Текст книги "Совершенство"

Глава 16

Лежу в жаркой темноте маскатского лета.

Сна ни в одном глазу.

Все воры склонны к паранойе. Проезжающая в ночи машина, шаги во мгле; доверие. Кому ты доверяешь? У мелких преступников «ненависть» – такое же почетное слово, как «честь». Ненависть к полиции, ненависть к закону, ненависть ко всему миру. По этой причине заурядный уличный громила, упрятанный на три года в тюрьму, не станет стучать на своих сокамерников, поскольку, пусть они и отпетые сволочи, но они не полицейские, не легавые, не фараоны, и даже если они не друзья, то все-таки свои.

Чем серьезнее преступление, тем выше ставки, тем больше причин для предательства.

Ночная пробежка по Маскату, где трое мужчин в белом выкрикивают: «Эй, красотка, ты хочешь, милашка, ты хочешь?»

Эти трое, наверное, женаты, они могут насмерть забить другого мужчину лишь за мимолетный взгляд на их жен, сестер или детей, но когда одинокая иностранка идет по улицам Омана, тут все нормально, потому что иностранки все такие, верно ведь? Они точно такие, потому что у них такая походка и такая речь.

Милашка, ты хочешь?

На какой-то момент мне становится страшно быть женщиной в чужой стране.

Я отлично владею самозащитой и пятью-шестью видами боевых искусств, палила из пистолета на стрельбище в Небраске и из винтовки – в Кентукки. В сумочке я ношу фонарик, который в случае крайней необходимости можно почти без усилий превратить в тупое ударное орудие, и я готова разделаться, причем по-настоящему, с любым, если моя безопасность окажется под угрозой.

Я бегу не останавливаясь и попутно считаю шаги: двадцать семь, прежде чем те трое полностью не скрываются из виду.

За всю свою «карьеру» я трижды попадала в лапы полиции.

В первый раз, когда мне было семнадцать лет, меня взяли с поличным за воровство в универмаге в Бирмингеме. Сцапавший меня охранник не отпускал мою руку до самого приезда полиции. Они записали мое имя (вымышленное) и адрес (вымышленный), а когда обнаружилось, что я вру, сержант посмотрел мне прямо в глаза и заявил:

– Нехорошо, дорогая, потому как нам придется занести тебя в систему.

Они посадили меня на заднее сиденье патрульной машины и медленно поехали в участок. Я согнулась в три погибели и молчала, слушая, как сидевшие впереди легавые болтали о футболе, о том, что кому жена высказала, как один пожалел, что мало времени уделяет детишкам, а другой все беспокоился об отце. Когда доехали до участка, один предложил:

– Ну что, по чашечке?

– Да неплохо бы, – с удовольствием ответил другой, и с этими словами они вышли из машины, не проверив заднее сиденье, захлопнули двери и отправились на поиски заведения, где можно попить чай, оставив меня сидеть сзади, совершенно забытую и гадающую, что же теперь делать.

В итоге меня обнаружил констебль, вызвал экипаж машины и спросил, что, черт подери, происходит. Те двое понятия не имели. Они припомнили, что их вызывали на кражу в универмаге, но арестовывать там оказалось некого.

– Тогда какого черта она здесь делает? – строго спросил их начальник. – Кто она вообще такая?

Я ответила:

– Эти ребята схватили меня прямо на улице, сцапали и сказали, что станут творить со мной всякие штучки, а я не знаю, за что, они что-то такое болтали, и я подумала, что они, наверное, пьяные.

Затем я разревелась, что с учетом ситуации оказалось совсем нетрудно, и легавые отпустили меня с просьбами не подавать на них в суд.

Во второй раз я попалась, когда меня вычислили по файлообменной сети.

Мне было двадцать четыре года, и я приехала в Милан на неделю высокой моды и кухни. Первое впечатление – вся моя жизнь зависит от того, чтобы произвести хорошее первое впечатление. Когда попытка заканчивается неудачей, я ухожу в сторону, обновляю имидж и делаю второй заход. Хотя первые впечатления, возможно, единственное, что у меня есть, по крайней мере я тренируюсь, пока не добиваюсь нужного.

Милан во время недели высокой моды заполоняют толпы странных людей, встречающихся в совершенно неожиданных местах. Стоит завернуть за угол – и вот они, молодые и не очень, в невероятных туфлях и смешных шляпах, жаждущие увидеть, пока «кто-то, знающий кого-то, кто друг-подруга кого-то» пройдет по красной дорожке. Повсюду модели, но их на удивление трудно узнать на улицах без макияжа, надутых губ и исчезнувшего гламура, когда они просто идут, а не вышагивают походкой от бедра. Это тренировка преображения, которое я твердо решила изучить.

Проникнуть на вечеринку «Дольче и Габбана» после их презентации оказалось легко. Проходишь туда как официантка, а оказавшись внутри, переодеваешься в платье. В тот год носили высокие воротники, короткие юбки, и общим трендом был шотландский узор пополам с футуризмом «Стар трека». Я изучала каждую влиятельную женщину, каждую модель, карабкающуюся вверх по скользкому шесту, и копировала их улыбки и походки, ступня ровно перед ступней, идеально прямая, носок к пятке.

Именно по злому и злорадному капризу я ограбила Сальваторе Риццо, шестидесятидевятилетнего короля мира красоты.

– Жаль, очень жаль, – говорил он, глядя на меня. – Вы могли бы стать кем-то, но не стали, у вас нет примечательного лица, глаз и губ. Если бы вы хотели кем-то стать, то сейчас бы уже стали ею.

Я намеревалась высказать ему все, что думаю, но не стала. Мне было двадцать четыре года, и я училась профессионализму.

– Вот этот набор украшений, – продолжал он, проводя пальцами сначала по золотому с сапфирами кулону на шее у модели, потом по ее ключице, а затем по изгибу руки, – называется «Слезы царицы». Он был на Александре Федоровне, супруге последнего российского императора, в тот день, когда пал Зимний дворец. Вы знаете, сколько он стоит?

Приблизительно шесть миллионов долларов, подумала я, а вслух ответила:

– О, нет! И сколько же?

– Для обычных людей – всего лишь деньги. Для меня – человеческая душа. Девушка, носящая его, не просто красива, она исключительна, она – словно икона, икона того, какой должна быть женщина. Женщины должны быть красивы, они должны быть бриллиантами, мы должны обожествлять их, должны желать их, должны быть желанными ими, мы должны хранить их, холить и лелеять, и в это я верю и за это борюсь. В некотором смысле я феминист, потому что в жизни главное – это женщины. Их красота. И их душа.

Я улыбнулась и прикинула, есть ли у кого-нибудь из внедренных в зал охранников оружие.

В баре модель из Риги, семнадцатилетняя девчонка, прошептала мне на ухо:

– Мне сказали, что надо с ним переспать, но моя подруга месяц назад позволила ему вытворять с ней все, что заблагорассудится, а потом ее отправили домой без гонорара, так что я просто собираюсь работать, все контролировать и забираться на вершину трудным путем.

– А зачем ты всем этим занимаешься? – спросила я.

– Из-за денег, – ответила она. – Если я тут удержусь, то смогу заплатить за обучение в университете, но это нелегко. Это вообще тяжелая жизнь: приходится менять все, что делаешь, все привычки – как ты ешь, как говоришь, как тренируешься, как спишь, как ходишь – все. Но иногда, когда я иду по подиуму, а все на меня таращатся, я чувствую…

– Что чувствуешь?

– Чувствую себя, как… ого-го. Пошли вы все. Я поразительная. Я сильная. Вот что значит одежда, понимаешь? Когда она классная, я больше чувствую себя собой, и ничем меня не возьмешь.

Вот что значит и улыбка тоже, подумала я, сомкнув губы. Я улыбаюсь и не откровенничаю, потому что когда я четко контролирую свои действия, я – даже больше, чем я. Меня ничем не остановишь.

– И что ты хочешь изучать? – спросила я.

– Реконструкцию городских пространств.

– А не моду?

– Моду я уже знаю, – пожала она плечами. – Но я мало знаю о пересадочных узлах общественного транспорта.

На какое-то мгновение моя улыбка становится искренней.

– Тебе надо учиться, – сказала я. – По-моему, это просто великолепная мысль.

Три часа спустя я увидела ее за стойкой в полной отключке. Кто-то что-то подмешал ей в бокал, и трусики на ней оказались порванными. В больнице сказали, что следов проникновения не обнаружено, но администрация на всякий случай позволила ей убраться. Еще через два часа из номера Сальваторе Риццо исчезли «Слезы царицы», взятые женщиной, лица которой никто не мог вспомнить.

* * *

Стандартная модель поведения.

Я выставила украденные драгоценности на продажу, согласилась на обмен в одном из венских кафе, приехала, заказала кусочек торта «Захер», а через пять минут уже таращилась на ордер на арест и небольшого роста человека с ранними залысинами, который спросил:

– У вас было пальто?

Я была столь потрясена всей ситуацией, снующими вокруг меня полицейскими и небольшой толпой туристов, с любопытством разглядывавших меня через окна кафе, когда на моих запястьях защелкивали наручники, что сначала совсем не поняла вопроса.

– Что-что?

– Пальто, – терпеливо повторил он. – На улице очень холодно.

– На вешалке у двери, синее.

– Вот это?

– Да.

Он быстро ощупал его, не нашел ничего интересного и накинул мне на плечи.

– Ну, вот и славно.

По дороге в полицейский участок он сидел рядом со мной, а когда проводил меня внутрь, венские полицейские аплодировали ему стоя. У меня взяли отпечатки пальцев – большая проблема. Компьютеры меня запомнили. Впредь придется работать осторожнее.

В допросной я спросила:

– Почему вам хлопали, когда вы вошли?

Он говорил по-немецки с каким-то выговором, который я не могла определить: ни четкий, чеканный берлинский, ни слегка растянутый венский.

– Я три года искал похитителя драгоценностей. Поимка вас – большая удача. Хотите чаю или кофе?

– Так вы не из местной полиции?

– Я из Интерпола.

– А мне казалось, что Интерпол – это нечто такое, о чем люди говорят в кино.

– В кино меньше бумажной волокиты, – со вздохом ответил он. – Электронная переписка и обработка таблиц не способствует продажам билетов в кино, хотя у меня есть совершенно захватывающие базы данных.

К своему удивлению, я улыбнулась, заново изучая этого полицейского. Он был на пару сантиметров ниже меня, с длинными руками и короткой шеей, а рядом с левым ухом у него примостилось созвездие из трех маленьких, плоских родинок. Чрезвычайно коротко подстриженные ногти. Кусал ли он их в детстве?

Онихофагия: навязчивая привычка к обкусыванию ногтей. Чтобы избавиться от нее, нужно покрыть ногти специальным лаком. С солью бензойной кислоты: самый горький вкус, известный человечеству.

– Как вас зовут? – спросила я, с удивлением слыша собственный голос.

– Я инспектор Эвард.

– Разве в Интерполе есть инспекторы?

– Мы наполовину полицейские, наполовину бюрократы.

Он говорил негромко, чуть ссутулив плечи, остроносый и узкоглазый, настороженный под ореолом напускной вежливой рассеянности. Мой страх от ареста начал исчезать перед лицом более рациональных размышлений. Шансы ускользнуть казались довольно высокими. Это, конечно же, крохотная неудача, мелкий сбой, так ведь? Но опять же, у него есть мои пальчики, а теперь еще и фотография.

Он глядел, как я наблюдала за ним, и, наконец, произнес:

– По-немецки вы говорите с акцентом.

– Вы тоже.

– Может, перейдем на какой-нибудь другой язык?

– Предпочитаю испанский.

– Мой испанский оставляет желать лучшего.

– Тогда сгодится и немецкий.

– Вы хотели бы чего-нибудь попить?

– Кофе, если можно.

Он снял с меня наручники и вышел из комнаты. Я осталась одна.

Стены окрашены в бежевый цвет. Двустороннее зеркало отсутствовало, но за моим столом следила камера видеонаблюдения. Тяжелая синяя металлическая дверь была заперта. Я встала, прошлась, пока не оказалась прямо под камерой наблюдения, и начала отсчет.

Шестьдесят секунд: мое лицо начнет расплываться.

Сто секунд: инспектор Эвард примется гадать, с чего бы это у него в руках две чашки кофе.

Двести секунд: и полицейские, аплодировавшие инспектору Эварду за удачно совершенный арест, уже забудут причину своих оваций. Возможно, они хлопали ему за то, что он разыскал «Слезы царицы», которые ждут, чтобы их вернули их неправедному владельцу. Возможно, в головах у них уже вертелась история о том, что бриллианты вернулись, но курьер улизнул, – это пока что только половина победы.

Я ждала, прижавшись спиной к стене. Камера у меня над головой.

Я ждала час, затем два, потом четыре, не шевелясь, не издавая ни звука, в «мертвой зоне» камеры.

Я ждала до одиннадцати вечера, а потом, наконец, забарабанила в дверь допросной и принялась рявкать на своем лучшем немецком:

– Выпустите меня отсюда! Идиоты, где мой клиент?

После нескольких минут долбежки кто-то прибежал и открыл дверь допросной. На меня удивленно таращился остолбеневший полицейский, и не успел он рта раскрыть, как я воскликнула:

– Где мой клиент?! Я уже целый час его здесь дожидаюсь!

Смятение и сомнения: что эта женщина, дорого и со вкусом одетая, делает в запертой допросной?

– Где ваше начальство? – добавила я, прокладывая себе путь к посту дежурного. – Скажите ему, что я намерена подать жалобу… А, вот и туалет!

Я рванулась к двери туалета, не успел полицейский и рта раскрыть, и он, дурачок, не стал меня преследовать. Оказавшись в туалете, я выждала пять минут, потом умылась, разгладила блузку, убрала волосы на затылок и триумфальным маршем вышла из полицейского участка мимо поста дежурного, спина прямая, голова высоко поднята.

Никто не пошел вслед за мной.

На следующий день газетные заголовки вещали об обнаружении «Слез царицы» и о том, что, к сожалению, вору удалось избежать поимки. Спустя два дня я проследила за инспектором Эвардом от полицейского участка до гостиницы, где он остановился, – квадратного серого здания в районе Донауштадт, а когда он вышел оттуда поужинать, я натянула пальто, зимние сапоги и пошла следом за ним сквозь поздний вечер.

Падал снег, выпало его сантиметров десять, он облеплял сапоги, насквозь мочил брюки, и от него синели колени. Он приглушал звон трамваев, гнал пешеходов с тротуаров и заставлял желтые огни в окнах казаться горячими и далекими. Я сунула затянутые в перчатки руки под мышки и шла за ним, и иногда Эвард видел меня, а иногда поворачивался, чтобы вновь увидеть меня в самый первый раз.

Вот сейчас.

И еще раз.

Но никогда больше.

Он вошел в захудалую гостиницу, в зал с низким потолком, втиснутый под бетонные блоки крохотных номеров, где подавали чешскую крепкую выпивку с запахом аниса и вкусом микстуры от кашля и немецкое пиво, каждое в своем фирменном бокале, вареные сосиски, вареные овощи, жаренных в панировке кур и различные вариации на тему капусты. Он устроился в углу и к великому отвращению официанта заказал лишь полпинты ничем не примечательного пива и шницель с жареной картошкой. Когда он допил пиво, я села напротив него и спросила:

– Прошу прощения, вы инспектор Эвард?

– Да, но я…

– Меня зовут Джой, – сказала я, протягивая руку. Когда протягивают руку для приветствия, большинство людей машинально пожимают ее. Отказ же требует осознанно принятого решения. – Мы встречались в Милане, помните? Я фотограф-фрилансер, вот увидела вас и подумала…

Он не помнил, но его мозг сам заполнит пустоты. Он был в Милане, конечно же, разыскивая похитителя «Слез царицы». Иногда он встречался с журналистами. Он наморщил лоб и сдвинул брови: как же он меня забыл? Впрочем, кто запомнит какого-то там фотографа?

Я выдержала паузу, позволив этим мыслям проявиться у него во взгляде, а потом продолжила:

– Поздравляю вас с находкой «Слез царицы». Я об этом в газетах прочитала.

– Спасибо. Было бы лучше, если бы нам удалось ее арестовать, но… все равно спасибо.

– Ее? Разве похититель – женщина?

– У нас есть ее лицо на записях камер наблюдения с десятка других различных ограблений. Она оказалась беспечной – пальчики, образцы ДНК.

– Можно вас чем-нибудь угостить?

– Я собирался обратно в гостиницу, завтра рано утром самолет…

– Конечно же. Без обид.

– Мисс… Джой, так, кажется?

– Да, Джой.

– К своему удивлению, я вас не припоминаю.

– Мы встречались всего один раз, да и то мельком. В Милане, а в тот день вокруг было много народу.

– Ну да, – пробормотал он. – Ну да. Надеюсь вновь с вами встретиться.

С этими словами он поднялся, и я следовала за ним, держа дистанцию в двадцать метров, снова сквозь поздний вечер и снегопад. Я стояла у гостиницы до тех пор, пока не увидела, как в его номере погас свет, и почувствовала себя счастливой, у меня даже голова закружилась, как у новенькой в классе, которая наконец-то с кем-то подружилась.

Глава 17

Несколько лет спустя я сидела у мелкого ручейка в тени Большой мечети султана Кабуса с покрытой головой и голыми ногами и размышляла обо всем понемногу. Даже в тени камни продолжали хранить жар полуденного солнца, но он приятно грел мою кожу.

Богини Солнца:

Аматэрасу, отколовшаяся от своего брата, бога Луны Цукуёми, после того, как тот убил Укэмоти.

Баст, богиня-львица заката.

Шапаш, судия богов, отказавшаяся светить, пока вновь не будет воскрешен Ваал.

Бригита, кельтская богиня сердца, которая после смерти своего дитя плакала и пела одновременно, позднее канонизированная католической церковью как святая Бригитта Ирландская, считающаяся покровительницей домашнего очага и святых источников.

Я не испытывала необходимости молиться и гадала, станет ли, несмотря на это, какая-нибудь из богинь Солнца охранять меня.

Я думала о Byron14 и mugurski71.

Я думала о «Куколке» и других бриллиантах, спрятанных в моем гостиничном номере. Зачем я их похитила? Сначала это являлось частью плана, сложной задачей, неким занятием. Но Рейна умерла, и я было приготовилась все это оставить, пока кто-то не произнес…

«Совершенство».

И принцесса Шамма бин Бандар была совершенной, и Лина тоже, а вот Рейна не была и умерла, и, возможно…

…анализируя прошлое…

…Я позволила добавить к своему профессионализму немного злобы. Злоба: злонамеренное недоброжелательство. Стремление причинить боль или унизить.

У Byron14 имелся какой-то план. Это необязательно относило Byron14 к моим недругам.

Я сидела в раздумьях часа полтора, пока выглянувшее солнце не прогнало тень с моего лица и кожа не начала гореть. Тогда я вошла в зал с белокаменными стенами и хрустальными люстрами, гадая, о таком ли скромном богатстве и элегантной экстравагантности действительно думал пророк Мухаммед, когда проповедовал, после чего я послушала лекцию на английском о трактовке хадиса, закрыла глаза, пока мулла говорил, и еще немного подумала.

Глава 18

О файлообменных сетях, или о «темной сети», болтают много всякой ерунды.

Зашифрованные данные, которые трудно (но, заметьте, отнюдь не невозможно) отследить. Эти сети таятся под Интернетом, этим общедоступным плавильным котлом отслеживаемых данных и сообщений, словно подводная лодка под круизным лайнером. Вон там политические диссиденты размещают видео, где власть имущие зверски убивают их родных. Вот тут – последние мгновения жизни рабочих на заводе в Юнане, доведенных до отчаяния и выбрасывающихся из окон. Их гибель снимается на смартфон и тайком передается в обход китайского «Золотого щита». Погибший в тот день собрал твой компьютер, такой дешевый – станешь ли ты, увидев его страдания, покупать где-нибудь в другом месте? (Но он же дешевый! Просто потрясающе дешевый!) Правительства пользуются этими сетями для переговоров и обсуждений подальше от любопытных глаз. Эти сети изобрели ВМС США, и по ним заключаются договоры и раскрывается вся правда.

Анонимы надевают маски Гая Фокса и обрушивают серверы правительств и гигантских корпораций, борясь за презренный металл и благородные цели. Сегодня – DDOS-атака на российское правительство в знак отмщения за смерть журналиста, который хорошо отзывался об Украине. Завтра – взломанный полицейский сервер в Скотленд-Ярде с уничтожением дел на хакеров и, по чистой случайности, оставлением на свободе двух насильников-садистов, трех взломщиков и одного маньяка-насильника.

Иногда мотивации слепы, говорят нам. Иногда в борьбе за свободу страдают ни в чем не повинные люди.

Детская порнография в свободном доступе.

**На моем веб-сайте более 40 000 положительных отзывов и более 3000 фотографий!**

Или, возможно:

Героин, необработанный, двухкилограммовый пласт прямо из Афганистана. Высшего качества, тщательная упаковка и доставка. Пожалуйста, оставляйте свои предложения под грифом «Аукцион».

В файлообменных сетях можно найти любое самое унизительное действие или самое разнузданное насилие. Платите в долларах, евро, биткоинах или йенах кому-нибудь, где-нибудь, и все ваши мечтания сбудутся.

В тот день, когда планировалось, что я обменяюсь бриллиантами на два миллиона двести тысяч долларов с анонимным пользователем под ником mugurski71 в одном из оманских кафе, я рискнула поверить Byron14 и послала вместо себя подсадную утку.

Звали ее Тола; четыре года назад ее нелегально вывезли из Таиланда на работу в домашнем хозяйстве. Паспорт у нее отобрали в агентстве, обеспечивавшем перевозку, зарплату забирали из «соображений безопасности», и через три недели работы в одном из домов пятидесятичетырехлетний отец девятерых детей попытался ее изнасиловать. Она прокусила ему ухо, да так, что понадобилось его зашивать, после чего ее арестовали. Как только «папаша» вышел из больницы, он не стал выдвигать никаких обвинений, однако агентство, переправившее Толу, выдало ему компенсацию за страдания и отправило Толу в бордель где-то в пустыне, прежде чем «пострадавший» успел обналичить чек.

– Я хорошая, – ответила она, когда я ей позвонила. – Я хорошо знаю французский.

Я назначила ей встречу на базаре и оставила мобильный телефон на столике в кафе, где планировалась передача.

Через камеру мобильного телефона я наблюдала, как ее лицо то расплывалось, то снова четко обозначалось в объективе. В руки она аппарат не брала, не рассматривала его, вообще не проявляла любопытства ни к чему. Просто сидела и ждала, лицо ее слегка двигалось, словно кусок плохой кинопленки в закольцовке.

Находясь за несколько заведений от нее, я со своего телефона отправила ее местонахождение mugurski71 и стала ждать.

Они прибыли туда через семнадцать минут, и сразу же стало ясно, что это четкая ловушка. Вошедший в кафе мужчина выглядел достаточно респектабельно: кремовый парусиновый костюм, солнечные очки, высокий лоб с еле заметными залысинами и шелковый платок в кармашке пиджака. Семеро вооруженных мужчин, занявших позиции вокруг небольшого заведения и ближайших дорожек, даже не удосужились скрыть наличие оружия. Один из этих идиотов, заслуживавший того, чтобы ему отстрелило яйца при неизбежном небрежном обращении с оружием, засунул пистолет за ремень брюк.

Все это я видела, проходя между ними, глазея на базарное великолепие, как добропорядочная туристка. В наушнике я слышала происходивший в кафе разговор, в котором, к счастью, не участвовала:

Где товар?

Товар. Хороший товар.

Где он?

Ты знаешь место поблизости? Я знаю место близко-близко.

Ты понимаешь, о чем я говорю?

Хороший товар. Да, конечно, очень хороший.

Тола наклонилась через стол и вытянула руку, чтобы ласково погладить покупателя по бедру. Резкий удар, он отшвырнул ее руку, она дернулась назад с выражением животной боли на лице.

Я набрала номер мобильного в кафе.

Ответил mugurski71.

– Да?

– Слишком там стволов много, – сказала я. – А бриллианты говорят тебе «пока-пока»!

Он попытался что-то сказать, но я сбросила вызов, вытащила аккумулятор, сим-карту и швырнула в мусорный бак при выходе с базара.

Тем же вечером я покинула Оман, стащив билет у пассажирки круизного лайнера, направлявшегося в сторону Красного моря. В ее каюту я зайти не могла: она уже подняла на борту дикий шум, и сразу же стали искать безбилетного пассажира. Но я могла сидеть в баре, одно за другим заказывая разнообразное безалкогольное пойло и выжидая, пока служба безопасности оставит свои усилия, заявив: «Возможно, мэм, вы просто потеряли свой билет», прежде чем мы выйдем из порта. Я не могла пронести багаж, который привлек бы внимание, так что разгуливала по лайнеру со своими крадеными бриллиантами и не спала до трех часов ночи, пока мне, наконец, не удалось вздремнуть во время жуткой романтической комедии, которую крутили в круглосуточно работавшем кинозале.

Днем я дремала на верхней палубе с видом на море, а где-то внизу ревели и рычали двигатели. Я купила бикини в тамошнем магазине с запредельными ценами, переоделась в туалете, поплавала в открытом бассейне на палубе лайнера, помылась в одном из фонтанов, бивших по обе стороны бассейна, обсохла на солнце, познакомилась со священником и его женой, с отставным подполковником королевских ВВС, с бывшей танцовщицей и преподавательницей чечетки и ее четырьмя омерзительными чадами, с мужчиной, отрекомендовавшимся как «торговец сырьем», но в котором я заподозрила торговца оружием, и с группой студентов-актеров. Те каждый день играли «дивный утренник для детей!» («Добродушного великана») и вечером, на той же сцене, давали «высококультурный спектакль для взрослых» («Ричарда Третьего»).

– Я играю короля Ричарда, – заговорщическим тоном прошептал мне на ухо один из них. – Это большая роль, в том смысле, важное для меня событие, роль потрясающая, просто потрясающая! Однако, между нами, я куда лучше себя чувствую, когда играю на утреннике говорящую брокколи.

– Вот уж не знала, что в «Добродушном великане» присутствует говорящая брокколи.

– Я тоже! Но таково режиссерское видение.

В обеденном салоне первого класса я увидела пару, красивее которой в жизни не встречала. Его лучившийся блеск не затмевал ее, а скорее оттенял и подчеркивал, и весь зал повернулся в их сторону, когда они вошли. Официанты наперебой поспешили исполнить их желания, которые выразились в безликом вегетарианском меню и странном протеиновом напитке. Она все время сидела, опершись подбородком о ладонь, и смеялась над его шутками смехом, похожим на звон столового серебра о хрустальный бокал, и не смотрела ему в лицо, но все время оглядывала зал, словно животное, высматривающее хищников в высокой траве.

Я подошла к ним из чистого любопытства, сказала, что работаю продюсером на Би-би-си, и извините за вторжение, но не видела ли я их по телевизору?

– Еще нет, – ответил мужчина, ослепительно улыбнувшись.

– О, продюсер, какая прелесть! – воскликнула женщина, и после нескольких коротких предложений и пары ссылок на моего друга, генерального директора, и на то, как замечательно встретить новые таланты, я уже сидела за их столиком.

– Как бы мне хотелось попасть на телевидение! – воскликнула она. – Не ради славы, сами понимаете, но для того, что, по-моему, есть масса важных вещей, о которых я могла бы рассказать.

Ее партнер присоединился к разговору, когда я упомянула автомобильное шоу «Топ Гир», и поинтересовался, встречалась ли я с гонщиками и садилась ли за руль.

– Они все милые, такие милые – и эта неповторимая химия, которую видишь на экране, она настоящая, вся настоящая, – врала я. – А вы интересуетесь автомобилями?..

Ну да, конечно, интересуется, он только что купил свой первый «Ягуар».

– Ему хотелось «Феррари»! – воскликнула мадам. – Но я не позволила ему совершить такую глупость.

Я немного их послушала, время от времени вставляя неприкрытое вранье и грубую лесть, пока, наконец, женщина не наклонилась ко мне и не спросила:

– А у вас есть «Совершенство»?

– Ну да, конечно же. Вот только я им в данный момент не пользуюсь.

– Изменило. Нашу. Жизнь, – нараспев протянула она.

– Изменило нашу жизнь, – поддакнул он.

– Этот круиз – элитный доступ, ВИП-обновление до первого класса. Там было сказано «вам нужен отдых», и знаете, все верно, верно в том смысле, что приложение следило за мной по GPS и выяснило, что я слишком много времени провожу на работе…

– Слишком много… – подпел ей мужчина.

– «Совершенный отпуск для совершенной вас», – сказало оно, и ведь не правда ли? В смысле – действительно?

– А вы не допускаете, что вам продали пакет? – поинтересовалась я.

– Конечно, нам продали пакет, – ответил он с легким недовольством оттого, что кому-то в мире мысль пришла в голову прежде, чем ему. – Все эти круизные и туристические компании связаны с «Совершенством», конечно же. Но это и впрямь идеальный отдых…

– …Идеальный отдых!

– …Так ведь?

Я улыбнулась и снова посмотрела на эту пару, представив, сколько часов они провели в креслах у дантистов, волны общего наркоза перед пластическими операциями, дни, потраченные на шопинг-туры, друзей, оставленных из-за отсутствия должного социального статуса.

– Идеальный отдых для идеальной пары, – пробормотала я и незаметно стянула ключ от их каюты. Пока они заканчивали ужин, я помылась у них в душе, украла его часы, все их наличные деньги и ее косметичку.