Текст книги "Консерватизм и развитие. Основы общественного согласия"

Основные черты современного политического консерватизма на Западе

Описанные выше сдвиги в социально-экономической сфере и ценностях общества ставят консерваторов перед многими новыми вызовами. И в прошлые эпохи консерваторы в политике не всегда объединялись в единую крупную партию: это было необходимо только в государствах с мажоритарной однотуровой избирательной системой. Однако размежевания внутри консервативного лагеря чаще отражали субъективные и личностные противоречия, но не носили принципиального идейно-политического характера. Отличие современной эпохи – более глубокое размежевание, позволяющее говорить о противостоянии «системного консерватизма» и бросивших ему вызов новых консервативных течений.

Темпы, масштабы и комплексный характер сдвигов, произошедших в последние годы, порождают напряжения и обостряют противоречия в консервативных ценностях и политических доктринах.

Мы начинаем обзор современных тенденций западного консерватизма с социально-экономической тематики по двум причинам. Во-первых, после Второй мировой войны эти проблемы становятся основными в деятельности консервативных партий. Представляется, что из сложного набора причин такого явления основными являются две. Это переопределение консервативных ценностей государства и органичности общества: они стали пониматься как эффективность и конкурентоспособность национальной экономики, что требовало укрепления рыночных начал и социального мира как гарантии от радикализма. Великая депрессия 1930-х, подъем тоталитарных государств и Вторая мировая война, активность коммунистического лагеря – все это свидетельствовало о кризисе как идейно-философских, так и государственно-управленческих моделей прошлой эпохи и необходимости поиска ответов на эти вызовы.

Во-вторых, синтез либерализма и консерватизма наиболее наглядно проявляется именно в социально-экономической сфере. Такой синтез, точнее – конвергенция, не в этой сфере начался и никогда ею не ограничивался. Изначально зоной консенсуса между консерваторами и их политическими оппонентами было недопущение к борьбе за власть социальных низов, защита интересов имущих классов. Однако к середине XX в. вся экономика стала рыночной, противоречие между земельной аристократией и городской буржуазией превратилось в остаточное явление. Соответственно, появилась объективная возможность для достижения консенсуса имущих классов по социально-экономическим проблемам.

Концептуальную основу для такой «синтетической» либерально-консервативной платформы заложили не политики и не философы, а экономисты. Знаковыми событиями стали Коллоквиум Уолтера Липпмана (Париж, 1938), на котором немецкий экономист Александр Рюстов впервые употребил термин «неолиберализм». В 1947 г. создается общество Мон Пелерин, объединившее экономистов толка, впоследствии получившего названия «неолиберального», или «либертарианского». Кредо общества – свободный рынок и политические ценности открытого общества. В 1950 г. в это общество вступил Людвиг Эрхард, министр экономики Западной Германии, и его политика социальной рыночной экономики, получившая наименование Ordoliberalism (от названия журнала ORDO), стала первым опытом применения этих экономических концепций на практике.

Эта концепция, по сути, положила конец классическому либерализму и одновременно переопределила консерватизм. Либерализм отошел от своей традиционной концепции laissez-faire, признававшей за государством лишь минимальную роль в экономике. Общим кредо для консерваторов и либералов стали рыночная эффективность, неизбежность государственного регулирования и наличие у государства социальной функции. Существенную роль в утверждении этих доктрин в практической политике сыграла реализация плана Маршалла – «самой успешной в истории программы структурной перестройки экономики»[5]5
  URL: http://escholarship.org/uc/item/3b1108bj#page-3 (дата обращения: 17.06.2015).


[Закрыть]. Еще большую и со временем возраставшую роль в унификации социально-экономической политики европейских стран, в том числе их консервативных партий, сыграли процессы европейской интеграции, особенно в области фискальной и финансовой политики. Ее жесткие рамки существенно ограничили пространство, в котором могли колебаться политические курсы левых и правых.

За послевоенные десятилетия испробовались разные доктрины вмешательства государства в экономику – от кейнсианства до неолиберализма и неоинституционализма; хотя чаще такие модели подразумевали максимальную свободу рыночных механизмов, порой они сменялись политикой государственного дирижизма – там, где речь шла о направляемых структурных сдвигах в экономике. Общее между всем моделями – признание неизбежности государственного регулирования и наличие у государства социальной функции. Наиболее яркие «истории успеха» такой социально-экономической политики, реализованной консервативными правительствами – послевоенный подъем Германии и Италии, коренная структурная перестройка экономики Франции при де Голле и Великобритании при М. Тэтчер, оживление экономического роста в США при «рейганомике».

В Германии восстановление экономики и социальной жизни осуществлялось через модель социального рыночного хозяйства, ключевыми компонентами которой явились экономическая эффективность и социальная справедливость; свободная конкуренция и необходимость контроля над монополиями; категорический императив – частная собственность должна служить общему благу.

Во Франции первоначально был принят дирижистский курс, который позволял мобилизовывать национальные ресурсы через создание крупного государственного сектора, широкую национализацию промышленных и банковских активов. Становление Пятой республики подавалось как синтез традиции и новизны, сплочение общества во имя возрождения национального величия. Во второй половине 1970-х гг. активная дирижистская политика во Франции постепенно стала замещаться продвигавшимися неолибералами идеями рациональности, эффективности, что подразумевало ограничение вмешательства государства в экономику. Эта политика сохранила акцент на социальной сфере, опираясь на быстро растущие новые средние слои, обладающие повышенным модернизаторским потенциалом.

В Великобритании послевоенный консенсус по социальноэкономической политике начинался с национализации ряда отраслей и расширения «государства благосостояния» на кейнсианской основе. Кредо Консервативной партии того периода – «более гуманный капитализм» и «предпринимательство без своекорыстия». Подобная политика сохраняла преемственность при сменявших друг друга консервативных и лейбористских кабинетах и получила название «батскеллизма», по фамилиям канцлеров Казначейства консерватора Р. Батлера и лейбориста Х. Гейтскелла (Паэулл, 2013, с. 264–265). В более позднее время та же тенденция преемственности прослеживалась в социальных реформах (особенно образовательной и пенсионной систем) правительств лейбористов и консерваторов. Принципиальным переопределением социально-экономической политики британского консерватизма стал «тэтчеризм»: построенная на монетаристских принципах политика кабинетов М. Тэтчер. Его ключевым принципом стала резкая критика социального эгалитаризма и «большого государства».

В Италии христианские демократы демонтировали корпоративное устройство, оставшееся в наследство от фашистского режима. Особый упор в программе ХДП делался на важность социальной функции капитала и необходимость реализации широкого перечня мер социально-экономической политики. Интервенция государства в экономику предполагала частичную нацио– нализацию при сохранении свободы большей части экономики от государственного регулирования.

В США экономическая политика всегда отличалась более выраженными либерально рыночными началами и ограниченными размерами «социального государства». Тем не менее и для США «рейганомика» – экономическая политика времен администрации Р. Рейгана (1981–1988 гг.) – стала принципиально новым проявлением социально-экономической политики консервативной правящей партии. Суть рейганомики – перенос акцентов с регулирования спроса на товары и услуги на стимулирование их производства, резкое снижение налоговой нагрузки с целью стимулирования инвестиций и инноваций, поощрения накопления капитала. Эта же политика предусматривала жесткие ограничения правительственных расходов, в том числе на цели развития «социального государства». Именно успех рейганомики, ее воздействие на мировую экономику в целом, считается фактором ускорения мирового развития, но одновременно – первопричиной явлений, приведших к мировому экономическому кризису 2008 г., который Ф. Фукуяма назвал «не концом капитализма, но концом рейганизма»[6]6
  Цит. по: «Это не конец капитализма». Интервью Е. Альбац с Ф. Фукуямой. The New Times. 2008, 17 Nov.


[Закрыть].

Особняком стоят случаи, когда перестройка рыночной экономики на неолиберальных началах касалась обществ с традиционным экономическим укладом (Испания и ряд стран Латинской Америки). В них та же эволюция социально-экономических позиций консервативных партий шла на фоне модернизационных процессов, протекавших гораздо быстрее, чем в промышленно развитых странах. Соответственно, политический консерватизм в этих странах сыграл непривычную для него роль «агента модернизации» в первичном ее значении – перехода от доиндустриального общества к развитому индустриальному. В Испании еще с 1950-х гг. либерально-консервативные тенденции стали размывать основы франкистского режима. Однако они не могли реализоваться в полной мере, поскольку степень интеграции национальной экономики в европейскую была относительно невысокой. Стремление к большей интеграции с целью ускорить социально-экономическое развитие страны стало одним из главных мотивов демократизации Испании после смерти Франко, и постфранкистские консерваторы Народного альянса (ныне – Народная партия Испании) сыграли важнейшую роль как в демократизации страны, так и в структурной перестройке испанской экономики на либерально-консервативной основе.

Принципиальным представляется вопрос, насколько такая социально-экономическая политика может считаться консервативной и чем считать синтез либеральных и консервативных начал в социально-экономической сфере: эволюцией консерватизма или компрометацией его базовых принципов? Данные экспертного исследования позволяют обозначить аналитическую рамку ответа на этот вопрос.

Повышение роли социально-экономических проблем в повестке дня консерватизма, действительно, стало отходом от «классической» консервативной традиции; эксперты расходятся в том, считать ли это скорее закономерностью эволюционного развития или его нарушением, однако первая точка зрения преобладает.

Эксперты подчеркивают, что рыночная экономика, свобода предпринимательства – это абсолютно консервативные ценности. Объективная необходимость повышения внимания к экономике, требующая, по словам эксперта, адаптации формы [консерватизма] при сохранении содержания, также не вызывает сомнений, если эта идеология хочет быть не историческим феноменом, а современным политическим явлением.

Дискуссионным является и вопрос, какая идеология в этом синтезе преобладала. Общая логика экспертов сводится к тому, что в экономической и социальной доктринах консервативных партий преобладали либеральные экономические воззрения, а саму Маргарет Тэтчер Милтон Фридман называл «либералом из XIX века», «скорее вигом, чем тори». Эксперты признают, что к классическому либерализму [такое политическое течение] гораздо ближе, чем нынешние либералы. Но вместе с тем они и консерваторы, поскольку стремятся в своей политике защитить экономику и частный бизнес от посягательств активистского, дирижистского государства. Другой эксперт еще более категоричен: Если вы хотите строить консерватизм на основе рыночной экономики, у него будут либеральные социальные ценности.

Активная роль консерваторов в создании социального государства (welfare state) тоже может показаться отходом от принципов старого консерватизма. Однако анализ мнений экспертов позволяет вычленить как минимум три отчасти пересекающиеся мотивации, побуждавшие консервативные политические силы к таким действиям.

Первый мотив – стремление к сохранению социального порядка (в том числе иерархии) в новых условиях, недопущению слишком острого социального расслоения. Эта задача становилась особенно актуальной с учетом вызовов тоталитаризма, коммунизма и «революционизма». Эксперты усматривают определенное противоречие со старым консерватизмом, поскольку консерваторы, с одной стороны, хотят сохранить ценности и восприятие этих ценностей, а с другой – хотят сохранить социальный порядок.

Генезис этой ценности в различных национальных моделях консерватизма происходил по-разному. В Германии, по оценке всех экспертов, социальное государство создавалось именно консерваторами: во-первых, именно из ощущения важности социальной ответственности и, во-вторых, социал-демократы той эпохи слишком сильно ориентировались на Карла Маркса, а потому оказались неспособными воспринять идею «государства всеобщего благоденствия». В Великобритании «государство общего благосостояния» строилось и правыми, и левыми, и правые принимали это и не попытались разрушить, когда консерваторы вернулись. Это была такая смесь патернализма и социал-демократических принципов.

Этот мотив усиливается желанием консерваторов переопределить общественную солидарность в условиях меняющейся ценностной структуры общества. В частности, в разных контекстах подчеркивалась такая функция социального государства, как помощь государства атомизированной или неполной семье. Немецкий эксперт подчеркивает, что важнее всего в вопросах семьи – это знать, что даже если у детей разведены родители, они не должны быть дискриминированы, бразильский обращает внимание на социальную роль с целью частичного замещения существующих ослабленных социальных сетей, особенно семьи, а французский рассказывает, как за одно поколение общество изжило дискриминацию детей из неполных семей.

Второй мотив – стимулирование людей к трудовой деятельности, оказание помощи социально уязвимым, чтобы дать им возможность зарабатывать своим трудом. Этот мотив наиболее сложен: с одной стороны, консерваторы считали, что лишь они смогут выстроить оптимальную систему. С другой стороны, именно в консервативном лагере чаще всего звучат инвективы против «иждивенчества» неимущих на доходах более благополучных членов общества. Это было свойственно начинателям рейганомики и тэтчеризма, а сегодня распространено, например, в Партии чаепития в США или в контексте антимигрантских инициатив нового консерватизма.

Британский эксперт напоминает, что Беверидж [либерал, входивший в правительства консерваторов], автор понятия «государство общего благосостояния»… не хотел, чтобы государство платило за то, что люди бездельничают, он хотел, чтобы государство вмешивалось и помогало людям встать на ноги и работать. Американский эксперт так формулирует противоречие: Традиционное стремление «экономических консерваторов» – устранить все «лишние» расходы, которые мешают экономическому росту, наталкивается на понимание, что в современной экономике нельзя лишить людей сетки социальной защиты.

Третий мотив – рациональное осознание полезности государственной поддержки сфер образования и здравоохранения для обеспечения эффективности национальной экономики. Британский эксперт подчеркивает: Лучшее условие для развития свободного капиталистического рынка, а также независимости и индивидуальности людей – это как раз наличие государственного здравоохранения, бесплатного образования, чтобы у всех были равный стартовый уровень и равные шансы. Это не чисто консервативная идеология, но консерватизм в Великобритании никогда не был абсолютно идеологически чистым.

Особую роль сыграл консерватизм в модернизации стран третьего мира. Отчасти тут допустимо сопоставление с Испанией (засилье «старого» консерватизма, опирающегося на земельную аристократию, поддержка авторитарного режима и противостояние угрозе коммунизма), но разница – в еще более низком уровне социально-экономического развития и более острых проблемах модернизации.

И в прошлые десятилетия, и сегодня в латиноамериканском консерватизме (в нашем случае – бразильском, но эксперты указывают на аналогичную ситуацию в Аргентине и Уругвае и более неолиберальную модель консерватизма в Чили) наблюдалось противостояние охранительных и развивающих тенденций. До демократизации, по оценке бразильского эксперта, консерваторы делились на два течения: В случаях резкой поляризации политического спектра, как на последних президентских выборах, выявилось реальное сплочение между политическим и моральным консерватизмами. Последний представляет собой «охранительное» течение, но эксперт акцентирует внимание на другом, которое именует бёркинианским. В него входят, по его словам, либеральные консерваторы, провозглашающие себя представителями «модерна», критикующие анахронизм левого этатизма. Оно дистанцируется от прошлого и стремится добиться того же уровня «модерна», «современности», как в Западной Европе и США. Иными словами, в Латинской Америке даже консерваторы хотят называть себя «модернизаторами».

По мнению другого бразильского эксперта, такая эволюция консерватизма была прямо обусловлена шедшими модернизационными процессами: Консерваторы были вынуждены адаптироваться, что было для них весьма сложной задачей, так как модернизация непосредственно связана с изменениями в социальных структурах… Провал тоталитарных и авторитарных режимов в Европе и в Америке привел к его обновлению. Многие консервативные мыслители стали приверженцами демократических идеалов.

Социально-экономическая политика правящих консервативных партий имеет как общие черты, описанные выше, так, разумеется, и немалые различия. Остановимся на двух существенных моментах: степени согласия или разногласий по этому поводу в самом консервативном лагере, а также правомерности понятий «правого» и «левого» консерватизма.

Само по себе употребление определения «левый» применительно к консерватизму представляется спорным. По совокупности своих политических ценностей и позиций консерватизм – по определению – правое течение. По мнению большинства наших экспертов, различия между правыми и левыми тенденциями в консерватизме не следует преувеличивать: акценты в политическом курсе меняются в зависимости от социально-экономической конъюнктуры и не несут угрозы раскола консервативного лагеря. Курс может меняться даже при правлении одной и той же администрации или кабинета министров.

Американский эксперт так комментирует эту ситуацию: Рейган… был «крестным отцом» раскола в консерватизме. Время президентства Рейгана было истоком обоих современных течений консерватизма. Французский эксперт показывает наличие разных трендов внутри главной правоцентристской партии страны: ЮМП имеет веяние либерального консервативного течения, который воплощает в себя Эрве Маритон, веяние социал-либерального течения, представленное Бруно Ле Мэром, и веяние, ставящее во главу угла вопросы общественной безопасности, символом которого стал Николя Саркози. Все эти три течения либеральны, если говорить об экономике. Они выступают против протекционизма и критикуют главенствующую роль государства в социальной политике. Эрве Маритон представляет собой консерватора в социальном плане в связи с тем, что он требует отмены закона Тобирá [осуждение работорговли].

«Особость» социально-экономических позиций внутри консерватизма проявляется лишь у некоторых «новых консерваторов» скорее как следствие других присущих им программных установок – евроскептицизма, популизма, оппонирования властному истеблишменту. Однако в тех случаях когда «новые консерваторы» активно используют популизм и приемы всеохватности, в их позициях зачастую проявляется и левая составляющая. Как подчеркивает британский эксперт, программа [французского] Национального фронта схожа с социалистическими: они поддерживают государственное производство, субсидии. То же самое касается и Партии независимости, и Партии свободы в Нидерландах, и Лиги Севера в Италии: в экономическом плане эти партии придерживаются более левой политики.

Особый случай – вариант консерватизма в некоторых посткоммунистических странах, в которых (по инерции памяти о «коммунистической» системе социальной защиты) понимание «социального консерватизма» близко к российскому, тогда как, например, в США и Великобритании оно обозначает «архаичный» консервативный контекст. Консервативные партии в этих странах (Фидес в Венгрии, «Право и справедливость» в Польше) по большинству вопросов придерживаются правых позиций, однако в их социальной политике имеются левые и даже перераспределительные черты. По мнению американского эксперта, в Польше консерватизм Качиньских включал в себя патерналистский патронаж, полагая, что государство обязано заботиться о всех социальных нуждах граждан… Именно благодаря протекционизму и обещаниям защитить бедных они получили голоса.

Успехи социально-экономической политики либерал-консерваторов очевидны – от подъема разоренной Европы до успешной структурной перестройки западной – в целом мировой – экономики. Именно эта социально-экономическая политика создала основу для качественного развития западных обществ и ценностных сдвигов в них, которые описаны в предыдущем разделе.

Однако та же политика стала причиной глобального финансово-экономического кризиса 2008–2009 гг., углубившего раскол между крупными консервативными партиями и «новым консерватизмом». И социально-экономическая политика – не главная причина этого раскола: напротив, как показано выше, в этой сфере достаточно широка зона консенсуса. Дело еще и в том, что в условиях кризиса возросла значимость в политической конкуренции других сфер, насыщенных ценностным содержанием: религии, морали, миграционной политики.