Текст книги "Женщины Цезаря"

Митридату я навязал сражение. Назначил ему для встречи одно местечко в Понте, которое я переименовал в Никополь – уже есть город Помпейополь, – и разгромил его. Он убежал в Синорию, где украл шесть тысяч талантов золота и бросился вниз по Евфрату в поисках Тиграна. Тому тоже не сладко! Пока я возился с Митридатом, парфянский царь Фраат вторгся в Армению и фактически осадил Артаксату. Тигран снял осаду, и парфяне ушли домой. Но и Тиграну настал конец. Он уже не смог мне противиться, скажу я тебе! Он запросил сепаратного мира и обещал, что не впустит Митридата в Армению. Поэтому Митридат двинулся на север, в Киммерию. Он не знал, что я встречался с его сыном по имени Махар, которого он посадил в Киммерию сатрапом.

Во всяком случае, я оставил Тиграна в Армении как данника Рима и забрал у него все земли западнее Евфрата вместе с Софеной и Гордиеной. Заставил его заплатить мне те шесть тысяч талантов золота, которые украл Митридат, и потребовал еще по двести сорок сестерциев за каждого моего убитого солдата.

Беспокоился ли я о Митридате? Ответ – нет. Митридату далеко за шестьдесят, Цезарь. Тактика Фабия Медлителя. Я просто позволил старичку удрать, считая, что теперь он не представляет опасности. Но Махара я не упустил. Пока Митридат уносил ноги, я просто шел. В этом вини Варрона, который не силен на марше, что неудивительно. Он выбился из сил и мечтал сполоснуть ноги в Каспийском море. И я подумал: а почему бы и нет? И мы пошли на северо-восток.

Мало трофеев и масса змей, огромные злые пауки, гигантские скорпионы. Смешно: наши солдаты бесстрашно сражаются со всевозможными врагами-людьми, а потом орут, как бабы, увидев ползучего гада. Они прислали ко мне делегацию, умоляя меня вернуться. Это случилось, когда Каспийское море было уже в нескольких милях. И я вернулся. Пришлось. Я тоже ору, когда вижу гадов. И Варрон – тоже. Он был счастлив сохранить свои ноги, пусть и сухими.

Ты, вероятно, знаешь, что Митридат умер, но я расскажу тебе, как это произошло. Он пришел в Пантикапей на Киммерийском Боспоре и стал набирать другую армию. Он привел с собой много своих дочерей, чтобы привлечь скифских рекрутов, – предлагал их скифским царям и царевичам в жены.

Ты должен оценить настойчивость старика, Цезарь. Знаешь, что он придумал? Собрать четверть миллиона воинов и идти на Италию и Рим! Он собирался обогнуть верхний край Эвксинского моря и через земли роксоланов выйти к устью Данубия. Затем он планировал двинуться вверх по Данубию, забирая в свою армию все племена, что встретятся по пути, – даков, бессов, дарданов. Я слышал, Буребиста у даков очень умен. Митридат собирался форсировать реки Драв и Сав и вломиться в Италию через Карнийские Альпы!

О, я забыл сказать: явившись в Пантикапей, он заставил Махара покончить с собой. Своего собственного сына! Никогда я не пойму этих восточных царей! Пока он был занят вербовкой армии, Фанагория (город на другой стороне Боспора) восстала. Мятеж возглавил другой его сын, Фарнак. Я тоже ему писал. Конечно, Митридат подавил восстание. Но он допустил одну грубую ошибку. Он простил Фарнака. Видимо, у него иссякал запас сыновей. Фарнак отплатил ему, опять собрав мятежников и напав на крепость в Пантикапее. Это был конец, и Митридат понял это. Он приказал убить тех дочерей, которые оставались у него непристроенными, и нескольких жен и наложниц. И даже пару сыновей, которые были еще детьми. Затем он принял огромную дозу яда. Но яд не подействовал. Он многие годы приучал себя к ядам, чтобы выработать невосприимчивость к ним. Боялся, что его отравят. Один галл из его охраны заколол старика мечом. Я похоронил его в Синопе.

А тем временем я дошел до Сирии – и теперь Рим может ее наследовать. Нет больше сирийских царей. Я уже устал от восточных монархов. Сирия станет римской провинцией. Намного безопаснее. Мне также понравилась идея поставить у Евфрата добрые римские войска – пусть парфяне задумаются. Кроме того, я уладил спор между греками и арабами, которых Тигран переселил из их родных мест. Думаю, арабы будут теперь ручными. Поэтому некоторых из них я отослал обратно в пустыню. Но это для их же пользы. Царем скенитов является Абгар. Я слышал, он сделал невыносимой жизнь Публия Клодия в Антиохии и Клодий смылся оттуда. Хотя что именно сделал Абгар, я так и не выяснил. Вождем другого племени я сделал кого-то с ужасным именем Сампсикерам. Интересно этим заниматься, Цезарь. Доставляет большое удовлетворение. Здесь люди очень непрактичны. Они без конца пререкаются, ссорятся. Глупо. Такая богатая местность. Можно подумать, что они научатся ладить, но – нет. Но я не могу пожаловаться. Гней Помпей из Пицена имеет в своей клиентуре царей! Скажу тебе, что я все-таки заработал прозвание Магн.

Но хуже всего обстоит дело с евреями. Очень странный народ. Они вели себя крайне разумно, пока пару лет назад не умерла старая царица Александра. Она оставила двоих сыновей, которые теперь грызутся за престол. Их распря осложняется тем, что религия для них не менее важна, чем государство. Поэтому один сын должен быть верховным жрецом, как я догадываюсь. Другой станет царем евреев. Но верховный жрец Гиркан считает, что хорошо бы соединить эти две должности. У них получилось что-то вроде маленькой войны, и Гиркана победил брат Аристобул. Затем появляется идумейский царевич по имени Антипатр, который нашептал что-то Гиркану и убедил его стать союзником царя набатеев Ареты. Сделка заключалась в том, что Гиркан передаст Арете двенадцать арабских городов, которыми управляли евреи. Затем они осадили Аристобула в Иерусалиме, как они называют Гиеросолиму.

Я послал моего квестора, молодого Скавра, разобраться, в чем там дело. Он объявил правым Аристобула, а Арете приказал вернуться в Набатею. Аристобул поймал его в ловушку в Папироне или где-то там еще, и Арета проиграл. Я прибыл в Антиохию и узнал, что Аристобул стал царем евреев и Скавр не понимает, что делать. Я получаю подношения от обеих сторон. Ты должен увидеть подарок, который прислал мне Аристобул. Да ты увидишь его на моем триумфе. Волшебная вещь, Цезарь. Виноград, сделанный из чистого золота, с золотыми гроздьями по всей лозе.

Я приказал обеим партиям встретить меня следующей весной в Дамаске. Я считаю, что в Дамаске очень хороший климат, так что собираюсь провести зиму здесь и закончить разбирать ссору между Тиграном и царем парфян. Сначала я хочу встретиться с идумеянином Антипатром. Вроде бы умный человек. Вероятно, обрезанный. Семиты почти все обрезаны. Странный обычай. Я дорожу моей крайней плотью – и буквально, и метафорически. Вот! Все получилось очень хорошо. Это потому, что со мной Варрон, а также Леней и Феофан Митиленский. Я слышал, Лукулл шумно радуется, что привез в Италию сказочный плод под названием вишня. А я привезу все сорта растений, включая нежный и сочный сорт лимона, который я обнаружил в Мидии, – оранжевый лимон, не странно ли? Должен хорошо расти в Италии, любит сухое лето, плодоносит зимой.

Ну, хватит болтать. Время перейти к делу и рассказать, почему я пишу тебе. Ты очень проницательный и умный парень, Цезарь, и я заметил, что ты всегда поддерживаешь меня в сенате, и всегда удачно. Никто больше не поддержал меня, когда дело касалось пиратов. Я думаю, я пробуду на Востоке еще года два. Но должен быть дома к тому времени, когда у тебя закончится срок преторства, если ты собираешься воспользоваться законом Суллы, позволяющим патрициям баллотироваться на два года раньше плебеев.

Но пока я не вернусь домой, я намерен иметь в моем римском лагере хотя бы одного плебейского трибуна. В следующем году это будет Тит Лабиен. Я знаю, что ты знаком с ним, десять или двенадцать лет назад вы оба были в штабе Ватии Исаврийского в Киликии. Он очень хороший человек, он из Кингула в северо-западном Пицене – это как раз в середине моих земель. И умный. Он сказал мне, что вы двое хорошо ладили. Я знаю, что ты не будешь магистратом, но, может быть, ты сможешь иногда протянуть руку помощи Титу Лабиену. А если он может оказаться тебе полезным – распоряжайся. Все это я ему уже сказал. Через год – полагаю, в год твоего преторства – моим человеком будет младший брат Муции, Метелл Непот. Я должен вернуться домой как раз после окончания его срока.

Цезарь, понаблюдай за моими. Ты ведь далеко пойдешь, даже несмотря на то, что я не оставил тебе незавоеванных земель, которые ты мог бы захватить для Рима! Я не забыл, что это ты научил меня, как стать консулом, не беспокоя старика Филиппа, которому пришлось бы платить большие деньги.

Твой друг из Митилены, Авл Габиний, шлет тебе привет.

Да, думаю, что еще могу тебе сказать и это. Пожалуйста, сделай все возможное, чтобы я получил земли для моих солдат. Для Лабиена еще слишком рано поднимать этот вопрос, так что им займется Непот. Я отсылаю его домой, чтобы он прибыл в Рим до будущих выборов. Жаль, что ты не можешь быть консулом, когда начнется драка за мои земли. Рановато для тебя. Но эта драка может затянуться до твоего избрания. И тогда ты сможешь оказать реальную помощь. Ведь вопрос о земле – непростой.

Цезарь положил это длинное письмо, подпер рукой подбородок и задумался. Он с удовольствием прочитал убогую прозу Помпея и все его непроизвольные отступления. Помпей писал так, как говорил, создавалось впечатление, словно он сам присутствовал в комнате. Это письмо очень отличалось от стилистически безупречных донесений сенату, которые за Помпея строчил Варрон.

При их первой встрече в тот памятный день, когда пиценский толстосум явился в дом тети Юлии просить руки Муции Терции, Помпей Цезарю не понравился. Их отношения, вероятно, никогда не станут теплыми. Но годы смягчили Цезаря. Он понял, что теперь испытывает к Помпею скорее симпатию, нежели антипатию. Да, конечно, достойны сожаления его тщеславие и невоспитанность, его открытое пренебрежение законом. Тем не менее Помпей – чрезвычайно одаренный человек. Он и раньше редко ошибался, а чем старше становится, тем правильнее действует. Конечно, Красс ненавидит его, в этом заключается трудность. И Цезарю приходится как-то лавировать между ними.

Тит Лабиен. Жестокий варвар. Высокий, мускулистый, курчавый, нос крючком, цепкий взгляд черных глаз. Отличный наездник. Вопрос о том, кем же был его дальний предок, сбивал с толку всех римлян, не только Цезаря. Слышали даже, как Помпей рассказывал, будто Мормолика выкрала новорожденного ребенка из колыбели и заменила его одним из своих детей, чтобы демоненка воспитали как наследника Тита Лабиена. Лабиен сообщил Помпею, как хорошо он ладил с Цезарем в те давние дни. Интересно, что он рассказал об этом. Впрочем, это было правдой. Два прирожденных наездника, они часто ездили верхом в окрестностях Тарса и вели бесконечные беседы о тактике кавалерии в бою. Но Цезарь не чувствовал к нему расположения, несмотря на неоспоримый ум этого человека. Лабиена можно было использовать, но доверять ему – никогда.

Цезарь хорошо понимал, почему Помпей беспокоился о судьбе Лабиена. Настолько беспокоился, что даже внес Цезаря в список своих сторонников. Новая коллегия трибунов представляла собой странную смесь независимых индивидуумов. Вероятно, каждый начнет тянуть в свою сторону и накладывать вето на решения остальных. Хотя в одном отношении Помпей ошибался. Если бы Цезарь подбирал ручных плебейских трибунов для Помпея, то Лабиена он оставил бы на тот год, когда Помпей поднимет вопрос о земле для своих солдат. Метелл Непот – слишком Цецилий, в нем нет необходимого стального стержня. Вряд ли он справится с вопросом о солдатской земле. А вот вспыльчивый пиценец – пусть без предков, без состояния – добился бы больших результатов в подобном деле.

Муция Терция. Вдова Мария-младшего, жена Помпея Великого, мать детей Помпея, мальчика, девочки и еще мальчика. Почему Цезарь до сих пор не соблазнил ее? Вероятно, потому, что он все еще относился к ней так, как к жене Бибула, Домиции. Перспектива наставить рога Помпею была так соблазнительна, что он все время откладывал это событие. Домиция (кузина зятя Катона, Агенобарба) была уже пройденным этапом, хотя Бибул еще не знал об этом. Но узнает! Вот забавно! Только… действительно ли хотел Цезарь подложить свинью Помпею? Цезарь понимал, что тот никогда ему не простит подобного предательства. Помпей может понадобиться Цезарю, как и он может понадобиться Помпею. Жаль. Из всех женщин, попавших в его список, Цезарь больше всех думал о Муции Терции. И то, что он нравится ей, он знал уже много лет. Сейчас… стоит ли? Вероятно, нет. Вероятно, нет. С большим сожалением Цезарь мысленно вычеркнул имя Муции Терции из своего списка.

И оказалось, что хорошо сделал. Когда год уже подходил к концу, Лабиен возвратился из своих поместий в Пицене и переехал в очень скромный дом, который недавно купил на Палатине. И на следующий же день кинулся к Цезарю – достаточно поздно, чтобы кто-нибудь оставшийся в квартире Аврелии мог вообразить, будто он – клиент Цезаря.

– Давай не будем разговаривать здесь, Тит Лабиен, – предложил Цезарь и повел его обратно к выходу. – У меня есть своя квартирка на этой же улице.

– А здесь неплохо, – похвалил Лабиен, усаживаясь в удобное кресло рядом со столиком, где стояло разбавленное водой вино.

– Намного тише, – ответил Цезарь, сидя в другом кресле.

Стола между ними не было. Цезарь не хотел, чтобы создалось впечатление, будто они ведут чисто деловой разговор.

– Интересно, – заметил Цезарь, отпив воды, – почему Помпей не подождал с твоим выдвижением еще год?

– Потому что не ожидал, что так долго пробудет на Востоке, – пояснил Лабиен. – Он думал, что вернется домой к следующей весне, но потом решил, что не может покинуть Сирию до тех пор, пока не решен вопрос с евреями. Разве он не сообщил тебе об этом в письме?

Значит, Лабиену известно о письме! Цезарь усмехнулся:

– Ты знаешь его по крайней мере так же хорошо, как я, Лабиен. Он просил меня оказать тебе всемерную поддержку. И писал о трудностях с евреями. А вот чего он не сообщил – что планировал вернуться раньше.

Черные глаза блеснули, но не от смеха. Лабиен не понимал шуток.

– Так вот в чем дело! Значит, вместо блестящего плебейского трибуната мне предстоит добиваться разрешения для Магна носить полные триумфальные регалии на играх.

– С киноварью на лице или без нее?

Это вызвало короткий смех.

– Ты же знаешь Магна, Цезарь! Он не измажет лица даже на собственном триумфе!

Постепенно Цезарь начинал лучше понимать ситуацию.

– Ты – клиент Магна? – спросил он.

– О да. Кто в Пицене не его клиент?

– Но все-таки ты не пошел с ним на Восток.

– Он не взял с собой Афрания и Петрея, когда отправлялся очищать моря от пиратов. Но прихватил их, уходя воевать с царями. И еще Лоллия Паликана и Авла Габиния. Заметь, у меня нет сенаторского ценза, поэтому я не мог баллотироваться на должность квестора. Единственный путь в сенат для бедного человека – стать плебейским трибуном, а потом попытаться накопить достаточно денег, чтобы новые цензоры позволили ему остаться в сенате, – резко проговорил Лабиен.

– Я всегда думал, что Магн очень щедр. Разве он не предлагал тебе помощь?

– Он бережет свою щедрость для тех, кто может помочь ему в чем-либо по-крупному. Сначала он и мне обещал помощь.

– Но теперь, когда триумфальные регалии – это все, что ему нужно от трибуната, его обещания превратились в пустые слова.

– Именно.

Цезарь вздохнул, вытянул ноги.

– Я так понимаю, – сказал он, – что ты хочешь остаться в памяти Рима и после того, как твой год в коллегии трибунов закончится.

– Да, это так.

– Прошло много времени с тех пор, как мы оба были младшими военными трибунами у Ватии Исаврийского, и мне жаль, что минувшие годы были для тебя не самыми удачными. К сожалению, мои средства не позволяют мне давать в долг даже мелкие суммы. И я понимаю, что не могу быть твоим патроном. Однако, Тит Лабиен, через четыре года я стану консулом, а это значит, что через пять лет уеду в провинцию. Я не намерен быть ручным наместником в ручной провинции. Куда бы я ни пошел, везде найдется много дела для солдат. Мне понадобятся отличные люди на должность легатов. В частности, один легат со статусом пропретора, которому я мог бы доверять. Как в моем присутствии, так и без меня. Я помню, что у тебя есть военная жилка. Я заключу с тобой соглашение. Здесь и сейчас. Первое. Я подыщу для тебя какое-нибудь дело, пока ты будешь плебейским трибуном, и год твоего трибуната хорошо запомнят. И второе. Когда я поеду в свою провинцию проконсулом, я возьму тебя с собой как моего старшего легата со статусом пропретора, – сказал Цезарь.

Лабиен глубоко вдохнул:

– Я помню, Цезарь, что ты отличный воин. Как странно! Муция говорит, что ты заслуживаешь внимания. Она отзывается о тебе с большим уважением, чем о Магне.

– Муция?

Взгляд черных глаз оставался спокоен.

– Да, она.

– Ну-ну! Кто-нибудь знает? – спросил Цезарь.

– Никто, надеюсь.

– Разве он не запер ее в своей крепости, пока его нет? Обычно он так поступает.

– Она уже не ребенок. Если когда-нибудь вообще была ребенком, – сверкнул глазами Тит Лабиен. – Она – как я, у нее была трудная жизнь. Трудная жизнь учит. Мы находим выход.

– В следующий раз, когда ты увидишь ее, скажи ей, что я сохраню секрет, – улыбнулся Цезарь. – Если Магн узнает, от него помощи уже не жди. Так ты заинтересован в моем предложении?

– Очень заинтересован.

После ухода Лабиена Цезарь продолжал сидеть не шевелясь. У Муции Терции есть любовник, и ей не пришлось выезжать из Пицена, чтобы найти его. Какой необычный выбор! Цезарь не мог вообразить троих мужчин более разных, нежели Марий-младший, Помпей Магн и Тит Лабиен. Матрона экспериментирует. Неужели Лабиен нравится ей больше других двоих? Или он просто развлечение из-за одиночества и отсутствия выбора?

Помпею, конечно, все станет известно. Любовники могут считать, что никто не узнает, но, если они встречались в Пицене, разоблачение неизбежно. Из письма Помпея не видно, что кто-нибудь уже разболтал ему о прегрешениях жены, но это лишь вопрос времени. И тогда Тит Лабиен потеряет все, что мог дать ему Помпей. С другой стороны, очевидно, что надежды Лабиена на благосклонность Помпея уже испарились. Может быть, интрижка с Муцией Терцией и возникла у Лабиена из-за разочарования в Помпее? Весьма вероятно.

Все это едва ли имело значение. Цезарь принялся размышлять над тем, как сделать так, чтобы год трибуната Лабиена запомнился римлянам. Трудная задача, если не невозможная – в сегодняшнем климате политической апатии и скучных магистратов. Единственной вещью, способной как-то расшевелить всех, являлся страшно радикальный закон о земле, согласно которому все общественные земли Рима должны быть розданы бедным. Но это не понравится Помпею. Ему необходима земля для солдат.

Когда новые плебейские трибуны вступили в должность на десятый день декабря, разногласия среди них стали очевидными. Цецилий Руф выдвинул безрассудное предложение: разрешить скомпрометировавшим себя экс-консулам Публию Сулле и Публию Автронию в будущем баллотироваться на консульские должности. Неудивительно, что все девять его коллег наложили вето на предложение Цецилия. Такой же ожидаемой оказалась и их реакция на законопроект Лабиена, дающий право Помпею носить полные триумфальные регалии на народных играх, – данный законопроект прошел сразу.

Сюрприз преподнес Публий Сервилий Рулл. Все общественные земли Рима, как в Италии, так и за рубежом, нужно раздать бедным, объявил он. Тень Гракхов! Рулл зажег огонь, обративший сенаторских черепашек в волков хищных!

– Если Рулл добьется своего, то для ветеранов Магна не останется государственных земель, – сказал Лабиен Цезарю.

– Да, но Рулл упустил это обстоятельство, – спокойно отозвался Цезарь. – Когда он решил представить свой проект в сенате до его оглашения в колодце комиция, ему следовало упомянуть солдат Магна.

– Но это и так все знают.

– Правильно. Но если и существует нечто, неизменно ненавистное для состоятельного человека, так это законопроекты о земле. Общественные земли священны. Слишком много сенаторских семей, пользующихся огромным влиянием, сдают их в аренду и делают на этом деньги. Предлагать отдать общественные земли войскам победоносного полководца – это уже достаточно плохо. Но требовать, чтобы всю ее предоставили неимущим паразитам? Проклятье! Если бы Рулл прямо объявил, мол, то, чем Рим больше не владеет, не может быть передано войскам Магна, – он мог бы получить некоторую поддержку. А так – законопроект провалится.

– Ты будешь выступать против него? – спросил Лабиен.

– Нет, конечно! Я буду поддерживать его во весь голос. Очень много сенаторов, занимающих нейтральную позицию, выступят против законопроекта. Хотя бы по той причине, что им не нравится то, что нравится мне. Цицерон – отличный пример. Как он называет таких людей, как Рулл? Популяр, то есть отстаивающий интересы народа, а не для сената. Мне это нравится. Я постараюсь, чтобы и меня называли популяром.

– Магн не одобрит поддержки Рулла.

– Одобрит, если прочтет письмо, которое я ему пошлю вместе с копией моей речи. Магн умеет отличить овцу от барана.

Лабиен нахмурился:

– Все это займет очень много времени, Цезарь, но никак не затронет меня. В чем будет заключаться моя роль?

– Ты провел свой законопроект, награждающий Магна триумфальными регалиями на играх. И теперь ты будешь молчать, пока вся эта суета с Руллом не прекратится. А она обязательно прекратится! Помни, хорошо смеется тот, кто смеется последний!

– У тебя есть идея.

– Нет, – сказал Цезарь.

– Да перестань!

Цезарь улыбнулся:

– Успокойся, Лабиен. Что-нибудь я придумаю. Мне всегда что-нибудь приходит на ум.

Придя домой, Цезарь разыскал мать в ее крохотной конторе – единственной комнате, в которую никогда не входила Помпея. Ничто не страшило жену Цезаря в свекрови, вот только любовь Аврелии к складыванию цифр определенно внушала ей ужас. Кроме того, было очень умно отдать Помпее свой кабинет (Цезарь работал у себя на квартире). Кабинет и спальня позволяли держать Помпею подальше от владений Аврелии. Из бывшего таблиния доносился женский смех. Никто не вышел оттуда, чтобы встретить Цезаря.

– Кто там у нее? – спросил Цезарь, усаживаясь в кресло возле стола Аврелии.

Комната действительно была так мала, что более тучный человек, чем Цезарь, не смог бы втиснуться в то малое пространство, которое занимало кресло. Рука Аврелии была заметна в той экономности и рациональности, с которыми она организовала свое рабочее место. Полки для свитков и бумаг повешены так, чтобы не стукнуться о них головой, когда хозяйка комнаты поднимается с кресла. Многоярусные деревянные подносы установлены на краях стола, оставляя свободным место в середине. Кожаные корзины для книг задвинуты в дальние углы.

– Кто у нее? – повторил Цезарь, не услышав ответа.

Аврелия отложила перо. Нехотя подняла голову, пошевелила пальцами правой руки, вздохнула.

– Дурочки, – ответила она кратко.

– Об этом можно было и не говорить. Глупость притягивает себе подобных. Но кто конкретно?

– Обе Клодии и Фульвия.

– А-а! Энергичные и незанятые. У Помпеи есть интрижки с мужчинами, мама?

– Конечно нет. Я не разрешаю ей развлекать мужчин здесь, а когда она выходит из дому, я посылаю с ней Поликсену, мою личную служанку. Ее невозможно подкупить. Конечно, Помпея берет с собой и свою прислужницу-идиотку, но они обе вместе не стоят моей Поликсены, уверяю тебя!

У Цезаря усталый вид, подумала мать. Год председательства в суде по делам об убийствах оказался утомительным, ведь Цезарь разбирал дела очень быстро и тщательно. Другие председатели судов могли терять время попусту, устраивать длительные перерывы между слушаниями, но только не Цезарь. Естественно, Аврелия знала, что он задолжал много денег, знала точную сумму долга. Но годы научили ее быть осторожной, поскольку финансовые вопросы всегда создавали напряжение между ними. Хоть она и горела желанием спросить его о денежных делах, она прикусила язык и заставила себя умолчать об этом. Правда, Цезарь не позволял себе сокрушаться по поводу долга, который теперь быстро рос из-за того, что он не смог выплатить основную сумму. В глубине души он искренне верил, что непременно найдет денег. Но Аврелия прекрасно знала, что деньги могут серой тенью омрачить жизнь самого жизнерадостного оптимиста. И она не сомневалась: именно такая серая тень легла сейчас на Цезаря.

И он еще продолжал свои отношения с Сервилией. Эта связь казалась нерасторжимой. А Юлии, которой месяц назад исполнилось тринадцать лет, все меньше и меньше нравился Брут. Конечно, ничто не могло спровоцировать девушку на грубость или даже на скрытую невежливость. Но вместо того чтобы влюбляться в Брута теперь, когда она уже готова к браку, она становилась все холоднее. Это было очевидно. Детские симпатия и жалость уступили место… скуке? Да, пожалуй, скуке. Единственной эмоции, которая может разрушить любой брак.

Эти проблемы серьезно беспокоили Аврелию. Все прочие были пустяками. Например, эта квартира стала слишком мала для человека со статусом Цезаря. Она больше не вмещала всех его клиентов. И адрес в Субуре плох для человека, который через пять лет будет старшим консулом. А в том, что Цезарь через пять лет сделается старшим консулом, Аврелия нисколько не сомневалась. С таким именем, предками, манерами, внешностью, обаянием, простотой и интеллектом… В каких бы выборах Цезарь ни участвовал, он всегда возглавлял список избранных. Врагов у него было много, но никто не мог умалить его влияния среди первого и второго классов – влияния, жизненно важного для успеха в центуриях. Не говоря уж о том, что среди классов слишком низких, чтобы иметь значение в центуриях, он ценился гораздо выше прочих аристократов. Цезарь чувствовал себя среди простого люда так же легко, как среди консуляров. Однако было невозможно начать разговор о подходящем доме, не затрагивая неприятную денежную тему. Так заговорить об этом или нет?

Аврелия глубоко вдохнула, сложила руки на столе перед собой.

– Цезарь, в следующем году ты будешь баллотироваться на преторскую должность, – начала она, – и я предвижу одну очень большую трудность.

– Мой адрес, – тут же определил он.

Она криво улыбнулась:

– Ты очень проницателен.

– Это прелюдия к другой теме – о деньгах?

– Нет. Или, лучше сказать, надеюсь, что нет. В течение многих лет мне удалось скопить приличную сумму. К тому же под залог этой инсулы я могу занять еще. Я могла бы дать тебе средства на покупку хорошего дома на Палатине или в Каринах.

Цезарь поджал губы:

– Это очень щедро с твоей стороны, мама, но я не приму от тебя денег. Как никогда не приму их от моих друзей. Понятно?

Невозможно было поверить, что ей шел шестьдесят второй год. Ни одной морщинки на лице, на шее. Вероятно, потому, что она немного пополнела. Единственное, что выдавало ее возраст, – это складки, сбегавшие с обеих сторон носа к уголкам рта.

– Я знала, что ты так ответишь, – проговорила Аврелия невозмутимо. Затем она заметила как бы между прочим: – Я слышала, что Метелл Пий, великий понтифик, болеет.

– Кто тебе сказал? – вздрогнув, спросил он.

– Во-первых, Клодия. Ее муж Целер говорит, что вся семья очень обеспокоена. И еще Эмилия Лепида. Метелл Сципион совсем пал духом из-за состояния здоровья отца. С тех пор как умерла его жена, он и заболел.

– Действительно, в последнее время старик не ходит на собрания, – заметил Цезарь.

– И уже не будет ходить. Когда я сказала, что он болеет, я имела в виду, что он умирает.

– И? – произнес Цезарь, озадаченный впервые с начала их разговора.

– Когда он умрет, коллегия понтификов должна будет назначить другого великого понтифика.

Большие блестящие глаза – знаменитые фиалковые глаза Аврелии – сверкнули и сузились.

– Если бы тебя, Цезарь, назначили великим понтификом, это разом решило бы несколько твоих неотложных проблем! И прежде всего, это продемонстрировало бы твоим кредиторам, что ты, без сомнения, сделаешься консулом. И твои кредиторы решат спокойно ждать возврата долга и после твоего преторства, если потребуется. Я хочу сказать – предположим, став претором, ты вытащишь по жребию Сардинию или Африку. Это не те провинции, чтобы ты сумел возместить свои затраты. А если такое случится, думаю, твои кредиторы очень забеспокоятся. Твой понтификат их обнадежит.

Тень улыбки мелькнула в его глазах, но лицо осталось серьезным.

– Превосходный вывод, мама, – прокомментировал он.

Она продолжала, словно не слыша его:

– Во-вторых, пост великого понтифика обеспечит тебя великолепной резиденцией за счет государства, а это пожизненная должность. Государственный дом будет твоим на всю жизнь. Он расположен на самом Форуме, он очень большой и в высшей степени удобный. Поэтому, – закончила она свою речь ровным и, как всегда, серьезным голосом, – я уже начала агитировать за тебя среди жен твоих коллег-жрецов.

Цезарь вздохнул:

– Это замечательный план, мама, но ты можешь его осуществить не больше, чем я. У меня полно противников в коллегии. Катул, Ватия Исаврийский… не говоря уже о половине других! У меня нет шанса. Во-первых, должность великого понтифика обычно переходит к тому, кто уже побывал консулом. Во-вторых, все самые консервативные элементы в сенате обожают эту коллегию. А я им не нравлюсь.

– Тем не менее я буду продолжать свою работу, – сказала Аврелия.

Именно в этот момент Цезарь понял, как это можно осуществить. Закинув голову, он расхохотался.

– Да, мама, конечно продолжай! – сказал он, смахнув выступившие от смеха слезы. – Я знаю ответ – о, какой фурор это произведет!

– И какой ответ?

– Я пришел к тебе побеседовать о Тите Лабиене, которого, я уверен, ты знаешь. Это плебейский трибун Помпея Магна в нынешнем году. Просто чтобы проговорить вслух свои мысли. Ты так умна, что я считаю тебя самой полезной стеной для игры в мяч. Только в твоем случае это не мячи, а идеи.

Одна тонкая черная бровь взлетела вверх, углы рта задрожали.

– О, благодарю! Неужели я лучшая стена, нежели Сервилия?

Цезарь опять засмеялся. Аврелии было несвойственно реагировать на намеки, но когда она это делала, то оказывалась не менее острой на язык, чем Цицерон.

– Серьезно, – сказал Цезарь, отсмеявшись, – я знаю, какого ты мнения об этом союзе, но не считай меня глупым, пожалуйста. У Сервилии сильно развито политическое чутье. И она влюблена в меня. Однако она – не член моей семьи, и ей нельзя полностью доверять. Когда я использую ее в качестве стены, я стараюсь контролировать все мои мячи.

– Ты меня очень успокоил, – вежливо произнесла Аврелия. – Так что это за блестящая идея?