Текст книги "69 +/– 1 = Ad hoc. Второе издание"

8 января

– Это еще что, у нас была соседка по даче, и она была этой… ну, этой…

Возбужденный женский шепот раздавался с кресла позади Горгоноя. Похоже было, что говорившую давно не трахали.

Вот-вот должен был начаться моноспектакль Константина Райкина «Своим голосом». Акемгоним закрыл Esquire и прислушался.

– Прямо этой? – спросил другой женский голос, еще более возбужденный.

– Короче, у нас был сосед по даче, полковник… У него была молодая жена, немка. Она хорошо говорила по-русски, в ГДР родилась. У нее еще имя было такое странное… Не Рая, а как-то наоборот…

– Какая же Рая, если немка?

– Так я и говорю, другое имя… У них был друг из Дании…

Горгоной убрал журнал в рюкзак.

– И она прямо занималась этим? – спросил второй голос.

Видимо, и эту женщину миновали половые контакты.

– Занималась, когда муж уезжал. И однажды…

Голос стал еще тише. Акемгоним почти физически ощутил, какое мощное слюноотделение было у говорившей.

– …муж уехал, она принялась за свое, и у нее случилось это… защемление!

– О господи! – сказал второй голос. Горгоной чуть было не присоединился к этому восклицанию.

– У нее защемило?!

– Защемило! Представляешь?

– И что она сделала?

– Они вызвали скорую…

– Кто «они»?

«Молодая жена и уроженец Дании», – хотел сказать Акемгоним.

– Она и ее мама.

– Она при маме занималась этим?!

– Нет, мама как раз недавно переехала из Германии и жила через несколько домов…

На сцену выбежал Константин Райкин. Как всегда, он был хорош. Горгоной порой читал женщинам стихи, но Константин Аркадьевич делал это лучше. Акемгоним ходил на этот спектакль один.

После спектакля Горгоной рассмотрел женщин, беседовавших о защемлении. Им было под тридцать. Обе чуть преступили тонкую грань между возбуждавшей сочностью и необходимостью лишиться десятка килограммов. Маникюр одной из них включал десять цветов.

– Барышни! – сказал Акемгоним, пристраиваясь за ними. – У меня есть друг из Копенгагена. В данный момент он как раз зажигает свечи и готовит ужин. Его лоб украшает бриллиантовая повязка. Давайте поедем ко мне? Поужинаем вчетвером. Ручаюсь, я смогу вас удивить. Давным-давно на Капри я прочел все сочинения Элефантиды. Я до сих пор знаю их наизусть.

С Элефантидой Акемгоним махнул: жирдяйки поняли лишь фразу о групповухе. Не успели они возмутиться, как iPhone Горгоноя завибрировал. Звонил университетский друг Акемгонима Павел.

– Ты в Москве? – спросил он. – Есть клиент для тебя, приезжай.

Горгоной и Павел одновременно были абитуриентами юридического факультета Университета. Сначала они провалились. Оба заново готовились ко второму поступлению. На решающем экзамене Акемгоним и Павел были соседями. Каждый ужаснулся билету, что достался второму. Оба получили высший балл. Спустя три дня они встретились на зачислении.

Через месяц Горгоной и Павел столкнулись на университетской диспансеризации. На обход врачей у студентов было два месяца.

Распределили их в одну группу. Групп было шестнадцать.

В студенческие годы Акемгоним и Павел были неразлучны. На пару они выдержали больше ста экзаменов и зачетов. Первокурсниками они работали у коллекторов. Через три года они были собственниками агентства по выбиванию долгов из неплативших уродов. Став адвокатом, Горгоной отдал долю Павлу.

Параллельно с взысканием задолженности они играли рок на гитарах. Сперва группа называлась «Павлины и карлики». Вскоре они заделались «Пятничными судорогами», и этот бренд уже не менялся. За барабанной установкой часто сидел Яша, некогда должник их агентства. В начале знакомства Горгоной и Павел отобрали у Яши барабаны. Петь все трое не умели. Обычно «Судороги» пели хором.

Павел отлично разбирался в технике. Помимо автомобиля он водил скутер и мотоцикл.

Павел был мультиинструменталист. Он музицировал на электрогитаре, скрипке и бас-гитаре. Павел мог сыграть и на ударных, если Яшу заточала дома жена. Тогда бас-гитару щипал кто-то еще. Часто это делал брат Павла Коля. Коля был знатный торчок, настоящая рок-звезда. Судороги у Коли были ежедневные, а не только пятничные.

Павел великолепно устраивал отстрел бомжей. Пока Коля не сторчался окончательно, бомжей гасили втроем. Два-три раза Акемгоним и Павел охотились вдвоем, но это было так себе удовольствие. Коля мочил бомжей весело, но и с достоинством. Любую трудную мишень он провожал в ад без страха и упрека. Жак-Клод Ван Дамм и тот не стал бы помехой этому колиному хобби.

Когда Акемгоним заимел партнерскую должность, гасить бомжей ему стало неприлично. Арест партнера за истребление людских отбросов нанес бы ущерб репутации Фирмы. Одновременно Павел женился и больше не мог часто видеться с Горгоноем. Уже пару лет они не стреляли.

Еще Павел увлекался горным туризмом, сноубордом, лыжами и дельтапланеризмом. Павел знал толк и в литературе. Он был надежный человек. Он был крут.

– Навестим Павла, – сказал Горгоной Кириллу, усаживаясь в Mercedes.

Кирилл был водитель Акемгонима. Он, наконец, вернулся с каникул.

В iPhone Горгоной увидел сообщение Инны: «Акемгоним Валентинович, позвоните мне, пожалуйста. Я соскучилась».

Павел заседал в безлюдном кабаке. Еще Акемгоним обнаружил в зале Колю и невысокую жирноватую рыжулю лет тридцати. Рыжуля была одета в короткую черную юбку и прозрачную голубую сорочку. Она прислуживала.

– Горгогно-о-ой, – сказал Коля.

– Я угощаю, – сказал Акемгоним.

– Водочки, – сказал Коля рыжуле.

– Он верит, что у него девять жизней, – сказал Горгоной.

– Его зачали на спор, – сказал Павел.

– Этим скучным простой воды без газа. И плюньте туда, – сказал Коля.

– Хи-хи, – сказала рыжуля каждому из них. Вероятно, она любила тройное проникновение.

– А что-нибудь покушать? – спросила официантка прокуренным голосом.

Акемгоним побоялся отравиться и заказал «четыре сыра» на троих. Коля отлучился в уборную слопать пару «ешек». Павел отдал Горгоною флешку и сказал:

– Тут сканы документов. Кредиторы дербанят завод. Менеджменту не нужны проблемы. Посмотри, авось возьмешься. Менеджеры бывшие военные. Простоватые, но в общем нормальные. С понятиями.

– Рома Кашин женился, слышал?

– Ты был на свадьбе?

– Заехал ненадолго. Раньше он пускал слюни на девушку брата. Я ему говорил, чтобы уводил. Баба и сама заглядывалась на Рому. Она была так себе, кстати.

– Всё равно надо было уводить.

– Конечно. Химия не так часто случается. Но он мял сиську. В итоге брательник ее кинул, но поезд ушел. Женился Рома на другой.

– А что Максим?

– Так и завис в Лондоне. Получил там худо-бедно образование. На папины деньги, естественно. И сношает вола.

Вернулся Коля, присел, махнул горькой, достал из сумки разорванный том. Это оказалась «Девушка с татуировкой дракона». Акемгоним взглянул на Павла.

– С ним такое бывает, – сказал тот.

– Зашибись книга, ништяк, – сказал Коля.

– Ты читал? – спросил Горгоной у Павла.

– Первую часть еще можно почитать. По ней сняли два неплохих фильма, а автор умер и новинками нас не порадует. Вторая значительно хуже.

– А третья?

– До третьей искренне твой не добрался. Вряд ли чтение книги доставит тебе большое удовольствие после просмотра фильма.

– На фильме мне посчастливилось уснуть. Помню, там интересный Дэниэл Крэйг.

– Я недавно уснул за просмотром «Американского психопата».

Рыжуля принесла «четыре сыра». Акемгоним спросил у нее дорогу к мужскому туалету.

– Посетителей всё равно немного, – сказал Горгоной.

Рыжуля завела его в темный уголок и открыла дверь сортира. Раковина там была слабенькая, не чета «Аллену». У двери Акемгоним заметил кособокий стул.

Горгоной толкнул рыжулю в сортир и закрыл дверь. Он поставил стул напротив довольно большого зеркала. Акемгоним припомнил секс-сцену в туалете из фильма «Рестлер». Он достал пятитысячную банкноту и засунул в карман юбки рыжули.

– Трахни меня, – произнес Горгоной, усаживаясь на стул.

Озорно улыбаясь, рыжуля спустила джинсы и трусы Акемгонима. Зубы официантки были чересчур кривые, и Горгоной содрогнулся, дав ей в рот.

Минет был так себе. Закончив сосать, рыжуля взяла у Акемгонима Durex. Женщина облачила член Горгоноя в резину и сняла юбку, показав толстые ляжки. Рыжуля сдвинула трусы набок – этот прием часто использовали женщины бальзаковского возраста. Она направила Акемгонима внутрь себя и расстегнула блузку.

Рыжуля нежно прижимала его голову к своему отвисшему бюсту. Пожалуй, у нее был ребенок. На это указывали годы, форма сосков и чрезмерно разработанная вагина. Из-за тусклого освещения Горгоной не заметил, были ли у женщины родовые шрамы.

От чрезмерных усилий толстуха начала обильно потеть. Сортир наполнился мерзким духом пота замученного курением и алкоголем тела. Акемгоним послушно зарывался лицом в грудь рыжули, нюхал и умудрялся сохранять эрекцию.

Минут восемь спустя Горгоной понял, что оргазмов не будет.

– Извини, меня ждут друзья, – сказал Акемгоним заливавшейся потом официантке. – Дай мне свой номер телефона.

Женщина сказала номер и протянула купюру.

– Ты не кончил, – сказала она.

– И ты.

Горгоной не взял купюру.

– Мне было хорошо с тобой. Меня зовут Галя.

– Акемгоним. Я позвоню.

– «Американский психопат» хороший фильм, – сказал Горгоной, вернувшись. – Но книга лучше.

– Стоит почитать? – спросил Павел.

– Стоит. Недостаток тот же, что у большинства книг Достоевского. Которого модно упоминать, говоря об авторе «Психопата». Чрезмерный объем. Как говорил Набоков, подражатели Достоевского и сейчас творят в его манере.

– Это он «Психопата» имел в виду?

– Сартра или Камю, не помню точно.

Коля поперхнулся, забулькал и едва не стравил.

– Чума, твою мать, – сказал он.

19 января

– Прекрасно выглядишь, – сказал Горгоной.

Выглядела Юля, как обычно, слишком просто. Впрочем, ей было двадцать, и оставалась надежда зацепить папика.

Год назад Юле это почти удалось. Тогда Акемгоним вел у ее группы семинары по риторике. Сдав экзамен, Юля отправила Горгоною мэйл. Она интересовалась более глубоким постижением науки красноречия.

У Юли были кривые зубы, грудь третьего размера и длинные волосы. Еще у нее имелся полунищий беспонтовый мальчик. Временами Юля уходила от него к другим полунищим беспонтовым мальчикам.

Юля безумно хотела Акемгонима. Иногда Горгоной слышал чавканье ее киски.

Вскоре Юля рассказала Акемгониму, что еженедельно обзванивала своих бывших. Мол, бывшие оставались важной частью ее жизни. По мнению Горгоноя, это свидетельствовало о крепком нездоровье. Для порядка Акемгоним отбил ее у беспонтового мальчика. Побрезговав, он так и не дал Юле. Через пару дней Горгоной бросил Юлю, и она вернулась к мальчику.

– Спасибо, – сказала Юля и кривозубо заулыбалась. Она сощурилась и закосила к переносице невыразительными бледно-зелеными глазами. Вероятно, женщина думала, что глядела на Акемгонима с поволокой.

Горгоной опустил взгляд на третий размер. В глаза ему бросился дешевый маникюр фиолетового цвета.

– Я и не думала, что ты согласишься встретиться. Ты всегда так занят…

– Удачное стечение обстоятельств, не более. Я собирался в Ермоловский на «Портрет Дориана Грея». Спектакль отменили, и как раз ты пишешь. Как я мог упустить такой случай?

– Я рада тебя видеть. Несмотря на то, что ты… Несмотря на то, как мы расстались. Точнее, попрощались… В общем, я тебе очень рада.

– Что хорошего, какие новости? Помимо ветрянки.

– Как ты понял про ветрянку?

– Оспинка рядом с твоим ухом. Раньше ее не было.

– Ты так хорошо помнишь мое лицо?

– Помню, я же тебя целовал. Рассказывай.

– Я по-прежнему учусь. По-прежнему хорошо. Ищу работу по специальности. Рассталась с Егором… Теперь встречаюсь с Игорем.

– Что за Игорь?

– Я ушла от него к Егору когда-то.

– А-а.

– Ты не одобряешь этого?

– Помилуй, красавица, мое ли это дело?

– Мне важно твое мнение. Прошло уже два месяца, но я переживаю за Егора…

– Какой смысл переживать? Трахайся с Игорем.

– Просто я думаю, не вернуться ли к Егору… Он зовет меня назад, говорит, что скучает. И я скучаю…

– Ты придаешь значение маловажным вещам. Игорь, Егор – какая разница? Они нищеброды. Я давно тебе говорю: хочешь нормально жить в Москве – ищи папика. Или надрывай задницу в офисе. А ты бегаешь меж двух лохов.

– Значит, ты меня тоже не одобряешь… Меня почти все подруги осудили. А вот мама сказала, что это к лучшему. Ей Игорь нравится больше. Как думаешь, что мне всё-таки делать?

– Жить дальше, хорошо учиться, искать мужика покруче. Пока его нет, можешь трахать любого из своих отщепенцев.

– Спасибо за совет… А что у тебя нового?

– Ариэль Шарон умер. Криштиану Роналду, наконец, получил второй «Золотой мяч»…

Юля засмеялась, тряхнув немытой головой.

– Ну правда? – сказала она. – Ты всё с Вероникой?

– Мы давно расстались. Я трахаюсь с разными женщинами. Неделю почти отсутствовал дома. Суды, переговоры и бумаги.

– Ты не скучаешь по Веронике? Я всегда очень скучаю по своим бывшим. Они у меня все такие хорошие…

– Не скучаю.

– Это очень жестоко: сказать так о женщине, с которой ты столько времени был вместе.

– Я Акемгоним Горгоной, и мне наплевать. Кстати, мы даже года не были вместе.

– Да? Мне казалось, дольше…

– Сколько можно было тянуть резину? Ей пора замуж. Шутка ли, уже тридцать пять бабе.

Акемгоним побоялся отравиться и заказал «четыре сыра». Маниакально следившая за фигурой Юля ограничилась кофе.

– И потом, у большинства людей хромает коммуникационный навык. Если мужчина трахнул женщину, это, скорее всего, значит, что им надо побыстрее расстаться. У Набокова хорошо сказано об этом. Дескать, спасибо, барышня, мелькнули ваши ноги, а теперь чао-бамбино.

– Мне кажется, из тебя получился бы хороший писатель.

– Я слишком люблю деньги.

– У тебя оригинальный взгляд на жизнь. Ты хорошо образован, эрудирован и интересно судишь о людях.

– Хватит подлизываться.

– Неужели у тебя совсем нет желания написать книгу? Ты мог бы описать свою жизнь.

– Кому, на хрен, интересна моя жизнь? Я работаю по тринадцать часов в сутки.

– Но, кажется, остальные одиннадцать ты проводишь со вкусом.

Юля попробовала чарующе взглянуть на Горгоноя.

– Большую часть из них я сплю.

– Находишь же ты время сидеть с хорошенькими девушками в кафе!

Смеясь, Юля запрокинула голову назад, открыв пока еще молодую шею. Этот типаж рано портился. Юле оставалось ходить без морщин на шее всего пару-тройку лет.

– Сегодня воскресенье. Человеку велено отдыхать, и для этого создана женщина.

– Ты и диссертацию не пишешь? На какую она тему? Я забыла…

– «Мужское право на „лево“ и способы его юрисдикционной защиты».

– Хватит прикалываться!

– Что-то там про юриспруденцию.

– Нет, диссертация это скучно. Напиши книгу про свои воскресенья.

– Я слишком люблю книги, чтобы писать их.

– Знакомая фраза… Откуда она?

– «Портрет Дориана Грея». Я готовился к отмененному спектаклю.

– Что-то не помню там такого…

– Генри произносит ее в начале книги. А затем говорит, что хорошо бы написать волшебный роман типа персидского ковра.

– Вот и напиши такой роман!

– Осталось разобраться, когда его писать. По воскресеньям разве что. Опять же, убиться какое интересное чтиво. О юристе, который шесть дней вкалывал по тринадцать часов. А по воскресеньям сочинял роман.

– Надо один год гулять по воскресеньям, а в следующем году записать, что ты натворил в прошлогодние воскресенья.

– Можно в 2014-м я буду гулять?

– Уверена, это будет клевая книга!

– Боюсь, эта книга создаст неправильное представление о юристах. Мол, юристы только и делают, что болтают в кафе с хорошенькими женщинами.

– Но ты же с хорошенькими женщинами не только болтаешь!

– Иногда я трахаю хорошеньких женщин в более-менее подходящих местах.

– И когда ты в последний раз трахал хорошенькую женщину?

Юля была малопродуктивна. Такие любили говорить о сексе больше, чем заниматься им.

– Позавчера вечером, Инну, мою бывшую студентку. Я учил ее на семестр позже, чем тебя.

– Ты грязный негодяй!

Тонкие губы Юли расползлись в похотливой улыбке.

– Ага, – сказал Горгоной.

– Растлитель!

Юля прищурилась и закосила глазами. Акемгоним подмигнул жутко накрашенным малолеткам лет восемнадцати за столиком рядом.

– Она влюблена в тебя?

– Вряд ли она усыплет мой труп розами. Но она бегает за мной, как ужаленная. А я просто трахнул ее в канун Нового года.

– Точнее, новогодним утром, – произнес Горгоной, вспомнив отвисшие сиськи Аллы.

– Или новогодним днем, – сказал он, будто вживую увидев, как Яна лизала перила. – Короче, 1 января это было.

– Это же целое событие в ее жизни! Говорят, как встретишь Новый год, так его и проведешь. Эта история с Инной станет украшением твоей книги. Так она твоя девушка, что ли?

– Она просто бегает за мной.

– И есть у нее шансы?

– Что я ее снова трахну? Есть.

– Опиши в романе свою жизнь, хотя бы на выходных!

– Тогда он получится неполиткорректным. И неприличным.

– Гадким и мерзким.

– Шовинистическим и сексистским.

– Наверняка он многим понравится.

– Сомневаюсь, что кто-то начал бы думать обо мне лучше после этого романа.

– Я буду этим кем-то.

– Это бодрит, принцесса.

– А как ты назовешь роман?

– Я бы назвал его «В поисках Гоморры».

– Почему именно так?

– Вариант не хуже других. Все мы знаем, что такое содомский грех. Содом погиб, ибо горожане чпокались в задницу. Но мало кому известно, за что была уничтожена Гоморра. За дьявольское честолюбие, убийства, травлю людей псами, сатанизм, нечестную игру в кости, братоубийство?

– И твой роман будет…

– О чувственной стороне жизни. О поисках изощренных форм греха. Нечто вроде книги, подаренной лордом Генри Дориану. Грязная книжка.

– Чёрт, Акемгоним, как круто! Ты обязан ее написать!

– Что я получу взамен?

– А что бы ты хотел?

– Минет.

– Ну-у-у…

– Минет авансом. Сейчас.

– Прямо сейчас? – спросила Юля дрогнувшим голосом.

– Пойдем в туалет, и дело с концом.

– С концом.

Женщина липко засмеялась и сглотнула.

– С концом, да. Решай: сделаешь минет, и я буду писать книгу. Ее судьба в твоих руках. И губах.

– Но Игорь…

– Я же не трахаться предлагаю.

– Всё равно, Игорю это было бы неприятно…

– А где твой Игорь? Ты сидишь передо мной в этой короткой юбочке. Я то и дело гляжу под стол. Пускаю слюни. Ножки у тебя супер. Мой член уже размером с Флориду. А Игоря почему-то нет.

– Пойдем, – сказала Юля и мокро взяла Горгоноя за руку.

Они прошли через зал и свернули в небольшой коридор. Акемгоним пропустил Юлю в мужской туалет – отдельную комнатку, где стоял запах хлорки.

– Вымой руки, – сказал Горгоной.

Юля послушалась. Акемгоним помог женщине расстегнуть его джинсы.

– Ты очень хочешь прочитать этот роман, да? – спросил Горгоной.

Женщина встала на колени. Акемгоним спустил трусы и поднес немного эрегированный член к ее рту.

– Так, – сказала Юля.

– Почему люди не умнеют, а? – сказал Горгоной. – Я же уже прокатил тебя однажды. Неужели ты думаешь, что я изменился?

Акемгоним натянул трусы, джинсы и поднял Юлю с колен.

– Твоя цена за роман недорога, – сказал он. – Писать мне лень. Лучше поехали на «мерсе» кататься. Заодно отвезу тебя домой. Если ты очень хочешь занять рот, съедим по мороженому.

24 января

 
«Заметка о фильме «Антихрист»
 

«Что касается злости женщин, то в Книге сына Сирахова (Сир. 25) говорится: «Нет ничего хуже злобы женщины. Соглашусь лучше жить со львом и драконом, нежели жить со злой женой». В дополнение к этому там же говорится: «Всякая злость мала по сравнению со злостью женщины».

Поэтому-то Иоанн Златоуст в поучении на Евангелие от Матфея (Мат. 10) увещевает: «Жениться не подобает. Разве женщина что-либо иное, как враг дружбы, неизбежное наказание, необходимое зло, естественное искушение, вожделенное несчастье, домашняя опасность, приятная поруха, изъян природы, подмалеванный красивой краской?»

Я. Шпренгер, Г. Крамер «Молот ведьм». Часть первая, вопрос шестой («О ведьмах, предающихся демонам»).

Чем умнее считает себя женщина, тем труднее ей испытать оргазм. Чем умнее мужчина, тем сложнее ему стать женщине подружкой. Вашей женщине будет с вами чуть легче, если вы иногда будете ей подружкой. Если вы думаете, что я пишу ересь, значит, вы по моим меркам глупый. Умный мужчина знает, что бывают ситуации, когда надо поглупеть.

Умных женщин не бывает вовсе. Все претензии адресуйте Господу Богу, природе, ктулху или во что вы там верите.

«Антихрист» это фильм о многом. О том, что Адам и Ева были счастливы в Эдеме, потому что у них там не было детей. О том, что современные супруги изгоняются из подчас с трудом выстроенного рая после рождения ребенка. О том, что с его рождением можно забыть о беззаботном сексе. Иногда говорят, что в этом случае следует забыть о половой жизни вообще – нет, ей вполне можно заниматься, но либо на стороне, либо всегда беспокоясь, чтобы кое-кто не выпал из окна.

Это лента о том, что женщины горазды говорить, будто мужчины всегда далеки от них и их детей, а еще будто они почти никогда не интересуют мужчин. О том, что женщина обычно сильнее переживает смерть своего ребенка, чем мужчина. Мужчина всегда может прикрыться словами набоковского героя о том, что усопший малыш не будет курить, хамить, прыщаветь и заглядывать за женские декольте. Попутно он будет рассуждать о том, что скорбь это не болезнь, а здоровая реакция, которую нельзя излечить, да и не нужно.

Это кино о том, что в случае, когда женщина говорит вам, что едет писать диссертацию в глушь, и просит не мешать, надо мыслить женскими категориями и через пару дней отправиться мешать».

В кабинет Акемгонима заглянула секретарша Полина. Лицо женщины было наштукатурено. Очевидно, ее ждало приключение с каким-нибудь лохом.

– Акемгоним Валентинович, вам письмо, – сказала Полина, вручила Горгоною розовый конверт и удалилась. Для толстой женщины у нее была слишком маленькая грудь.

В конверте лежало письмо от Инны. Сильнее Инны Акемгониму осточертели только новости про застопорившееся расследование дела «Гниющей базилики».

«Ей хочется именно этого, а не закончить диссертацию; в противном случае бегите от нее, не оглядываясь: с ней что-то не так в степени, которая не позволяет надеяться на приведение ее в адекватное состояние. Если вы не приедете, она в лучшем случае подумает о походе налево. В случае средней паршивости она найдет себе любовника. В худшем случае ваша суженая займется самокопанием, найдет в себе кучу недостатков, каковые спроецирует на весь женский род, свихнется, будет слышать крики своего ребенка, когда он мирно играет рядом, и, наконец, объявит природу церковью Сатаны. Потом она не остановит ребенка, когда вы будете уестествлять ее, а наследничек полезет в окно. Вследствие этого она будет долго метаться, загонять себя депрессивными мыслями и отравит вашу совместную жизнь. Удовлетворение и забытье ей будет приносить только секс, но он же будет постоянно давить на ее чувство вины, ибо из-за чрезмерного увлечения им погиб ее ребенок. В конце концов, она не просто тронется, но соскочит с ума кверху пятками и даже отрежет себе клитор – видимо, чтобы избавиться от плотских искушений и наслаждений. После этого вы ее задушите: кому же нужна женщина без клитора?

Отдадим должное выдержке героя фильма – например, Отелло задушил бы свою супругу гораздо раньше, потому что любой нормальный мужчина склонен ревновать любимую женщину к ребенку (пусть даже любимому). Вы скажете, что он уже не любит свою супругу? Уверяю, вы ошибаетесь. Если мужчина не бросает женщину, больную и подавленную, пытается вылечить и всячески поддерживает (хоть и с изрядной долей самолюбования), он ее любит. Просто мужчины в таких случаях называют любовь чувством долга.

«Антихрист» напоминает о старой, как мир, истине, согласно которой женщины любое расставание по инициативе мужчины склонны с чувством собственного достоинства передавать словами «Ты меня бросил». Даже если жена была неверна, если она алкоголик, не впускает мужа в дом или еще что – он ее именно бросил, раз сам ушел. Все же женские истерики, подлости, предательства и прочие дурные поступки можно объяснить, выражаясь словами героини фильма, природой всех сестер, то есть постменструальным синдромом или климаксом.

Ларс Фон Триер рассказал мрачную историю о том, что женщина почти всегда стремится приковать к себе мужчину. Иногда красотой, порой совместным бытом, зачастую иллюзией собственной беззащитности и слабости, еще чаще детьми. Когда всё перечисленное не удается реализовать в должной мере или оно рушится, она, чёрт возьми, всё с той же целью просверлит вам ногу и вставит в нее стержень с точильным кругом на конце. Когда же вы дадите-таки деру (в ее понимании совершенно внезапно), она будет кричать вам вслед, что вы подонок и бросили ее; а если вы не потрудитесь убежать далеко, она будет искать вас с лопатой наперевес».

– Акемгоним Валентинович, – сказала трубка голосом hr-менеджера, – к вам девочки пришли на собеседование.

Недавно ассистентка Горгоноя Карина попросилась в двухнедельный отпуск. Акемгоним ежегодно был в отпуске полторы недели. Более длинный отдых Горгоной считал излишеством. Акемгоним отказал, тогда Карина заявила, что должна повезти сестру на море. Теперь Горгоной искал новую помощницу.

У первой кандидатки был соответствующий номеру размер груди. Еще у нее были рекомендации профессоров Акемгонима и отличная зачетная книжка. Пришлось завалить ее вопросами обжалования банкротных судебных актов.

Вторая оказалась еще более тощей. Документы этой говорили, что она профессуре не сосала. Ее Акемгоним шокировал расспросами о кассационных инстанциях в гражданском процессе.

Третья была пофигуристее. В правовых материях она была абсолютный нуль. Круги вокруг ее глаз свидетельствовали о недосыпе или болезни почек.

– Вы работали где-нибудь? – спросила hr, заметившая, должно быть, падение уровня интеллекта в кабинете.

– В фирме «Мартынов и партнеры», – сказала девица.

Горгоной долгое время отмахивался, слыша эту фамилию. Он закончил юридический факультет Университета годом раньше Льва Мартынова. Однако Акемгоним знал иные сюжеты биографии Петровича, как Мартынова называли в юридической тусовке.

Мартынов чуть ли не с первого курса трудился в большой российской юридической фирме. Должность юриста Мартынов занял пятикурсником. Его однокашники из богатых семей аккурат начинали подыскивать работу. Университет Мартынов закончил в двадцать один год. В двадцать четыре Петрович стал адвокатом. Через несколько месяцев он возглавил судебную практику фирмы, где работал. Мартынов зарекомендовал себя подонком, карьеристом и выскочкой.

Отработав год в новой должности, Мартынов затребовал партнерский статус. Как впоследствии рассказывал Петрович, статус ему обещали, но через год. Гарантий партнерства не было, и Мартынов ощутил вызов. Он захотел реализовать себя не только как юрист.

За рамками юриспруденции Мартынов выглядел пустышкой. Человеком он прослыл скучным и занятым лишь карьерой. Петрович дневал и ночевал в офисе. Он не женился. Женщин Мартынов не любил, просто трахал. Хобби он не имел. Свободное время Петрович коротал на унитазе, читая журналы.

Внешность Мартынова была заурядная: очкастый, лысый, длинный, смахивавший на Арсения Яценюка – кстати, тоже Петровича. Выдающимся умом Мартынов, по слухам, не блистал. Казалось, ему оставалось только продолжать работать юристом.

Однако Петрович сочинил ресторан, где можно было есть, восседая на унитазе. Эта мысль пришла ему ранним субботним утром. Дописывавший большое юридическое заключение Мартынов пошел опорожнить желудок. Сидя на унитазе, Петрович кушал доставленные в офис роллы. Идея ресторана поразила Мартынова новизной. Опроставшись, съев роллы, дописав заключение, Петрович направился искать компаньонов.

Все его друзья-товарищи струсили, не прониклись идеей. Петрович стал тратить час в день на анализ информации о ресторанных услугах Москвы. При этом он восседал на унитазе, заручаясь благосклонностью гения места.

Мартынов получил несколько консультаций экспертов. Все заверили его, что идея не стоила ломаного гроша.

Петрович отличался двумя чертами, близкими к абсолютным. Любую свою идею он полагал гениальной; реализуя ее, шел до конца.

Мартынов запустил-таки этот проект, и ресторан стал бомбой. Струсившие эксперты и друзья-товарищи зачастили пожрать-посрать. Петрович утверждал, что дело в названии: заведение именовалось «Туда-сюда».

Конечно, Мартынов лукавил. Успех ему обеспечила любовь мужчин к посиделкам на толчке. Хотя это не было заявлено изначально, ресторан вскоре стал мужским клубом.

Хорошее кондиционирование, меню освежителей воздуха делали легким изысканное сочетание почти несовместимых раньше занятий. Официанты доставляли еду через люки, исключавшие зрительный контакт с ними. Мощная шумоизоляция глушила звуки из других кабинок. Кабинки оборудовались видео-конференцсвязью, чтобы сотрапезники при желании беседовали. Гости могли воспользоваться комплиментами: слабительными либо антидиарейными препаратами – фармацевтическими и бытовой рецептуры.

Петрович разбогател, стал частью медийного истеблишмента. В глазах общественности это не добавило ему ума и светского лоска. Мартынова окончательно стали почитать беспардонным типом и нуворишем. Партнером его не сделали. Напротив, старшие коллеги выгнали Мартынова из фирмы, посчитав чересчур одиозным.

Зато интервью Петровича опубликовал «Сноб». Playboy напечатал пару его рассказов. Акемгоним считал, что Esquire вскоре обрадует читателей правилами жизни Мартынова.

Петрович основал юридическую лавочку имени себя. Собственных клиентов у «Мартынова и партнеров» было немного. Преимущественно адвокаты фирмы занималась юридическим обслуживанием деятельности «Туда-сюда».

– И как вам работалось? – спросил Горгоной.

– Супер! Мечтаю еще раз так попрактиковаться. Очень сильные литигаторы!

– Если выделить главную отрасль специализации, то чем вы занимались у Мартынова?

– Если главную… Антимонопольное, международное, лесное… Еще трудовое, административное…

– Почему вы оттуда ушли? – спросила hr.

– Сейчас… – сказала женщина, наморщив лобик. – Мне еще рано так вкалывать.

– Приходилось много работать? – спросил Акемгоним.

– Очень! Днем и ночью!

– Есть мнение, что такой режим помогает достигнуть цели в консалтинге. Это хороший вариант построения карьеры, – сказал Горгоной.

– Ну а достигнуть цели анорексичным трупом очень идеально!

– Охарактеризуйте себя как человека в нескольких словах, – сказала hr.

Кандидатка опять наморщилась.

– Назовите ваши основные характеристики. Человеческие. Главные, – сказал Акемгоним.

– Главные? Лидер. Альтруист. Вегетарианка. Еще?

– Достаточно. Я позвоню, если для вас будет место, – сказал Горгоной. Он бы не возражал стать молочным родственником Петровича.

– Отстой, – сказал Акемгоним hr напоследок. – И врушка. Вегетарианка она, с такими-то буферами. Ей надо в африканские президенты баллотироваться. Там сейчас модно выбирать женщин.