Текст книги "В конце пути"

Глава 31

– Морин?

– Я – Долли, дорогой.

– Простите, связь ужасная.

– Что произошло, Чарли?

– Я слышал радио, видел фотографию…

– Ах, да! Не переживайте, милый. Знаете, предыдущую вестницу однажды вытолкнули на подиум в разгар модного показа в Токио. Она отлично сориентировалась – прошествовала по подиуму, потом назад до кулис, помахала ручкой. Все очень гордились. Не знаю, что от этого выиграли организаторы, но мало ли, ведь…

– То есть, мне не переживать?

– Ни капли! После визита вестника Смерти люди частенько перевозбуждаются; это не первый раз и наверняка не последний. Было, правда, как-то, перед самым падением Берлинской стены, представляете, мы везде искали, думали уже и про Штази, и про Лубянку…

– Спасибо, Долли, вы меня успокоили.

– Всегда пожалуйста, милый, всегда пожалуйста! Как там в Лондоне погода? В Милтон-Кинс льет, как из слона с больным мочевым пузырем!

Голоса.

В студенчестве Чарли любил слушать разговоры окружающих. В библиотеке, в поезде, в очереди перед кабинетом – чужая жизнь казалась ему занятной и увлекательной. Став вестником Смерти, Чарли по-прежнему слушал и получал от этого удовольствие, слова омывали его, смягчали сомнения и страхи после трудной работы, выжигали…

…индийскую больницу и девочку, родившуюся без руки, без ноги…

…треск льда…

…костяные ноги на камнях.

Слушая голоса, Чарли плавал в живом море, и вращение мира смывало все плохое.

Обычно.

Нынешнее утро обычным не было.

– Нет, ты подумай, кем он себя возомнил, этот Смерть? Вмешивается в политические вопросы! Ну да, мы все его, конечно, знаем, все его уважаем, движущая сила вселенной и прочее, и прочее, но, ей-богу, если ему приспичило совать нос в общественные дела, то есть же более приличные способы…

– Папа римский хочет приехать в Штаты? Так пусть сперва выяснит, что за люди тут живут. Зря он заявил, будто экономическое стимулирование богачей на самом деле не улучшает благосостояния бедняков – это ж марксистская болтовня, папа подпевает левым либералам, которые завидуют нашим достижениям. Нет, я не говорю, будто он – плохой человек, но его достают все: лоббисты-экологи, геи, сионисты, коммунисты-подпольщики. Может, Бог и сделал папу непогрешимым в вопросах религии, но в политике он – ноль в смешной шляпе.

– …да, да ясно мне, откуда она, но все равно – переговоры с «Хезболлой»? Я такая – ого; ты сама подумай – если даже бомбардировки не помогают, то переговоры?..

– Не вижу необходимости удостаивать вас ответом.

– …свиная башка! Свиная башка, и он сунул свой пенис ей в…

– Господь велел – не убий. Неужто вы убьете нерожденное дитя в своем чреве?

– Это твоя девушка? О боже, какая красавица… ты молодец! Она похожа на одну актрису – вы очень похожи на одну актрису… Ох, повезло тебе.

– Да. Она еще и умная.

– И что, вы уже… ну… подумываете о свадьбе?

– Нет.

В маленькой квартирке на юге Лондона, в спальне под покатой крышей, лежал Чарли и слушал не дождь, который стук-стукал в мансардное окно, а музыку.

Этот компакт-диск был последним приобретением Чарли, купленным у хозяйки отеля в Нууке примерно за три фунта стерлингов. Она сама составила подборку – с согласия артистов, клятвенно заверила хозяйка. Учитывая размеры Гренландии, артисты вполне могли быть дальней родней хозяйки, а то и ее близкими друзьями.

Сперва шли два шлягера родом из семидесятых – на датском языке, в стиле «АББА», только без радости. Затем фальшиво завизжали электрогитары, на микшерном пульте добавили обработку вокала, вступили какие-то слащавые мальчики, и песни превратились в смесь калааллисут и ломаного английского: баллады об утраченной любви и о сложных поисках работы, электро-гул и свист в начале и в конце каждой фразы.

Чарли слушал и боролся с разочарованием. Лил дождь, до следующей поездки оставалось девять дней. Так бывало: порой Чарли за двое суток пролетал двенадцать тысяч миль, не спал, перепрыгивал с континента на континент, доставлял подопечным Смерти то одно, то другое; порой же не происходило ничего, не поступало никаких новостей, хотя Смерть, конечно же, продолжал странствовать по планете, и дети рождались, и старики умирали.

Чарли перевернулся на живот, нащупал мобильник, полистал календарь. Следующая поездка была в северную Италию, к начальнику полиции, подозреваемому в неподкупности, – он вышел в отставку задолго до того, как его нездоровая нравственность заразила весь участок. Чарли разглядывал на экране чисто выбритое лицо с красивым подбородком и гадал, какая судьба ждет бывшего карабинера. В прежние времена, лет двадцать назад, он мог бы стать моделью, но долгая служба в полиции сделала его хмурым; сейчас этого человека нанял бы для рекламы только какой-нибудь производитель верхней одежды для банковских клерков и продавцов страховок, которые в душе мнят себя мачо и уверены, что в другой жизни они ходили бы с кольями на медведя, о да, ходили бы…

Теперь же отставной полицейский попал в список к Чарли – что-то с сердцем? или генетическое заболевание? или неосмотрительное высказывание в адрес какого-нибудь криминального авторитета? или?..

Чарли выключил телефон, вновь лег на спину. Девять дней. Можно поехать в Италию поездом; если выяснить стоимость авиаперелета и сделать отчет о расходах только на эту сумму, а за остальное заплатить из своего кармана, то должно выгореть. Поезд «Евростар» до Парижа, кофе в бистро, ночной поезд до Венеции, или даже дневной, живописная дорога мимо Женевы, через Швейцарские Альпы – устроить настоящее путешествие, пригласить Эмми, вдруг она сумеет вырваться? Сбежать подальше, сбежать от…

…дома.

И прочих заграниц.

Музыка стала другой. Исчезли барабаны, умолкла электроника. Стариковский голос запел на непонятном для Чарли языке. Песня, которую Чарли не знал, мелодия, которую он не смог бы повторить – трудно сказать, была ли в ней вообще какая-нибудь гармония, соблюдались ли правила классической музыки. Песня шла откуда-то из-за носа исполнителя, из глубины: необычный дребезжащий звук; он, наверное, имитировал ветер в ледовых коридорах. Звук не человеческий, а, скорее, животный – поющий в темноте дикий зверь, существо, которое стоит над тающим глетчером, которое оплакивает гибель своего мира, крах белизны, оплакивает профессора, бегущего к…

Чарли резко сел, выключил музыку. Перешел в гостиную, включил компьютер, с негодованием уставился на расписание поездов Лондон – Париж, проверил свой банковский счет, поставил легкий евро-поп: доблестные покорители любовных вершин, красивые девушки и накачанные мужчины, ты мой солнечный лучик, мой лунный свет, мое пламя, мой океан, мое летнее небо, моя ледяная королева, моя богиня, мой воин, моя радость, моя печаль, мой малиновый джем на подрумяненном темном хлебе со срезанными корочками, моя…

Чарли выбрал места в парижском поезде, перешел на страницу оплаты, готовый купить.

Зазвонил телефон.

Вестник машинально взял трубку.

– Чарли? – прозвучал голос, знакомый и далекий. – Чарли, это Патрик.

Глава 32

Они встретились в офисе неподалеку от Пиккадилли. В вестибюле за длинной регистрационной стойкой работало три человека; ни одного Чарли собой не заинтересовал, хоть и простоял перед ними не меньше пяти минут. Наконец его решили заметить, спросили имя, почтовый индекс, фото и адрес электронной почты. Затем предложили подождать, пока позвонят наверх.

Чарли ждал на диване. Целый ряд телеэкранов справа демонстрировал новости, текущие курсы акций и облигаций, а также напутственные лозунги.

Дорога к совершенству бесконечна.

На столе изящным нетронутым веером лежали журналы. Бесшумно разъезжались перегородки, отделяющие Чарли от лифтов. Наконец за ним спустилась молодая женщина: темные волосы собраны в высокий пучок, острые каблучки выбивают дробь по отполированному полу, походка не очень твердая. Четырьмя лифтами управляли две консоли. Следовало заранее выбрать этаж на консоли, и та указывала нужный лифт. Кнопок внутри не было, зато были экраны с очередными лозунгами.

Мы гордимся своим обслуживанием.

Довольство клиента – наш главный приоритет.

Мы – любящая корпоративная семья.

– Очень… мило, – пробормотал Чарли в неловкой лифтовой тишине.

Женщина улыбнулась.

– У нас два туалета на четыреста человек.

Лифт замер на седьмом этаже, и Чарли прошел за вихляющей женщиной через две герметичные двери – она открыла их бейджем, свисающим с шеи на длинной резинке. Взгляду предстало большое конторское помещение, где ровными рядами сидели работники – некоторые в наушниках, почти все молчали; над залом висела компьютеризированная тишина, вызванная нехваткой уединения, ведущей к нехватке разговоров. Одинаковые лампы над одинаковыми мониторами, одинаковые канцтовары в одинаковых белых подставках. Мало кто из сотрудников удосужился оживить свое рабочее место; лишь парочка бунтарей в дальних углах выставили на обозрение календарные плакаты с любимыми актерами, фотографии радостных друзей, хохочущего ребенка.

На мониторах неустанно бежали цифры, от их загадочного смысла дружно хмурились брови. Никто не поднял головы на вестника Смерти, шествующего мимо, и он вдруг почувствовал себя грязным в этом девственно-чистом месте.

Вдоль окна на улицу – оно смотрело на другие офисы, через дорогу, на другие загадочные цифры – шло несколько комнат, отделенных звуконепроницаемым стеклом. В тех, что побольше, за круглыми столами, заваленными бумагами, сидели люди, магнитные доски демонстрировали схематичные диаграммы: цифры идут вверх, цифры идут вниз, цифры неубедительно колеблются. В одном помещении на стене висел единственный лист формата А2 со словом «ИЗЫСКАНИЯ».

В конце ряда, в очередной стеклянной комнате, похожей на все остальные, стоял белый письменный стол с белой подставкой, в которой красовались белые карандаши, а за ним сидел и смотрел в белый монитор мужчина в сером и голубом, без галстука, с титаново-белым сполохом на запястье.

Поначалу Чарли не узнал мужчину – аккуратная прическа, наглаженная рубашка, начищенные до блеска туфли. Однако при повторном взгляде – вот он, человек, встреченный во льдах, чему-то хмурится. Патрик Фуллер, деловой мужчина в деловом мире, поднял голову на открывшего дверь гостя и тут же расцвел улыбкой. Встал, крепко пожал руку, сказал – Чарли, как хорошо, что вы пришли.

– Мистер Фуллер, – пробормотал гость и скованно присел на краешек стула напротив хозяина.

– Зовите меня Патрик.

– Патрик. Я не ожидал вашего звонка.

– Я услышал о вас в новостях. Я был в городе, и, как видите… – Жест, охватывающий кабинет, компьютер, пустые стены, голый пол.

Чарли наморщил лоб – что именно он должен увидеть в этом вакууме?

– Как поживаете? – быстро добавил Патрик, перескочив через замешательство Чарли.

– Нормально. Хорошо. Нормально. А вы?

– Замечательно; конечно, занят вечно, сами понимаете, но… замечательно, да, как всегда. Значит, вы выбрались из Гренландии целым и невредимым?

– Да.

– Отлично! Зря вы не захотели полететь со мной, хотя я понимаю, отчетность…

– Милтон-Кинс возмещает мне расходы по поездкам, но спасибо за предложение. И на леднике… за это тоже спасибо. За… Я вам благодарен.

– Не за что. Не каждый день сам Смерть приглашает меня посмотреть на гибель мира.

– И вы ее увидели?

Патрик надул щеки – с преувеличенным вниманием к вопросу.

– Трудно сказать. – Мистер Фуллер откинулся в мягко спружинившем кресле, шумно выдохнул, коротко хохотнул, словно обрадованный завершением трудного вступления, и живо, как знакомую всем шутку, произнес: – Значит, жилой комплекс Лонгвью, да?

Чарли застыл на краешке стула – ступни прижаты к полу, пятки вместе, носки смотрят вперед. Патрик Фуллер развалился на своем руководящем троне. Два человека в одной комнате, между ними – бездна.

– Да? – произнес наконец Чарли.

Чего еще от него ждут?

– Вы были там с визитом – по работе, надо полагать?

– По работе. Да.

– Надеюсь, жильцы не слишком огорчены. Там столько проблем; вы, конечно, слышали.

– Жильцы… Вы снова свидетельствуете? – выпалил Чарли. – На леднике вы говорили, что вас пригласили в свидетели.

– Да, – протянул Патрик и задумчиво покачал кресло из стороны в сторону. – Да, пригласили. Но нет! – Кресло замерло, хозяин быстро подался вперед, сложил ладони вместе и улыбнулся. – Сейчас – нет. Не свидетельствую. Консультирую, дело обычное.

– Консультируете?

– Застройщика. Мы занимаемся капиталовложениями. Нас интересуют масштабные объекты инфраструктуры – электричество, вода, телекоммуникации, а иногда и жилищное строительство, такого рода корпорации, понимаете? Я был в городе, услышал о вашем визите в комплекс и подумал… ну… Это же Чарли, мы знакомы! И ваш шеф, как всегда, где-то неподалеку. Будто мусоровоз на пикнике, да?

– Весьма необычное описание моего шефа.

Губы Патрика улыбнулись, а глаза – нет. И вновь вальяжная поза, и каждое движение, каждый поворот тела – знак препинания, перенос на новую строку, идея, ждущая воплощения.

– Я много думал о том, что произошло на леднике, – живо заговорил Патрик. – Тогда я не понимал. Старик… очень грустно, но я-то ждал… В послании упоминалась гибель мира. Смерть приглашает вас засвидетельствовать гибель мира – нет, гибель одного мира, по-моему, так, важнейшее уточнение, безусловно, важнейшее; в нем-то, видимо, и загвоздка. Я все думал, какого черта он устроил, заманил меня в глухомань, заставил наблюдать – при всем уважении – чью-то странную смерть… В самом деле, какого черта? Зато потом я обсудил это с женой…

– Вы женаты?

– Да.

– Я не знал.

– Она живет в Штатах, и я в основном тоже, но работа – сами понимаете. В общем, я поговорил с женой, поведал ей о старике и глетчере, и знаете, что она сказала?

– Нет.

– Вот что: «Разумеется, ты видел кончину мира. Человек умер, его мир кончился, перестал существовать – навсегда». Думаете, Смерть подразумевал именно это? Думаете, таков был урок?

– Не могу ответить.

– Да ладно, бросьте, вы же вестник, предшественник, у вас должно быть мнение!

– Я… я – мост. Я… я ни разу не видел ничьей смерти. То есть, видел… Несколько лет назад умер мой отец, но он умирал медленно. Я был с ним в конце, и… Вестник приходит раньше Смерти и уходит тоже раньше, но на леднике я впервые увидел и гибель Уле, и Смерть.

– То есть?..

– Смерть был там. Стоял на льду. Вы не заметили?

– Нет. Смерть собственной персоной, настоящий?..

– У кромки глетчера. Когда лед треснул, Смерть исчез. Его… ни с кем не спутаешь.

– Представляю. Может, и не представляю; может, это ложь; может, я… а может, и представляю. Теперь, значит, Смерть посылает вас в жилой массив в Кеннингтоне.

– Да.

– К старику?

– Не знаю, – почему-то уклончиво ответил Чарли.

– Вы вручили ему подарок, да? Вы ведь этим занимаетесь?

– Вручил.

– Можно спросить…

– Нет. – Неожиданно жесткий ответ удивил самого Чарли.

Патрик вновь улыбнулся – ничего не значащая, нейтральная улыбка. При виде нее Чарли опять ощутил холод льда, убийственную тяжесть в костях и подумал – интересно, что чувствует Смерть, когда ходит по земле, и что увидит Патрик, когда наконец узрит Смерть?

– Чарли, – сказал Патрик, – меня попросили с вами поговорить. Мои партнеры. Эта история с жилым комплексом, с девушкой и стариком… Все было под контролем, но тут явился вестник Смерти, и… Слушайте, кто это сказал, будто дело несовместимо с удовольствием? Он явно занимался каким-то неправильным делом. Я рад встрече с вами.

– Я тоже.

– Ужин. Пропустим по стаканчику, я с удовольствием познакомлю вас со своими собутыльниками.

– Я не…

– Чарли, мы вместе были на леднике. Пожалуйста. Когда вы представляетесь людям вестником Смерти, как они реагируют?

– По-разному.

– А чаще всего?

– Молодые пугаются больше стариков.

– У вас много друзей? Простите, вопрос бесцеремонный…

– У меня… – Чарли умолк, с улыбкой отвел глаза. – У меня всегда было мало друзей. Но дело, наверное, во мне. Только… во мне.

– Однако ваша работа…

– Пожалуй, с ней заводить друзей немного сложнее, да.

– С вами не хотят общаться? Не представляю.

– Если я звоню, то трубку поднимают.

– Хотя сами не перезванивают.

– Не особо, да.

– Вы знали, что так будет, когда давали согласие на работу?

– Я… Такая цена меня не пугала.

Патрик кивнул, быстро встал, сдернул со спинки кресла пиджак и сунул руки в рукава, поторапливая сам себя.

– Чарли, – провозгласил мистер Фуллер, – я не боюсь ни вас, ни вашей работы. Смерть позвал меня в свидетели, и я пошел. Работа привела вас в Лондон, в Лондоне есть потрясающие рестораны. А теперь – давайте напьемся.

Глава 33

Бар, неяркие лампы над полированными деревянными поверхностями, тускло-желтые нити накала, официанты в белых конторских нарукавниках и черных жилетах, за поясом – белоснежные, никогда не используемые кухонные полотенца.

Алкогольное меню: коктейли с пузырьками, коктейли с дымком, вино эпохи до цифровых технологий, вино с гор, вино из жарких долин. Пиво, сваренное тремя пивоварами на крошечном заводике в лондонском Хокстоне; пиво, сваренное из ягод, вручную собранных женщинами в Швеции. Чарли смотрел в меню и молился, чтобы платил Патрик. Тот достал карту, и Чарли облегченно вздохнул.

Музыка не звучала – она была не нужна.

Очередь, которую Патрик с улыбкой обошел, плотная толпа внутри, звон бокалов, восторг давно не видевшихся друзей, чья дружба сейчас вновь пройдет крещение алкоголем. Флиртующие парочки, какие яркие у тебя глаза, а вокруг радужки – золотистый ободок…

– Зачем тебе на телефоне два розовых помпона? – спросила женщина, сплошные ноги да волосы; каждый идеально завитый локон – ходячая угроза для озонового слоя.

– А ты пощупай, – ответил мужчина, бедра вперед, плечи назад, тело выжидательно выгнуто.

Она так и сделала.

– Ты пощупала мои яйца! – воскликнул он и радостно заулюлюкал собственной хитрости.

Женщина визгливо захихикала: точно некий сумасшедший ученый объединил флейту-пикколо с пулеметом Гатлинга; каждая пуля – начищенный до блеска белый зуб, оружие, из которого стреляют только во время смеха.

Чарли отводил глаза и думал – очень ли невежливо уйти? Сесть в автобус до Далуича, в поезд до Парижа, арендовать машину, уехать подальше, куда угодно, поговорить с женщиной в горах или с мужчиной у моря…

Тут Патрик заметил в дверях трех своих друзей и жизнерадостно им замахал, позвал; они помахали в ответ и заулыбались точно такой же чужой натянутой улыбкой, которая не сходила с лица у Патрика, и заговорили:

– О боже, настоящий вестник Смерти, ничего себе, только я-то представлял вас полностью в черном!

Все захохотали, а Чарли решил, что вот теперь и правда пора напиться в стельку.

Глава 34

Нет, ну да, послушайте…

Мисс Янг, вы сможете задать вопросы в конце встречи.

Я уже задавала! Я писала нашему представителю в парламенте, городским советникам, ходила в жилищное управление, ходила в долбаную библиотеку, искала там долбаное разрешение на строительство…

Мисс Янг…

Послушайте! Пожалуйста-пожалуйста, выслушайте меня. Вы снесете наши дома, дома, где мы живем, и я понимаю, вы на мели, вам нужны денежки, базовые услуги и все такое, но вы представьте, нас таких две тысячи человек, мамы-папы, дети, старики, и все мы там хорошо живем, хорошо ведь, и знаете, работаем рядом и в школу соседнюю ходим, и наша жизнь, мы ее строим, не только работа ведь, а все, что мы делаем, а вы это продадите, и я смотрела – там возведут новые дома…

У нас есть обязательство строить доступное жилье…

Да, но секция сто шесть, которая якобы старая, в ней все поменяли, и застройщикам уже ничего не нужно делать, и вообще, «доступное» в Лондоне стоит полмиллиона, а это недоступно, в смысле, для вас, может, и да, а для меня – нет, и сомневаюсь, что для шестерок, которых вы с собой привели, оно тоже доступно…

Мисс Янг, если вы не начнете вести себя прилично…

Вы нас убиваете. Рушите нашу жизнь. Когда вы своего добьетесь, то потратите на строительство больше денег, чем вы получили от продажи, и жилья станет меньше, и меньше людей смогут его купить, а нам придет конец. Я не знаю, что делать. Меня посылают из отдела в отдел. Никто не берет на себя ответственность, никто не говорит последнего слова. Что нам делать? Что нам, мать вашу, делать?

Глава 35

Голоса.

Обычно голоса очищают, обычно снимают тяжесть с души, но сегодня вечером…

…значит, так, я – женщина, да, я женщина, и я управляю предприятием. Должна признать, когда на руководящую должность у меня претендует женщина, я испытываю сомнения. Испытываю, да, конечно, ведь она может забеременеть – он влюбится, решит завести ребенка, и мне придется оплачивать ей отпуск по беременности и родам, оплачивать отпуск без всяких гарантий, что эта женщина вернется; тогда я временно найму человека на ее место, и как только он все изучит, как только станет полезен, она выйдет на работу, а я теперь буду вынуждена оплачивать страховку временного сотрудника и компенсацию ему за сокращение. Я к чему: если хочешь работать, так работай, но даже та женщина, которая заверяет, что не планирует детей, даже на такую я смотрю и думаю – милочка, однажды ты родишь, и тебе станет плевать на мои нужды, так какой же мне от тебя прок?

По-моему, страховку по беременности выплачивают как-то по-другому…

Я просто высказываю свои мысли по этому поводу. Мысли руководителя фирмы. Я – создатель рабочих мест, я создаю рабочие места…

Беженцы – нет, послушай! – беженцы попадают сюда и ждут от нас заботы. Их не интересует работа, им плевать на трудности, которые испытывает наша страна; беженцы считают, что им положено – именно так, положено! – все, что им здесь дают, а почему? Потому что они страдали. Ну так мы все страдали, у нас в стране люди тоже страдают, и им положено больше, чем вам, уж извините…

(Чарли.)

Бред, полный бред, ты меня прости, но это бред. Они ведь люди, правда? – обычные люди, а женщины… слушай, по какому праву мы судим женщин, ну, всех подчистую, так нет же – согласна? – нет же, судим всех женщин подряд, каждой наклеиваем ярлык «ты родишь, поэтому я тебя не найму». Ну серьезно, господи, у мужиков есть член, и мужики суют этот член в черт-те какие глупости.

(Чарли.)

и с катушек слетают, но я ж не думаю «ты мужчина, ты, может, козел, поэтому я тебя не найму», раз «ты женщина, ты, может, родишь». Сама подумай, что за хрень? Какую хрень мы несем нашим детям, дочерям нашим, моя дочка никогда не дождется равноправия, ведь…

(Чарли!)

Чарли вздрогнул, чуть не расплескал содержимое стакана, поморгал, изобразил осмысленное лицо, увидел усталую улыбку Патрика над барной стойкой, а вокруг Патрика на высоких табуретах – его друзей и знакомых, число которых каким-то образом выросло до семи; они спорили и аккуратно размахивали руками, стараясь выразить свое негодование и при этом не оцарапать друг друга отполированными ногтями.

Патрик ждал, пока Чарли полностью вернется в бар, вернется мыслями из…

…другого места, где гремит гром.

– Вы как? – негромко спросил Патрик. – Вид у вас немножко потерянный.

– Да нет. Извините…

К Чарли повернулась соседка – золотая цепочка-удавка на шее, золотые кольца на пальцах – и спросила:

– А вы что скажете?

– Про?..

– Переселенцев.

– Не знаю даже… О чем конкретно речь?

– Думаете, стоит пускать их в страну? Нет, я понимаю, война, конечно, я понимаю, это очень тяжело, но…

(На границе иракского Курдистана вестница Войны еще раз сфотографировала себя с вождем племени и спросила у него: «Простите, напомните, на чьей вы стороне?» Боевик подождал, пока ему переведут, и в изумлении уставился на вестницу; наконец он ткнул ей в озадаченное лицо указательным пальцем, воскликнул: «Очень смешно!» и пересказал шутку соратникам; те засмеялись, и смех их все гремел, гремел, гремел.)

– По-моему, ты упрощаешь…

– Кто-то же должен принять решение, так? Должен сделать четкий, реальный выбор…

(По стопам вестницы Войны выступает ее начальник. Сегодня он выступает на «Хонде» – единственной машине, которую предложили в аренду в местном аэропорту; Смерть сидит на пассажирском сиденье, ищет на карте север, и там, куда падают тени Войны и Смерти, мир горит.)

– Руководство должно быть четким и понятным. Путаница ни к чему.

(Чарли? Чарли…)

В мужском туалете Чарли прижимал голову к стене, а «Торнадо-3000» («Самая мощная и гигиеничная сушилка для рук в мире!») обдувало ему ладони, рябило и вздымало кожу, точно волны на море. В писсуарах почему-то стоял лед, возле умывальников услужливо ждали баночки с увлажняющим кремом для рук, а тонированные зеркала, отражавшие серое усталое лицо Чарли, были бронзового оттенка – наверное, предлагали клиентам мгновенный загар. Из белых глиняных горшков торчали заботливо расставленные сухие цветы, перевязанные серебристой проволокой, – странная мертвая пародия на японское искусство икебаны.

В туалет вошло двое мужчин.

…раз ему тяжело выполнять эту работу, ничего не поделаешь, придется…

…да, но все же инвалидность, ведь у инвалидов не…

…мне нужно фирмой управлять, нужно деньги зарабатывать, нужно…

В голове застучало, Чарли выскочил из туалета.

Постоял на улице, вдыхая холодный воздух. Слева, на Хеймаркет – рык автомобилей, ждущих проезда через путаницу светофоров на площади Пиккадилли. Ниже – имперская роскошь дворца Сент-Джеймс, особняки и старинное дворянство, офисы, принадлежащие лорду Такому-то, сыну лорда и леди Таких-то, людям, которые жалуются, что в нынешние времена быть аристократом ужасно обременительно, что это очень тяжкий труд. Парикмахеры кинозвезд, костюмы на заказ и начищенные медные пуговицы, пышное убранство, личные водители в черных фуражках и белых перчатках, с острыми стрелками на брюках…

Чарли не хватало воздуха. Он упер руки в большое барное окно, точно бегун после дистанции, и медленно выдохнул через нос, считая от десяти назад. Затем еще раз, и еще, и тут раздался голос:

– Чарли?

Он поднял голову.

Женщина – из друзей Патрика, только Чарли не помнил ее имя – в кремовом брючном костюме, с переброшенным через руку пиджаком и с сигаретой в зубах; высокие каблуки делали женщину еще выше, краска на волосах маскировала наступающую седину, рот растягивала такая же, как у Патрика, привычная дружелюбная улыбка. Хотя нет, не такая же: эта улыбка имела нюансы, она приветствовала незнакомцев, по достоинству оценивала мрачный юмор, изумлялась собственной глупости, вспыхивала гневом, выражала целую гамму чувств – кроме, пожалуй, радости. То была улыбка закоренелого дельца, и Чарли сразу понял, что сам он ни за что не сумеет так улыбнуться.

Чарли выпрямился – смущенный, щеки горят, – попробовал натянуть на лицо что-нибудь соответствующее и потерпел неудачу.

– Простите, я… подышать вышел.

– Вам нехорошо? Сигарету?

Женщина протянула портсигар тисненого золота с инициалами КЛ на крышке. Чарли помедлил – не поддаться ли искушению? – и покачал головой. Он пробовал курить в колледже и каждый раз мучился кашлем и тошнотой, хотя и делал вид, будто, как все Сильные Мужчины, получает удовольствие и чувствует себя прекрасно. Чарли никто не верил, и постепенно сердобольные друзья перестали предлагать ему сигареты.

– Я… я в норме, спасибо. Я… пойду назад, попрощаюсь с Патриком. Уже поздно, а у меня поезд…

Он уже пошел к дверям, но тут женщина сказала:

– Чарли? Можно ведь звать вас Чарли, да?

Он помедлил, шагнул назад. Она возвышалась над ним на несколько дюймов – из-за каблуков; из-за них же тело ее приобрело причудливые изгибы: бедра выдвинулись вперед, плечи ушли назад, подбородок для равновесия припал к груди, женщина напоминала зыбкую синусоиду – каждый участок тела хоть чуточку, да искривлен. Выглядело это не отталкивающе, однако стоять так наверняка было неудобно.

– Вы меня не знаете. – Она с улыбкой положила руку Чарли на плечо, удерживая его на месте. – А вот Патрик мне все о вас рассказал. Давно вы работаете вестником Смерти?

– Чуть больше года.

– Не так уж и давно. Вам нравится?

– Нормально.

– И часто вы видитесь с большой шишкой?

– Нет.

– Вы просто… как же говорил Патрик… приходите первым?

– Именно.

– Любопытно.

Женщина сделала глубокую затяжку, не убирая руки с плеча Чарли. Выдохнула уголком губ, сдула дым от лица Чарли и вновь улыбнулась, по крокодильи ослепительно.

– Моя подруга утверждает, будто она встречала Смерть – видела, как тот держит за руку велосипедиста, которого сбил автобус. По ее словам, Смерть выглядел зловещим, и прекрасным, и страшным, и добрым, и… Через пару недель она выходит замуж, я ей всегда говорила, что она выбирает неподходящих мужчин, но этот… он для нее слишком хорош. Преподает кикбоксинг и производит клапаны для пластиковых труб. Мне он нравится. По-моему, они будут… очень счастливы.

Хорошо это? Или плохо? По голосу женщины не понять.

Очередной выдох, клуб дыма, загашенный окурок, спасибо, ему пора…

– Шеф велел вам совать нос в дела Лонгвью?

Рука на плече, цепкая хватка. Чарли вдруг стало трудно выдерживать взгляд женщины, он отвел глаза, отругал себя за это, вновь посмотрел на нее; откуда-то проросла злость – непонятно, откуда, из глубины.

– Да, – ответил Чарли, голосом твердым и ровным, как плиты под ногами. – Велел.

Затяжка, выдох, тянет время.

– И зачем, по-вашему?

– Надо полагать, затем, что кое-кто умирает.

– Старик?

– Мисс Янг, – с неумышленной резкостью поправил Чарли. – Возможно.

И вновь улыбка, затяжка – на этот раз последняя; окурок на землю, под каблук, рука по-прежнему у Чарли на плече, улыбка шире.

– Бред собачий, – заявила женщина. – Бред. Я говорю, как думаю, такой уж у меня подход, мое время – деньги, мне некогда вести бессмысленные беседы. Патрик хочет сделать все спокойно, мягко, он вечно о таком печется, а я – нет. Меня называют черствой, и хорошо, пусть. Смерть переживает… Да бред же! Знаете, почему бред? Да потому, что от старика требуется всего-навсего переехать. Господи, он ведь не в какой-нибудь знаменитой Мраморной арке живет, нет – в паршивой квартирке в паршивом микрорайончике; пусть берет деньги да перебирается в приличное место, в дом для таких же стариков, к примеру; пусть заплатит там, чтоб за ним хорошо ухаживали, а когда деньги кончатся, пусть сядет на шею государству, как делает все его долбаное окружение.

Слова, сказанные без злобы, неувядающая улыбка, рука у Чарли на плече, пальцы, впивающиеся в кости.

– А девчонка? Какого хрена она до сих пор живет с дедом? Твою ж мать, да сколько ей лет, хватит страдать фигней, возьми ипотеку, шевелись! Меня в ее возрасте уже дважды повышали по службе, и я росла дальше, а ведь за плечами у меня ничего не было – ни денег, ни семейного дома. Но я работала, работала в поте лица, чтобы всего достичь.

Когда Чарли попробовал отойти, женщина крепко сжала его плечо – шелковая блузка скрывала руки тяжелоатлета, – сделала шаг и загородила собою двери.