Текст книги "Среда обитания: Как архитектура влияет на наше поведение и самочувствие"

Эксперименты с виртуальными домами

Если правда то, что внешний вид и планировка жилищ влияет на наши эмоции и что подходящий дом способен вызвать чувство любви, то должна быть возможность оценить эти процессы с научной точки зрения. До недавнего времени подходящих инструментов для такого рода измерений просто не существовало. На протяжении большей части прошлого века психологические эксперименты, как правило, проводились в лабораториях со строгими интерьерами. Испытуемые неподвижно сидели перед исследователем, а тот задавал им вопросы или время от времени тыкал в них научными приборами, измеряя мышечный тонус, частоту сердечных сокращений, движения глаз и иногда мозговые волны. Теперь, с изобретением гораздо более сложных технологий, способных следить за человеком в движении, нам стали доступны более тонкие методы измерения реакций на пространство.

Наиболее действенные из этих методов основаны на технологиях иммерсивной виртуальной реальности. Они подразумевают, что участнику эксперимента показывают виды различных мест, которые могут проецироваться либо на небольшой экран шлема виртуальной реальности, либо прямо на стены комнаты. Истинная магия таких технологий в том, что картина на экране обновляется по мере перемещений испытуемого. Высокочувствительные датчики измеряют каждое движение его глаз, головы и тела, и изображение меняется синхронно с этими движениями. C развитием этой технологии стало возможно помещать наблюдателя прямо внутрь компьютерной модели таким образом, что он видит эту модель во всем ее трехмерном великолепии и ощущает, будто полностью переместился в альтернативную реальность. И хотя при этом испытуемые, как правило, не теряют связи с реальным миром и понимают, что находятся в имитируемом пространстве, они все равно начинают во многом вести себя в соответствии с условиями виртуального окружения. Например, человек, страдающий акрофобией, или боязнью высоты, испытывает заметное беспокойство на открытой платформе виртуального подъемника. Подобные высокоэффективные методы визуализации постепенно начинают входить в арсенал самых прогрессивных архитекторов, которые, приступая к строительству реального здания, могут сначала быстро «сваять» из пикселей его копию, показать ее клиентам и выявить ошибки. Берут эту технологию на вооружение и ученые, исследующие взаимодействие человека с пространством: психологам-энвайронменталистам она помогает изучать наши реакции на то или иное место пребывания. Вероятно, уже скоро методы виртуальной реальности будут применяться значительно активнее, так как стоимость хорошей моделирующей системы за последние годы резко упала.

Мы в моей лаборатории в Университете Уотерлу, Канада, тоже решили воспользоваться преимуществами этой технологии, чтобы исследовать реакцию людей на жилые пространства. Мы сконструировали компьютерные модели трех домов, воплощавших разные дизайнерские решения. Первый – дом Джейкобса – был построен Фрэнком Ллойдом Райтом в 1937 г. Его скромные размеры, простая планировка в виде буквы L, интерьер, отделанный теплыми природными материалами и максимально свободный от лишних украшений и безделушек, – все это отражает убеждение Райта, что дом должен подчеркивать личную свободу и независимость живущих в нем людей. Второй нашей моделью был дом, спроектированный Сарой Сузанкой, выдающимся американским архитектором и автором широко известной серии книг «Меньше, но лучше», популяризирующих идею, что в дизайне дома главное не габариты, а комфорт и функциональность{51}51
  Книжная серия Сары Сузанки Not So Big значительно повлияла на тенденции развития жилищной архитектуры, выдвинув на первый план функциональность дома, а не его размеры. Первая и наиболее актуальная в свете нашей дискуссии книга этой серии: Sarah Susanka, Kira Obolensky, Susanka Studios. The Not So Big House: A Blueprint for the Way We Really Live (Taunton Press, Newton CT, 2009).


[Закрыть]. Третьим был вполне стандартный дом, типичный для современной массовой застройки североамериканских пригородов. Участникам эксперимента, снаряженным шлемами виртуальной реальности, предлагалось представить, что они хотят купить дом и выбирают между этими тремя моделями. Они могли абсолютно свободно перемещаться по комнатам; при этом все их движения тщательно отслеживались, а интервьюер задавал им ряд вопросов в процессе осмотра каждого из домов. Нас интересовали не только впечатления людей от домов; нам было также важно зафиксировать в деталях, куда они заходят и на что обращают внимание при передвижении по виртуальным пространствам. Еще в процессе эксперимента нам стало очевидно: испытуемые вскоре забывают, что имеют дело с компьютерной моделью, и начинают вести себя так, будто находятся в реальном здании. Так, одна из участниц отметила, что, проходя мимо длинного ряда панорамных окон в доме Джейкобса, она чувствовала тепло солнечных лучей на своих руках, – и это притом, что «солнце» в нашей модели было тоже абсолютной имитацией и никакого тепла выделять не могло. Другие участники аккуратно заглядывали под воображаемые кухонные шкафчики, пытаясь разглядеть нюансы дизайна. Когда мы просили испытуемых указать наиболее понравившиеся им места в каждом из домов, большинство тяготело к самым широким открытым пространствам в центре жилой зоны, объясняя это тем, что им нравится находиться там, откуда можно видеть происходящее вокруг. Когда мы спрашивали их, где бы они хранили семейную реликвию, одни выбирали для этих целей видное место в самом нарядном помещении, другие же стремились спрятать фамильную ценность от любопытных глаз где-нибудь в потайном уголке дальней спальни. Следя за перемещениями участников эксперимента по каждому из домов, мы с удивлением обнаружили, что в определенные комнаты вообще никто не заходил. Наиболее показательной в этом плане была большая гостиная в типовом пригородном доме: в комнату лишь заглядывали, но никто не исследовал ее изнутри. При этом, как ни странно, многие участники говорили нам, что гостиная им нравится, – но, очевидно, не настолько, чтобы они хотели там находиться! Вероятно, это наблюдение отражает жалобы многих владельцев подобных домов на то, что публичные пространства используются недостаточно и лишь крадут ценные площади на первых этажах.

Но вот что было особенно удивительно: опросив участников и узнав, какой из трех домов они бы, скорее всего, приобрели, мы отметили сильную тенденцию к выбору типового дома – и это притом, что большинству вовсе не он показался наиболее симпатичным! Одни восхищались творением Сузанки – плодом креативного подхода архитектора к использованию пространства, практичностью здания и имеющимися в нем возможностями для уединения и социализации. Другие хвалили обилие природных материалов в отделке дома Джейкобса, а также его уникальное, неформальное и дружелюбное жилое пространство, сосредоточенное вокруг большого кирпичного камина. Однако мало кто сказал, что купил бы какой-то из этих домов.

Самая вероятная причина несоответствия между тем, на что человек обращает внимание и как себя чувствует в каком-либо здании, и тем, какой дом он хотел бы иметь в реальной жизни, кроется в его прошлом опыте. Как признавались участники нашего эксперимента, хотя они и находили дизайнерские дома интересными и привлекательными, их все равно тянуло к наиболее распространенному на рынке типу жилья. Так что в известной степени это досадное противоречие можно объяснить недостатком воображения у испытуемых. Мы хотим то, что хотим, потому что это все, на что, как нам кажется, мы можем рассчитывать. Однако, проанализировав цифры, я задался вопросом, могут ли здесь иметь место какие-то более глубинные факторы. Как наша история проживания в различных домах и комнатах, произошедшие там события и связанные с этим воспоминания влияют на наше восприятие жилых помещений? Влюбляясь в конкретный дом, во что именно мы влюбляемся? Возможно, дело здесь не только в формах и текстурах, что мы видим, впервые входя в это здание.

Агенты по продаже недвижимости любят говорить клиентам, что, как только те найдут дом своей мечты, тотчас это почувствуют. По-видимому, это утверждение основано на опыте общения со многими покупателями домов. И каким бы искусственным ни был наш эксперимент с виртуальной реальностью, надо сказать, что мы тоже наблюдали определенные отголоски такого рода реакции у некоторых наших испытуемых, – особенно когда они знакомились с моделью дома Сузанки. Возникало немедленное и осязаемое чувство контакта с пространством. Участники замедляли шаг и внимательнее оглядывались по сторонам, неспешно смакуя каждую деталь. И мы знали, что они испытывают, просто по их комментариям и движениям, еще до анализа собранных в ходе эксперимента данных. Так что же с ними происходило? Откуда берется это головокружительное чувство влюбленности с первого взгляда, возникающее сразу, как только мы переступаем порог дома?

Французский философ и поэт Гастон Башляр подробно излагает феноменологию жилого пространства в своей знаменитой книге «Поэтика пространства». Он описывает, как опыт, пережитый в наших первых домах, может влиять на всю оставшуюся жизнь. Башляр говорит, что дом – это в первую очередь своего рода вместилище наших грез. Именно в самом первом нашем доме у нас формируются алгоритмы мышления и запоминания, и нам никогда уже не удастся разорвать связь между этим ранним опытом и любыми последующими действиями. Он пишет:

«…Но если мы после многолетних скитаний вернемся в старый дом, то с удивлением обнаружим, что наши самые незначительные, самые примитивные привычки вдруг ожили и остались в точности такими, как раньше. В общем, родной дом встроил в нас иерархию различных функций, связанных с обитанием в нем. Мы – диаграмма функций, связанных с обитанием в этом конкретном доме, и все прочие дома – лишь вариации на основную тему»{52}52
  Английский перевод цитируется по изданию: Gaston Bachelard, The Poetics of Space (Beacon Press, Boston, 1994). Русский перевод см. в книге: Башляр Г. Поэтика пространства. – М.: Ад Маргинем, 2014.


[Закрыть].

Эта бессознательная связь наших ранних жилищ и нынешних обстоятельств жизни, вероятно, свойственна всем. С античных времен нам известно, что существует особая взаимозависимость между нашим жизненным опытом и воспоминаниями и теми местами, с которыми они связаны. Один из старейших мнемонических приемов, «метод мест», описанный Цицероном в его диалоге «Об ораторе»{53}53
  Цицерон описал свой так называемый метод мест в диалоге «Об ораторе» (De Oratore). См.: Марк Туллий Цицерон. Три трактата об ораторском искусстве. – М.: Наука, 1972.


[Закрыть] в 55 г. до н. э., представляет собой четкую стратегию эффективного запоминания фактов посредством их привязки к определенным местам в пространстве. Сегодня эффективность этого метода подтверждается результатами тысяч экспериментов в области психологии и нейробиологии.

Например, Гэбриэл Радвански, психолог из Университета Нотр-Дам в Индиане (США), открыл поразительную взаимосвязь между нашей памятью об объектах и обстоятельствами, в которых они нам встретились. Радвански и его команда провели серию простых экспериментов: испытуемым предлагалось переносить предметы из комнаты в комнату, причем в каждой следующей комнате они должны были оставлять часть вещей и брать несколько новых. Ученый пришел к выводу, что каждое прохождение через дверной проем служит своего рода «горизонтом событий», после которого нам труднее вспомнить, какие предметы мы оставили в предыдущей комнате. Последующие контрольные опыты показали, что дело здесь не в давности воспоминания и не в самом факте перехода с место на место. Например, передвижение по сложному маршруту в пределах одной большой комнаты не сопровождалось ухудшением памяти. Загвоздка была явно в дверных проемах. Причем ровно тот же эффект наблюдался и в виртуальном варианте эксперимента, когда испытуемые должны были перемещаться с помощью мышки по уменьшенным трехмерным изображениям комнат на экране компьютера{54}54
  Эти эксперименты Гэбриэла Радвански описаны в статье Радвански и его коллег: Gabriel A. Radvansky, Sabine A. Krawietz, and Andrea K. Tamplin. Walking Through Doorways Causes Forgetting: Further Explorations (The Quarterly Journal of Experimental Psychology, 2011, Т. 64, р. 1632–1645).


[Закрыть]. Исследования Радвански поместили некоторые результаты феноменологических исследований философов вроде Гастона Башляра под микроскоп когнитивной науки и подготовили почву для более детального анализа того, как взаимодействуют опыт, память и комнаты в наших домах.

Идея, что образы дома в нашем сознании состоят из смеси увиденного и запомненного, влечет за собой очень существенные выводы для психологической в своей основе науки дизайна и конструирования жилищ. И, пожалуй, самое важное, что из нее следует, – это то, что, если архитектор хочет создать дом, который сможет покорить чье-то сердце, ему недостаточно просто руководствоваться списком физических характеристик, признанных привлекательными для человеческого перцептивного аппарата. Проектировщик должен быть в курсе истории потенциального жильца: какие дома тот знает и помнит и какие воспоминания связаны у него с этими местами.

Но воспоминания о местах, где мы жили, – это не просто перечень запомнившихся событий. Они непосредственно влияют на чувства и могут серьезно отражаться на наших отношениях с жилыми пространствами. Помню, как несколько лет назад я был приглашен на радиопередачу, посвященную восприятию и использованию нами пространства и места. В прямой эфир звонили слушатели и делились своими историями. Мне особенно врезался в память рассказ одного человека о том, как он решил купить дом, к которому с первого же взгляда ощутил странное влечение. Впоследствии мужчина осознал причину этого притяжения: желанный дом был очень похож на тот, где он вырос. К сожалению, в том самом родительском доме нашему слушателю пришлось пережить некоторые травмирующие события, и вскоре он обнаружил, что сходство новоприобретенного жилища с домом детства воскрешает в нем отнюдь не теплые воспоминания о счастливых семейных вечерах у камина, а куда более пугающие образы. Он поведал, как снова и снова маниакально переустраивал свой новый дом будто в отчаянных попытках замаскировать его, выстроить вокруг себя некое воображаемое пространство, которое выполняло бы все обычные функции жилища, но в то же время ограждало бы от призраков минувшего времени. Мы можем хранить наши воспоминания в наших домах, но, переезжая, берем их с собой. Если повезет, они сформируют костяк счастливой взрослой жизни; но если эти воспоминания – особенно детские – не столь благостны, то они могут выстреливать, как пружина, в самые неожиданные моменты, нарушая душевное равновесие и вызывая тяжелые чувства вроде тех, что испытывают несчастные жертвы в страшных историях Эдгара По.

Арт-терапевты знают, что образы дома в нашем сознании могут содержать отсылки к несчастливому прошлому. Психиатр Франсуаза Минковская, коллега Германа Роршаха (автора знаменитого одноименного теста), изучала изображения домов, нарисованные польскими и еврейскими детьми, пережившими ужасы нацистской оккупации. Она описывала эти изображения как вытянутые, узкие, холодные, почти лишенные выразительных деталей. Более недавние исследования выявили некоторые характерные особенности рисунков детей, ставших жертвами насилия. У нарисованных ими домов часто нет дверей, преобладают четко очерченные контуры и, как ни странно, в большом количестве встречаются изображения сердец. Часто над домом нависают грозовые тучи и идет дождь – детали, нехарактерные для рисунков детей, не подвергавшихся насилию. Уже в детстве – точнее сказать, особенно в детстве – мы воспринимаем свои дома как проекции собственных переживаний и психических состояний, и именно так они представлены в нашем воображении{55}55
  Исследование Франсуазы Минковской, посвященное детским рисункам, описано в статье ее мужа: Eugène Minkowski. Children's Drawings in the Work of F. Minkowska (Annals of Medical Psychology, 1952, Т. 110, р. 711–714).


[Закрыть].

Попытка собственноручно создать такой дом-проекцию описана у Карла Густава Юнга, основоположника аналитической психологии. Речь идет о небольшом замке, который Юнг построил для самого себя в местечке Боллинген на берегу Цюрихского озера. Глава его автобиографии под названием «Башня» входит сегодня в список обязательного чтения для студентов, изучающих архитектуру. Это захватывающее повествование о том, как влияли друг на друга процесс строительства, разработка теорий о структуре психики и перемены, происходившие тогда в жизни ученого. Отталкиваясь от понимания дома как интимного пространства, воплощающего материнскую любовь, Юнг начал с возведения примитивной круглой постройки, форма которой символизировала для него гигантский очаг или женское лоно (что перекликается с символикой западноафриканских жилищ). Со временем круглая башня требовала все новых и новых пристроек, и у Юнга ушло более десяти лет на то, чтобы придать дому завершенный, с его точки зрения, вид. Теперь каждый из архитектурных элементов строения воплощал определенный структурный уровень юнговской теории личности{56}56
  Историю строительства Башни в собственном пересказе Карла Юнга можно прочитать в его автобиографической книге «Воспоминания, сновидения, размышления» (Юнг К. Воспоминания, сновидения, размышления. – Мн.: Харвест, 2003).


[Закрыть].

Но есть и еще один важный момент, связанный с Башней Юнга, который лишь вскользь упоминается в его автобиографии, но ясно вырисовывается в записях в его объемных записных книжках. Юнг всегда был склонен избавляться от собственных психологических проблем, работая руками. После громкого и болезненного разрыва с Зигмундом Фрейдом, своим главным интеллектуальным наставником и одним из ближайших друзей, Юнг понял, что сохранить душевное здоровье можно лишь путем тщательного исследования своих самых ранних воспоминаний детства. Среди этих воспоминаний важное место занимали разного рода миниатюрные замки, которые он любил возводить ребенком. К этому занятию он и вернулся в Боллингене. Башня на берегу озера, на долгие годы ставшая Юнгу домом, и была таким замком из детства, но только в натуральную величину. Однако теперь ее конструкции несли в себе новый смысл: в них ученый воплотил то, что можно назвать данью уважения событиям, идеям и людям, сыгравшим роль в его жизни. Вот что он пишет:

«Благодаря научным занятиям мне удалось обнаружить истоки моих фантазий и разного рода проявлений бессознательного. Но я не мог отделаться от ощущения, что только слов и бумаги мне мало, – необходимо было найти что-то более существенное. Я испытывал потребность перенести непосредственно в камень мои сокровенные мысли и мое знание. Иными словами, я должен был закрепить мою веру в камне. Так возникла Башня, дом, который я построил для себя в Боллингене»{57}57
  Историю строительства Башни в собственном пересказе Карла Юнга можно прочитать в его автобиографической книге «Воспоминания, сновидения, размышления» (Юнг К. Воспоминания, сновидения, размышления. – Мн.: Харвест, 2003).


[Закрыть].

Жилье для простых смертных

Мало кто из нас, однако, располагает ресурсами и возможностями, необходимыми, чтобы с нуля построить жилище, которое отражало бы наш внутренний мир. С куда большей вероятностью большинство будет, подобно участникам моего эксперимента с виртуальной реальностью, выбирать между несколькими типами домов, представленными на рынке. Как показывает тот же эксперимент, мы склонны тяготеть к тому, что нам лучше знакомо, даже когда мозг и тело сигнализируют, что мы идем наперекор своим предпочтениям просто в силу привычки. В редком счастливом случае нам может встретиться дом, который будет гармонировать с нашими давними воспоминаниями.

Но в глобальном масштабе вышеописанные эксперименты и наблюдения вовсе не отражают реальных взаимоотношений большинства из нас с теми домами, в которых мы живем. В действительности существует огромное многообразие типов жилья – от квартиры в шанхайском небоскребе до клочка асфальта под городской эстакадой в центре Мумбая. И даже в такой высокоразвитой стране, как США, по данным масштабного исследования Pew Research Center, около четверти всех жителей не считают место, где они в данный момент живут, своим «домом»{58}58
  Полный текст доклада Pew Research Center, посвященного мобильности американцев, доступен по ссылке: http://www.pewsocialtrends.org/files/2011/04/American-Mobility-Report-updated-12-29-08.pdf.


[Закрыть]. Словом, лишь некоторые из нас на самом деле выбирают свой дом. Скорее, наши дома нам навязываются.

Но если у нас нет возможности выбрать идеальное жилье в соответствии со своим личным вкусом или опытом, то каким образом формируется привязанность к нашим домам? Во многих случаях она может быть обусловлена теми вещами, которые мы берем с собой, перебираясь с места на место. Например, иммигранты, переезжающие на другой континент, могут путешествовать почти налегке, неся все свои пожитки на себе, – но всегда найдут, куда положить семейную Библию, альбомы с фотографиями и тому подобные вещи. Для них этот нехитрый набор – единственное средство сохранения повседневной зримой связи с домами предков, якорь, позволяющий закрепиться на новом месте, а кроме того, и своеобразная форма контроля над жилищем, чуть ли не единственно доступный инструмент индивидуализации своего жилого пространства.

Даже в самых спартанских условиях мы делаем все возможное, чтобы придать жилищу свои собственные черты и тем самым установить контроль над ним. В Дхарави, самом крупном трущобном районе Мумбая, вас поразит пестрота красок и национальных узоров на любых подручных материалах, с помощью которых местные обитатели украшают свой веселый шумный мир, где всегда кипит жизнь и торговля (местная экономика ежегодно приносит свыше $600 млн прибыли). Условия жизни в Дхарави незавидные во многих отношениях: перебои в подаче воды и электричества, крайне ограниченный доступ к водопроводу и канализации – и тем не менее очевидно, что жители стараются изо всех сил, стремясь контролировать окружающую среду, насколько это возможно.

А вот совсем иной пример. Американский архитектор Оскар Ньюман в своем классическом труде «Защищенное пространство» подчеркивает: жителям плотно заселенных коммунальных зон, таких как печально известный жилой комплекс Пруитт-Айгоу в Сент-Луисе (штат Миссури), крайне важно ощущение того, что они владеют своим жилищем и контролируют его{59}59
  Oscar Newman, Defensible Space (Macmillan, London, 1972). Многие важные идеи из этой книги можно найти в монографии Creating Defensible Space, доступной по ссылке: http://www.huduser.org/publications/pdf/def.pdf.


[Закрыть]. Ньюман описывает основные принципы проектирования, которые, по его мнению, могли бы повысить безопасность и жизнепригодность подобных микрорайонов; он утверждает, что именно игнорирование этих принципов в Пруитт-Айгоу стало причиной провала эксперимента. Главной целью разработанного Ньюманом инструментария было стимулирование чувства привязанности к месту жительства у людей, обитающих в среде, в которой экономические условия способны убить любое потенциальное желание индивидуализировать и «присвоить» свое жилище, как это успешно делают резиденты трущоб Дхарави. И хотя в последнее время исследователи склоны объяснять причины упадка Пруитт-Айгоу скорее хроническим недофинансированием, чем недостатками проекта, тем не менее принципы Ньюмана несут в себе разумное зерно и по-прежнему применяются с целью снизить уровень преступности в бедных густонаселенных районах.

Факт существования крошечных зданий, под завязку набитых жильцами, заставляет нас совершенно по-новому взглянуть на определение понятия «дом». Мы привыкли воспринимать наши просторные западные дома – независимо от того, удалось нам по-настоящему полюбить их или нет, – как места приватности и уединения. Проводя психогеографическое исследование в Мумбае в составе передвижной лаборатории BMW-Guggenheim LAB, – «мозгового центра», специализирующегося на урбанистических проблемах крупнейших городов мира, я обнаружил любопытный парадокс. Когда я приводил участников экспериментов в малолюдные общественные места, такие как музейная автопарковка или церковный двор, они демонстрировали явные признаки релаксации того рода, что обычно наблюдается в приватной, уединенной обстановке, например в собственном доме или живописном зеленом парке. При помощи датчиков, измеряющих физиологический тонус, я видел своими глазами, как тела испытуемых успокаиваются под влиянием тихих и пустынных мест. В западном контексте пустое общественное пространство ассоциируется скорее с неудачей: все наши усилия по проектированию таких мест, как правило, сосредоточены на том, чтобы вдохнуть в них жизнь. Результаты измерений, однако, вовсе не удивили моего ассистента Махеша, который проживал в Дхарави и делил одну маленькую комнату с женой, двумя детьми, а также своими родителями и двумя братьями. Махеш объяснил, что, когда он хочет отдохнуть от суеты, побыть наедине с другом или в одиночестве, для него естественно искать покоя и уединения вне дома, где-нибудь в тихом уголке города. Частное наблюдение Махеша перекликалось с результатами опроса, проведенного в то же самое время Аишей Дасгуптой из BMW-Guggenheim LAB в сотрудничестве с PUKAR, местным коллективом ученых, изучающим урбанистические проблемы Мумбая. 54 % респондентов определяли дом как свое главное личное пространство, но большая часть опрашиваемых были склонны искать уединения в общественных местах даже несмотря на то, что они жаловались на нехватку и недоступность безопасных публичных пространств, особенно для женщин{60}60
  Исследование Аиши Дасгупты для BMW-Guggenheim LAB см. в статье: Neha Tirani, In Mumbai, Privacy Is Hard to Come By (New York Times, January 2, 2013). Текст доступен по ссылке: http://india.blogs.nytimes.com/2013/01/02/in-mumbai-privacy-is-hard-to-come-by/?_r=0.


[Закрыть].

Итак, если рассматривать проблему в мировом масштабе, то различные типы организации пространства, которое мы определяем как «дом», настолько многообразны, что не поддаются простой классификации. Однако возможно выявить психологические основы нашего отношения к своим жилищам. Некоторые из наших предпочтений носят почти универсальный характер. Так, человека привлекают определенные формы и цвета и то, что содержит в себе элементы реальной природы (сюда можно отнести вид из окна). Мы тяготеем к такой организации пространства, которая обеспечивает известную степень приватности и чувство защищенности. На выбор также влияет наша личная история. Ранние впечатления и связанные с ними места формируют наши предпочтения в зрелом возрасте и либо притягивают нас к конкретным типам устройства жилищ, либо отвращают от них, в зависимости от валентности этих переживаний. Наконец, наше отношение к своему жилищу зависит от того, насколько сильно мы ощущаем, что контролируем его, – то есть от степени, в которой нам удается приспособить собственный дом под свою индивидуальную психологию, используя самые разные средства – от семейных реликвий до таких простых элементов декора, как краски, обои или плакаты. Если мы проигрываем в борьбе за такого рода контроль, то рискуем сгубить зарождающуюся любовь на корню.