Текст книги "Камфорные таблетки от быстрой смерти"

– Аля, ты чего здесь? Заболела?

– Ты живой? – брякнула я и прикусила язык. – В смысле, я слышала, тут кому-то из врачей наваляли. Не тебе?

Он засиял, будто сто рублей получил. Расплылся, аж солнечные зайчики забегали по стенам.

– Ты за меня волновалась?

– Вот еще. Просто пришла по делу. Ты же вроде говорил, помощь нужна.

– Еще как нужна!

– Ну вот.

Я пришла не с пустыми руками. Иджи, которую мы сажали зимой, уже взошла. Я собрала немного листьев, скрутила, высушила и вставила вместо фитиля в одну из рождественских свечек.

– Смотри, нужно зажечь и пройти по коридорам. Дыма будет совсем немного, но он разойдется по всей больнице. Люди, надышавшись, станут гораздо сильней. Многие выздоровеют. А другие смогут сопротивляться этой твоей гарпии, и она останется с носом. Или с клювом, что там у нее.

Я протянула Витьке свечу, он послушно чиркнул спичкой. И тут я увидела за его спиной в конце коридора гарпию. Она сверлила меня мелкими рыжими глазками. Ведьма набрала воздуха так, что шея раздулась, и дунула. Поток воздуха со свистом прошел по коридору, сбил с ног Витьку. Подхватил огонечек свечи и размазал его по стенам и потолку, а меня швырнул за дверь на лестницу. Я сразу вскочила, грянулась о дверь, но ее заклинило – не сдвинуть. Сквозь мутное стекло было видно, что там уже во всю бушевал огонь. Дверь не поддавалась. Я знала, что в этот коридор можно попасть с другой стороны, через третий этаж и пристройку. Давно все ходы здесь разведала.

Взвыла сирена, больница затопала тысячей ног и тысячей голосов забубнила «пожар-пожар». Я поднялась на третий этаж, прошла через кардиологию, скользя между врачами и больными, пригодились лисьи приемы. Толкнула дверь в пристройку. И почему-то оказалась в кабинете зав. отделением. Хотя его там точно никогда не было.

На столе боком ко мне вальяжно сидела гарпия в человечьем обличье, только за спиной под халатом топорщились крылья. Она болтала ногами в алых туфлях с золотыми пряжками и играла в дартс. Кидала иглы для шприцов в плакат «Кровеносная система человека». Попадала точно в сердце. В общем, здрас-сте. Рада была вас в упор не видеть.

– Пришла спасать своего рыжего? – прошипела гарпия, не оборачиваясь. – Зря, поздно. Сгорел рыжий, ты же видела.

– Врешь!

– Мне-то он без надобности. Ни вреда, ни пользы. А ты молодец, что пришла. Ты мой любимый десерт. Столько страха, столько ненависти. Отчаяние, обида. Немного вины. Вкуснятина. Выгнать меня хотела? Ну, я-то улечу. Теперь весь город твоей травой провоняет. Мало ли на свете городов? Больницы, школы, магазины. Я себе место найду. А вот ты теперь никому не нужна. Сама знаешь. Рыжий сгорел. Друзей нет. Родители и те дали деру.

«Тук-тук» втыкались иголки. Я снова смотрела на кислотные пятна на полу, как в прошлый раз. Они стали расползаться, сквозь черноту побежали искры, по краям начали пробиваться лепестки пламени.

– Никто тебя не любит, бедняжку? А за что тебя любить? Кому ты нужна? Смотреть на тебя противно, слушать нытье тошно. Лечат плохо? А на кой тебя лечить? Ни пользы, ни радости. Могла бы жизнь прожить, а ты ее простонала зря.

Уже пятна на полу начали всерьез разгораться. Комната наполнялась дымом и запахом горелого пластика. Тлели жалюзи и компьютерные провода. Тогда я набралась смелости, подняла глаза, а там, представляете… Уже не было никого. Я осталась одна в комнате и, кажется, кричала все эти слова сама себе. Даже не заметила, в какой момент ведьма сбежала. Будь окружающий шум потише, вся больница бы слышала мой крик. Дверь оказалась заперта снаружи, Воздуха не хватало, сознание рябило и проваливалось. Я вскинула руки над головой, выгнулась дугой и повернулась вокруг себя. И еще раз. Лисы лучше всех умеют заговаривать огонь! Я делала все, как меня учили, но огонь не слушался.

Тогда я громко завыла. Этот крик о помощи – самый важный для социального существа, первый и единственный на лисьем языке, которому научил меня Батя. Никто не откликнулся.

Я поняла, что вот сейчас я умру. По-настоящему. Именно я. И так вдруг стало обидно, что я никогда не смогу больше завязать шнурки на ботинках. Никогда, понимаете? Если бы сейчас оказались на ногах высокие под колени ботинки с целой кучей крючков. Какое счастье было бы их зашнуровать и завязать узел и бантик. На секунду я увидела себя со стороны. Хотя спину вылечили, я по привычке сутулилась, как трехгорбый верблюд. По той же привычке хмурилась и не пользовалась косметикой. Не выбирала одежду симпатичней мешка и не интересовалась прической. И ничегошеньки лисьего не было во мне. Ничего. Просто человек.

Дверь за спиной грохнула. Это Витька, живой чумазый Витька, примчался меня спасать, будто я не хмурое чудище. Будто он – мой близкий. Он выволок меня из комнаты, я висла на нем и что-то бормотала, бормотала в полубреду. Угарный газ – такая штука, вообще не рекомендую. А Витька все повторял «дыши-дыши», словно я могла забыть дышать без его напоминаний. Глаза слезились, и все вокруг расплывалось пятнами. На фоне светло-зеленых пятен – стен коридора, быстро проносились белые, они излучали одновременно панику и сосредоточенность. «Лежачие в правом крыле», «Носилки у сестры-хозяйки», «Можно на одеялах», – бубнили они. От рыжего пятна рядом со мной веяло тревогой и любовью. Потом рыжих пятен стало появляться все больше. Я думала, что пламя подступает к нам.

Но вот мы вышли на улицу, свежий воздух плеснул в лицо. Я потерла глаза, и картинка стала четкой. Вокруг нас были лисы. Не одна, не две стаи, они окружили больницу рыжим ковром и танцевали – просили огонь о милости и пощаде. Люди тоже суетились вокруг. Подъезды к больнице заняли машины, на которых вип-посетители приехали к своим вип-пациентам. Мужики растаскивали машины руками, чтобы пожарные могли проехать. Тоже танец своего рода.

И от общих усилий пожар стал терять ярость и мощь, слабел. Он выпустил из пасти левое крыло, затем оставил и правое. Мы молча следили за тем, как он отступает. Тихонько подошел Батя и уселся у моих ног. Усы у него подпалило, а нос был вымазан сажей. Витька крепко сжимал мою руку и пыхтел, как паровоз. Прокашлявшись, я спросила:

– Можно я перееду к тебе?

И он ответил:

– Можно.

– Я попробую еще раз.

– Переезжай.

– Попробую быть человеком.

– Обязательно переезжай.

– Лисой не получилось. Можно?

– Нужно. Сегодня же.

Я встала на колени и обняла Батю, прижавшись лбом к теплой шее. Шерсть пропахла дымом. Лис лизнул меня в щеку. Он все понимал лучше меня. Потом высвободился, встал на задние лапы и уперся Витьке в живот.

– Понял тебя, – кивнул подсолнух. – Буду заботиться, не волнуйся.

А потом, уже стемнело, мы ехали в такси домой. Укутанная Витькиной курткой и его же руками я дремала, как в теплой норе. Из-за нас весь салон пропах дымом, но водитель почему-то не злился. Витька сказал: «Я придумал, мы пойдем в кино на мелодраму. Все девочки любят мелодрамы». И я согласилась. Ясен пень.

В ожидании человечества

В воскресенье у Кирилла появилось важное дело в заброшенном шахтерском поселке километрах в тридцати от города. Ясным августовским утром, конечно, он решил ехать на велосипеде. Младший брат, десятилетний Ванька, напросился сопровождать его в последний раз. Он сделал это молча. Просто решительно отложил книгу, за которой прятался, и встал рядом.

– Нет, мелкий, это далеко, ты устанешь и вообще.

Ванька отчаянно вцепился в рукав: «Ну пожалуйста!».

– Ладно, поехали, – сжалился Кирилл и повернулся уходить. Но уже у порога Ванька с визгом приземлился ему на спину.

– Ай! – взвыл Кир, подхватывая мелкого под колени. – Тяжелый же! Иван-чемодан, я тебе не велик!

Ванька потерся щекой о затылок брата.

– Понятно. Я не велик, а лошадка.

Младший энергично закивал.

На лестнице не повезло столкнуться с соседкой, репьем приставшей: «Ванечка, здравствуй! Как дела? Ку-у-урточка у тебя модная! Гулять пошли?», хотя прекрасно знала, что Ванька не мог ответить. И даже глянуть в глаза ей не мог. Он и с Кириллом-то разговаривал раз в несколько дней, а с мамой и того реже. Не получив ответа, она жалостливо вздыхала и цокала языком.

– Своего бы двоечника лучше пожалела, – скрипнул зубами Кир.

На старом отцовском «уральце» разместились как обычно: рюкзак на раме, Кир в седле и Ванька на багажнике. Город только просыпался. Машины поливали асфальт, прибивая пыль, вдоль дороги трещали газонокосилки. Из своей улочки они свернули на проспект Первопроходцев, потом обогнули Пионерскую площадь, где поднималась неоправданно высокая башня вокзала с сине-белым куполом.

Выбравшись за город, сначала ехали мимо уже убранных полей, где на черной земле лежали рулонами свернутые стога. Дальше от города поля еще стояли желтые и шумели на ветру, как ненастроенное радио.

Ванька вертел головой, и Киру показалось, что младшему интересно, куда они едут.

– Нужно найти мамино свидетельство о рождении, оно должно быть в старом доме деда Вити.

– М?

– Да, у каждого человека есть как минимум два деда, ты не знал?

Заречный встретил их ленивым равнодушием. Когда остановили разработку шахты, рабочие разъехались. Поселок съежился и затих. Дома стояли заколоченными, дворы заросшими. Кое-где сохранились таблички, по ним отыскали улицу Новую, дом пять.

Потревожили рассохшуюся калитку, она оказалась не заперта. В покинутый дом заходить было жутковато. Кирилл толкнул дверь, и она неожиданно легко и без скрипа отворилась. Ванька на всякий случай укрылся за спиной брата.

В прихожей жались в углу травяные веники, уголок серого от пыли половика был прищемлен внутренней дверью, которая так же легко, словно радуясь нежданным гостям, впустила их в просторную комнату.

Сквозь разноцветные стеклышки окна били солнечные лучи, и красные, синие, желтые ромбики света лежали на дощатом полу. Посреди комнаты стояли круглый стол, укрытый бархатной, местами плешивой скатертью, и пара выгнутых стульев. Под столом притаились мужские войлочные тапки. Две смежные стены занимал огромный угловой шкаф с кучей ящиков, полочек и отделений. По тем временам, когда он здесь появился, стоил такой красавец сумасшедших денег. Наверно, дед неплохо зарабатывал.

– Когда он умер? – вдруг спросил Ванька.

– С чего ты взял, что умер?

Ванька развел руками: «А где он тогда?».

– Где? Да я без понятия.

Кирилл не врал, он впервые задумался об этом.

– Я помню, мы приезжали сюда. Он угощал меня клубникой. На речку ходили. А потом просто перестали ездить. И все. Может, они поссорились с мамой?

Документы, скорее всего, хранились в шкафу. Первые створки Кирилл открывал осторожно, словно боясь, что навстречу вылетит стая летучих мышей. Но, не обнаружив даже обычной моли, он смело выгружал пачки липкой лохматой по краям бумаги, папки «Дело №» с оторванными завязками, конверты и тетради. Мелкий крутился рядом, подпрыгивал, пытаясь дотянуться до верхних дверок.

За стеклом, где обычно хранят красивые чашки, замер старый резервист – фанерный чемоданчик с красным крестом, в нем зловеще брякали инструменты. В платяном отделении висело кожаное пальто, стояли огромные болотные сапоги. Ванька в один такой мог бы уместиться весь.

Кирилл отвлекся на поиски и упустил младшего из виду. Обернулся только на грохот и писк за спиной. Все-таки Ванька допрыгался, и увесистый сверток с верхней полки бухнулся прямо на него.

Кирилл кинулся к брату:

– Живой? Ушибся? Покажи голову.

Обошлось без последствий. Дурная голова осталась невредима и получила наставительный подзатыльник: «Не лезь, куда не надо, скачешь как стрекозел!». Ванька пошмыгал носом от испуга и занялся свертком. Укутанные в несколько слоев компрессной бумаги и перетянутые крест накрест бинтом, в нем лежали общая тетрадь и аптекарский пузырек толстого синего стекла, закупоренный черной пробкой. Ветхая фабричная этикетка сообщала, что это «Камфорные таблетки от быстрой смерти».

– Чего-о? Чушь какая-то. Не трогай эту гадость.

Кирилл хотел выбросить пузырек, но мелкий вцепился в руку. Ладно, чем бы дитя ни тешилось.

– Не вздумай только открывать и тащить в рот.

Кир вернулся к бумагам на столе. Как в этом огромном архиве найти тонкую книжечку? В открытой наугад папке хранились желтые листы, исписанные мелким почерком. Кир разбирал лишь отдельные слова на латыни: myocardium, arteria. Дальше лежали отстуканные на машинке больничные выписки и рецепты. Дед зачем-то хранил медкарты своих пациентов. На дне папки лежала вся в разводах фотография, где за спинами четверых военных, стояли молодой дед Витя и сестра милосердия.

Вот это было уже интересно. Насколько знал Кирилл, дед работал в городской больнице и в медпункте при угольной шахте. Откуда взялись военные? На обороте снимка значилось «Первый отряд космонавтов-испытателей (Митин, Цветков, Гаджиев, Ледовский) и медики (В. Травин, З. Аненкова)».

Ванька подал голос:

– Это, правда, таблетки от смерти.

Он листал общую тетрадь, исписанную тем же мелким почерком.

– Самые первые космонавты стали умирать от перегрузок на тренировках. Тогда дед придумал таблетки. Они ударяют по сердцу, – Ванька ткнул кулачком воздух, – и заставляют работать.

– Дед Витя лечил шахтеров. Не было у нас в городе никаких космонавтов.

Ванька только пожал плечами, он и так сказал несколько фраз подряд, хорошего понемножку. Сунув пузырек в карман, он шмыгнул на улицу.

Свидетельство нашлось в следующей папке вместе с какими-то приказами и детскими фотографиями мамы, Кирилла и четырехлетнего Ваньки. Как они могли попасть сюда? Дед не появлялся уже лет десять. Кир засунул папку в рюкзак, а остальные документы сгреб в шкаф, решив при случае приехать в одиночку и во всем разобраться. На пороге Кир оглянулся на снова осиротевшую комнату. Солнце спряталось, и разноцветные ромбики погасли. «Я постараюсь вернуться», – виновато шепнул он старому дому и вышел.

Ванька возник из зарослей, крепко прижимая руку к животу.

– Что там у тебя? Ударился?

Младший слегка отвел ладонь, в подоле футболки лежали сухие цветы физалиса. Ванька бережно прижимал рыжие пирамидки, сразу давая понять: с добычей не расстанется.

– Ладно, оставь. Только убери в карман рюкзака, – разрешил Кирилл, зная нежную любовь младшего к ботанике. Да и вообще к естественным наукам. Это у них семейное. «Наверно, оставлю ему микроскоп, когда буду уезжать, – подумал Кир, – хоть немного отвлечется».

Прикрыв калитку, они отправились в обратный путь. Конечно, мелкий и устал, и проголодался. Теперь, когда скорое прощание тихонько вздыхало за их спинами, Кир не стал сердиться. Как хороший старший брат, на заброшенном поле он устроил привал. Расстелил туристическую пенку, притоптав траву, и выложил из рюкзака припасы. Впрочем, пенка не понадобилась. Ванька присел лишь на минуту, а после схватил сооруженный братом бутерброд и пошел шнырять по округе.

– Далеко не уходи! Юный натуралист, – прикрикнул Кир. Он лег на бок, разглядывая небо и легкий дымок вдалеке за рощей. Ленивые мысли возвращались к одному: как подготовить Ваньку к его отъезду? Как оставить брата, если он не может или не хочет разговаривать больше ни с кем? Не замкнется ли он окончательно в себе, не затаит ли обиду, посчитав отъезд предательством? Да, и Кирилл, и мама не раз всё объяснили младшему, но поди ж ты пойми, что у него на уме. Однажды Кир сдуру остался на школьную дискотеку, не предупредив Ваньку, так тот пошел в темень, в метель искать ненаглядного Кира. И хорошо, что нашел путь до школы, а если бы заблудился? Если бы увяз в сугробе и замерз? Или встретил кого-нибудь… недоброго?

Бесконечные «если» бегали мурашками, и вечный страх за младшего тыкал в сердце горячими иглами. Кир уже доел свою порцию и скинул на землю крошки для местных обитателей. Ну вот, пожалуйста, где теперь искать этого товарища? Привязать его к себе? Водить на поводке, как собачку? Накрыть стеклянным колпаком, чтобы не поранился, не заболел, не утонул, не исчез?

– Ванька, ты где? Я не Тайсон, но ухи тебе отвинчу, если потеряешься!

Младший обнаружился недалеко, возле плоского белого камня. На шершавой поверхности были выбиты и залиты черной краской слова: «Место приземления космического аппарата „Сибирь“ под управлением летчиков-космонавтов М. Гаджиева и А. Цветкова. Всегда будет гордиться Земля своими сынами!». И дата – первый летний день далекого года, когда Кирилла еще не было на свете, а мама носила школьную форму и ответственно подходила к лечению пупсов и мягких игрушек.

– Ты слышал об этом?

Ванька покачал головой.

У подножья камня притаилась голубая лампадка. Наверно, принес кто-то из местных. Не прошло и тридцати лет с тех пор, как здесь суетились военные и медики. От вертолетных винтов шла рябь по высоким травам. Люди бежали со всех сторон, тревожились: живы ли космонавты?

Ванька осторожно коснулся лампадки, и едва заметный при свете дня огонек забился о стекло. Кирилл положил руки младшему на плечи.

– Пойдем, пора уже.

Ванька послушался сразу.

Дома Кир спросил у мамы о дедушке. Она ничего не знала или не хотела рассказывать. Нет, не умер, нет, не ссорились, просто постепенно общение прекратилось. Дед Витя много работал, мама одна тянула двоих детей. Куда уехал дед – не сказал. Как же так вышло? – мама только пожала плечами. Так случается во взрослой жизни. Близкие исчезают среди рабочей круговерти и бытовых проблем. Так тонущий человек без крика и плеска скрывается под водой, никем не замеченный. О космических исследованиях мама никогда не слышала. Она спешила в больницу на дежурство и торопливо давала наставления:

– Кирюш, я тебя прошу, сходи перед отъездом к кардиологу. Ты же знаешь, нельзя запускать.

– Ага.

– Не «ага», а сходи. Я на сутки, суп на плите, второе в холодильнике. Покормишь его, ладно?

– Естественно. Котлеты есть не станет, остальным накормлю.

– Ох, Кирюш, как мы будем без тебя? – вздохнула мама.

– Нормально будете, он уже сам все умеет.

– Да я не об этом.

Кир, конечно, понимал, о чем. С мамой Ванька почти не разговаривал, а угадывать мысли, как Кирилл, она не умела. Иногда даже казалось, что она побаиваться оставаться с младшим наедине.

Проводив маму, Кирилл выудил из шкафа большую спортивную сумку. Лучше собраться заранее, чем в последний момент бить себя по лбу и возвращаться. Подошел Ванька со справочником лекарственных растений под мышкой. Наверно, хотел спросить что-то, но, увидев сумку, издал то ли всхлип, то ли свист и со всей силой пнул ее. Довольно тяжелая уже сумка вперилась в стену, следом полетела книга, а Ванька сбежал в комнату. Ну, началось. Кирилл на цыпочках двинулся следом. Теперь важно не вспугнуть мелкого.

– Вань. Ну, ты чего расстроился-то?

Ваньки в комнате не было. Но уж старший брат знал, где искать. Мельком глянув под диван, он подошел к промежутку между шкафом и стеной. Конечно, мелкий забился туда, в свое обычное убежище от надоедливых, шумных и чужих людей. Правда, от Кира он здесь никогда не прятался. Ванька отвернулся к стене, дышал часто и со всхлипами. Кирилл присел на пол рядом.

– Я буду приезжать каждые каникулы. Зимой на неделю, а летом аж на два месяца! Получу стипендию, подработку найду, смогу прислать денег. А то мама сутками на троих работает. Ну, нет у нас в городе медицинского, что я сделаю?

Ванька только глубже забился в свою берлогу.

– У нас завтра будет целый день. Пойдем, куда хочешь, ладно? А сейчас пообедаем, и я покажу, как пользоваться микроскопом, тебе его оставлю, хорошо? Да? Тогда пойду разогрею обед.

Он вышел. В одиночестве Ванька всегда успокаивался и приходил в себя. Конечно, если знал, что брат поблизости.

Кир возился на кухне и думал, что как бы там ни было, через неделю начнется новая жизнь. Да, он будет отчаянно скучать по Ваньке, но должно быть что-то еще? Появятся друзья, увлечения, учеба.

Он поступил в вуз, о котором мечтал, чтобы стать врачом, как дед и отец. И все было хорошо, но почему-то невыносимо грустно. Светлая такая грусть, нежная, весь мир бы обнял. Даже слезы навернулись, и он мысленно одернул себя: ну что за слезливая барышня? Стены качнулись. От внезапной слабости подкосились колени, он осел на пол. Выдохнул коротко, ребра сдавило, и набрать воздуха снова не получилось. «Ванька!» – просипел Кирилл. Совсем тихо, но Ванька примчался. Схватил Кира за локоть, глазища блюдцами: «Что с тобой?».

На ответ сил уже не хватило. Ванька тянул за руку. Кинулся шарить в холодильнике. Лекарства что ли там искал? Грохнул на пол сырое яйцо. Снова рванулся к Кириллу, смаргивая слезы.

– С-ко-рую?

Кирилл утвердительно прикрыл глаза. Он вдруг успокоился и наблюдал за всем отстранено, будто смотрел о себе скучноватый фильм.

Ванька метнулся за телефоном, набрал номер и подставил трубку к губам Кира, тот молчал. Мелкий пытался сказать сам, но только всхлипывал в микрофон.

Сипение, противное и тоненькое, вырывалось из легких, и Кир даже обрадовался, когда оно стихло.

Как лампочка из патрона, его сознание вывернулось из макушки и зависло в воздухе. Не облачко, не сгусток, лишь точка в гулком пространстве, которое колыхалось, как тяжелый занавес. Сотни голосов за ним произносили невпопад обрывки фраз, пищала морзянка, мелодии многократно повторялись эхом. Ванька булькал от слез и тряс и тряс за плечи опустевшее тело. Не было у Кира ни рук, ни голоса, чтобы дать знать: я рядом, не бойся. Со всей силой отчаяния и жалости ткнулся он в плечо брата. И, вот чудо, тот что-то почувствовал, повернул зареванную мордашку. Но словно до треска натянутая резиновая лонжа рванула Кирилла вверх. Появилось ощущение сумасшедшей скорости. Потом полет замедлился, голоса стихли, он завис на секунду в пустоте и почувствовал, что стоит осязаемыми босыми ногами на земле.

Это место напоминало тропический лес. Кроны деревьев, лианы и огромные разлапистые цветы образовывали плотный полог над головой, Свет едва проникал сюда, а далеко впереди через арку из стволов и листьев струилось красноватое мерцание.

Кирилл пошел в сторону арки. Листья щекотали кожу, мягкий песок ласкал ступни. Ни страх, ни грусть не тревожили его. Никогда еще не было ему так легко и спокойно.

Сквозь арку Кир вышел к небольшому озеру, где в красноватой воде покачивались бурые водоросли. Озеро по кругу обступали все те же громадные деревья. На берегу стоял человек, едва замочив носки ботинок. Одет он был щегольски и странно. Темно-фиолетовый костюм-тройка, желтая бабочка, в руках трость. Франт обернулся на шаги и кивнул Киру, как знакомому.

– Нравится? – спросил он, гордо поводя рукой, будто сам только что создал все окружающее.

– Очень, – признался Кирилл.

– Я назвал эту картину «В ожидании человечества».

Лучшего названия нельзя было и придумать. Вся природа затихла в предвкушении. Такой бывает последняя минута перед началом большого военного парада, когда все замирают в полной готовности, вытянувшись в струну. Слышно только, как флаги хлопают в вышине на ветру.

– Значит, сейчас появятся люди? – спросил Кирилл.

– Возможно, – человек чертил кончиком трости круги и спирали на песке. – Появятся люди. Начнут шуметь и возиться. Или сейчас там, – он указал тростью на воды озера, и по ним побежала мелкая рябь, – две частички столкнуться и начнут процесс эволюции. Я еще не решил.

Раздался гром, как будто все вокруг – озеро, заросли, Кир и человек – находились в огромной коробке, и кто-то постучал по ней снаружи. А потом еще и встряхнул. Вода плеснула из стороны в сторону, озеро забурлило, поднялся ветер, ветви деревьев зашумели встревожено, и небо потемнело.

– Хочешь остаться и посмотреть?

Кирилл хотел. Очень. Он шагнул к озеру, но мысль «Ванька! Что с ним будет?» отбросила его назад.

– Нет! – воскликнул Кир. – Нет, не хочу! Пожалуйста. Там младший брат совсем один, он не справится.

– Иди, – разрешил человек, взглянув на часы.

Кирилл попятился, нога скользнула в пустоту. «На руках понесут, да не преткнешься ногой о камень», – прошептал человек. Человек ли? Потеряв равновесие, Кир полетел вниз.

Бесформенной кучей бухнулся он в свое тело, жесткое и колючее, слишком маленькое для него. Вернулся. Вернулся…

Зареванный Ванька сидел рядом на коленях. В руке сжимал пузырек «камфорных таблеток», в другой – горсть оранжевых шариков. Во рту чувствовался сильный кисло-сладкий вкус. Найдись на это силы, Кирилл расхохотался бы. Накормил глупыш своим физалисом, полечил как умел.

– Не бойся. Все нормально, все прошло.

Ванька протяжно вздохнул и свернулся клубком под боком старшего брата.