Текст книги "Моссад: путем обмана (разоблачения израильского разведчика)"

Затем, будто только что заметил свою ошибку, я сказал: «О, да я же в „Базель-Отеле“. А я думал, это „Сити-Отель“. Извините, я ошибся».

Я снова чувствовал себя превосходно. Потом я спросил себя: как, черт побери, мои инструкторы проверят, правильное ли имя я им назвал. Но в Израиле у них есть доступ ко всему.

За это время холл отеля наполнилось людьми, и оба инструктора вышли вместе со мной на улицу. Теперь пришло время последнего теста, сказали они, передавая мне телефонный микрофон с двумя проводами, на котором висела бумажка для идентификации. Мне нужно было подойти к телефону-автомату в приемной гостиницы «Таль-Отель», разобрать трубку, вынуть из нее микрофон, поставить тот, который дали мне, и уйти, оставив все в рабочем состоянии.

Перед телефоном стояла очередь, но я сказал себе, что я должен справиться с задачей. Когда подошла моя очередь, я бросил монетку, набрал какой-то номер и прижал трубку к щеке. У меня затряслись колени. За мной было полно людей. Я выкрутил микрофон из трубки, вынул из кармана записную книжку и дико жестикулировал, делая вид, будто хочу что-то записать. Я зажал трубку между подбородком и плечом и говорил в нее на английском.

Какой-то тип стоял так близко за мной, что я почти чувствовал спиной его дыхание. Я положил записную книжку, обернулся к нему и сказал: «Извините». И как только он отступил на шаг, быстро ввернул в трубку новый микрофон. За это время кто-то принял мой звонок и спросил: «Алло, кто это?» Но тут я завинтил на место пластиковую часть и положил трубку.

Меня трясло, пока я засовывал в сумку микрофон. Я никогда ничего подобного не делал – ни разу в жизни ничего не крал. Я ощущал слабость, подойдя к инструктору и передав ему замененную деталь.

Вскоре после этого мы впятером вернулись в «Кантри-Клаб». Разговаривали мы мало. После ужина нам приказали написать детальный отчет обо всем, что произошло за этот день, не упуская ничего, как бы не показались нам маловажными эти детали.

В полночь, мой сосед и я, уставшие, сидели перед телевизором, в нашу дверь постучал один из инструкторов. Мне сказали надеть джинсы и пойти с ним. Он подвел меня к какому-то саду и объявил, что здесь некие люди могут организовать встречу. Вдали выли шакалы, непрестанно пели цикады.

– Я покажу тебе, где именно, – сказал он. – Я хочу узнать, сколько людей тут соберутся, и о чем они будут говорить. А через два или три часа я тебя заберу.

– О?кей, – согласился я.

По засыпанной галькой тропинке он провел меня вниз к «вади» (высохшему руслу речки, наполняющемуся водой только в сезон дождей). Видно было только маленькую струйку воды и бетонную трубу коллектора диаметром где-то в 50 сантиметров, уходящую под улицу.

– Вот тут, – указал он на трубу, хорошее укрытие. Там лежит пара старых газет, расстели их и ложись.

Вот это было для меня серьезным испытанием. Я склонен к клаустрофобии – они узнали это из психологических тестов. И еще я терпеть не могу насекомых – тараканов, червей, и крыс. Я не люблю купаться в озерах из-за всей этой противной живности на дне. Заглянув в трубу, я не увидел ее конца. Это оказались самые длинные три часа моей жизни. Конечно же, никто не пришел. Не было никакой встречи. Я старался не уснуть, постоянно напоминая себе, где я, и это заставляло меня бодрствовать.

Наконец вернулся один из инструкторов – Мне нужен полный отчет о встрече, – сказал он.

– Здесь никого не было, – ответил я.

– Ты уверен?

– Да.

– Может быть, ты уснул?

– Нет, я не спал.

– Итак, я проходил здесь, – сказал инструктор.

– Ты проходил не здесь, а где-то в другом месте. Здесь никого не было.

На обратном пути мне приказали никому об этом не рассказывать.

Следующим вечером всей группе приказали легко одеться. Нас повезут в Тель-Авив, и каждый получит по дому, за которым нужно будет следить. Все увиденное нужно записывать в блокнот. И нам нужно придумать «легенду», чтобы объяснить, что мы тут делаем.

В восемь вечера два человека на маленькой машине вывезли меня в город. Один из них был Шаи Каули, ветеран «катса», с именем которого связано много успехов нашей разведки (см. главу 9 «Стрела»). Меня высадили за квартал до Дицингофф-Стрит, центральной улицы Тель-Авива. Следить нужно было за пятиэтажным домом, записывая любого, кто заходил в него: когда зашел, когда вышел, как выглядел, какие окна загорались или гасли и в какое время. Они пообещали забрать меня немного позже, просигналив фарами.

Моей первой мыслью было где-то спрятаться. Но где? Мне сказали, что меня должно было быть видно. Я не знал, что меня ожидало. Тут мне пришла в голову идея – просто сесть и рисовать здание. Пока я рисовал, я мог делать все заметки на английском языке на обратной стороне листа. Если бы меня спросили, чего это я рисую ночью, то я сказал бы, что ночью меня меньше отвлекают, а так как я все равно рисую в черно-белых цветах, то много света мне не нужно.

Через полчаса спокойствие и тишина были нарушены автомобилем, с визгом шин остановившемся передо мной. Из него выпрыгнул мужчина.

– Кто вы, – спросил он.

– Симон Лахав.

– Что вы здесь делаете?

– Рисую.

– Поступила жалоба одного из жильцов. Он предполагает, что вы следите за банком. (На первом этаже здания действительно размещался банк.)

– Нет, я рисую. Посмотрите. Я показал полицейскому свой рисунок.

– Не хочу и смотреть на это дерьмо. Давай, садись в машину.

В машине без номеров сидели водитель и еще один человек на переднем сидении. По радио они передали, что поймали кого-то, а тот, кто впихнул меня в машину, сел рядом со мной. Сидевший на переднем сидении спросил мое имя. Я ответил: «Симон».

Он спросил еще раз, и как только я собрался ответить, парень рядом со мной ударил меня в лицо и прорычал: «Заткнись!». – Он задал мне вопрос, – сказал я. – Он тебя ни о чем не спрашивал, – последовал ответ.

Я был в шоке. Я спросил себя, где же мои коллеги. Тут сидевший со мной спросил, откуда я. Я сказал, что из Холона. Тогда меня ударил по голове полицейский с переднего сидения и сказал: «Я ведь спрашивал, как тебя зовут!»

Тут я ответил, что я Симон из Холона, тогда тот, кто сидел рядом со мной и заорал: «Ты кто? Ясновидящий?» Он согнул мне вниз голову, выкрутил руки за спину и нацепил наручники. Полицейский ругался как сумасшедший, называя меня вонючим жалким наркодилером.

Я сказал, что просто рисовал, но тот хотел узнать, кто я по профессии. Я ответил, что я художник.

Мы уже отъехали, когда сидевший спереди заявил: «Мы вывезем тебя в город. Там мы тебе покажем». Он взял мои рисунки, порвал их и бросил на пол. Потом приказал мне снять обувь – нелегкое дело для человека в наручниках.

– Где ты спрятал наркотики? – спросил один.

– О чем это ты? У меня нет наркотиков. Я художник.

– Не расскажешь сейчас, так заговоришь потом. В это время они постоянно избивали меня. Один из полицейских так ударил в челюсть, что, как мне показалось, выбил зуб.

Человек с переднего сидения подтащил меня вперед, орал мне в лицо, угрожал и все время спрашивал, где наркотики, а водитель бесцельно разъезжал по городу.

Я думал, они просто хотят кого-то помучить. Нашли парня на улице и вымещают на нем свою злость. Я о таком читал. Потому я потребовал отвезти меня в полицейский участок, где я мог бы получить адвоката. Где-то через час они спросили меня о галереях в Тель-Авиве, где выставлены мои работы. Я знал все галереи города – и знал, что в это время они все закрыты, потому назвал просто одну из них. Когда мы подъехали к ней, я, все еще в наручниках, кивнул головой в ее сторону: «Вон там мои картины».

Моей следующей проблемой было отсутствие удостоверения личности. Я сказал, что забыл его дома. Тогда они сняли с меня брюки, якобы, чтобы найти наркотики. Я чувствовал себя неуверенно, но вдруг в конце они смягчились, и, кажется, поверили мне. Я сказал, что хочу попасть туда, откуда они меня забрали, но не знал, как попасть туда. Я утверждал, что у меня нет денег, и мой друг заберет меня оттуда.

Так мы снова вернулись в тот же район и остановились у автобусной остановки. Один полицейский поднял мои разорванные рисунки с пола машины и выбросил их в окно. Они сняли с меня наручники, но не выпустили из машины. Один из полицейских писал протокол. Затем появился автобус. Парень возле меня вытолкнул меня на дорогу. Затем он выбросил вслед за мной брюки и ботинки и приказал исчезнуть, пока они не вернулись.

Так я лежал голым на дороге, в то время как из автобуса выходили пассажиры. Но я нашел свои бумаги и тут почувствовал себя как альпинист, покоривший Эверест. Воодушевление после прекрасно сделанной работы!

Через тридцать минут, когда я оделся и занял свое место у дома, вблизи мигнули фары. Я подошел к машине и вернулся в «Кантри-Клаб» для написания отчета. Очень много позже я снова встретил этих «полицейских».

Конечно, никакие это были не полицейские. Оказалось, что все участники тестов встретились в эту ночь с такими полицейскими. Это входило в программу испытаний.

Одного из «студентов» арестовали на площади Кикер Хамдина. Говорят, что эта площадь – символ жизни Израиля. Летом там размещается цирк, а зимой там полно непролазной вязкой грязи. Вот так и весь Израиль. Полгода грязь и полгода цирк. А этот парень оказался идиотом. Он сказал «полицейским», что выполняет спецзадание, он-де завербован Моссад и это его экзамен. Конечно, этот экзамен он провалил.

Из десяти человек, прошедших тест, я позднее встретил только одну из женщин – в должности «спасателя» бассейна в штабе Моссад по уик-эндам, когда туда могут попасть члены семей сотрудников.

На третий день после завтрака нас вернули в Тель-Авив. Моим первым заданием было войти в ресторан, завязать разговор с описанным мне человеком и договориться с ним о встрече на вечер. Перед тем как зайти, я осмотрел ресторан и заметил, что официант буквально пляшет перед этим мужчиной, из чего сделал вывод, что он, возможно, управляющий ресторана. Когда я сел за столик рядом с ним, то увидел, что он читает газету о кино.

Я подумал, что раз однажды мне помог фокус с кино проникнуть на балкон, почему бы не воспользоваться чем-то подобным и в этот раз? Я спросил официанта, могу ли я поговорить с менеджером, потому что я тут собрался снимать фильм и ищу для этого подходящее место. Я даже не закончил фразу, как появился менеджер и сел рядом со мной. Я сказал ему, что мне нужно осмотреть еще пару мест, и, если получится, то встречусь с ним сегодня вечером. Мы пожали друг другу руки, и я ушел.

Позднее всех десятерых «студентов» привезли в парк близ бульвара Ротшильда. Им сказали, что мимо пройдет высокий человек в рубашке в черно-белую клетку. Нам нужно незаметно проследить за ним. Трудно было пройти незаметным, нас было десять, и за нами шли еще двадцать человек. Это длилось два часа. Тут были типы, следившие за нами с балконов и из-за деревьев, повсюду люди. Но наблюдатели хотели только посмотреть, как мы реагируем, как функционирует наш инстинкт.

Когда учения завершились, и наши отчеты были готовы, нас снова разделили. Меня отвезли назад на улицу Ибн Гевироль, но сейчас машина остановилась перед банком «Хапоалим». Мне поручили узнать там имя управляющего, его домашний адрес и как можно больше другой информации о нем.

Нужно иметь в виду, что в Израиле никто, никогда и никому не доверяет. Я вошел в банк и спросил служащего, как зовут управляющего. Служащий назвал имя и попросил подняться на второй этаж. Я поднялся и снова спросил, как найти мне управляющего. Я рассказал, что я долго жил в Соединенных Штатах, теперь хочу вернуться и перевезти большую сумму денег на новый счет. Потому я попросил поговорить с управляющим лично.

Когда я вошел в бюро, то заметил на его столе наклейку еврейского масонского ордена «Б?най Брит». Поэтому мы немного поговорили об этом, и он, даже раньше, чем я ожидал, пригласил меня к себе домой. Его тоже собирались перевести в Нью-Йорк на должность заместителя директора тамошнего филиала. Я рассказал, что я тут только проездом и поэтому у меня пока нет телефона, но я смогу сам позвонить ему, если тот даст мне номер. Он даже предложил мне кофе.

Я говорил с ним о 150 тысячах долларов, якобы чтобы остаться здесь. Но как только я увидел бы, что это все продлится очень долго, я спросил бы его, сколько еще можно перевести денег. Финансовые вопросы мы решили минут за 15, потом беседа перешла на совсем дружеские рельсы. Через час я знал о человеке почти все.

После этого теста меня и еще двух «студентов» вернули в гостиницу «Таль-Отель» и ждали, пока придут другие. Не прошло и десяти минут, как вошли шестеро. Один указал на меня: «Вот он».

– Пойдем с нами, – сказал другой. – Вы же не собираетесь устроить цирк тут в отеле?

– А в чем дело? – удивился я. – Я же ничего не делал.

– Пойдем, пойдем, – ответил один из них и показал свой полицейский жетон.

Нас троих засунули в фургон, завязали глаза и возили взад-вперед по городу. В конце нас завели в какое-то здание, все еще с завязанными глазами, и развели поодиночке. Я мог слышать шаги входивших и выходивших людей. Затем меня привели в маленькую комнатку, похожую на туалет, где я мог сесть.

Через два – три часа меня вывели. Очевидно, я действительно сидел в какой-то ванной комнате на стульчаке унитаза. Происходило это на первом этаже «Мидраши» – Академии Моссад, но я тогда этого и не подозревал. Меня привели в другую небольшую комнату с замазанным черной краской окном. Передо мной сидел здоровенный человек, похожий на быка. В глазу его было какое-то черное пятнышко, казалось, что у него два зрачка. В начале он расспрашивал меня мягко. Мое имя. Почему я недавно был в гостинице и раскручивал там телефонную трубку? Не планирую ли я теракт? Где я живу?

Как-то он сказал, что отвезет меня по моему адресу. Я знал, что это пустырь и рассмеялся. Он спросил, что тут такого смешного, а я представил себе комическую ситуацию. Ну, привезли бы меня туда, что дальше? Мой дом? Куда подевался мой дом? Я никак не мог остановить смех.

– Это какая-то шутка, – сказал я. – Что вы от меня хотите?

Он ответил, что хочет мою куртку. Это была модная спортивная куртка от Пьера Бальмэна. Он взял ее, потом снял всю мою одежду. Меня голого снова впихнули в ванную и перед тем, как закрыть дверь, кто-то вылил на меня ведро воды.

20 минут я сидел голый в одиночестве, стуча зубами. Затем они вернули меня в бюро к тому самому крепкому мужику.

– Тебе все еще хочется смеяться? – спросил он.

Так меня водили из кабинета в ванную раза четыре или пять. Как только кто-то стучал в дверь кабинета, меня заставляли прятаться под столом. Так было раза три. В конце человек обратился ко мне: «Не обижайтесь. Это оказалось недоразумением».

Он вернул мне вещи и сказал, что меня вернуть туда, откуда забрали. Мне снова завязали глаза, впихнули в машину, но как только водитель включил мотор, кто-то закричал: «Стойте! Верните его! Мы проверили его адрес – там ничего нет».

– Я не знаю, о чем вы говорите, – сказал я, но они опять вернули меня в ванную.

Прошло еще минут двадцать, пока они не привели меня в бюро и заявили: «Простите, это была ошибка». Они завезли меня в «Кантри-Клаб», извинились еще раз и уехали.

На четвертое утро этой первой недели нас всех пригласили на беседу в комнату, одного за другим.

Они спросили: «Что ты думаешь? Все ли тебе удалось?»

Я ответил: «Не знаю. Я ведь не знаю, что вы хотите от меня. Вы сказали, что я должен постараться, и я старался».

Некоторых расспрашивали минут двадцать, а меня 4–5 минут. В заключение они сказали: «Спасибо. Мы позвоним тебе».

Через две недели они позвонили. Мне нужно было явиться в бюро на следующее утро.

Мне удалось попасть вовнутрь. Но только теперь начинался настоящий экзамен.

Глава 2
На школьной скамье

В Израиле многие думают, что их стране угрожает постоянная опасность. Сильная армия не гарантирует еще безопасности, как я тогда считал.

Известно, что существует огромная потребность в безопасности. И известно, что есть организация под названием Моссад. Официально она не существует, но о ней все знают. Но это только верхушка айсберга. Ты узнаешь, что это сверхсекретная организация, а когда тебя отбирают для службы в ней, то кажется, что за всем этим стоит действительно какая-то волшебная сила.

Тому, кто вырос в Израиле, это чувство прививается с детства. Сначала подросток вступает в молодежные бригады, где его учат стрелять. Мне исполнилось 14, а я уже был вторым из лучших израильских стрелков. Я пользовался снайперской винтовкой «Штуцер» и выбивал 192 очка из 200, только на четыре пункта отстав от победителя.

Затем я прослужил несколько лет в армии. Итак, я знал – или, по меньшей мере, думал, что знал, на что иду.

Конечно, не каждый израильтянин слепо марширует строем, но вербовщики Моссад, выискивая новых рекрутов, подбирают именно таких людей, в том числе и с помощью психологических тестов. На такой стадии главная предпосылка – найти тех, кто делает все, что им скажут. Тот, кто задает вопросы, может провалить к чертям всю операцию.

Я тогда был членом Партии труда в Херцлии и достаточно активен в этом городе. Я мыслил довольно либерально, так что все время чувствовал внутренний конфликт между моими убеждениями и служебным долгом. Вся система стоит на том, чтобы в самом начале выбрать правильных кандидатов, которых затем подвергнут со временем промывке мозгов и сделают из них идеальных служак. Как гласит пословица – хочешь раздавить помидоры – выбирай зрелые. Можно помять и зеленые, но зачем? Они ведь твердые…

За первые шесть недель не происходило ничего. Я работал в бюро в городе, «девочкой на все случаи жизни» и курьером. Но однажды холодным февральским днем 1984 года меня и еще 14 других посадили в микроавтобус. Никого из этих людей я раньше не видел. Все мы порядком волновались, когда автобусик поднялся на вершину холма и, проехав через охраняемые ворота, остановился у двухэтажного здания Академии.

Мы, 15 кадетов, вошли в низкий дом, в большом приемном зале на его первом этаже стоял теннисный стол. На стенках висели аэрофотоснимки Тель-Авива. Через стеклянную стену виден был сад во внутреннем дворе, окруженном двумя крыльями здания. Лестница вела на второй этаж. Сам дом был из белого кирпича, пол из светлого мрамора, внутренние стены тоже кирпичные.

Я сразу догадался, что тут мне уже однажды пришлось побывать. Когда меня таскали из крохотной ванной на допрос во время предварительного теста, я сквозь повязку увидел эту лестницу.

Затем появился смуглый седой человек и провел нас через заднюю дверь в одну из четырех классных комнат. – Директор сейчас придет, – сказал он.

Этот класс тоже был большим, с окнами по обеим сторонам, спереди классная доска, а в центре Т-образный стол с диапроектором. Наш курс назывался «Кадет-16», потому что он был шестнадцатым по счету учебным курсом Академии.

Вскоре мы услышали быстрые шаги по посыпанной щебнем парковке, и в комнату вошли трое мужчин. Первый был невысоким, хорошо одетым смуглым человеком, второй, которого я сразу узнал, выглядел старше и был похож на ученого, а третий – высокий блондин лет пятидесяти, в рубашке с расстегнутым воротником и в пуловере, в очках с прямоугольной позолоченной оправой. Он решительно подошел к доске, пока два других уселись сзади.

– Меня зовут Аарон Шерф, – представился он. – Я директор Академии. Добро пожаловать в Моссад. Полностью мы называемся «Ха Моссад, ле Модиин ве ле Тафкидим Майюхадим», то есть Институт разведки и специальных операций. Наш девиз: «Вести войну путем обмана».

У меня перехватило дыхание. Мы знали, что это Моссад, но когда тебе, наконец, говорят, что ты прав, о, Боже, мне нужен был воздух. Шерф, более известный под именем Аралех, сокращенно от Аарон, стоял, прислонившись к столу, и раскачивался вперед и назад. Он производил впечатление сильного и строгого человека.

– Вы команда, – продолжал он. – Вас избрали из тысяч других претендентов. Мы просеяли бесчисленное множество людей, и в результате остались именно вы. У вас есть все возможности стать теми, какими мы хотим вас видеть. Вы сможете послужить своей стране так, как удается лишь немногим. Я должен пояснить вам, что в нашей организации нет никаких квот. Мы будем рады, когда вы все достигнете цели и возьмете на себя очень важную работу. Но с другой стороны мы не хотим получить ни одного человека, который не квалифицирован на все 100%. Потому если даже никто из вас не достигнет цели, то так и будет. В прошлом так уже бывало. У нас уникальное учебное заведение. Вы сами внесете свой вклад в учебный процесс, реформируя его и изменяясь сами. Пока вы лишь сырье для службы безопасности. А, закончив учебу, станете самыми квалифицированными разведчиками в мире.

На нашем курсе не будет учителей в обычном смысле слова. У нас только практики, люди, занимающиеся разведкой на месте, уделяя часть времени Академии в качестве инструкторов. Потом они возвращаются на свое место службы. И вас они рассматривают не как студентов, а как будущих партнеров и коллег.

Ничто из того, что мы говорим вам, верно всегда и во всех обстоятельствах. Все проверяется на практике и различается в зависимости от конкретного лица и его опыта. Но их знания основываются на опыте, и мы хотим передать их вам. Другими словами, они поделятся с вами коллективным опытом и знаниями Моссад, приобретенными ими на практике методом проб и ошибок.

Игра, на которую вы решились, опасна. Учиться нужно многому. Но это не просто игра. И жизнь отдельно взятого человека не всегда последняя ставка в нашей игре. Вам всегда придется иметь в виду, что в нашем деле мы зависим друг от друга, иначе нас повесят вместе.

Я директор Академии и учебного отдела. Я здесь всегда, моя дверь открыта. Желаю удачи. А сейчас я оставлю вас наедине с вашими инструкторами.

Он покинул комнату.

Лишь позже я понял иронию, скрытую в надписи на табличке, висевшей над дверью Шерфа. Там была написана цитата бывшего президента США Уоррена Хардинга: «Не делай ничего аморального из моральных побуждений» – послание, которое находилось в вопиющем противоречии с тем, чему учат в Академии.

Пока Шерф говорил, в комнату зашел еще один человек. После ухода директора этот невысокий мужчина с североафриканским акцентом быстро вышел на середину и представился:

«Меня зовут Эйтен. Я отвечаю за международную безопасность. Здесь я чтобы рассказать вам пару вещей, но я не займу много вашего времени. Если у вас появятся вопросы, спокойно прерывайте меня в любой момент» Вскоре мы узнали, что такое пожелание высказывал любой преподаватель в Академии.

– Прежде всего, помните, что у стен есть уши. Техника прослушивания постоянно развивается, и достигла таких возможностей, о которых вы еще услышите. Но есть и совсем новые разработки, с которыми мы и сами не знакомы. Будьте скрытными. Мы знаем, что все вы прошли военное обучение. Но те тайны, с которыми вы столкнетесь здесь, намного важнее. Пожалуйста, всегда помните об этом.

Затем – забудьте само слово «Моссад». Забудьте! Я не хочу его больше слышать. С этого момента говорите не Моссад, а «Бюро». В любой беседе – Бюро. Никогда, слышите – никогда, больше не хочу слышать слово «Моссад».

Вашим друзьям вы можете рассказать, что работаете в министерстве обороны и не можете об этом говорить. Они узнают, что вы работаете не на заводе и не в банке. Придумайте для них ответы, иначе их любопытство сможет вам мешать. А что касается новых знакомств – заводите их только с нашего разрешения. Понятно?

И по телефону говорить о вашей работе тоже нельзя. Если я узнаю, что кто-то о своей работе говорит из дому по телефону, его строго накажут. Не спрашивайте меня, откуда я узнаю, кто и кому звонит по телефону из дому и о чем разговаривает. Я отвечаю за безопасность в бюро, и я знаю все.

Если есть что-то, о чем я должен знать, я приложу все средства, чтобы узнать это. И знайте, что история о моей работе в контрразведке Шабак – якобы я случайно оторвал одному типу яйца во время допроса – неправда.

Каждые три месяца вашу команду будут проверять на детекторе лжи. А позднее такой тест вам придется проходить перед каждой поездкой заграницу.

У вас есть право отказаться от теста, но это даст мне право вас расстрелять.

В будущем мы будем встречаться чаще, и обсуждать и другие вопросы. Через несколько дней вам выдадут удостоверения. Фотограф сделает ваши снимки. Затем придется принести все документы, связанные с вашим пребыванием за рубежом, загранпаспорта ваши, ваших жен и детей и так далее. Так как в ближайшее время вы заграницу не поедете, мы будем хранить эти документы у себя.

Затем Эйтен кивнул нам и вышел из комнаты. Каждый из нас был будто оглушен. В нем было что-то грубое, примитивное. Неприятный тип. Месяца через два он уехал, и я больше его никогда не видел.

Затем вперед вышел смуглый человек и сказал, что зовут его Орен Рифф и он комендант курса:

«Ребята, я отвечаю за всех вас. Я сделаю все возможное, чтобы ваше пребывание здесь было приятным». Затем он представил нам самого маленького человека в группе как Рана С. (он же «Донован» из операции «Сфинкс») в качестве свого ассистента на этом курсе. Похожий на ученого хорошо одетый мужчина представился как Шаи Каули, заместитель директора Академии, один из моих прошлых экзаменаторов.

Перед лекцией Рифф рассказал нам немного о своей карьере. В Бюро он проработал много лет. Одним из его первых заданий было помочь курдам в их борьбе против Ирака за независимость Курдистана. Он был еще офицером связи Бюро у премьер-министра Гольды Меир, «катса» в Париже и офицером связи в разных странах мира. – В данный момент, – сказал он нам, – есть очень немного мест в Европе, где я чувствовал бы себя в безопасности. (см. главу 10 «Карлос»)

Затем Рифф объяснил, что обучение начнется с двух предметов, которые в основном и будем заниматься следующие 2–3 месяца. Сначала это задачи службы безопасности, о которых вам расскажут инструкторы из Шабак, а затем – НАКА, сокращение от „Единой системы составления письменной документации». – Это означает, что все документы нужно составлять особым образом и только так. Если вы что-то делаете, но не сообщаете об этом, считайте, что вы ничего не делаете. Но зато, если вы ничего не сделали, но сообщили, что сделали, будет считаться, что вы сделали, – засмеялся он.

– Итак, начнем с изучения системы НАКА.

При передаче донесений не разрешаются никакие отклонения от предписанной формы. Бумага белая, лист квадратный или четырехугольный. Гриф секретности пишут сверху и подчеркивают специальным образом, чтобы сразу понять, идет ли речь о секретных, совершенно секретных или не секретных делах.

На правой стороне листа пишут имя получателя и того, кто должен отреагировать на сообщение: это может быть один человек, или два, или три. Но в любом случае каждое имя подчеркивается. Ниже стоят имена всех других получателей, которым отсылается копия лишь для информации, но не для действий. Отправителем обычно значится отдел, а не конкретное лицо.

Дату пишут слева вместе с указанием срочности передачи донесения – телекс, срочный телекс, нормальная срочность, не срочно – и с номером письма. Под этой «шапкой» посередине листа одним предложением как заголовок кратко поясняется содержание письма. Предложение подчеркивается, в конце его ставится двоеточие.

Потом пишется ссылка, например, «на письмо 3J» и соответствующая дата. Если речь идет о людях, не получивших документ, на который делается ссылка, то им тоже отсылается копия.

Если речь идет не об одной, а о нескольких темах, то они перечисляются по пунктам, обозначенными цифрами, обязательно в ясных и четких выражениях. Каждый раз, когда пишется какое-либо число, оно всегда повторяется. Например, «Я заказал 35 рулонов туалетной бумаги», надо писать так: «Я заказал 35 Х 35 рулонов…» Если компьютер сделает ошибку, то хоть одну цифру из двух можно будет прочесть. В конце все подписывается личным кодовым псевдонимом.

Мы провели много часов за изучением НАКА, ведь основная задача организации состоит в сбое и передаче информации.

На второй день у нас не было урока на тему безопасности. Вместо этого нам принесли пачки газет, в которых уже были отмечены определенные статьи. Каждому дали тему, и нам нужно было, опираясь на газеты в качестве источника, собрать крупицы информации и написать сообщение. Если все сведения были исчерпаны, то на донесении нужно было написать «дальнейшей информации нет», что означало, что донесение исчерпывающе полное. Нас еще научили писать тематический «заголовок» уже после завершения написания всего донесения.

Мы перешли в другую аудиторию. За это время нам уже выдали пропуска, представлявшие собой просто фотографии со штрих-кодом под ними.

В конце первой недели Рифф пояснил, что теперь мы выучим кое-что из вопросов личной безопасности. Он едва начал лекцию, как в комнату ворвались два парня. У одного был большой пистолет марки «Игл», а у другого пистолет-пулемет, оба сразу же открыли стрельбу. Кадеты упали на пол, но Рифф и Ран С. как мешки свалились у стенки, истекая кровью.

Мы не успели издать ни звука, как оба парня выбежали во двор, сели в машину и укатили. Мы были в шоке. Но пока мы не успели отреагировать, Рифф вдруг встал, указал на Джерри С., одного из кадетов, и сказал: «О?кей. Меня только что застрелили. Опиши преступников, скажи, сколько выстрелов они сделали, короче, мне нужна любая информация, благодаря которой мы вышли бы на след убийц».

Пока Джерри описывал, Ран С. записывал все на доске. Затем он расспросил остальных кадетов. Потом вышел из класса и позвал обоих «киллеров». Они вовсе не походили на людей, описанных нами. Мы их даже не узнали.

На самом деле это были Муса М., шеф учебного отдела оперативной безопасности, сокращенно АПАМ, и его помощник Дов Л. Муса был сильно похож на Телли Саваласа.

– Мы хотим пояснить, зачем тут устроили этот спектакль, – сказал Муса. – Наши задачи мы решаем в основном в иностранных государствах. Для нас все – либо враг, либо цель. Друзей нет. Я ничего не говорю и я ничего не думаю.

Но мы все равно не должны стать параноиками. Нельзя все время думать об опасности, в которой находишься, или все время бояться, что тебя преследуют или за тобой наблюдают.

АПАМ – это инструмент. Это сокращение от «Автахат Пайлут Модиенит», то есть «обеспечение оперативных разведывательных действий». Оно существует для создания для вас островков мира и безопасности, чтобы вы могли правильно делать свою работу и не теряли контроля. В АПАМ нет места для ошибок. У архангела Гавриила вы, может быть, получите свой второй шанс, но ошибки смертельны.