Текст книги "Психология, лингвистика и междисциплинарные связи"

Bates E., MacWhinney B. Preface // The crosslinguistic study of language processing (pp. v – xi) / Ed. by B. MacWhinney, E. Bates. Cambridge (MA):Cambridge University Press, 1989.

Bates E., MacWhinney B. Functionalism and the Competition Model // The crosslinguistic study of language processing (pp. 3 – 73) / Ed. by B. MacWhinney,E. Bates. Cambridge (MA): Cambridge University Press, 1989.

Bates E., Devescovi A., Dronkers N., Pizzamiglio L., Wulfeck B., Hernandez A., Juarez L., Marangolo P. Grammatical deficits in patients without agrammatism: Sentence interpretation under stress in English and Italian // Brain and Language.1994. Vol. 47 (3). P. 400 – 402.

Bates E., Goodman J. On the inseparability of grammar and the lexicon: Evidence from acquisition, aphasia and real-time processing // Special issue on the lexicon, Language and Cognitive Processes. 1997. Vol. 12 (5/6). P. 507 – 586.

Dick F., Dronkers N., Pizzamiglio L., Saygin A.P., Small S.L., Wilson S. Language and the Brain // Beyond Nature-Nurture: Essays in honor of Elizabeth Bates / Ed. by M. Tomasello, D.I. Slobin. New Jersey: Erlbaum, 2005. P. 237 – 260.

Finlay B.L. Rethinking developmental neurobiology // Beyond NatureNurture: Essays in honor of Elizabeth Bates / Ed. by M. Tomasello, D.I. Slobin.New Jersey: Erlbaum, 2005. P. 195 – 219.

Goodglass H. Agrammatism // Studies in Neurolinguistics / Ed. by H. Whitaker,H.A. Whitaker. N.Y: Academic Press, ГОД? Vol. 1.

Goodglass H., Baker E.H. Semantic field, naming, and comprehension in afasia // Brain and Language. 1976. Vol. 3. P. 359 – 374.

Greenfield P.M., Smith J.H. The structure of communication in early language development. N.Y., 1974.

Joanisse M., Seidenberg M. Impairments in verb morphology after brain injury // Proceedings of the National Academy of Science. 1999. Vol. 96. P. 7592 – 7597.

Levelt W.J.M. Preface // Classification of Developmental Language Disorders / Ed. by L. Verhoeven, H. Van Balkom. London: Lawrence Erlbaum Associates,Publishers, 2004. P. 9 – 12.

Marchman V., Thal D. Words and grammar // Beyond Nature-Nurture: Essays in honor of Elizabeth Bates / Ed. by M. Tomasello, D.I. Slobin. New Jersey: Erlbaum, 2005. P. 165 – 194.

Marslen-Wilson W. Access and integration: Projecting sound onto meaning // Lexical representation and process / Ed. by W. Marslen-Wilson. Cambridge (MA): MIT Press, 1989.

Marslen-Wilson W.D., Tyler L. Lexicon, grammar, and the past tense: dissociation revisited // Beyond Nature-Nurture: Essays in honor of Elizabeth Bates / Ed. by M. Tomasello, D.I. Slobin. New Jersey: Erlbaum, 2005. P. 263 – 280.

Milberg W., Bloomstein S.E. Lexical decision and aphasia: Evidence for semantic processing // Brain and Language. 1981. Vol. 14. P. 371 – 385.

Myachykov A. Attention influences word order // 1-я Российская конференция по когнитивной науке: Тезисы докладов. Казань: КГУ, 2004a.

Myachykov A. Automated syntax triggers attentional shift // 1-я Российская конференция по когнитивной науке: Тезисы докладов. Казань: КГУ,2004b. С. 290 – 291.

Neely J.H. Semantic priming effects in visual word recognition: A selective review of current findings and theories // Basic processes in reading: Visual word recognition / Ed. by D. Besner, G. Humphreys. Hillsdale (NJ): Erlbaum, 1991.

Rauschecker J.P., Tian B. Mechanisms and streams for processing of «what»and «where» in auditory cortex // Proc. Natl. Acad. Sci. USA. 2000. Vol. 97 (22).P. 11800 – 11806.

Rummelhart D., McClelland J. Parallel Distributed Processing. Cambridge (MA): MIT Press, 1986.

Stiles J., Bates E., Thal D., Trauner D., Reilly J. Linguistic, cognitive and affective development in children with pre– and perinatal focal brain injury //Advances in Infancy Research / Ed. by C. Rovee-Collier, L. Lipsitt & H. Hayne.Norwood (NJ): Ablex, ГОД? P. 131 – 163.

Thal D., Marchman V., Stiles J., Aram D., Trauner D., Nass R., Bates E. Early lexical development in children with focal brain injury // Brain and Language.ГОД? Vol. 40 (4). P. 491 – 527.

Tomlin R.S. Mapping conceptual representations into linguistic representations: the role of attention in grammar // Language and Conceptualization. Cambridge, 1999. P. 162 – 189.

Tyler L.K., Randall B., Marslen-Wilson W.D. Phonology and neuropsychology of the English past tence // Neuropsychologia. 2002. Vol. 40. P. 1154 – 1166.

ОДНА ИЗ АКТУАЛЬНЫХ ПРОБЛЕМ СОВРЕМЕННОЙ ПСИХОЛИНГВИСТИКИ

А.А. Залевская

«Современный этап» развития той или иной науки – понятие относительное, оно так или иначе связано с попыткой периодизации того, что оказалось накопленным за определенные временные интервалы. Это сложная задача, поскольку нет и не может быть четких границ начала одного периода и перехода к чему-то совершенно новому, ибо новое, как правило, вызревает в недрах старого или развивается попутно с ним. К тому же оказывается весьма затруднительным дать названия разным периодам развития науки из-за вполне естественного наличия ряда классификационных оснований, которые нередко пересекаются и невольно смешиваются. Как бы то ни было, представляется возможным условно разграничить в истории становления и развития психолингвистики (далее – ПЛ) следующие этапы:

• Предпосылки для возникновения ПЛ.

• Оформление ПЛ как самостоятельной области исследований.

• Накопление результатов фундаментальных теоретических и экспериментальных исследований.

• Интегрирование ПЛ с другими науками для выхода на новый уровень теории.

Внесение в предлагаемую классификацию пункта «Предпосылки для возникновения ПЛ» представляется принципиально важным прежде всего из тех соображений, что именно с наличием определенных научных традиций связаны некоторые тенденции становления и развития ПЛ в разных странах, в том числе – в России, где психолингвистика сразу стала оформляться как теория речевой деятельности со всеми вытекающими отсюда следствиями. Период оформления ПЛ как самостоятельной науки характеризовался появлением коллективных публикаций, целью которых являлось установление объекта и предмета психолингвистических исследований, определение круга актуальных проблем и возможных методов/приемов научных изысканий. Накоплению результатов фундаментальных теоретических и экспериментальных исследований способствовали появление работ монографического типа, посвященных тем или иным аспектам ПЛ, проведение локальных и международных конференций, симпозиумов и т.п., в то время как обобщение хода развития научных представлений стало даваться в учебниках по ПЛ. Постановка новых вопросов наряду с уточнением и углубленным рассмотрением ранее исследовавшихся проявили необходимость выхода за рамки ПЛ и интеграцию ее с другими науками для реализации научных изысканий на новом теоретическом уровне, что и составляет специфику текущего («современного») этапа развития ПЛ в разных странах.

Следует отметить, что под «психолингвистикой» могут пониматься весьма различающиеся направления исследований. Насколько можно судить по публикациям в разных странах, многие до сих пор увязывают ПЛ с порождающей грамматикой Н. Хомского и полагают, что в задачи этой науки входит экспериментальная верификация гипотез об особенностях порождения и понимания высказываний, хотя на самом деле концепция Н. Хомского уже давно претерпела значительные изменения и сам он рассматривает обсуждавшиеся в 50-х – 60-х гг. ХХ века проблемы как давно пройденный этап (см., например: Chomsky, 2002). Для других ПЛ – это та же лингвистика, только с применением эксперимента, который должен подтвердить (заметим, именно «подтвердить», а не «проверить») справедливость тех или иных положений, обнаруживаемых посредством компонентного анализа или какой-то иной традиционной процедуры. В последние годы стали также говорить о «когнитивной психолингвистике» или, наоборот, противополагать «собственно психолингвистику» и «когнитивные исследования» (см., например: Denhiиre, 2004); выделяются «вычислительная психолингвистика», «коннекционистская психолингвистика» и т.д. и т.п. (см., например: Christiansen,Chater, 2001).

Перечень «вариаций» на эту тему можно было бы продолжить, однако более уместным и своевременным представляется акцентирование внимания на том, что становится неизбежной потребностью сегодняшнего дня, а именно – на необходимости объединения усилий представителей разных наук о человеке, природе и обществе для разработки теории нового – интегративного – уровня, способной объяснить механизмы понимания и взаимопонимания, что исключительно важно для решения широкого круга познавательных, социальных, политических, экономических, педагогических и прочих задач на личностном, государственном и международном уровнях (не говоря уж об удовлетворении любознательности ученых, задумывающихся над этими и смежными с ними проблемами, начиная с мыслителей далекого прошлого). Названная глобальная проблема непосредственно связана с ролью языка в познании и жизнедеятельности человека, однако речь в этом случае идет не о языке как самодостаточной сущности, описываемой изощренными логико-рациональными теориями, а о языке как достоянии индивида со всеми вытекающими отсюда следствиями. Вспомним, что фактически именно на такую трактовку языка в свое время ориентировал отечественную психолингвистику Алексей Алексеевич Леонтьев (см.: Леонтьев, 1969), опиравшийся на традиции российского языковедения (в том числе – на работы И.А. Бодуэна де Куртене, Е.Д. Поливанова, Л.П.Якубинского) и на психологические концепции Л.С. Выготского и А.Н. Леонтьева.

Следует особо подчеркнуть, что российские ученые задолго до возникновения психолингвистики заложили теоретические основы трактовки языка как достояния человека, акцентируя внимание на специфике языка как психического феномена, развивающегося у индивида параллельно с познанием мира и становлением личности. Многое из того, к чему мировая наука пришла лишь к концу ХХ в., казалось вполне понятным мыслителям прошлого. К сожалению, это игнорировалась последующими поколениями лингвистов вследствие слепого принятия в качестве истин в последней инстанции тех или иных популярных в соответствующий период лингвистических концепций, с позиций которых инакомыслие не допускалось (вспомним хотя бы обвинения в психологизме и другие подобные «ярлыки», которые навешивались на высказывания корифеев отечественного языкознания, если их взгляды не соответствовали идеям структурной лингвистики1919
  Кстати, сам переход на иной – транслитерированный – термин «лингвистика» вместо принятых ранее «языкознание» или «языковедение» в определенной мере способствовал дистанцированию от традиций отечественной науки о языке, изначально ориентированной на язык как достояние человека, а не на «чистоту» системно-структурного подхода к языку как самодостаточной сущности. Более того, без учета того, что слово лингвистический по своей сути означает «принадлежащий науке лингвистике», стали неоправданно говорить о лингвистических явлениях, лингвистических знаниях, когда речь фактически идет о языковых явлениях, знаниях и т.п.


[Закрыть]). Даже в период пробуждения внимания к «фактору человека» в лингвистических исследованиях появились множественные ссылки на работы В.Гумбольдта и лишь отдельные – на концепцию А.А.Потебни,в то время как анализ наследия большинства отечественных ученых так и остался в русле поиска в их работах свидетельств предвосхищения системно-структурного подхода к языку.

Стремление учесть опыт отечественных языковедов ярко проявлялось в кандидатской диссертации А.А. Леонтьева и в его первых книгах (см., например: Леонтьев, 1965), что, несомненно, оказало определенное влияние на начинающих психолингвистов в нашей стране. К сожалению, ныне вместо внимательного изучения первоисточников дело преимущественно ограничивается ссылками типа «цит. по …». Из числа редких фундаментальных исследований, нацеленных на последовательный учет опыта прошлого, необходимо назвать кандидатскую и докторскую диссертации Т.Н Наумовой и ее монографию (Наумова, 1990), однако ссылки на названные работы почему-то если и встречаются, то исключительно редко: для них не остается места при наличии нахлынувшего в последние годы и сметающего все на своем пути потока печатной и электронной продукции, переполненной новыми (и потому кажущимися самыми «научными» и «актуальными») терминами, хотя нередко последние фигурируют лишь в качестве средства переименования давно известных явлений или используются без учета специфики лежащих за ними теорий.

В задачи предлагаемой статьи входит показ того, что предпосылки для развития идей ПЛ в нашей стране, во-первых, с самого начала обеспечили отечественной ПЛ возможность опираться на результаты исследований в различных областях науки (в том числе – на работы физиолога И.М. Сеченова, на труды Н.А. Бернштейна по физиологии движений и физиологи активности, на концепцию динамической функциональной системы П.К. Анохина, на нейролингвистические исследования А.Р. Лурии и т.д.),что подготавливало переход ПЛ от первоначального статуса науки «на стыке» лингвистики и психологии к использованию перспектив интеграции ряда наук2020
  Следует особо подчеркнуть принципиальную важность не механического «сложения» идей и результатов из разных областей науки, что иногда имеет место при дилетантском отношении к так называемым «стыковым» наукам, а именно разработки теории нового уровня, базирующейся на интегративном осмыслении проблемы с учетом выявленных с разных позиций закономерностей и отношений и имеющей иную объяснительную силу.


[Закрыть]. Во-вторых, привили отечественной ПЛ определенный иммунитет, позволивший в кратчайшие сроки преодолеть охвативший мировую науку соблазн слепо и надолго принять альфу и омегу порождающей грамматики в ее первоначальных вариантах. В-третьих, создали базу для проторения собственного пути в мировой науке, ориентированного на многогранную проблематику речевой деятельности и языкового сознания в разных аспектах и проявлениях. Конечно, более или менее полный охват связанных с поставленной задачей вопросов потребовал бы написания объемной монографии, поэтому здесь будут приведены только отдельные соображения о взаимодействии языка, разума и тела человека. Выбор именно этой темы обусловлен ее возросшей актуальностью для ряда наук о человеке и необходимостью интегративного подхода к ее рассмотрению.

В последнее десятилетие значительно обострился интерес ученых к вопросам соотношения тела и разума, восприятия и осознавания воспринимаемого, а также связи названного выше с естественным языком, т.е. с проблематикой семиотики и лингвистики. Так, У. Эко (Eco, 2000) при обсуждении примеров именования тех или иных объектов уделяет особое внимание перцептивному семиозису; П. Виоли (Violi, 2001) разрабатывает теорию семантики опыта и выводного знания, базирующуюся на признании роли перцепции, чувствований, действий и всего, что их мотивирует, в формировании языковых значений; проблемам корпореальной семантики посвящены книги Х. Рутрофа (Ruthrof,1998; 2000); на роль тела в связи с формированием значения слова у индивида указывает, например, К. Харди (Hardy, 1998), а в связи с проблемами семиотики культуры – М. Дайнези и П. Перрон (Danesi, Perron, 1999); У. Матурана (Maturana http) выделяет в своей работе специальный раздел, посвященный телесности (bodyhood); в книге (Gentner, Goldin-Meadow, 2003) роль тела в функционировании языка так или иначе затрагивается с позиций различных трактовок языка – как линзы, сквозь которую мы смотрим на мир, как средства/инструмента овладения языком, построения репрезентации и рассуждений, а также как маркера категорий; публикации Ю.А. Сорокина (например: Сорокин, 1994; 2003)и ряда других авторов посвящены проблеме соматикона; на необходимость интеграции усилий представителей различных областей науки для рассмотрения проблематики, так или иначе связанной с языком, мозгом и когнитивным развитием, указывают авторы коллективного труда (Dupoux, 2001); в качестве нового научного направления развивается биосемиотика, разрабатывается биокультурная теория значения, активно обсуждается идея «воплощенной», телесной природы разума (см. обзор: Кравченко, 2004). Нейролог А. Дамазио (Damasio, 1994; 1999; 2003) трактует проблему «разум – тело» как ведущую для современной науки о человеке. Публикации Дамазио отражают ход проводимого им исследования роли эмоций, чувств, тела и его части – мозга – в формировании образов сознания, особенностей взаимодействия между телом и разумом, образами сознания и языком и т.п. (см. обзор: Залевская, 2005а).

Разговор о предтечах отечественной ПЛ представляется важным начать с обсуждения взглядов физиолога И.М. Сеченова не только из хронологических соображений. Проблема «разум – тело»непосредственно связана с означиванием языковых единиц, что подробно рассматривается Сеченовым с разных позиций: и в плане овладения ребенка языком, и в плане пользования языком взрослыми людьми. Особый интерес для нас представляют работы: «Рефлексы головного мозга», «Предметная мысль и действительность»,«Элементы мысли»; все они написаны Сеченовым в последней четверти ХIХ в., однако отмечаемые им предрассудки (в том числе – научные) оказались весьма живучими, а высказываемые Сеченовым положения звучат более чем современно, отвечают на вопросы сегодняшнего дня. Один из таких вопросов: как связаны тело (сома) и интеллектуальные процессы человека?

«…Соматические нервные процессы и низшие формы психических явлений, вытекающие из деятельностей высших органов чувств, родственны между собой по природе» (Сеченов, 1953, с.130). «…Соматические нервные процессы родственны со всеми вообще психическими явлениями, имеющими корни в деятельности органов чувств, к какому бы порядку эти явления ни принадлежали. Но на пути к этому строго логическому и в то же время верному заключению стоит один очень распространенный предрассудок, и его необходимо устранить. <…> Убеждение, что психическое лишь то, что сознательно, другими словами, что психический акт начинается с момента его появления в сознании и кончается с переходом в бессознательно состояние, – до такой степени вкоренилось в умах людей, что перешло даже в разговорный язык образованных классов. <…> …в мысли, о которой теперь идет речь, должно лежать величайшее заблуждение» (там же, с.130 – 131).

И.М. Сеченов объясняет, почему создается впечатление, что существует разрыв между телом и разумом:

«…Между данным продуктом и его чувственным корнем (если он еще есть!) лежит в большинстве случаев такая длинная цепь превращений одного идейного состояния в другое, что очень часто теряется всякая видимая связь между мыслью и ее чувственным первообразом2121
  Ср. с высказываниями ряда психологов о том, как происходит «свертывание» «умственного» действия по мере его повторения и совершенствования (см., например: Гальперин, 1987).


[Закрыть]. Дело в том, что взрослый мыслит уже неодними чувственными конкретами, но и производными от них формами, так называемыми отвлечениями, или абстрактами» (там же, с.225).

В работах Сеченова подробно прослеживаются процессы формирования чувственных конкретов и мысленных абстрактов, а также связи тех и других со словом, которое первоначально входит в состав определенной чувственной группы и лишь постепенно отделяется от других членов чувственной группы, становясь ее знаком.

«…Символизация частей, признаков и отношений, отвлеченных от цельных предметов, дает продукты, лежащие между представлениями о предметах и умственными формами, непосредственно переходящими за пределы чувств. Несмотря на очевидное существование чувственной подкладки, абстракты этой категории уже настолько удалены от своих корней, что в них едва заметно чувственное происхождение. Поэтому, заменяя в мысли реальности, они нередко кажутся более чем сокращенными, именно условными знаками, или символами» (там же, с.298).

«Когда… мысль человека переходит из чувственной области во внечувственную, речь как система условных знаков, развивающаяся параллельно и приспособительно к мышлению, становится необходимостью. Без нее элементы внечувственного мышления, лишенные образа и формы, не имели бы возможности фиксироваться в сознании; она придает им объективность, род реальности (конечно, фиктивной), и составляет поэтому основное условие мышления внечувственными объектами. Факты эти общеизвестны…» (там же, с.302).

«…Введение словесных символов в мысль представляет или прибавку новых чувственных знаков к уже существующему ряду их, или замену одних символов другими, равнозначными в физиологическом отношении. Явно, что природа мысли от этого измениться не может» (там же, с.305; выделено мною. – А.З.).

Каждое из приведенных высказываний И.М. Сеченова заслуживает детального обсуждения, поскольку в них затрагиваются проблемы взаимодействия осознаваемого и неосознаваемого, разграничения процесса и продукта, становления «превращенной формы», роли символизации в освоении мира и речемыслительной деятельности и т.д.

Заслуги Сеченова перед отечественной и мировой наукой получили высокую оценку в публикациях многих авторов, однако это можно существенно дополнить с позиций сегодняшнего дня.Так, А.А. Леонтьев подчеркивает: «Для Сеченова психическая деятельность – это отражение реальных свойств среды, а не духовная «самодеятельность» сознания» (Леонтьев, 1967, с.15). Замечу в этой связи, что в последние годы стало весьма популярным ссылаться на работы в области биолингвистики, биосемиотики и т.п. (в частности – на работы У. Матураны и Ф. Варелы), в которых особо акцентируется взаимодействие организма со средой, опосредующее различные аспекты его функционирования.

Особое внимание наши современники обращают на то, что И.М. Сеченов сделал большой вклад в объяснение процессов, которые теперь называют интериоризацией. По мнению М.Г. Ярошевского, у Сеченова внешнее воздействие оказывается способным влиять на поведение только в превращенной форме, преобразовавшись в чувствование как особую реальность. Подчеркнем, что при этом И.М. Сеченов указывал на особенности среды, с которой взаимодействует индивид:

«Благодаря такому превращению «проявляются», реконструируются (в виде психических образов) именно те свойства среды, с которыми вынуждена сообразоваться работа мышечных снарядов» (Ярошевский, 1981, с.375 – 376).

Аналогичная оценка заслуг И.М. Сеченова содержится и в «Большом психологическом словаре» (2004, с.502), где особое внимание уделено широте трактовки феномена интериоризации, оценке им роли бессознательного в психической жизни человека.

Обратимся теперь к отдельным высказываниям корифеев отечественного языкознания, во многом созвучным идеям физиолога И.М. Сеченова.

Работы А.А. Потебни нередко цитируются, чаще всего – в связи с его трактовкой понятий внутренней формы, «ближайшего» значения и т.п. В то же время он неоднократно останавливался на специфике процессов понимания и взаимопонимания, на результатах этих процессов, а также на роли слова в них. При этом А.А.Потебня полностью принимал следующее положение из работ В.Гумбольдта:

«Люди понимают друг друга не таким образом, что действительно передают один другому знаки предметов… и не тем, что взаимно заставляют себя производить одно и то же понятие, а тем, что затрагивают друг в друге то же звено цепи чувственных представлений и понятий… вследствие чего в каждом восстают соответствующие, но не те же понятия» (Потебня, 1976, с.313; выделено мною. – А.З.).

А.А. Потебня особенно подробно рассматривает роль чувственного восприятия и функционирования образов в процессах восприятия слов и их использования; фактически в его работах мы находим глубокий и разносторонний анализ того, как и благодаря чему слово оказывается способным обеспечивать взаимопонимание, которое, к тому же, является и непониманием, и несогласием в мыслях. А.А. Потебня подчеркивает, что «на слово нельзя смотреть как на выражение готовой мысли» (там же, с.183; курсив мой. – А.З.), ср. с высказываниями Л.С. Выготского о том, что мысль не выражается в слове, а формируется в нем, и С.Л.Рубинштейна о формировании мысли в процессе ее формулирования. А.А. Потебня говорит также о взаимоотношениях между чувственным и рациональным:

«…Какой бы отвлеченности и глубины ни достигала наша мысль, она не отделается от необходимости возвращаться, как бы для освежения, к своей исходной точке, представлению» (там же,с.198).

Знаковая функция слова и слияние слова с представлениями об именуемых объектах у индивида волновали Ф.Ф. Фортунатова:

«…Ясно, что слова для нашего мышления являются известными знаками, так как, представляя себе в процессе мысли те или другие слова, следовательно, те или другие отдельные звуки речи или звуковые комплексы, являющиеся в данном языке словами, мы думаем при этом не о данных звуках речи, но о другом при помощи представлений звуков речи как представлений знаков для мысли» (Фортунатов, 1973, с.313).

Это высказывание по своей сути близко тому, что во второй половине ХХ в. говорил психолог Н.И. Жинкин, указавший, что понимать надо не речь, а действительность, и что человек, воспринимая речь, «представляет и видит обозначаемую действительность, а не строчку слов или последовательность звуков» (Жинкин, 1982, с.100).

Психологическую основу общения между людьми рассматривал А.А. Шахматов; он не только ввел понятие коммуникации как особого акта мышления, но и наметил роль внутренней речи, лежащей за предложением как продуктом символизации определенного сочетания представлений:

«Психологической основой нашего мышления является тот запас представлений, который дал нам предшествующий опыт и который увеличивается текущими нашими переживаниями; психологическою же основой предложения является сочетание этих представлений в том особом акте мышления, который… мы назовем к о м м у н и к а ц и е й, … <потому что он> имеет целью сообщение другим людям состоявшегося в мышлении сочетания представлений» (Шахматов, 1973, с.340 – 341).

Подробный анализ взглядов А.А. Шахматова дает Т.Н. Наумова (Наумова, 1990); в нашей работе (Залевская, 1979) понятие коммуникации у Шахматова рассматривается в связи с анализом акта глубинной предикации как способа подтверждения самому себе факта того или иного понимания/интерпретации идентифицируемого слова/сообщения, что имеет непосредственное отношение к проблеме естественного семиозиса (см. ниже).

Особенно значимы для отечественной психолингвистики взгляды И.А. Бодуэна де Куртене (1963), созвучные тому, что ныне утверждается в ряде работ по корпореальной семантике, биолингвистике и т.п. (см., например, обзоры: Залевская, 2002; Кравченко, 2004). Настаивая на том, что язык существует только в индивидуальном мозге, только в душах, только в психике индивидов или особей, составляющих данное языковое сообщество, И.А.Бодуэн де Куртене несомненно говорил о языке как достоянии индивида; поэтому он, в частности, ставил вопрос о трактовке языкознания как науки, непосредственно связанной и с психологией, и с социологией, намечая тем самым основы интегративного подхода к исследованию языковых явлений как отражения «внешнего и внутреннего мира в человеческой душе за пределами внешних языковых форм» (Бодуэн де Куртене, 1963, с.214; выделено мною. – А.З.). В том же ключе формировалась и концепция Н.В. Крушевского, который, подобно И.М. Сеченову, А.А.Потебне, Ф.Ф. Фортунатову и другим отечественным мыслителям прошлого, указывает на то, что для носителя языка слово органично слито с представлением об обозначаемой им вещи (о вещи в широком смысле, т.е. – о некотором объекте, действии и т.д.); более того, он подчеркивает, что такое представление является целостным, включает все необходимые характеристики соответствующего объекта, действия, состояния, качества:

«…Вследствие продолжительного употребления, слово соединяется в такую неразрывную пару с представлением о вещи, что становится собственным и полным ее знаком, приобретает способность всякий раз возбуждать в нашем уме представление о вещи со в с е м и е е п р и з н а к а м и» (Крушевский, 1973,с.430).

Объем предлагаемой статьи не позволяет более подробно остановиться на работах названных и других ученых. Особая роль взглядов Л.В. Щербы для становления и развития отечественной психолингвистики и для разработки концепции ментального лексикона подробно обсуждается в ряде публикаций (Залевская, 1977;1999; 2005). Здесь представляется достаточным указать на недопустимость безапелляционных суждений о сути и значимости для науки той или иной концепции, поскольку она формируется, а также видится и оценивается с позиций специфических условий места и времени. Например, Т.С. Шарадзенидзе сожалела о том, что в позднейших трудах И.А. Бодуэна де Куртене психологизм усиливается, и категорично заявила:

«Итак, без сомнения, психологизм является органической частью концепции Бодуэна на всех этапах ее развития. Психологизм представляет собой в современном языкознании пройденный этап. Поэтому считаем излишним останавливаться на обосновании его неприемлемости» (Шарадзенидзе, 1980, с.28 – 29).

Как показывает ход истории, «пройденным этапом» оказались подобные суждения, которые ушли в Plusquamperfekt науки.

Высказывания отечественных мыслителей прошлого хорошо согласуются с указаниями ряда современных нам авторов на необходимость учета роли тела для глубокого понимания разума человека при оценке роли языка как средства «перевода» сообщения на невербальные образы. Замечу, что еще С.Л. Рубинштейн предостерегал от обособления и противопоставления чувственного и рационального, трактуя их как составляющие единого процесса, развивающегося по бесконечной спирали переходов от чувственного к абстрактному и от абстрактного к чувственному (Рубинштейн, 1997, с.48 – 49). Вспомним также о том, что Н.И.Жинкин говорил о переводе с общенационального языка на язык интеллекта, подчеркивая комплементарность сенсорики и интеллекта: без одного нет другого, к тому же очень трудно разграничить, где кончается сенсорика и начинается интеллект (Жинкин,1982; 1998). Аналогичное мнение о связи соматического и психического высказывает Л.М. Веккер (1998), отмечающий, что пограничная линия между психическим и соматическим существует только при теоретическом подходе с позиций современной системы понятий; в реальности имеют место «нетелесная телесность» и «телесная нетелесность». На взаимодействие трех основных модальностей опыта – переработки через знак, образ и чувственное впечатление – указывает М.А. Холодная, подчеркивающая: «…Когда мы нечто понимаем, мы это словесно определяем, мысленно видим и чувствуем» (2002, с.112). А. Менегетти полагает, что имеет место не «скачок» от психики к соме, а непрерывность, идентичность, выражение на разных языках одного и того же смыслового содержания; психической идентификации объекта у ребенка предшествует идентификация телесная, соматическая, представляющая собой процесс первичного познания (Менегетти, 2003, с.60); опытное переживание вообще представляет собой целостный факт, при котором «все тело воспринимает, как открытый радар. Рефлексия – только аспект рационального сознания» (там же, с.141). По мнению Е.Э. Газаровой, психические и соматические паттерны, будучи результатом одних и тех же воздействий, по смыслу идентичны; психосоматические паттерны человека выступают как проявления единой многоуровневой памяти человека, объединяющей моторную, эмоциональную, образную и словесно-логическую память (Газарова, 2002,с.46). Важно особо отметить работы В.П. Зинченко (Зинченко, 1997;1998), обосновывающего идею специфики «живого знания», в котором слиты значение и смысл при взаимодействии чувственной и биодинамической ткани сознания, знания и переживаемого отношения к нему.