Текст книги "69 +/– 1 = Ad hoc. Второе издание"

29 января

– Ума не приложу, как эта девочка вообще решилась ехать к тебе встречать Новый год, – сказала Валя и заказала какую-то премудрую ананасовую штуковину.

– Я тоже удивился, – сказал Акемгоним и заказал побольше креветок.

В «White Rabbit» Акемгоним не опасался за сохранность желудка.

– Она считает себя твоей девушкой?

Акемгоним и Валя подружились студентами. Ввиду его незавидного финансового состояния заинтересоваться Акемгонимом-студентом можно было только искренне. Валя, однако, с начала знакомства была уверена, что Акемгоним разбогатеет.

Уже тринадцать лет они порой спали вместе и делились цитатами, фантазиями, новостями. Между такими ночами Акемгоним и Валя общались редко.

Работала Валя адвокатом.

– Не хотелось бы. Она фанат «Сумерек».

– В ее возрасте это простительно.

– Я не договорил. Она говорит «Я фанатка «Сумерков».

– Помню, я в детстве фанатела от книжки про всякую нечисть. Там описывались способы, как стать оборотнем.

– Дать волку себя укусить?

– Еще можно съесть мозг убитого волка.

– Продвинутая книга! А наиболее верный способ там описывался?

– Это какой?

– Он из древних фолиантов. Нужно сделать три вещи. Осушить кубок человека-зверя, трахнуть его женщину, а затем назваться именем волколака.

– О, буквально вчера смотрела «Californication», там Хэнк говорил, что книги о вампирах это сумеречное дерьмо, и миру не нужны новые тупые сказки на эту тему.

– Какой это сезон?

– Где он преподает в универе.

– Это третий, по-моему.

– Три женщины в новогоднюю ночь, Акем… Как это ты не занялся сексом втроем?

«Втрое-е-ем! – час назад завывал у гастронома, крестясь и тыча в Акемгонима пальцем, сумасшедший бомж, эдакий обросший юродивый. – Втрое-е-ем! Се, втрое-е-ем!».

– Я недавно занималась сексом в кино, – сказала Валя и посмотрела на Акемгонима маленькими жидко-голубоватыми глазками.

– Эта забава тебе не по возрасту, красавица. Твой убежавший супруг не одобрил бы этого.

Четыре года назад Валя, повинуясь традиционной блажи дочерей Евы, окольцевала лоха. Лохом стал ее и Акемгонима однокурсник Денис Башмаков. Развелись они спустя десять месяцев. Пока Валя была замужем, Акемгоним ее не хендожил. Тогда у Акемгонима появилось новое хобби. Он находил и трахал баб убившихся паркурщиков. Было весело топтать цыпочек, мужики которых зажмурились, делая сальто на подоконнике.

На следующий день после развода Вали Акемгоним отодрал ее. «Что ж, восставим семя нашему молочному брату Денису», – приговаривал он.

Причиной развода стало неожиданное желание Башмакова отправиться в Лос-Анджелес. Там жил его друг, который пытался снять фильм. Валя отказалась переезжать. Денис бросил практику в крупной юридической фирме, развелся и уехал. Сняв две галимые короткометражки, он выдавал их за полнометражный фильм.

Когда Валя плакала из-за развода, Акемгоним утешал ее. «Не реви, принцесса, – говорил он. – Что уж теперь. Разве это муж? Так, опера, анекдот. Тебе повезло, что вы не родили детей. Я бы тебе не помогал. Мы даже сексом не занимались бы. У рожавших баб огромные вагины, просто колодцы, хватит их с меня. Подумай-ка вот о чём. Порой случается беда. Тогда мы говорим: „Ах, вот бы откупиться“. Но если ты в падающем самолете, откупиться затруднительно. Да что там, просто невозможно откупиться. Как и от уже падающей на тебя гигантской сосульки. И от заваливающегося на тебя строительного крана. Но жизнь всё уравновешивает, красавица. И когда пришло горе, оставившее тебя живой, вообрази, что это дань смертельной беде. Дань смертельной беде, которая прошла мимо. Это падающий самолет забрал твоего идиота-мужа. Это сосулька его украла, и она тебя не прибьет. Это строительный кран утащил твоего Дениса. А ты жива. И все бабы тебе завидуют. Ведь тебя хендожу я».

– Ты ведь тоже трахался в кино?

– Я не фанат подобных мест для секса. Так, было пару раз. Кто же счастливец?

– Илья. Ты его не знаешь. Он из КВН.

– Да, не увлекаюсь. Как впечатления?

– Так себе, но для галочки стоило попробовать.

– Потрахаться в кино? Или потрахаться с кавээнщиком?

– И то, и другое, – произнесла Валя, смеясь. Между ее кривых зубов торчали волокна ананасов. Беспокоясь о своей дееспособности, Акемгоним предложил женщине зубочистку.

– И что кавээнщик? Ты с ним?

– Я свободна. А ты всё-таки с этой своей Инной или…?

Валя зыркнула на Акемгонима и расстегнула третью пуговицу блузки. Из блузки смотрела закованная пуш-апом выученная Акемгонимом наизусть грудь. Она была второго размера. Акемгоним любил эти сиськи.

– У меня переговоры завтра в девять, – сказал он. – И я поеду на метро.

– Я согласна. Еще подруги звали меня на открытие Олимпиады, а я решила не ехать.

– Что ж так?

– Если бы я поехала, ты сказал бы, что я дура.

– В твои годы надо меньше общаться с женщинами. Общаться надо с папиками, думающими, что ты молодая и красивая. Меня, кстати, тоже звали на Олимпиаду. Тоже подруги. С тем же результатом.

– Насколько понимаю, на лыжах ты и в этом году не поехал кататься? Хотя тебя наверняка звали подруги?

– Совершенно верно.

– И у тебя так и не появилось желание самому водить машину?

– Ни малейшего.

– Ты очень ограниченный человек.

– Да, я умею лишь пару вещей. Чесать языком, трахаться и судиться. Ну и кунилингус еще. Хотя это тоже с языком. И люблю я только несколько вещей. Фильмы, театр, сиськи, книги и деньги. Последние – больше всего. Я всегда любил только это. Эти вещи я обожаю. Плевать мне на всё другое. Вообще, чем меньше дел, тем лучше они удаются. Подсознательно женщины это чувствуют. Поэтому когда я говорю, что хорошо трахаюсь, это непреложная истина. Потому что…

– …я великий Акемгоним, и мне наплевать?

– Я не об этом. Я…

– …пуп вселенной, источник вечного разума, светоч и пророк, эманация Бога на земле…

– Ты знаешь слово «эманация», принцесса?

– …герой-любовник, наследник Дона Жуана и Спинозы одновременно…

– Какие параллели… Дьявол, а не женщина!

– …самый завидный жених во всей столице…

– Ты нынче просто сатана в раю.

Акемгоним размашистым жестом обвел зал, напоследок перевернув свою чашку горячего шоколада.

– Сатана в хлеву, – произнесла Валя, рассматривая залитую скатерть. – Ты очень забавный, Акем. Наверное, поэтому я так люблю тебя.

– Я недавно собеседовал бывшую помощницу Мартынова.

– Как она тебе?

– Лыка не вяжет. Зато говорила так напыщенно, будто она, как минимум, Жанна д'Арк или Ванга. Но красотка.

– Ты знаком с Мартыновым?

– Нет, а ты?

– Знакома.

– И как он?

– Красноречив, но мелковат.

– Мелковат?

– В нём как будто нет породы. Он даже роста высокого, а кажется каким-то мелким.

– Критерии женской породы я еще знаю. Это, скажем, умение организма полнеть в нужных местах. У породистой женщины долго не отвисает грудь. На породу женщины указывают ровные и белые зубы. Породистая баба не может похвастать гребаными усами. Но вот мужская порода определяется совсем уж интуитивно.

– Естественно, ее же определяют женщины. Мы почти всё делаем интуитивно. Ты-то вот ни одного мужчину не признаешь породистым, кроме себя. Ты презираешь всех мужчин. Ну, кроме двух-трех, от которых зависит твоя дальнейшая карьера. И то они настолько старше, что вы попросту не можете конкурировать.

Женщина послала Акемгониму воздушный чмок. Он еще сильнее захотел Валю.

– За Мартыновым бегает Нина Кастальская, – сказала она.

Нина была первой шалавой курса Акемгонима и Вали. Учась на факультете, она была любовницей какого-то папика средней руки. Впоследствии увлечение силиконом и раскованность помогли ей оказаться эскортницей действительно значимых людей.

Акемгоним попользовал Нину, когда ей было лет двадцать. Уже тогда он мог болтовней развести на секс хоть Джоконду. На фоне папиков Кастальской Акемгоним выглядел церковной мышью.

– Разве она не замужем?

– Второй муж выставил ее на мороз.

– И она хочет подзаработать на очередной размер сисек у Мартынова?

– Кстати! Вроде на следующей неделе Нина с друзьями устраивает вечеринку в «Очке Мефистофеля». Меня позвали, хочешь, возьму тебя с собой? Мартынов тоже должен быть, Нина наверняка попробует его притащить.

– Нет уж, спасибо. Конечно, парень self-mademan, и всё такое. Я это до некоторой степени уважаю. Но посещать шабаш в честь хозяина самого дорогого уличного туалета города это моветон.

– Мне кажется, ты ему немного завидуешь. Не как юристу, конечно, тут тебя трудно переплюнуть. Но он реализовался в других сферах, помимо профессии. Поэтому его не любят остальные юристы, пусть даже и успешные.

– Это яркая иллюстрация фразы Стивена Кинга о том, что жизнь может развернуться на пятачке.

– Акем, надо расширить список цитируемых авторов. Ты всех уже достал своими Набоковым и Кингом. Почитай еще кого-нибудь.

– Ты несправедлива, красавица. Весь прошлый год я сражал женщин Бродским. Правда, большинство респонденток не знали, кто это. Я выучил его стихотворение, такое огромное, что хватило надолго. На каждом свидании вкорячивал пару рифм оттуда. Почти как Достоевский совал Христа где уместно и не очень. Так писал о Достоевском Набоков. Да послужит мне извинением то, что в этом случае он лишь цитировал Бунина.

– Что за стихотворение?

– «Большая элегия Джону Донну». Здоровенное описание всех сущностей мира, что уснули, кроме продолживших бодрствовать.

– Спать пора, уснул бычок, лег в кроватку на бочок. Поехали к тебе, Акем, я тебя трахну.

– На таблетках?

– Да, но у меня были незащищенные акты в этом году, и я еще не проверялась.

– Грязная девчонка. Спонсором этой ночи будет Durex.

3 февраля

– Прекрасно выглядите, – сказал Горгоной.

Его кресло было у окна. По левую руку от него сидела голубоглазая длинноволосая крашеная блондинка. Ей было лет двадцать восемь. Серый брючный костюм облегал точеную фигуру женщины. Грудь номер два изнывала от пуш-апа. Неплохие физические данные перехеривало отсутствие макияжа.

Блондинка оглядела Горгоноя. Он был в старых протертых джинсах и заношенном кардигане. Пальто Hugo Boss и костюм Armani висели за его сиденьем. Rolex были скрыты рукавом кардигана, плеер выглядел невзрачно.

– Спасибо, – сказала женщина без тени улыбки.

Горгоной зыркнул на ее сиськи и раскрыл Playboy.

– Надолго едете? – спросил он.

Женщина заткнула уши беспонтовыми розовыми наушниками. «Ласточка» тронулась, и Горгоной стал рассматривать фотографии playmate номера под осуждавшим взглядом блондинки.

Наконец, та достала косметичку и занялась своим голым лицом. Закончив раскрашиваться, женщина принялась смотреть фильм «Вики, Кристина, Барселона» на iPad.

– Так себе кино, – произнес Горгоной, бесшумно испортив воздух.

– Что? – спросила женщина, доставая наушник из уха.

– Так себе кино, говорю. У него есть фильмы и получше.

– Знаете, я вам не указываю, какие фильмы смотреть или какие журналы читать. Альмодовар не снимает плохих фильмов.

– Режиссер этого фильма Вуди Аллен, красавица. За долгую карьеру он снял несколько плохих фильмов. Этот фильм относится к таким, на мой вкус.

Блондинка открыла и закрыла пасть. Пасть у нее была рабочая.

Горгоноя разбудил звонок iPhone.

– Да, алло, – сказал он.

– Доброе утро, господин Горгогной! Вас беспокоят из службы такси, – сказал писклявый женский голос.

Горгоной взглянул на часы: ехать оставалось полчаса.

– Горгоной, – сказал он. – Моя фамилия Горгоной.

Любительница Альмодовара-Аллена уставилась на Горгоноя так, будто он заговорил про минет.

– Прошу прощения, господин Горгоной! На вокзале вас встречает машина, водитель с табличкой ждет у перрона.

– Ваша фамилия Горгоной? – спросила блондинка, пахнув давно чищенными зубами.

– Да, а ваша? Вечно меня принимают за иностранца. Вы, как и я, уверены, что наиболее сексуальная характеристика понравившегося мужчины это его фамилия? Это редкость по нынешним временам. Я счастлив, что мы встретились.

– Я старшая сестра Ольги.

– Ух ты, ну бывает же! И как дела у Ольги? Да, кстати, вы меня попутали. Я не тот Горгоной, что любил Ольгу. Я близнец того парня, Ефрем.

Без подсказок Горгоной не мог упомнить женщину с именем Ольга.

– Ольга в порядке, – чуть ли не с гордостью произнесла блондинка. – Она довольно болезненно реагировала на ваш разрыв, но сейчас она в порядке.

Под «довольно болезненным реагированием» обычно скрывался многодневный загул. В контексте этого мероприятия женщины изливали свои горести разным неподходящим людям, злоупотребляли алкоголем, цепляли беременность, другие передававшиеся через трах хвори.

– Рад, что всё хорошо. Как вас зовут? Я, вероятно, знал, да не помню.

Женщина зло посмотрела на Горгоноя. Пожалуй, секс у нее был в минувшем году.

– Алёна. Вы были правы. Так себе кино.

– А я вам что говорил? Некоторые женщины слишком красивы, чтобы быть хорошими актрисами.

– Это вы про Пенелопу Крус?

– У Крус я вижу хорошие задатки, нивелируемые, однако, чрезмерной аффектацией ее игры.

– Она производит впечатление умной женщины. Не в фильме, а по жизни.

– Умной женщины?

– Судя по тону, вы сейчас будете кривляться на тему того, что таких женщин не бывает.

– Судя по тону, вы этого хотите?

– Ни капли. С меня хватило выслушивать всю ту дрянь, которой вы отравили жизнь моей сестре. Помните, сколько гадостей ей наговорили?

Горгоной вспомнил: Ольга была его любовницей пару сезонов назад. Девятнадцатилетняя Олечка тогда училась на юриста и работала моделью в крупном агентстве. Познакомились они на вечеринке, тогда же Горгоной добился своего. У Оли был покладистый, еще неиспорченный характер. Статуса ради Горгоной взял модельку постоянной любовницей.

Ольга была плоская и некрасивая, как значительная часть моделей. По наблюдениям Горгоноя, чаще всего эту форму занятости, рассчитывая урвать свою долю траха, избирали мальчикоподобные худышки.

Оля предпочитала слезливые мелодрамы и глупые комедии. Читала она «Поющих в терновнике» и «Анжелику».

В сексе женщина была пятым колесом, за исключением оральных навыков: моделей ее агентства хорошенько учили этому функционалу. Кинув Олечку, Горгоной полгода усматривал в этом имени анаграмму слова «бревно». Довершением бесполезности Ольги являлась ее неглубокая кривая вагина. Стоило хорошенько зайти в нее, как Оля пищала: «Мне больно!».

Ее любимым идиотизмом были слова «Дорогой, я хочу, чтобы ты взял меня так сильно, как хочешь, чтобы ты вообще не сдерживал себя… Но только пока я не скажу тебе, что пора прекратить».

Кто-то из родителей Ольги умер много лет назад, второй платил алименты до ее совершеннолетия. Горгоной забыл, откупалась ее мама или соскочила уже в начале.

Алёна жила далеко, бабушка не смогла воспитать Ольгу человеком. Голова у Оли была забита традиционной для плохо воспитанных женщин чепухой. Ей хотелось быть одновременно грязной шалавой, нежно любимой девушкой и матерью семейства.

За столом Оля нарезала еду, хватала вилку правой рукой и чавкала.

Хуже всего было полное отсутствие у нее интуиции. Это было загадкой, ведь интуиция особенно сильно развивалась у глупых женщин. Горгоной приходил к Ольге, трахнув другую бабу. Горгоной прощался с Ольгой и шел трахать другую бабу. Ольга не выказывала беспокойства.

Однажды Горгоной укатил в Италию с моделью того же агентства. Это была Ирина, Горгоной скоро кинул ее в Тайланде. Ирина была фигуристее Ольги; та, наконец, стала переживать.

Прилетев в Москву, Горгоной увиделся с ней и обрисовал диспозицию. Блюдя каноны жанров, что она исповедовала, моделька ударилась в слезы, залепетала про непобедимую любовь. Горгоной ответствовал, что смертельно устал и не любил ее. Он сказал, что его утомили тошнотворные россказни, воспевавшие невероятную гармоничность их пары. Ольгуня размазывала косметику по лицу и старалась манипулировать ненаглядным Горгонойчиком.

Горгоной опаздывал на трах с Ириной. Он дал любительнице гармонии слово подумать насчет их будущего. Условием этого Горгоной провозгласил ее немедленное обнажение в кафе. Ольга ломалась минуту и поцокала в туалет. Еще через минуту по-прежнему одетая женщина вышла из туалета, снова заплакав. Горгоной пошел к выходу.

К восторгу некоторых гостей заведения, Ольга бросилась раздеваться. Когда Горгоной обернулся в дверях, на плаксе были лишь трусики и сапожки. Горгоной поднял бровь. Под кудахтанье евшей салат усатой жирной бабы Оля выпрыгнула из трусиков. Раздетая и зареванная, она подбежала к Горгоною. Отчитав эксгибиционистку за то, что даже при беге ее сиськи ввиду маленького размера не колыхались, Горгоной ушел. Стоял декабрь, Олечка не побежала за Горгоноем.

– Я с ней редко разговаривал. Да и столько времени минуло. И потом, о моих чувствах к женщине я говорю только с ней. Простите, такова уж странность организма. Вам угодно тут же царапать глаза, или для начала попробуете разбить мне сердце?

– Кофе, будьте добры, – сказала Алёна разносчику напитков.

– Нет, спасибо. Я в отеле позавтракаю, – сказал Горгоной.

– Вы сюда надолго, что ли? – спросила Алёна.

– Вечером собираюсь назад.

Горгоной присмотрелся к Алёне: сестры были непохожи.

– Тогда зачем отель?

– Принять душ и надеть костюм.

– Вы что, не могли надеть костюм в Москве?

Горгоной решил, что секса у Алёны не было пару лет.

– Не люблю путешествовать в костюме.

– Вот я женщина и нормально путешествую в костюме.

– Завидую вашей самоотверженности.

– Я просто поражаюсь, какие мужики пошли изнеженные! Вы бы еще на массаж записались после поезда. Случись сейчас война, мы бы проиграли из-за таких, как вы. Такие, как вы, не стоят мизинца моей сестры. Даже фаланги ее мизинца не стоят!

– Несомненно. Примем за аксиому отсутствие у меня симпатичных черт. Так вам будет проще со мной общаться. Однако согласитесь, насчет фильма я был прав.

– Меня достал закадровый голос.

– Хуже другое. Мы видим афишу фильма, где сыграли Крус и Йоханссон. Нас мучает вопрос. Нет-нет, ясно, что переспят. Однако увидим мы это или нет? Мы этого не видим. Не обидно ли?

– Слушайте, вы этими туалетными шуточками кадрите лучше своих студенток! Они как раз на такое должны вестись.

– Еще как.

– Или они вас уже раскусили, и вы остались без внимания восемнадцатилетних дурочек?

– Я навеки обречен быть любимым восемнадцатилетними дурочками. Развелись в этом году? Или в декабре?

– Как вы узнали?

Лицо Алёны стало недоверчивым и по-детски обиженным.

– Вы часто гладите нижнюю, извините за это слово, фалангу безымянного пальца. Очевидно, прежде вы носили кольцо.

Женщина подняла чересчур густые брови.

– Думаю, ваш бывший муж иностранец. Последние года два вы жили за рубежом. Скорее всего, он кореец. Или китаец. А жили вы не там. Это были Штаты или Канада.

– Канада… Господи, как вы это поняли?

– Этот аромат Moschino вам, безусловно, к лицу. А он мало кому подходит. Однако за ним пробивается спертый флер какого-то шкафа. Этот костюм долго висел без употребления. Он не сезонный. Вы могли бы носить его осенью и даже летом. Значит, вы год или даже больше не работали. Вряд ли намного больше. Замужние женщины толстеют, а на вас хорошо сидит добрачный костюм. Почему же вы не работали? Потому что были замужем. Причем за границей, иначе вы бы работали.

– Но почему за корейцем или китайцем?

– Это еще проще. У вас относительно небольшой рост. Однако вы странно глядите на меня. Поначалу смотрите куда-то в область груди. И только затем поднимаете взгляд на лицо, будто опомнившись. Я, правда, веду себя так же. Однако я глазею на ваш пуш-ап. И я попросту мужчина нормального для европейца роста. Аккурат такого, какой вы успели забыть.

– А почему мой муж не мог быть просто невысоким европейцем?

– У вас, Алёна, отвратительная привычка щурить глаза. Хотя зрение у вас, готов поспорить, нормальное. У меня есть опыт взаимодействия с японистами и аналогичными фриками. Люди, которые постоянно якшаются с узкоглазыми, начинают щуриться.

Как я догадался, что жили не в Азии? Оттуда вы так просто не уехали бы. И у вас, простите, едва заметный акцент. Английский, не какой-нибудь узкоглазый. За рубежом вы говорили преимущественно на английском.

– Но почему не японец, например?

– Японец? Полагаю, у вас есть хоть капля самолюбия. Белая женщина и японец это плохой Шекспир.

Алёна явила присущую большинству женщин неспособность одновременно разговаривать и контролировать свои движения. Кофе пролился на ее блузку.

– Твою мать! – сказала Алёна. – Мне же не во что переодеться!

– Купите новую блузку. Если времени до суда нет, идите туда голой.

– Как вы узнали, что у меня суд?

– Куда же вы едете с таким огромным чемоданом? Конечно, в суд.

Горгоной помог женщине спустить чемодан из вагона. Он махнул рукой человеку с табличкой «А. В. Горгогной».

– Вы юрист, мне Ольга рассказывала. Суд здесь вероятнее, чем переговоры. На которые обычно берут меньше документов. В Нижнем есть пара сносных магазинов, купите блузку. Удачи вам.

Горгоной протянул Алёне руку. Женщина аккуратно ответила на рукопожатие и прищурилась.

– До свидания, – сказала она. – Вы что же, даже номер телефона у меня не возьмете?

– Родным сестрам незачем быть еще и молочными. Успехов.