Текст книги "Камфорные таблетки от быстрой смерти"

Колыбельная шанти

Это не было дурным предчувствием или ночным кошмаром. Я просто знал, что случится беда. Вечером на подлете к нашему городу разобьется пассажирский самолет. На его борту будет человек, которого я люблю больше жизни. Лайнер загорится в воздухе и рухнет посреди поля, бессильно разбросав обломки. И люди в перчатках придут искать мою родную Леську в высоких травах.

Я бы вытащил ее из пожара, встал под нож или выстрел, отдал почку и что там еще умеют пересаживать человеку. Но как удержать самолет? Бесполезно кричать ей в трубку, чтобы не летела сегодня, или придумывать анонимные небылицы, задерживая рейс. Такую судьбу не изменить словами.

Дождавшись рассвета, я сказал своей нынешней девушке: «Сегодня разобьется самолет, и все погибнут». Она пошутила про Нострадамуса и сама съела нетронутый мной завтрак.

Я выполз в июльское утро. Оно было жарким и мучительно душным. Казалось, если ткнуть пальцем в пустое пространство, заструится вода. Прохожие шли с открытыми ртами, мечтали продышаться, как подлодки, легшие на грунт. Легкая футболка липла к телу шерстяным свитером, не отжатым после стирки. В автобусе запотевали стекла, и какая-то женщина упала в обморок от духоты.

Два с половиной часа я отсидел в офисе, где сразу несколько вентиляторов возили туда-сюда затхлый воздух. Окна были распахнуты, и далекие сирены скорых сливались с жужжанием компьютеров в тоскливый гул. Из нескольких тысяч я выбрал самую красивую фотографию самолета, чтобы поставить на рабочий стол. Потом вышел на улицу.

На крыльце охранник толкнул меня локтем:

– А может, он упадет на город, а?

– Кто упадет?

Неужели он тоже знает о катастрофе?

– Говорю, надеюсь, дым не пойдет на город! И так дышать нечем! – проорал охранник и махнул рукой на юг.

Тогда и я увидел клубы белесого дыма. Его уже размазывал по небу верховой ветер, лихорадочно-красное солнце просвечивало тускло, как сквозь кальку.

– Опять торф горит! Каждое лето одно и то же!

Что-то бормотнув в ответ, я поспешил уйти.

Помню, как шагал по узкой пешеходной улице. Она тянулась через центр города от шестиэтажного долгостроя до музея на набережной реки. А вдоль стояли одно– и двухэтажные домики – магазины, парикмахерские, быстрые займы. Как во всех провинциальных городах. Длинная прямая улица, совсем как посадочная полоса. И называется Самолетной.

– Вам плохо? Слышите? Вызвать скорую?

Я поймал себя на том, что стою с закрытыми глазами, прислонившись к столбу. Энергичная тетка трясла меня за плечо.

– Все в порядке, в порядке, – успокоил я, – спасибо, уже прошло.

– Да где же прошло? – она не унималась, – вон кровь течет!

У меня и правда пошла носом кровь, и капли падали на футболку.

– Ну не хочешь скорую, в аптеку зайди, пусть там посмотрят. Это все погода! От духоты давление скачет.

Она цапнула меня под локоть и затолкала в ближайшую дверь. Слава богу, на этом добрая тетка отчалила по своим делам. Я хотел выждать минуту и тоже уйти, но меня окликнули. Веселый рыжий аптекарь протягивал салфетки. Он ласково улыбался и вообще, похоже, оставался последним в городе человеком в хорошем настроении. Энергия кипела в нем, парень пританцовывал, будто готов в любой момент стартовать на стометровке. На фиолетовом форменном халате мерцал ярко-желтый треугольник. Такой же расцветки были стены, витрины и прилавок.

Я приложил салфетку к носу.

– Берите сколько нужно бесплатно. Принести вам лед? Воды? Успокоительного не желаете? Хорошее.

Теперь казалось неловким просто уйти, ничего не купив. Я собрал на лице подобие улыбки и попросил:

– От сердца бы мне чего-нибудь.

– От разбитого? – хохотнул аптекарь

И вдруг вытянул руку из-за прилавка метра на два! Прижал горячую ладонь к моей груди. Несколько секунд он сосредоточенно молчал и кусал губу, даже наклонил голову, будто прислушиваясь.

– А дышать не пробовали? Это здорово помогло бы.

Он не издевался, уже и следа улыбки не осталось на его лице, и я честно прохрипел:

– Не получается.

Аптекарь проворно перебрал лекарства в витрине.

– Только не волнуйтесь, – тараторил он, – обязательно что-нибудь подберем. Как же я сразу-то… Скорпия. Экстракт секвойи. Нет, не то. Боль сердца – дело тонкое, тут важно не ошибиться.

По правде говоря, боли не было. Скорее сердце мое тошнило от страха и тоски. Подходящего средства не нашлось. Аптекарь легко выскочил из-за прилавка и потянул меня к двери.

– Вы очень метеозависимый! Надвигается буря, вы ее чувствуете! Тут нужен хороший синоптик!

Бормоча утешения, он подвел меня к соседнему, как я думал, магазинчику. Но табличка на двери гласила «Бюро погоды. ТравинЪ и Ко».

Мы оказались в темной комнате с такими же, как в аптеке, фиолетовыми стенами, только здесь желтые треугольники были фонариками, развешанными на разной высоте. Окон не наблюдалась вовсе. У двери стояли деревянный стол и мягкие кресла, чуть дальше шкаф с непрозрачными стеклами. Пол в дальнем углу комнаты уходил вниз под воду. Получалось маленькое, но совсем настоящее озерцо с кувшинками, рогозом и даже лягушками, а над озером сквозь тучи светила луна! На «берегу», свесив в воду ноги, сидел мужичок в камуфляже и зюйдвестке. При виде нас он торопливо отложил удочку и поднялся.

– Дед, без тебя не обойтись.

Аптекарь ловко усадил меня в кресло, а мужичку шепнул: «Совсем плохо». Мысленно я с ним согласился.

Дед сел напротив и с минуту глядел на меня, не отрываясь. Аптекарь маялся и, наконец, не утерпел:

– Смотри, как он сильно чувствует бурю!

– Что ж ты ничему не учишься, Витя? – дед, не отводя взгляда от меня, обращался к внуку. – Человек готовится встречать свое горе. Вот его и выворачивает. Чем ты поможешь? Разве что расскажешь все как есть.

– Нельзя, – аптекарь Витя досадливо дернул ворот халата, – я, конечно, так далеко, как ты, не вижу, но в медицине больше понимаю!

Вот тут уже я взорвался!

– Я, – говорю, – вам тут не мешаю? Я помощи не просил, сами сюда притащили. Не надо меня ни лечить, ни учить! Хотите сказать что-то важное – вперед, только быстро. А нет, так я пошел, решайте свои проблемы! А у меня времени нет.

Тут, и правда, сердце здорово так кольнуло, пришлось замолчать. До катастрофы оставалось всего ничего. Можно было не смотреть на часы, внутренний метроном уверенно отсчитывал секунды.

Они переглянулись и, видно, молча договорились о своем. Витя принес из шкафа вафельное полотенце и пузырек синего стекла. Он дал мне оранжевую таблетку-шарик, а полотенце быстро нагрел на треугольном фонарике и велел держать у сердца. От компресса шло тепло, мягкое и щекотное. Скоро мне так полегчало, что даже получилось вздохнуть.

– Ну вот, – обрадовался дед. – Витя, в общем, правильно объяснил, ты чувствуешь бурю. Только это не обычный циклон. Судя по погоде, к вечеру гарпии выйдут на охоту.

– Кто они?

– Гарпии? Вроде больших птиц, только с женской головой и железными перьями. Истерички. И кровожадные к тому же. Мясничихи.

– Я теперь тоже увидел, – подал виноватый голос Витя, – они хотят сбить самолет.

– Да. Вот так соберутся всей стаей, раскрутят воздух до урагана и врезаются в двигатели на полной скорости. И пилот ничего не успевает сделать. Потом комиссия говорит «птица попала». Они, помню, и в Афгане так делали.

– Зачем? Они же сами погибнут.

– Не погибнут. Говорю же, бабы бешеные!

– Их сюда по глупости привел князь, который основал город, – опять заговорил Витя. – Пришел с войском из Персии после битвы, а гарпии следом. Они ведь питаются страхом и горем. Так и остались в этих местах. Сколько ни бились, прогнать не можем. Мы же не воины и не волшебники.

– А кто вы? Не люди, да?

Я это давно понял, но спросить не решался.

– Ну почему. Практически люди. Витька вот студент. Закончил фармколледж, теперь учится на врача. Он целитель от бога, только видеть еще не научился, молодой.

Витя засмущался и поспешил объяснить:

– Таких, как мы, называют шанти. Это древнее слово. Оно означает «несущие покой». Где можем, лечим, спасаем. А нет, так хотя бы утешаем.

– И меня решили утешить, да? Раз помочь не можете. Ну, спасибо, – я отшвырнул полотенце и вскочил. – Плохо вы справляетесь! Здесь давно уже ни покоя, ни порядка нет!

Они тоже встали, но смотрели не зло. С тревогой смотрели и с грустью.

– Не справляемся, ты прав, – согласился дед. – Так ты помог бы. На такой город нужно хотя бы 4 шанти, а мы с внуком вдвоем. Сына и невестку гарпии убили.

– Сочувствую! Только я как вы сидеть и ждать не намерен!

Я рванулся к выходу, но они удержали.

– Стой, куда ты?

– Пойду и сам поубиваю всех ваших гарпий к чертовой матери! А где их искать кстати?

***

Из конца в конец улица Самолетная километра полтора. Это расстояние я преодолевал балетными прыжками. Обливался потом и жадно втягивал горячий воздух. Один шанс из тысячи, да пусть даже из миллиона – это ли не повод жить? Бежать, сражаться, делать хоть что-то, а не барахтаться в безысходности – это ли не счастье? Главное, не останавливаться и не сомневаться. Конечно, шанти существуют! Вон как целитель Витька поставил меня на ноги! И гарпии, значит, тоже есть, и победить их можно! И Леська моя будет жить! Только нужен хороший меч, не авоськой же махать на этих железных птиц.

Шанти подсказали, где можно такой найти. В музее на набережной хранился меч того самого князя, что основал город и привел гарпий. Меч хороший, надежный, кован настоящими мастерами. Такому несколько веков не помеха.

Я ворвался в музей с разбега, слава богу, других посетителей не было. Сюда кроме школьных экскурсий никто не ходит.

– Один билет, пожалуйста! Скорее! Взрослый! Один! – я протянул кассирше сотню.

Она неохотно подняла глаза от вязания и покачала обвислыми щеками: «нет».

– Почему? Я заплачу, мне очень нужно, пожалуйста!

«Не мешай». Она мотнула сиреневыми кудряшками, шепотом считая петли.

– Тогда я так пройду! – гаркнул я и швырнул деньги ей на подол.

С удивительной прытью кассир вымахнула из своей будочки и преградила дорогу. Серая синтетика до невозможности растянулась на ее телесах. Тетка мелко трясла головой и буравила меня ярко-рыжими глазками.

– Пусти! – с перепугу заорал я и толкнул ладонью могучее плечо.

Кассирша устояла, но шея ее начала раздуваться от гнева все толще и толще до серо-зеленого отлива, глазки еще уменьшились, нос заострился и… на меня двигалась, растопырив руки, женщина с головой голубя. Я побежал. Через складку на ковровой дорожке полетел на пол. Чудище неумолимо приближалось, отбиваться нечем. Я достал из кармана горсть мелочи и швырнул. Монеты бесшумно раскатились, конечно, не причинив ей вреда. Но вдруг женщина-голубь забурлила горлом, захлопала себя по бокам и упала на колени. Стала с жадностью что-то подбирать клювом. Вместе с деньгами в кармане лежали жареные семечки, а какой голубь устоит перед этим? Она обо всем на свете позабыла, и я рванул вверх по лестнице. Удача улыбалась мне!

Каюсь: незаконно проник в музей, украл драгоценный меч, сиганул из окна второго этажа и, не скрываясь, шагал с клинком, по улице. Правда, иногда оглядывался, боясь увидеть разъяренную птицу-оборотня.

Но погони не было, а я обязательно пришел бы потом с повинной. Пусть судят, пусть штрафуют или сажают. Разве это важно? Ветер свистел в ушах, и надежда пела, заглушая страшные щелчки метронома.

Старый шанти объяснил, что гарпии впадают в спячку в больших заброшенных домах, жутко не любят, когда их беспокоят шумом. Поэтому я почти наверняка знал, где искать.

Два козыря у меня было: хороший меч и два часа перед бурей. В далеком приморском городе Леська уже стояла в очереди на регистрацию и сдавала багаж. А я подходил к заброшенному зданию шестиэтажного долгостроя в начале улицы Самолетной.

На первом этаже, конечно, устроили свалку. На втором – место сборищ подростков, на третьем – пустые коридоры, провалы дверей и окон. Поднимаясь по лестнице без перил на четвертый этаж, я ощутил присутствие гарпий. Толкнулась под горло тревога.

На цыпочках, чтобы застать их врасплох, я уже занес ногу, входя в зал, но запнулся об арматуру, торчащую из стены. С каким же звоном я летел! Как новогодняя елка. Сумерки еще только-только начинались, и, когда я, пропахав подбородком изрядную борозду в пыли, остановился и поднял взгляд, я отчетливо увидел силуэты. Шесть метровых птиц бестолково заметались под потолком. Они причитали на разные лады и звонко стукались крыльями, пока одна, должно быть, старшая гарпия не приземлилась прямо надо мной. Тогда и остальные угомонились и сгрудились за ее спиной, вперив в меня злобные человеческие глазища. У этой главной была голова женщины с ярко-красными губами и черным с проседью пучком волос. В ушах – толстые золотые серьги.

– Что вы здесь ходите, что вы шляетесь? – прошипела она. – Беспокоите нас. Ни уважения, ни воспитания.

– Здрасте, тетенька! – пискнул я, медленно садясь на колени. – Я просто мимо шел. Вдруг, думаю, помощь нужна? – и потянулся к мечу.

Она полоснула когтями, на кисти вспухли и пролились кровью пять глубоких порезов. Гарпии одобрительно загоготали.

– Нет уж, ты о другом думаешь, – она приблизилась вплотную, резко пахнуло сырым мясом и сладкими духами. – Видишь огонь. И упавшие вещи. И черные мешки. Какой ужас. М-м-м, хорошо.

Я по-вратарски прыгнул набок, схватил меч и замахнулся. Вытяни я руку чуть дальше, ткнул бы острием в мерзкое лицо, но уж больно оно было человеческим. Гарпии отшатнулись и, истошно вереща, вылетели в коридор. «Это не женщины, это даже не люди, не жалей», – убеждал я себя и преследовал их, и нагнал одну на лестнице. Изо всех сил рубанул клинком. Но в последний момент прыткая тварь увернулась, меч скользнул по металлическому боку и ударился в стену. И согнулся пополам. Надежное, крепкое оружие оказалось дешевой подделкой. Радостно завопили гарпии и с визгом и чавканьем набросились на меня всей стаей. Я упал ничком, мне рвали спину клювами и когтями. А я глотал слезы вперемешку с пылью и думал о Леське, которую влюбленно кормил бутербродами на школьных переменах и которая вот-вот сгорит по вине этих кровожадных теток.

Вдруг как по команде гарпии умчались вверх напрямую через лестничные пролеты. Наверно, им пора было начинать большую охоту, а я – так себе добыча, худосочная и растерзанная. Только зря они так думали.

Падая, я заметил увесистый гвоздодер, забытый рабочими, и теперь ползком добрался до него. Ладони пришлось натереть пылью, чтобы новое оружие не скользило по крови.

Когда я поднялся на крышу с ломом наперевес, гарпии кружили организованным строем, раскручивая ураган.

– Эй, курицы! – заорал я. —Для вас есть еще кое-что!

И швырнул в стаю кусок штукатурки. Гарпии, резко развернувшись, пошли в лобовую атаку. Тогда я ударил уже без всякой жалости. Конечно, боец из меня никакой, я пропускал удары когтей и клювов, падал и отмахивался лежа, но зато быстро сообразил, что железным стервятникам нужно бить в шею, незащищенную броней. Стоило попасть в полоску над воротником из мелких перьев, гарпия пронзительно вопила и рассыпалась ржавой пылью. Самой злобной и живучей оказалась предводительница гарпий. В конце концов, на крыше остались мы вдвоем. Она ловко уворачивалась от ударов и, раскрыв широченные крылья, теснила меня к краю. Я пятился до последнего. Уже балансируя над пропастью, рубанул по дряблой шее. Раздался отчаянный скрежет. Упали с крыши мы одновременно – я и горстка ржавчины, оставшаяся от последней в городе гарпии.

Наверно, мое тело переворачивалось в воздухе и неуклюже взмахивало конечностями. Но мне показалось, что я падал по стойке смирно, ни на секунду не переставая видеть небо. Когда тело грянулось об асфальт, я еще чувствовал, как болезненно ухнула земля, глубоко, до самых недр. «Хорошо, что это ударился я, а не самолет», – успела проскочить последняя мысль.

Но я не умер. Очнулся у подножья долгостроя, присыпанный строительным мусором. Ресницы склеились от пыли и крови, и пока я их расцеплял, слышал рядом незнакомую песню:

 
Засыпай на ладошке Земли.
Ночью в гавань придут корабли.
Скорый поезд на рельсах уснет,
Возвратится домой самолет.
 

Рядом сидел аптекарь Витя. Его лисья шевелюра вторым солнцем горела в закатных лучах. Он хмурился и пел очень серьезно:

 
Стихнет колокол на башне,
Больше нам не будет страшно.
Улетит воронья стая,
Смерть уедет на трамвае,
Ночь укроет от забот,
Засыпай, и все пройдет.
 

– Что это? – получилось спросить, когда песня смолкла. Располосованные когтями губы уже не болели.

– Колыбельная, – улыбнулся Виктор. – У каждого шанти она своя. Лечит даже самые смертельные раны. Ее можно спеть всего три раза в жизни, но ты заслужил.

Я провел ладонью по лицу. Висевший лоскут кожи на щеке прирос. Сломанные пальцы гнулись как новенькие.

– Если честно, я пел первый раз, боялся, что не поможет, – смущенно признался Витя.

– Все получилось, – похвалил я. – Повезло мне встретить целителя от бога.

– Полежи еще, пока все заживет. Как себя чувствуешь?

Я чувствовал себя чудесно. Так мне было хорошо, словно ни болезни, ни скорби, ни смерти не будет больше. Смог рассеялся. Духота спала. Накрапывал мелкий-мелкий теплый дождь, пахло мокрой пылью и ночными травами. Над улицей Самолетной пассажирский борт готовился заходить на посадку.

Воздухоплаватель

Жена Егора, Катюша, сообщила, что через восемь месяцев их станет трое. Нет, Егор, конечно, был очень рад. Он прыгал по комнате, кричал «ура!» и обнимал Катюшу – все как положено. Радость немного омрачали мысли, которые всплывали пузырьками в закипающей воде: «Новый год в тропиках встретить не получится», «Плакал игровой ноутбук», «Придется искать другое жилье».

Последнее соображение практичная Катюша сразу же подтвердила: с милым рай и в съемной квартире, а воспитывать ребенка нужно в своем доме. Более того, она уже все продумала. В области действовала акция «Дом на родной земле». Условия просты: докажи, что твои предки жили на этой территории сто лет, и получи участок почти даром.

– Что нам делать с этой землей? – опешил Егор.

– Строить дом, естественно. Сажать дерево и воспитывать сына, – был ему логичный ответ.

И Егор покорился. Ясно, что Катюша уже мысленно развесила занавески в новом доме и высадила помидоры и георгины. Или что там еще сажают на грядках? Городской житель Егор этого не знал. Как строить дома и воспитывать сыновей, он тоже не имел представления. Взрослая жизнь летела на него, не применяя экстренного торможения. Тридцатилетний Егорка потерянно замер в свете фар.

На следующий день волей жены Егор был брошен к родителям разбирать семейный архив. Мама, конечно, обрадовалась, захлопотала у плиты – накормить сыночка домашним, где он еще нормально поест? Она бы и внуков кормила с огромным удовольствием, да вот только нет внуков. А ведь пора бы уже. «Да будут, мам, будут тебе внуки», – отмахнулся Егор и сбежал из кухни.

Отец почтительно водрузил на стол кожаный фотоальбом, и Егор принялся изучать семейное древо. Предки смотрели с фотографий сурово. «Когда будут дети, Егор? – молча вопрошали они. – Ты должен растить детей, Егор! Продолжать род. Тебя растили, чтобы ты растил их, Егор! Не второй подбородок, а детей! Детей, внуков, правнуков. Дома и георгины, Егор! Скорее, не то будет поздно».

Один лишь предок поглядывал понимающе. Молодой казак с утонченными, но вполне мужественными чертами лица. Все его фотографии были сделаны, очевидно, в один день и в одном ателье. Вот он с двумя молодыми казачками, надпись на обороте подсказала «Савелий с сестрами». Вот Савелий с родителями, а вот в одиночестве, облокотился на декоративную колонну и смотрит отстраненно в объектив. «Перед отправкой на фронт». Прощаясь с братом и сыном, и не зная, суждено ли увидеться вновь, семья решила потратиться на памятные фотографии. Савелий был прапрадедом Егора, рожденным более ста лет назад на территории области. И пропуском Егора в новую семейно-фермерскую жизнь. Обнаружилось и свидетельство о рождении: «Мы, нижеподписавшiеся, священно-церковнослужители города Нижне-Уральска, Православнаго Александро-Невскаго собора, симъ свидѣльствуем, что въ метрической книгѣ поименнованнаго собора за 1894 годъ значится родившимся 24 сентября и крещеным Савелий Меркуловъ».

Егор переночевал в своей комнате, где все еще висели плакаты любимых групп, и диски со старыми играми пылились в шкафу. А утром отправился подавать документы на получение земли. Там и выяснилось, что для включения в программу ему не хватает одной, но самой важной бумажки.

– Ничего у нас с тобой не получится, – сокрушенно сообщил Егор жене. – Нужна выписка из метрической книги. Если сейчас ее заказать в архиве, по почте придет через пару месяцев в лучшем случае. Программа к тому времени уже закончится, и не видать нам земли. «И слава богу».

Катюша взглянула на него очень проницательно и утешила, что вовсе никакой проблемы нет. Нужно просто ехать в этот Нижне-Уральск, где родился прадед, и взять выписку лично. Егор затосковал. Он позвонил было маме, но она на удивление поддержала невестку: «Поезжай-поезжай, земля по такой цене на дороге не валяется. Я вам с огородом помогать буду, уже и семена смотрю».

Легко сказать «поезжай». Куда поезжать-то? Не было на современной карте города Нижне-Уральска. Верхне-Уральск, Средне-Уральск, Мало-Уральск – Уральски на любой вкус и цвет. Кроме нужного. Всемирная сеть сообщала, что город с таким именем прежде существовал. Более того, выяснилось, что Нижне-Уральск летучим голландцем возникал в разные годы то в одном, то в другом уголке страны. Был такой шахтерский городок на Донбассе, ныне заброшен, был в Хабаровском крае, в республике Коми, в Узбекской ССР, но куда подевались они сейчас? И какой может быть Урал в Хабаровске и Узбекистане? Вспыхивал и гас город предков как метеор в ночном небе.

Нашелся в сети и набор старинных открыток с видами города. «Раскопки поселения близ Нижне-Уральска по методу Джузеппе Фиорелли» (Что они там раскапывали?), «Багрение осетров на Волге» (При чем здесь Волга?), «Сбор хлопка» (На Урале хлопок?). Одна открытка показалась Егору и вовсе странной. На ней была изображена крестьянская семья, собравшаяся в церковь: хмурый глава семейства, мальчики-близнецы и женщина, держащая за руку дочку. Ребенок как ребенок – лапти, сарафан, коса из-под платка. Только подошвы ее лапоточков зависли сантиметрах в тридцати над землей. Выходило, что девочка левитировала, и никого это не удивляло. Наоборот, мать вроде дергала ее за руку: не балуйся, стой смирно. Ну да ладно, старинные фотографии несовершенны, сдвинулось что-то в кадре вот и все.

В нужной губернии обнаружился только один призрачный Нижне-Уральск, ныне звавшийся Гурьевом. От Екатеринбурга часов пять пути.

В среду Егор сразу после работы погрузился в проходящий поезд и попросил проводницу разбудить на нужной станции.

– Гурьев нужен? – уточнила она.

– Д-да, Гурьев. Вообще-то Нижне-Уральск, но это ведь одно и то же?

– Да нет, что вы. Он дальше. Гурьев в 5 утра проезжаем, а Нижне-Уральск в 6.15. Я разбужу.

Егор подошел к расписанию станций и убедился, что да, вот он Гурьев, а вот двумя строчками ниже вожделенный Нижне-Уральск. Что за петрушка с этими городами?

Проводница сдержала слово и в несусветную рань вытолкала сонного Егора из вагона:

– Скорей-скорей! Техническая стоянка пять минут всего.

Поезд пополз дальше, а Егор остался, осоловевший, на маленькой тихой станции. Сразу за рельсами открывалась степь, уходящая за горизонт. Облака быстро бежали по яркому небу. Сухо шуршала трава, и издалека доносился едва заметный запах дыма. Громко трещали кузнечики.

Егор повернулся к зданию вокзала. Хотя какой там вокзал. Двухэтажное лимонно-желтое, но уже облупившееся здание с дождевыми потеками. С двух сторон к нему прижимались деревянные пристройки. Окна одной были заколочены досками. Каменный забор, казалось, каждый год начинали красить новой краской, да так и бросали, не доделав.

Что-то зашуршало над головой. Егор пригнулся от неожиданности. На столбе висел черный репродуктор-тарелка. Об отправлении поезда он объявлять не стал, а только тяжело вздохнул и стих.

Дежурный по станции, похожий на моржа в берете, сурово посмотрел на Егора, когда тот бочком, еле волоча чемодан, протиснулся мимо него, промолчал.

Внутри здания было гулко и пусто, пахло краской. Билетерша что-то быстро вязала на спицах, да толстая дама в широкополой шляпе заставляла карапуза «стоять смирно и не вертеться». Ни щитов с информацией, ни стойки такси, ни карты города не наблюдалось. «Приехали» одним словом.

Егор нашел выход в город через другую тяжеленную и скрипучую дверь. В глаза ударило солнце. Проморгавшись немного, он понял, что стоит на привокзальной площади. Напротив вокзала располагалось казенное здание из красного кирпича, за ним виднелся купол церкви. Слева теснились одноэтажные домики, справа стояла водонапорная башня. По площади прохаживалась курица. То ли совершая утреннюю прогулку, то ли инспектируя работу дворника.

Перед казенным домом прилепились друг к другу три дощатых прилавка под общей вывеской «Толкучiй рынокъ». Прилавки пустовали, очевидно, торговцы и покупатели еще спали.

Зеленью бог эту местность обидел, но возле самого вокзала рос дряхлый карагач. В его тени краснощекая баба продавала напитки в стеклянных кувшинах.

Она с интересом разглядывала Егора.

– Потерялся, родимый? Не хвораешь? К дохтуру не надо тебе?

– Да вот, – Егор развел руками, растерявшись. – А гостиница у вас где?

– О-о-о, – протянула сочувственно баба и пронзительно свистнула. На зов притопал бородатый мужик. Он выслушал, что баба стрекотала ему на ухо, и направился к Егору. Тот попятился. Полиции вокруг не наблюдалось. Мужик легко сгреб чемодан и зашагал прочь.

– Эй! – пискнул Егор.

– Айда-пошли! – прогудел мужик не оборачиваясь.

Он привел Егора к небольшой повозке, у которой рыжая лошадь задумчиво жевала сухие стебельки, забросил чемодан и мотнул головой: садись.

Егор взгромоздился на повозку и перевалился через край, так что ноги оказались выше головы. Мужик только дернул небритой щекой, а вот лошадь, ей-богу, закатила глаза и фыркнула на эту акробатику. «Сама такая», – подумал Егор, но озвучивать не стал. У лошади был хозяин, а Егора защитить некому.

– Да поехали, – буркнул мужик, и повозка медленно покатила вдоль площади.

– В гостиницу бы мне, – решил прояснить ситуацию Егор.

– Были у нас протопоповские нумера. Погорели ночью. Уж думали, весь город займется, а ничо, бог миловал.

– А куда же мы?

– Не боись, к черту не доедем. Как тебя там?

– Егор.

– Василий, – кивнул мужик. – К дохтуру не надо тебе?

Сговорились они все что ли? Или с утра он настолько помято выглядит?

– Да не надо мне к дохту… к доктуру. В гостиницу надо.

– А, ну и ладушки, – обрадовался мужик. – Есть дом один. Хороший. Чтоб чего такого там ни-ни. Ребята живут, брат с сестрой Кузнецовы, папку с мамкой потеряли, теперь вдвоем живут. Будешь у них как у Христа за пазухой. А если вдруг к дохтуру надумаешь, так и он там неподалеку.

Так за разговором подъехали к калитке. Забор плетеный – одно название. Василий перегнулся, открыл щеколду. Мимо грядок и сараюшек прошли к дому с зеленой крышей и разноцветными ставнями. На крыше, как заячьи уши, почему-то торчали две трубы. Василий бухнул чемодан у крыльца. Поднялись. Егор ждал, что провожатый постучит в дверь, но тот зачем-то толкал его под локоть и показывал глазами вниз. Егор опустил взгляд. Перед ним был, очевидно, хозяин дома. Серьезный светловолосый мужичок лет тринадцати. Он сидел на платформе с большими колесами, колени были закреплены на ней ремнями. А ниже колен лежали безжизненные шнурочки.

– Во! Это Григорий наш, – сообщил мужик. – Гриш, я вам постояльца привез, принимай.

Егор спохватился, что совершенно невежливо уставился на ноги-ниточки, но мальчик сделал вид, что не заметил. Поблагодарил Василия и повел гостя в дом.

Гриша и правда был серьезным и обстоятельным, каким казался на первый взгляд. Спросил, не надо ли Егору к дохтуру, потом повел смотреть комнату. Там стояли высокая железная кровать с кучей подушек и ажурным покрывалом а-ля «бабуля́», стол с клеенкой и табурет. У кровати лежал круглый коврик ручной вязки. Только от вида такого богатства у Егора аллергично зачесались глаза. А тут еще на кровать прыгнул лохматый котище. «Узнать, где здесь аптека», – поставил зарубку в памяти Егор.

Потом они вернулись в большую комнату.

– Вы не очень голодный? – заволновался Гриша.

– Да нет, благодарю. Еще день-два без провизии смогу протянуть, как утверждает медицина.

– Добро, тогда Машу подождем. Она сейчас с дойки должна прийти, молоко свежее принесет. А у меня как раз каша поспеет, – он кивнул на печку.

Ей-богу, настоящую печку! Как в русских сказках под Новый год!

Егор пошел вдоль стен, разглядывая расписные разделочные доски, пучки сушеных трав, черно-белые фотографии. Стояло здесь даже что-то вроде старинного трюмо с выщербленным зеркалом. Путешествие в родные просторы только началось, а он уже весь обтрепался. Щетиной зарос, глаза отекли, к рубашке пристали нитки и кошачья шерсть. Бродяга, да и только.

– Да, вроде зеркало и не к чему. Маше я его поставил. Девушка все-таки. Причесаться ей там или еще чего.

Егор торопливо указал на фотографию на стекле.

– Да я не в зеркало, я вот на что смотрю, кто это?

На фото посреди ромашкового поля стоял маленький одноместный биплан. А около него, поставив сапог на колесо, счастливо хохотал молодой летчик.

– О! Это Ледовский! Он вообще самый смелый человек на свете! – выдохнул Гриша. Глаза его загорелись, и он вдруг перестал быть мужичком-хозяином и превратился в обыкновенного восторженного мальчишку. – Он испытывает новые модели самолетов!

– А это? – Егор указал на маленький, но совсем как настоящий шлем пилота под зеркалом. – Тоже какой-то летчик тебе подарил?

– Это… нет. Это Маша сшила. Я малой был, заболел сильно. Ноги тогда и отсохли. Дохтур сказал, нечем помочь, она мне и сшила, чтоб утешить.

– Что ж за доктор такой? С плеча рубит. Хоть бы попытался.

– Да нет, он хороший. Три ночи со мной не спал. И Маша тоже. А вот и она!

Егор услышал шаги на крыльце. После всего, что он увидел здесь, после печей и перин, он ждал помесь девушки с березкой в кокошнике и сафьянах-сарафанах.

Маша была другой. Рослой и широкоплечей, с большими сильными руками. На ней были гулкие ботинки-утюги, брезентовая юбка и рубашка, похожая на красноармейскую гимнастерку, подпоясанная грубым ремнем с тяжелой пряжкой. Темные волосы выбивались из-под косынки. Такая сама избу сложит, прежде чем из нее, горящей, вынести коня на плечах.

– Я это! Гость в смысле. Постоялец. У вас. Я в гостиницу, а меня Василий сюда, вот! – бодро сообщил Егор.