращиванию местных растений для домашних участков. Свой участок он превратил в экспериментальный малообводненный ландшафт величиной в пол-акра, даже построил себе небольшую теплицу для получения местных семян.

– Все знают, что здесь слишком засушливый климат, и те, кто собирается сюда переехать, не могут этого не учитывать. Газоны тут – абсолютная катастрофа с точки зрения потребления воды. Во всяком случае, это называют садоводством с использованием засухоустойчивых растений и водосберегающих технологий, местным вариантом ландшафтного дизайна, призванным сэкономить воду. Уверен, у этого есть будущее.

Мано, зная, как сильно Рут любит пионы и тюльпаны, сколько времени и усилий она вложила в свой луговой мятлик, сомневалась в доходности его плана. «Если бы я хотела жить в пустыне, – часто говаривала Рут, – я бы осталась в Неваде». Поэтому Мано лишь вполуха внимала тому, что Кит бубнил о растениях – аквилегии и толокнянке, бутелоуа и восковом мирте. Все они выросли из семян, которые он собрал в дикой природе. Мано прикидывала, как лучше его прервать, и подозревала, что он был бы более открыт для ее идей, если бы она стояла перед ним голой. Тем не менее она решила двигаться вперед полностью одетой.

– Мы должны рассказать людям правду о заморе рыбы, – сказала наконец она, прерывая страстный монолог о разведении растений, устойчивых к засухе. – Например, позвонить в регулирующие органы штата. Сообщить в газету.

Кит покачал головой:

– Ллойд поймет, что это сделали мы.

– Ллойд может катиться в ад. Но мы последуем за ним, если позволим этому продолжаться.

Кит отвел глаза. Он знал, что встал не на правильную сторону. Мано поняла, что проиграла.

– Я не могу рисковать работой из-за какой-то рыбы, Мано. Тебе тоже не следует этого делать. Ллойд говорит, это не вредно для людей, ничего такого. Он утверждает, попавшего в воду вещества недостаточно, чтобы отравить человека.

Мано подставила лицо ветру. Пусть Кит подумает, что слезы на ее глазах вызваны его дуновениями, больше ничем. Она сделала глубокий, медленный вдох и попыталась подстроить ритм собственного дыхания под движение ветвей липы в порывах ветра. В детстве она делала вид, что звонит Рут и Терезе по игрушечному телефону с работающим поворотным диском. «Вернитесь, – говорила она им, – вернитесь домой». Через некоторое время она поняла, что живопись – это способ говорить с собой, только связанный с меньшим одиночеством. Вот и сейчас, глядя на Кита, она поняла: он никогда не будет ее слушать, и одиночества ей не миновать.

– Мне не повезло увидеть комету, – переменил тему Кит. – Все этот чертов облачный покров.

– Что ж, она там, наверху, – сказала Мано.

Если больше нет ни Рика, ни Кита и ее жизнь снова принадлежит ей, кому же еще, она знает, что делать дальше.

Мано, вернувшись к Рут, позвонила в газету и рассказала все, что знала, а также сообщила некоторые вещи, о которых подозревала. По ее мнению, Ллойд покрывал строительную компанию, а потому власти штата не были оповещены. Следующим, кому она позвонила, был сам Ллойд.

– Вы все равно скоро захотите меня уволить, – сказала она, – так что, желая избавить нас обоих от лишних хлопот, я просто уволюсь сама.

Рут заваривала кофе в одном бездонном кофейнике за другим и невыносимо злорадствовала, обыграв Мано в двойной солитер. Она дала ей номер хорошего адвоката по разводам. Бросить Рика. Мано не ответила на его звонки. Бросить Кита.

Несколько недель спустя в газете наконец появилась статья о море рыбы. Все в ней было правдой за исключением того, что в статье говорилось лишь об одном случае, как будто отравление рыбы произошло только один раз. Статья сочувствовала строительной компании – расследование показало, что все необходимые меры по смягчению последствий были приняты, и химический разлив, который снизил рН реки настолько, что убил рыбу, казался чем-то мелким и неизбежным, прискорбной, но в конечном счете безвредной ошибкой. В заголовок была вынесена обнадеживающая цитата Ллойда: «Рыба, которую мы запустили в аквариум на следующий день, выжила и все еще жива. Что бы ни произошло в реке, это было временно». Различные органы власти, как местные, так и штата, сотрудничали и ничего не нашли – никаких системных проблем со строительством вблизи реки, никаких затяжных негативных последствий для окружающей среды. Ллойда и Кита похвалили за быстрые действия по сохранению пригодности питьевой воды города.

Мано сняла со стен все рисунки, сделанные раньше, и начала снова, опять и опять рисовать форель на почтовых открытках – плавающую над скалистыми вершинами, окружающими долину Эстес, нерестящуюся в местной роще восковника в полном весеннем цветении, извивающуюся в геометрической красоте паутины, летящую, как комета, через лабиринт зарослей ивы с персиковыми листьями, с пятнами на чешуе, сияющими, как звезды в темную летнюю ночь. Она отправляла эти открытки своим конгрессменам, мэру, губернатору, и все они содержали мольбы о защите видов, о качестве воды, о надзоре и возмещении ущерба. Большинство чиновников отказались отвечать, но Мано продолжала писать, продолжала рисовать, продолжала давать людям шанс.