Текст книги "Арина"

V
БАРОНЕССА КОРТИНГ

Спустя час он ужинал с баронессой Кортинг, которую знал уже несколько лет. Показаться в ее обществе было лестно для мужчины, ибо она была красива той редкостной, безусловной красотой, которая заставляет оборачиваться ей вслед даже уличных мальчишек. Она отличалась добрым характером. Никогда Константин не слышал от нее злого замечания в чей-нибудь адрес. Не была она лишена и тонкости в любовных отношениях, в которых самая безыскусная женщина разбирается лучше и видит дальше мужчины. Кроме того, она возводила Константина на пьедестал и объявляла каждому, кто хотел слушать ее, что он „бесподобен".

Константин был привязан к ней. Она оказалась единственным надежным пристанищем в его бродячей жизни. Однажды он провел с ней зимний месяц в Ницце, в другой раз – часть весны в Париже и, наконец, дважды возобновлял с ней отношения в Москве, куда приезжал по делам.

Он хотел привести ее в ресторан, но она попросила отобедать у нее. С большим удовольствием он вновь погрузился в атмосферу образцового дома, наслаждался прекрасно сервированным и изысканным обедом, с восхищением любовался баронессой, одетой в элегантное домашнее платье с рю де ля Пэ в Париже. Она изумительно приняла Константина, баловала его, удовлетворяла его прихоти, осыпала знаками внимания – словом, как и всегда, курила фимиам его божеству. Она расспрашивала о последних новостях Лондона и Парижа: сама рассказывала о недавних скандалах в Петербурге и Москве. Где он оказался? – подумалось ему. Повсюду и нигде, и уж во всяком случае не в России. Дворецкий баронессы и тот был итальянцем, а на самой хозяйке лежал отблеск западных столиц. Почему же в момент, когда он задал себе этот вопрос, он вдруг подумал о бледненькой девушке на Садовой? Вот уж она-то точно была русской, несмотря на образование, полученное ею на европейский манер. Он постарался прогнать эти мысли.

Баронесса Кортинг, которую близкие звали Ольгой, вновь невольно напомнила ему об Арине, спросив, чем заняты его вечера, ведь его нигде не видно. Он сослался на совещания с деловыми людьми, у которых не находится времени днем. С чисто женской логикой Ольга заметила:

– Ну хорошо, тогда устройте так, чтобы у меня пить чай. Вы знаете, что для вас я всегда свободна и в тот час, который вам подходит.

Он долго оставался у этой любезной женщины, так что уже светлело, когда пустынными улицами он шел к себе в гостиницу. Нервы его успокоились, а дух пребывал в мире. „Да, здесь я нахожу мудрость и безопасность, – говорил он себе, – здесь мне предоставляется возможность „уйти с достоинством", как говорили древние римляне. Ибо, в конечном счете, я попал в зависимость от переменчивого настроения капризной барышни. У меня есть все, а я ищу чего-то нового. Абсурд! Пора кончать с приключением на Садовой. Мне предстоит поездка в Киев, она как нельзя вовремя поможет прервать бессмысленную авантюру – иначе это и не назовешь. Надо ускорить отъезд".

Такое решение не помешало ему к семи часам вечера с удивлением обнаружить, как он нервничает от мысли, что Арина может позвонить и отменить их встречу. Он был уверен, что она поступит так единственно в отместку за то, что он отказал ей в свидании накануне. Его тревога оказалась напрасной. Арина не позвонила и в половине девятого с обычной для нее точностью показалась в дверях дома на Садовой.

Он поразился хрупкости, нежности и слабости всего ее существа. Только лоб и глаза излучали силу. И вдруг он ощутил новое, еще не испытанное им чувство жалости к ней. Он видел, что она всего лишь маленькая девочка, пустившаяся в одиночку в опасное плавание по жизни. Она будет раздавлена, как песчинка, подобно многим, не уступавшим ей в силе, кто мужественно, с гордо поднятой головой, бросал вызов буре. И вот на одном из поворотов судьбы она столкнулась с каменной скалой – с ним, Константином-Михаилом. На короткое мгновение он ясно представил себе ее будущее. „Эта история плохо кончится для тебя, дитя мое, – думал он. – Что бы ты ни замышляла, ты полюбишь меня, а я в один прекрасный день уеду в Нью-Йорк или Шанхай, оставив тебя одну в этом людском море, именуемом Россией".

Его охватило невыразимое волнение. Он мысленно простил Арине ее смутное прошлое. У нее, такой молодой, тоже были идеалы, и, не достигнув их, она заставляла расплачиваться за свои заблуждения тех, кого встречала на своем пути.

Он взял девушку под руку, прижал к себе и повел в гостиницу. Весь вечер он являл собой воплощенную ласку и веселье. Настроение любовника не укрылось от Арины. Она отдалась неотразимому потоку нежности, которую источало сердце Константина. Впервые забыв, что играет роль, она бросалась к нему в объятия, прижималась, а когда они покинули постель, принялась рассказывать о безумных шалостях своего детства, в которых ничто не могло ранить душу Константина.

Но та встреча оказалась коротким интермеццо. Спустя несколько дней возобновилась скрытная, беспощадная борьба. Однажды вечером, когда Арина испытывала недомогание, она принялась рассуждать об их отношениях. Она благодарила Константина за то, что он так ясно и предусмотрительно определил их характер еще до того, как они возникли.

– Я узнаю в этом ум и опыт моего друга. Благодаря вам между нами все так ясно, нет места никакой двусмысленности. В итоге и я, и вы свободны. Мы заключили временное соглашение в поисках удовольствия. Не скрываю: вы сумели дать его мне.

– А это уже много, – прервал ее Константин. – Тебе знакомы стихи де Виньи:

 
„…Она удовольствие любит,
Но мужчина груб, берет его, не умея дать"?[2]2
  Вольный перевод. – Прим. переводчика.


[Закрыть]
 

– Я не знаю стихов, – продолжала она, – но, как говорится, знаю текст (Константин тут же горько пожалел, что стал цитировать поэта). Да и наши беседы далеко не последнее украшение нашей связи. Обычно мужчины ведут себя как болваны. Как только от них добьешься того, что требовалось, они замолкают…

Константина внутренне передернуло. Но как остановить Арину? Он пытался сменить тему, но Арина с железной логикой вернулась к тому же:

– Поскольку мы свободны, мы имеем право делать все, что нам нравится. Вы можете завести любовницу („так-так, она узнала о моей связи", – подумал Константин)… а я любовника. И это не будет изменой или обманом, ибо мы не любим друг друга и заранее предупреждены обо всем.

– Ну уж нет! Я не потерплю дележа! – воскликнул Константин, когда разговор коснулся почвы, на которой можно дать волю чувствам. – Нет, сто раз нет! Пока ты со мной, ты не можешь принадлежать никому другому. Заруби себе на носу.

– Ну а если бы я все-таки завела любовника? Вы бы не узнали об этом.

– А вот здесь ты ошибаешься. Я бы узнал, и тотчас же.

– И тогда?..

– Мое дорогое дитя, к моему величайшему сожалению, между нами все было бы кончено.

Он произнес это без гнева, но с той спокойной убежденностью, которая, казалось, подействовала на Арину.

Немного позже, как бы невзначай, она вернулась к тому, что ее занимало:

– И однако вы не любите меня.

– Это вопрос иного рода, – заметил Константин, – но пока ты принадлежишь мне, я не уступлю тебя другому.

– Вы странный человек, – сказала Арина.

– Я такой, какой есть, и тут не о чем спорить. В этом вопросе я придерживаюсь твердых взглядов. А теперь поговорим о другом.

С видимым безразличием они перешли на банальные темы. А когда она поднялась, чтобы уйти, Константин во внезапном порыве прижал Арину к стене, положил ей руки на плечи и, глядя прямо в глаза, сказал:

– Не знаю, что за партию ты разыгрываешь, моя маленькая. Если тебе угодно сражаться, будем сражаться. Но ты не возьмешь надо мною верх. Из нас двоих победителем буду я, можешь быть уверена. Хочешь, я скажу, что тебя ждет? Желаешь ты или нет, но ты полюбишь меня. Ты полюбишь своим дьявольским разумом, всем своим сердцем, которое ты от меня скрываешь, и всем своим телом, которое я знаю.

Его рука лежала на ее левом плече. Он почувствовал, как Арина сделала попытку приподняться, но едва наметившийся жест сразу же угас под его сильной рукой.

VI
НЕПРЕДВИДЕННОЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВО

С того времени Константин три-четыре раза в неделю после полудня виделся с баронессой Кортинг и каждый вечер с Ариной. Добился ли он какого-либо успеха в отношениях с молодой девушкой, – судить было трудно. Шел май месяц. Арина оставалась той же, что и всегда. Один день была весела, ребячлива, смешлива и остроумна, на другой – с неподражаемым искусством, с притворной небрежностью возвращалась к ненавистной для него теме, что, казалось, доставляло ей удовольствие.

– Ты слишком мало лжешь, – говорил, смеясь, Константин. – Ты еще не поняла, что секрет счастья – в тщательно и ревниво оберегаемых иллюзиях.

– Есть и другие способы достичь счастья, – возражала она. – Кто знает, может быть, мой способ не хуже вашего. Могу ли я жаловаться на жизнь, имея такого красивого и умного любовника?

– Арина, я не люблю, когда надо мной смеются.

– И все же, поскольку я выбрала вас среди стольких других, даже не раздумывая, значит, в вашей наружности, господин хороший, только в наружности, было нечто неотразимое. По правде говоря, студент, который сопровождал меня в театр, весьма привлекателен. А вы, следовательно, многим лучше, потому что в этот час я в ваших объятьях… Бедняга! Он упорно и почтительно ухаживал за мной целых три месяца и уже считал себя на пороге счастья. Вечер в Большом театре должен был стать решающим. Подумайте только! Он заказал автомобиль! Мы собирались ужинать в „Яре"…

Константин весь был клубок нервов. Желая наказать себя, подобно кающемуся, требующему, чтобы его бичевали еще и еще, он спросил:

– А что бы последовало за этим?

– Да то, что следует в подобных случаях, мой дорогой и превосходный друг. Мы бы поужинали с шампанским. Потом вернулись бы в автомобиле…

– А затем? – спросил холодно Константин. – У него есть квартира? Приличные гостиницы не принимают ночных гостей.

– Но есть ведь и неприличные, – ответила девушка. – Кроме того, от Петровского парка до центра Москвы двадцать минут езды. Можно поехать и по окольной дороге. Закрытый лимузин, покачивание, хмель, рука на моей талии, ищущие губы на шее… В конце концов, я не бревно, – заключила она, – вы это знаете лучше, чем кто бы то ни было…

На следующий день Константин решил ехать в Киев и предупредил днем баронессу, а вечером Арину. Та воскликнула:

– Как, вы уезжаете в день моего рождения! Это некрасиво с вашей стороны!

Впервые она проявила какое-то чувство по отношению к нему. Он обнял ее:

– Надо было предупредить меня, моя маленькая. Как я мог знать? Во всяком случае, мы поужинаем завтра вместе. Я уезжаю лишь в 11 часов и всего на неделю. Кстати, сколько тебе исполняется?

– Восемнадцать.

– Как восемнадцать! Ты намекала, что тебе по меньшей мере двадцать.

Было похоже, что она обманула его в вопросе, имевшем принципиальное значение.

– Восемнадцать лет! – повторял Константин. – Восемнадцать!.. Невозможно вообразить! Ей только восемнадцать! Значит, когда я познакомился с тобой, тебе было семнадцать! Ты должна была сказать мне, должна была сказать!

Он окончательно разволновался. Она успокаивала его:

– Что за важность – мой или ваш возраст – для наших отношений? Я никогда не спрашивала, сколько вам лет. Когда мы познакомились – благословен будет тот день, – бросила она иронически, – мне было без месяца восемнадцать. Что значит месяц?.. Не будем же мы ссориться из-за одного месяца.

Но Константин долго еще не мог успокоиться, а то, что он назвал „новым фактом", возымело скорое и неожиданное последствие как для него, так и для его любовницы.

Арина рассказывала ему о своей тетке Варваре. Она говорила о ее житейской мудрости, гармонично устроенной жизни, ее искусстве получать от любви розы, не уколовшись шипами.

– Тетя Варя рассказывала мне, – говорила Арина, – что она ни одному любовнику не дарила целой ночи. В нужный момент надо уйти самой или суметь выдворить возлюбленного. По ее мнению, спать вместе – верное средство убить любовь. Плохой сон ведет к дурному утреннему настроению. Люди некрасивы при утреннем свете. Встречаться с любовником следует только хорошо причесанной и нарядной, а одеваться и раздеваться так, чтобы ему понравиться. Быть постоянно на глазах друг у друга – это подходит только женатым. Но ведь в браке нет ни любви, ни удовольствия…

– Твоя тетушка, – прервал ее Константин, – со всем ее опытом ничего не смыслит в жизни. При всей ее видимой свободе эта женщина вполне предсказуема, и из того, что ты мне теперь рассказываешь, я невысокого о ней мнения. Для людей, любящих друг друга, моя маленькая, время, проводимое вместе, течет незаметно; они не расстаются ни днем, ни ночью, завтракают и ужинают за одним столом, засыпают и просыпаются бок о бок. Скажи мне, неужели, когда мы лежим вместе в постели и когда мы так близки, что рушатся все телесные и душевные преграды, когда тепло общего ложа проникает и обволакивает нас, когда от кончиков пальцев ног и до макушки головы ты чувствуешь мою близость, твое тело сливается с моим и кажется, что мы проживаем одну и ту же жизнь, а наши сердца бьются в унисон – так неужели ты находишь приятным отрываться от меня, подниматься и облачаться в одежды? Разве ты не чувствуешь, что с каждой принадлежностью туалета, которую ты на себя водружаешь, воздвигается стена между нами? Ты снова становишься чужой и враждебной.

Константин необычайно разгорячился и сам удивился этому. Арина насмешливо зааплодировала:

– Какое красноречие!

– Это россказни твоей тетки привели меня в ярость! – заметил Константин. – Речь не о тебе и не обо мне. Ну ее к дьяволу со всеми ее глупостями, что она вбила тебе в голову!

Константин долго ходил по комнате. Арина молчала.

Внезапно он остановился перед ней:

– Знаешь, что мы предпримем? Когда у тебя последний экзамен?

Она назвала дату на будущей неделе.

– Хорошо, – продолжал он, – к этому времени я вернусь из Киева, а ты закончишь занятия. Тебе надо отдохнуть, да и я не прочь. Я слишком много работал, к тому же Москва действует мне на нервы. Я повезу тебя в Крым, мы проведем две недели под южным солнцем, у красных скал на берегу моря, среди цветов и деревьев. Будем жить, как боги, ни о чем не думать и не спорить. Вот мое решение, не подлежащее обсуждению. Тебе остается только слушаться.

Едва кончив говорить, он был ошеломлен тем, что сказал. В какую еще авантюру пускается он, да еще в момент, когда решил порвать с любовницей? Поистине раздражение, провоцируемое в нем Ариной, заставляет его терять голову.

Между тем, спокойно и рассудительно, она стала приводить возражения. После экзаменов тетка ожидает ее возвращения, посылает по три-четыре письма в неделю, в которых заклинает не тянуть ни дня с отъездом. Отношения Варвары с красавцем доктором превращаются в драму. Присутствие Арины там необходимо. Друзья тоже предъявляют права на нее, рассчитывая на ее приезд. Есть и еще одна причина (на которую она неясно намекнула), вынуждающая ее вернуться к определенной дате.

По мере того как она говорила, Константин находил свой план все более совершенным. Он заключил беседу тем спокойным и уверенным тоном, который так безотказно действовал на Арину:

– Я хочу поехать с тобой в Крым. С этого я начал, тем же кончаю. Так тому и быть. Ты никогда не убедишь меня, что такая изобретательная девушка, как ты, не может высвободить две нужные нам недели. Возьми эту заботу на себя, я остерегаюсь что-либо советовать. Сегодня восемнадцатое. Из Киева я возвращаюсь двадцать восьмого. В тот день ты сдаешь последний экзамен, и назавтра мы сядем в скорый севастопольский. Ты снова станешь хозяйкой своей судьбы между пятнадцатым и двадцатым июня.

На этом всякие споры были прекращены, и на следующий день он стоял с Ариной, согласившейся проводить его, на перроне Киевского вокзала. Впервые после шести недель знакомства он уговорил ее принять от него подарок в честь восемнадцатилетия, и новые часы-браслет красовались на ее запястье.

– Готовь багаж к двадцать девятому, – сказал он.

– Это невозможно, уверяю вас.

Раздался удар колокола. Он обнял девушку. Ему почудилось, что она никогда прежде не прижималась к нему в таком страстном порыве, никогда не отдавалась ему так полно, как в миг этого торопливого поцелуя на перроне вокзала.

Он долго еще раздумывал об этом в поезде. „Неужели я заблуждаюсь? Неужели это только плод воображения?.. Нет, нет, вот она, правда. Это девушка, так превосходно владеющая собой, на этот раз выдала себя".

VII
КРЫМ

Константин возвращался из Киева через неделю с небольшим. Каждый день, окончив работу, он с пяти до семи часов, пока не стемнеет, просиживал на террасе Рыночного парка. Вид, который отсюда открывается, – один из самых прекрасных в мире. Внизу, влево от террасы тянулись бедные кварталы, примыкающие к порту; справа из зелени поднимались белые стены и золотые купола Печерской лавры, самой известной российской святыни. Далее медленно нес свои воды Днепр, степенный, с широкими излучинами; по реке сновали пароходы, шли караваны барж и шаланд, откуда поднимались клубы дыма и доносились свистки и вой сирен; а еще дальше уходила к горизонту ровная, как скатерть, степь, заканчивавшаяся на востоке темным пятном леса. Необъятный пейзаж, кипящий жизнью на переднем плане, а в отдалении отмеченный спокойствием бесконечного пространства; в нем нет ничего живописного, но и ничто не утомляет глаза, и сам он меняется в течение дня в зависимости от освещения, игры красок. Наступившая в мае жаркая погода делала вечерний воздух мягким, небо казалось глубоким, а цветы наполняли мирные сумерки благоуханием. Константин разглядывал светлые платья женщин, мундиры офицеров, суетящуюся на террасе толпу, потом обращал взор к равнине, которая у его ног погружалась в сон.

В этой величественной декорации московское приключение казалось лишь незначительным эпизодом, и Константина удивляло, что он вложил в него столько страсти. Он уже не понимал, почему прошлое Арины так волновало его: „Слава Богу, она не обманула меня. Ее неслыханное чистосердечие, возможно, спасло меня. Будь она так же беспринципна, как ее западные сестрички, сыграй она ловко сентиментальную комедию, в которой мы так охотно участвуем, попытайся она заставить меня поверить в свою любовь и в то, что, вопреки ее многочисленным связям, я – первый мужчина, завоевавший ее сердце, и, кто знает, не угодил бы я в ее сети? Но с ней невозможны никакие иллюзии, которые заводят нас так далеко. Я никогда еще не встречал существа, столь не подверженного эмоциям. Она позволяет разглядывать себя, как анатомическую схему. То, что женщины обычно скрывают, она выставляет напоказ. Держу пари, что по возвращении из Крыма я буду точно знать количество бывших у нее любовников. Не будем забывать, что я лишь очередной номер в ее списке и должен быть благодарен этой очаровательной девушке, что так откровенно подарила мне себя и помогла нам обоим избегнуть долгих колебаний и бесполезной лжи".

В таком настроении Константин написал Арине веселое, жизнерадостное письмо, в котором признавался, что ему трудно обходиться без их бесед, придававших столько прелести его пребыванию в Москве, и он предвкушает много радости от предстоящих недель в Крыму. Их письма разминулись в дороге. Она ни словом не упоминала о предстоящей поездке и остроумно описывала свою жизнь с влюбленным в нее дядей и теткой, которая, даже мучимая ревностью, с трудом выходила из обычного для нее состояния апатии. Письмо Арины было наполнено той легкостью и непринужденностью, которые она вносила в любое дело.

Он телеграфировал ей о своем приезде и подтвердил их отъезд на следующий день.

Арина, только что блестяще сдавшая экзамен, встретила его на вокзале и в пролетке, отвозившей их в гостиницу, нежно прижалась к нему. Она сообщила, что препятствий их совместной поездке в Крым больше нет, и поведала, как изобретательно она с помощью подруги провела отца, дядю, тетю Варю и друзей, ожидавших ее в провинции. Она только заявила, что должна быть десятого июня дома по причине чрезвычайной важности, и это не подлежит обсуждению. Итак, у нее чуть больше недели свободного времени.

На другой день севастопольский экспресс уносил их к морю.

Они в одиночестве лежали на небольшом пляже, покрытом рыжеватым песком, у самой кромки моря. С трех сторон к пляжу вплотную подступали красные, в расщелинах скалы. У их ног легкие волны разбивались с шорохом, напоминавшим звук рвущейся ткани. На ясном небе неподвижно стояли точно подвешенные к лазури, пронизанные солнцем облака. Как и обещал Константин, они жили, как боги, и, лежа обнаженными у моря под заливавшими их потоками солнечного света, блаженствуя, молча вдыхали морской воздух. Уже больше недели прожили они под Ялтой в ежеминутной интимной близости в небольшом доме – его уступил Константину знакомый художник. Белостенный домик, затерянный в скалах, стоял недалеко от дороги, которая соединяла Ялту с Алуштой. В доме было всего две комнаты. Одна – большая, выходившая на юг и смотревшая тремя окнами на море, с покрашенными известкой стенами, затянутыми восточными тканями, с диванами вдоль стен, покрытыми персидскими коврами, – служила гостиной и столовой. Другая, поменьше, окнами на запад, использовалась как спальня. Из нее открывался живописный вид на сад с кактусами, вечнозелеными растениями, цветами, скалами и соснами. Позади дома была кухня и там же – помещение для служанки, готовившей им еду, – босоногой черноволосой татарки, бесшумно скользившей по дому.

Арина, как кошечка, исследующая новое жилище, обошла выбранный Константином для их совместной жизни дом, потом исчезла на кухне, где долго разговаривала с татаркой. Константин просил ее заняться хозяйством, слегка опасаясь, однако, что она и сюда внесет свою необузданную фантазию. Он ошибался. Арина показала себя превосходной хозяйкой. Еда не только подавалась вовремя, но была отлично приготовлена и отличалась разнообразием. Арина не только не считала ниже своего достоинства давать татарке кулинарные рецепты – кухня Варвары Петровны весьма славилась, – но и следила за их исполнением. Константин был в восторге от заливной осетрины, а о кулебяке оба еще долго вспоминали. Арина всерьез относилась к своим новым обязанностям и, сидя за столом, радовалась, глядя, с каким удовольствием ел Константин.

Жизнь их не отличалась разнообразием, но была полна очарования. Они просыпались поздно в комнате, уже залитой светом. Арина хлопала в ладоши, и босоногая татарка, улыбающаяся и молчаливая, приносила на подносе шоколад, чай, сметану, свежий хлеб, масло, варенье и фрукты. Они завтракали бок о бок в постели и не спешили подниматься. К одиннадцати часам покидали спальню и шли на свой маленький пляж. Здесь они возились на солнце, играли в прятки в скалах, бросались в воду, выбегали на берег, снова купались и растягивались голыми на теплом песке, неподвижно, закрыв глаза, лежали под палящим солнцем. Казалось, по коже пробегают миллионы маленьких электрических искр и разряжаются где-то глубоко в груди. Их сознание отключилось: они были частицей земли, и бесконечная Вселенная текла по их жилам. Они становились побратимами с окружающими их скалами, песком, цветами. Соленый ветер ласкал их свежие и загоревшие тела. Они не разговаривали – едва ли они сознавали свое телесное существование.

К часу дня, когда солнце палило нещадно, они, как пьяные, возвращались в прохладную столовую и обедали. Потом наступали долгие часы отдыха. В первый день Константин расположился на диване, а Арина в кровати, но на другой день, к его удивлению, она позвала его. Читая, куря, засыпая, они лежали рядом почти обнаженные. В пять часов пили чай. Наконец приходило время одеваться. Арина, вздыхая, причесывалась и надевала тонкое, как паутинка, платье.

В сумерках они выходили из дома и гуляли по дороге, которая вела к Ялте и проходила сквозь пышные плодовые и цветочные сады, посаженные вдоль моря. Часто они доходили до города, расположенного в нескольких верстах, и с наступлением ночи ужинали на террасе гостиницы, построенной прямо над морем. Внизу качались на причале суда, а порт был освещен электрическим светом больших круглых фонарей. Благоухающий ветерок доносил отдаленные звуки музыки. Окружающие с завистью смотрели на эту пару, счастье которой казалось вызовом всему свету.

Потом они возвращались к себе. Вдоль дороги ароматные кусты были усыпаны светлячками, искорками перескакивавшими с ветки на ветку, угасавшими, чтобы снова зажечься немного дальше. Их ночная прогулка проходила словно на фоне декораций, где на каждом шагу любовь сгорала коротким и ярким пламенем. Дома их ждал самовар, а потом, сбросив одежды и прижавшись друг к другу, они беседовали до глубокой ночи.

Всегдашняя сдержанность Арины улетучивалась в атмосфере постоянной интимной близости. Она стала говорить Константину „ты" после того, как тот заметил, что при ее природной искренности обращение на „вы" режет слух. В объятиях Константина она была теперь нежной и страстной любовницей, лаская его порой до исступления. И все же Константин чувствовал, что внутренне она ничуть не изменилась, оставаясь насмешливой, в свободном полете мысли доходя до нарочитого цинизма. Одна только мысль, что между ними может возникнуть любовь, заставила бы ее засмеяться характерным детским смехом. Любовь – это голубая мечта невинных девушек. Для умудренных опытом единственно реальное – ее физическая сторона, а чувственное наслаждение не следует усложнять сентиментальщиной, способной превратить в дураков даже самых умных людей.

Итак, она была благодарна своему любовнику, так чудесно организовавшему пребывание здесь, удовлетворяющее ее чувства, не смущающее ни сердце, ни разум.

У нее хватило деликатности в первую неделю их жизни на берегу моря не заводить разговора о своих прошлых приключениях. Все, что она говорила на тему любви, сводилось к общим рассуждениям. Эта трезвая, чисто материалистическая мудрость в устах Арины так странно контрастировала с искрящейся молодой энергией ее восемнадцати лет, что Константин не переставал изумляться.

Так в блаженстве проходили дни за днями, и наконец наступило десятое июня – день, когда Арина уже должна была возвратиться домой. Однажды, впрочем, Арина намекнула на необходимость точно выполнить обязательство, но от дальнейших объяснений воздержалась. Напрасно Константин, в котором проснулось любопытство и который полагал, что все знает о своей любовнице, пытался вытянуть из нее подробности. Она говорила в неясных, нарочито двусмысленных выражениях, что речь идет о долге чести, который она должна погасить. По некоторым намекам он понял, что здесь замешаны деньги. Отвечая на его вопросы, она делалась озабоченной, раздражительной и наконец попросила Константина оставить в покое эту тягостную для нее тему. Он умолк, но чувствовал: здесь было нечто неладное, и дорого бы дал, чтобы проникнуть в тайну. Прошла еще неделя, Арина чаще поглядывала на календарь, ее настроение портилось.

Как-то за ужином на террасе ялтинской гостиницы она заговорила об их предстоящей разлуке, на этот раз окончательной.

– Ты снова станешь блуждать по свету в поисках женщин, а я будущей осенью возобновлю университетские занятия. После первого семестра думаю поехать в Европу – в Париж и Лондон.

– Тогда мы сможем встретиться! – воскликнул обрадованный Константин. – Увидишь, какую сладкую жизнь я тебе устрою.

– Я больше никогда не увижу тебя, – сказала она, не повышая голоса. – К чему? Подогретое блюдо многого не стоит. Мы хорошо пожили вместе; остановимся на этом. И к тому же, – добавила она с очаровательной улыбкой, – мне повезло: я не влюбилась в тебя, хотя риск был немалый. Ты опасный человек. Но я сумела отвести угрозу. Да разве хотел бы ты, чтобы я тебя любила и страдала в разлуке с тобой?

– Да, – просто сказал Константин, – я хочу того и другого.

– Ну что ж, а вот я не хочу. У меня молодость впереди. Ее надо оберегать. Ты ведь не думаешь, что я пожертвую ею ради тебя? Ты скоро забудешь меня. В длинном списке твоих жертв маленькая девочка, как ты меня называешь, много не значит. Слава Богу, между нами все пошло так, как было установлено. Не начнем же мы снова пытаться делать то, к чему ни у одного из нас не лежит душа? Согласись, я не гожусь на роль заплаканной любовницы. Разве это по мне? Через несколько дней мы простимся…

Константин с раздражением наблюдал за Ариной. Она явно была в хорошем настроении, и ее безразличная интонация глубоко ранила его.

Они долго продолжали мучить друг друга, с невозмутимой улыбкой выискивая слабое место противника, чтобы поглубже и побольнее его ранить. С завистью глядевшие на них посетители ресторана могли вообразить, что те обмениваются тысячью нежностей, как обычно поступают влюбленные. Наконец Константин подвел итог:

– Мы близки друг другу, но в то же время нас разделяет бездонная пропасть. Я не способен преодолевать ее… Уйдем отсюда.

На губах Арины появилась болезненная улыбка. Они поднялись и пешком пошли домой. Лунная дорожка прорезала море, омывавшее спящие сады Ялты. Арина молчала, Константин не замечал очарования ночи.

Они улеглись, не разговаривая. Вдруг, уже засыпая, Арина прижалась к любовнику, притянула его голову к себе и покрыла его поцелуями.

– Прости меня, – прошептала она ему на ухо, – я злая, но больше не буду такой.

И Константин различил тот жалкий детский голосок, который слышал лишь однажды, когда Арина впервые отдалась ему.