Текст книги "Под маской альтер-эго (сборник)"

Под маской альтер-эго (сборник)
Сост. Лукошкин Илья

http://www.liteo.ru/

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения правообладателя.

© Лукошкин Илья, 2016

© Литео, 2016

BaronKorr
О дружбе Одуванчика и Мотылька и о том, как они встречали рассвет

За пять минут

перед рассветом,

когда рождаются мечты,

попробуй

угадать случайно,

о чём

так шепчутся цветы?

Однажды, а если точнее, то в одно солнечное летнее воскресенье, скорее всего в прошедшее, хотя, может быть, и так, что и лет триста тому назад, на Лугу у одной не очень широкой реки, которую иные назвали бы Ручейком, ждали рассвета два друга – Жёлтый Пушистый Одуванчик и Мотылёк.

Одуванчик просыпался перед самым рассветом, а Мотылёк, проплясав под лунным светом всю ночь, на рассвете как раз собирался спать под широкими листиками Одуванчика. И эти минуты, когда солнце вот-вот должно было выглянуть над Лугом, и были временем, когда друзья любили поболтать. Ведь что может быть лучшим залогом Дружбы, чем желание узнать что-то новое у того, кто совсем не похож на тебя и поэтому всегда знает что-то, чего ты сам никогда не сможешь узнать?

Одуванчик поселился под самым Высоким Забором, что ограждал Луг, у самого Ручейка; Забор защищал его от порывов ветра, и к нему почему-то не подходили иногда бродящие по Лугу коровы, так что ничто не мешало Одуванчику заниматься тем, что он любил больше всего на свете: смотреть на Ручеёк и мечтать.

Но в тот день Одуванчик был очень грустен.

– Вчера утром на Луг пришла Девочка, Мотылёк, – сказал Одуванчик. – Сперва она сидела у Ручейка и почему-то плакала. Она сидела долго-долго, почти целый день! Она всё плакала и плакала и кидала в воду камешки. А потом она сорвала Ромашку! Мою любимую Ромашку, что росла рядом со мной! Мне всегда было очень весело и интересно целыми днями болтать с ней обо всём на свете! А потом я увидел, как по ветру пролетели её лепестки! Потом Девочка ушла, но больше она не плакала. Зачем она это сделала, Мотылёк?

– Я очень мало знаю людей, – сказал Мотылёк, – а я живу уже почти десять солнц! Я многое видел, многое теперь знаю, не то что в Первый День Жизни! Но я ничего не знаю о людях, они же не цветы, и они невкусные. Зачем они мне нужны? Я с ними никогда не разговаривал. Я летал как-то вечером у одного из их жилищ там, далеко за рекой, так один человек стал махать руками, бегать за мной и старался меня поймать! Поэтому я думаю, что они едят Мотыльков, Одуванчик, и очень опасны!

– А я думаю, что с людьми вообще очень опасно разговаривать, – ответил Одуванчик. – Что они сделают с цветком, который с ними заговорит? Ведь всему непонятному они всегда стараются оторвать голову, а потом спрятать среди страниц своих пыльных книг. Они называют это «гербарий», Мотылёк. Очень опасно разговаривать с людьми! Тем более я думаю, что они давно забыли, что это такое – мечтать, а летать они никогда и не умели. Разве с ними может быть интересно? Я никогда их не пойму.

– Но ты же знаешь столько всего о Мире, ты понимаешь зверей, и ветер, и Солнце, ты понимаешь даже меня, а людей понять не можешь?! – удивился Мотылёк

– Вот Корова, она – страшный Зверь, Мотылёк, – сказал Одуванчик, – но Корову-то понять можно. Вот люди не едят траву, зачем им рвать Цветы? И как мне понять людей после этого? Они зачем-то срывают красивые Цветы, когда им плохо. Это значит, что им становится легче, когда они убивают что-то красивое?

– А может, дело в чём-то ином? – спросил Мотылёк. – И людям это зачем-то нужно? А мы просто не знаем, зачем?

– Убивать Цветы, если ты не Корова? – поразился Одуванчик. – Но ведь в этом нет ни малейшего смысла! Они радуются, а мне и поговорить потом не с кем!

– А может, им становится легче? – сказал Мотылёк. – Может, человеку, когда ему больно и плохо, очень надо сделать больно кому-то ещё? И ему становится легче?

– Нет, – вздохнул Одуванчик, – Корова – зверь опасный, но понятнее Человека, и у неё глаза красивые. Всегда надо уметь видеть что-то хорошее, даже в Страшном Хищнике! А в людях я уже давно не ищу ничего – ни красивого, ни понятного.

– Но хоть с коровами-то человек дружит! – воскликнул Мотылёк.

– Он даже с ними не дружит, – опять вздохнул Одуванчик. – Человек таких своих друзей ест, я точно знаю. Даже если у них прекрасные задумчивые глаза.

– Получается, что Человеку надо постоянно есть своих друзей, – догадался Мотылёк. – И кого-то убивать, ему это тоже очень и очень зачем-то нужно! Хорошо, что мы не такие!

Одуванчик лишь вздохнул.

– Я думаю, что всё дело в том, Мотылёк, что те, кто умеет летать, и Цветы никогда не поймут людей. Мы всё-таки слишком разные. И я скоро улечу отсюда куда-нибудь далеко-далеко! Так далеко, как никогда ещё не летал! Где людей будет хотя бы поменьше, ведь давно нет уже ни одного места в мире, где их нет вообще.

– Ты тоже умеешь летать?! – удивился Мотылёк. – А я и не знал!

– Конечно, могу, – сказал Одуванчик. – Когда наступает Срок, моя голова становится белой, я выбираю Самое Главное Семечко и становлюсь им! А потом я жду попутного ветра – и лечу! Лечу! Я так люблю путешествовать, Мотылёк! Однажды, много-много полётов тому назад, ветер поднял меня так высоко, что я даже увидел, как плоская Земля начинает загибаться по краям! А это значит, что Земля-то – круглая! А это значит, что мой путь бесконечен!

– Земля круглая? – удивился Мотылёк. – Я тоже умею летать, но никогда такого не видел! Может, она там, вдали, круглая? За тем Высоким Железным Забором, что ограждает наш сад?

– Да, – сказал Одуванчик, – ты прав, Мотылёк. За Железным Забором совсем другая Земля – она большая и круглая, и я очень хочу её посмотреть. Скучно жить в мире, где много заборов, где рвут красивые Цветы и никогда ничего не меняется.

– А мне говорили, что когда приходит Зима, для нас всё заканчивается, – сказал Мотылёк, – и потом ничего нет.

И Мотылёк наконец-то уснул, так как очень-очень устал за длинную ночь, а над Лугом наконец-то взошло солнце.

– Всё заканчивается не Зимой, – сказал Одуванчик, хотя Мотылёк уже и не мог ему ответить. – Всё заканчивается не тогда, когда приходят холода и опадают листики, всё заканчивается тогда, когда умирает Мечта. Поэтому-то для меня никогда всё и не закончится! Ведь там, за Забором, – большой и круглый Мир, а я никогда-никогда не устану мечтать!

Над Лугом всходило Солнце, журчал Ручей; под листиками Одуванчика дремал Мотылёк, и ничего в Мире не изменилось от того, что кто-то новый в нём узнал, что мир бесконечен.

BaronKorr
О направлении полёта мух

Барон сидел у камина. Развалившись в любимом кресле, он смотрел на язычки пламени и под чудную мелодию «Лили Марлен», как всегда, думал о великом.

Об истории и своём месте в ней, в частности.

Рядом у кресла дымился его любимый MG 42.

Сосед нечаянно наступил на любимую ромашку барона, поэтому пулемёт и дымился.

На одного соседа стало меньше, но ромашка была спасена.

Барон никогда так не радовался, как когда совершал по-настоящему добрые дела. А ромашки барон любил – он был очень добр и сентиментален.

Под потолком летала муха.

Большая, жирная и очень шумная. Муха отвлекала от мыслей о великом, и с этим надо было что-то делать.

Барон бросил взгляд на любимый пулемёт, но сразу отказался от этой идеи, хотя и стрелял он великолепно, но потолка ему было чуть жаль. Да и сосед сверху пока на его любимые цветы не наступал…

«Наверное, надо прикинуться птицей, – подумал барон, – и немножко полетать – указать мухе путь полёта. Направить её на верный путь по жизни и к форточке».

Эту мысль надо было обдумать со всей тщательностью.

«Куда же мне вставить птичий хвост?» – озадачился барон. Первый пришедший на ум вариант ему не понравился, и он стал обдумывать второй.

«Надо быть лидером. Надо быть сильным лидером, тогда мухи за мной и потянутся, – подумал барон. – За мной не полетят только слабые и неправильные мухи!»

Барон подошёл к форточке и бросил задумчивый взгляд на муху.

– Это – сильная муха, – заключил барон, – ей нужен сильный лидер.

И барон прыгнул в форточку.

Но по-прежнему чуть потрескивал камин, и всё так же жужжала муха… Изменить мир к лучшему у барона не получилось.

BaronKorr
Дерево мира

– Кто ещё знает об… об этом? – начальник Академии поднял глаза от бумаг, которые читал, и от холода, полыхнувшего из его глаз, посетителю стало страшно. По-настоящему.

– Только вы и я, адмирал, – услышал он ответ, сказанный тихим размеренным голосом очень и очень уверенного в себе человека. Хотя человека ли?

Тот, кого адмирал почти пять лет считал одним из лучших своих офицеров, капитан Хейг, преподаватель кафедры сложнейшего янского языка, при обращении к нему даже не сделал попытки встать, по-прежнему свободно расположившись в кресле для посетителей.

Адмирал же опять опустил глаза к нескольким листкам бумаги на своём столе. И только тут стало заметно, как смертельно он побледнел.

Через несколько минут чтения адмирал молча придвинул к себе пепельницу, сделанную из самого настоящего человеческого черепа, вернее, черепа янса. А янсы, несмотря на очевидное, общие биологические корни, общую праматерь – далёкую Землю, себя к человеческому роду упрямо не причисляли… И, если честно, они имели на это довольно веские основания.

Потом адмирал медленно и тщательно разорвал каждый из листков, которые до этого изучал, и, сложив их в пепельницу, щёлкнул плазменной зажигалкой. Пока бумаги веселым костерком превращались в пепел, никто не произнёс ни слова.

Адмирал приложил палец к губам, призывая к молчанию, и потянулся куда-то в самый низ своего огромного стола.

Если честно, то собеседник адмирала был бы не очень удивлён, если бы Слон – такую кличку начальник училища получил за свою большую умнейшую голову – достал из стола револьвер и пустил ему пулю в лоб. И когда адмирал нагнулся, то его действительно изнутри обдало холодком. Неужели он ошибся в своём решении, впервые за долгие и долгие века своей жизни?!

Но в руках у Слона оказался не револьвер, а огромная пузатая бутылка «Звёздной пыли» – вещи редкой и весьма дорогой. Её сорок пять градусов сначала не ощущались, лишь отдаваясь во рту сильнейшим послевкусием, чем-то напоминающим и чёрный виноград, и земную дыню, но вот потом она очень и очень быстро ударяла в голову…

У Слона получилось одной рукой достать откуда-то одновременно и бутылку, и две серебряные рюмки, зажав их между пальцев. А вот во второй руке, которая, как всем было известно, была протезом, как и его левая нога, действительно оказалось оружие. Но не штатный револьвер офицера космофлота, а самый обычный армейский плазменный излучатель B08. Пальни адмирал из него сейчас с такого расстояния… в гроб положить было бы нечего – это точно. Если только развеять потом горстку пепла над клумбой…

– А теперь давай посидим и подумаем, мой мальчик, – предложил адмирал и, с трудом встав с кресла, кивнул головой, приглашая следовать за собой. Излучатель пока почему-то не был направлен в лоб посетителю, что было весьма для него удивительно.

Кивнув на высокую картонную коробку, что стояла рядом с креслом, в котором сидел «капитан», и которую он принёс с собой, адмирал спросил:

– Это именно то, о чём я думаю?

Тот лишь молча утвердительно кивнул.

Коробка, которая вообще-то когда-то хранила кухонный комбайн, сейчас содержала в себе одно из величайших сокровищ, известных человечеству.

Выйдя из-за стола и зайдя за своё огромное кресло, адмирал ногой открыл практически незаметную на фоне облицовки из тёмного дерева дверь в свой личный кабинет. Все в училище об этом кабинете, конечно, знали, но посетитель лично не знал никого, кто хоть раз бы упомянул, что ему удалось там побывать…

Личный кабинет начальника училища оказался не крохотной комнатушкой, чего можно было бы ожидать, а самой настоящей квартирой, явно из нескольких комнат.

– Гальюн там, по левому борту, если что, – сказал адмирал и кивнул головой вдоль длинного коридора. – А вы проходите прямо, там кают-компания. Доставайте из бара всё, что захотите, а я сейчас подойду, – добавил адмирал: – Это тоже на стол поставьте, – сказал он, вручив своему гостю бутыль «Звёздной пыли», серебряные рюмки и даже В 08, после чего сам удалился по коридору.

«Капитан» же молча отправился выполнять приказание.

«В конце концов, – подумал он, – тому, кого хотят в ближайшее время оправить на тот свет, не показывают, где в доме гальюн…»

Очевидно, с ним решили поговорить… в приватной обстановке. В том, что личные апартаменты адмирала были проверены кафедрой радиоэлектронной борьбы училища со всей возможной тщательностью, он не сомневался.

Кают-компания оказалась просторной овальной комнатой, треть которой занимало панорамное окно из бронестекла. За окном шёл проливной послеобеденный ливень, а вдали была видна полоса далёких джунглей. На стене висело несколько огромных экранов, сейчас не работающих; вдоль стен стояли бар, огромный холодильник и электроплита. В центре же комнаты размещался овальный стол тёмного полированного камня. В баре-холодильнике оказались фрукты, огромное количество всевозможных мясных закусок и соков – местных, разумеется, с Янса, что с облегчением отметил про себя гость. Земную еду он не любил.

Он довольно быстро накрыл на стол, после чего крайне аккуратно вскрыл ту самую коробку, что принёс с собой, и водрузил в центр стола её содержимое – высокий цветочный серебряный горшок с деревцем, которое больше всего землянину напомнило бы молодой четырехлетний кедр. Но это деревце было усыпано несколькими шапками огненно-красных цветков с чёрными потёками нектара на лепестках.

Цветущая янская ель… Дивной красоты деревце, тайны которого так и не удалось понять землянам. Во время цветения цветки янской ели выделяли иссиня-чёрную смолу, которая творила то, что в иные времена назвали бы чудом, и никак иначе. Смола возвращала молодость. Не образно говоря, а на самом деле: семидесятилетний старик за несколько лет оказывался в теле, которому ни один тест не дал бы более тридцати пяти… Регенерировали потерянные конечности – отрастая, как хвост у ящерицы… Восстанавливались заново отсутствующие зубы, исчезали любые шрамы. И человек навсегда забывал, что такое большинство заразных болезней. Можете себе представить счастливца, который никогда не заболеет даже тривиальным вездесущим гриппом? И процедуру омоложения можно было повторять снова и снова…

Потом на месте цветков на ели вырастали крохотные шишечки, каждая из которых содержала ровно семь семян. Цвела янская ель лишь раз – с лета четвёртого года жизни и в течение всего года, после чего вырастала в почти стометрового исполина со сверхпрочной и не гниющей древесиной.

Ель могла стать спасением человечества, а стала причиной бессмысленной и кровавой межпланетной войны… Войны, выиграв которую победители не получили самого главного приза – оказалось, что никто из землян не знал, как заставить цвести янскую ель! То, о чём сообщали послы янского княжества, то, о чём говорили немногие пленные, но во что никто и никогда из землян не мог и не желал верить, оказалось правдой. Им действительно всегда говорили правду: заставить ель цвести и сделать так, чтобы проросли её семена, могли только члены княжеской семьи Янса! По легенде, для этого нужны были несколько капель их живой и свежей крови.

Но кто мог в это поверить в век самых передовых биотехнологий и межзвёздных полётов? Никто и не верил. Да и история про кровь всегда воспринималась только как красивая легенда, пущенная в ход для придания большей значимости и незыблемости власти Правящего Дома планеты.

После войны землянам достались целые рощи янской ели самого разного возраста. И лаборатории Земной Федерации могли теперь выращивать её в любых потребных количествах, используя примитивное клонирование; но вот ни прорастить её семена, ни заставить ель цвести у землян так и не получилось. А цвести могло лишь деревце, проросшее из целого семечка. Почему? Так и не удалось понять… Итогом всех попыток стали лишь гектары и гектары каждый год всходивших порослей великолепного строительного леса и – ничего более. Иного итога новых и новых безуспешных экспериментов не было. Ель хранила свою тайну, как и правящий дом Янса.

Война давно была завершена, закончившись перемирием, так и не ставшим Мирным Договором. Из семи материков планеты княжество потеряло шесть, закрепившись на самом маленьком, чем-то очертаниями и площадью напоминающем земной Индостан и лежащем посреди огромного океана на самом экваторе планеты.

Княжество отказалось признать главенство Земной Федерации и отказалось продать или уступить на любых условиях секрет янской ели…

И последовала операция «умиротворения».

Потери землян были чудовищны – янцы оказались обладателями технологий, о которых на Земле или вообще не имели никакого понятия, или которые ещё не вышли из стадии лабораторных образцов. И дрались янцы, защищая свой мир, отчаянно и умело. Но их было мало… Очень мало по сравнению с тем, что могли выставить на фронт десятки планет Федерации. Войну остановила военная хитрость – янцы привели довод, проигнорировать который было невозможно: когда бои шли уже на их последнем материке, они сообщили о местоположении на Земле пяти термоядерных зарядов по 20 мегатонн каждый. Один из зарядов оказался расположен буквально у стен Объединенного Совета Земной Федерации на Земле, а ещё четыре – в самых густонаселённых городах. Заряды оказались исправными и в полной боевой готовности. Они лишь ждали сигнала… Янцы сказали, что это их предупреждение – первое и последнее и что если война не будет остановлена, то они нанесут удар, последствия которого ни одному правительству народы Федерации и не простят, и не забудут никогда…. Если, конечно, эти народы уцелеют.

Так сказали янцы… И им поверили.

Это было более полувека назад.

Земная Федерация строила на завоёванных у княжества землях города, держала довольно большую орбитальную группировку и немалые наземные войска и была вынуждена даже открыть на планете филиал Академии Космофлота. Время от времени случалось то, что в сообщениях информагентств именовалось «инцидентами», – стороны как бы прощупывали силы друг друга. Но несмотря на прошедшие полвека, технологическое превосходство янцев по-прежнему оставалось недосягаемым.

Как, откуда они получали эти технологии?

В то же время, и как бы парадоксально это не выглядело, обе стороны смогли совместно выбрать место на побережье янского материка, где перемирие работало в полную силу: это была зона мира и торговли. Без единого подписанного на высшем уровне документа очень быстро там вырос торговый город, нужный обеим цивилизациям как воздух. И объём торговли рос год от года. Без налогов и таможни. Внутренний порядок великолепно поддерживала совместная полиция, действующая, в отличие от полиции на территории Федерации, по янским законам: пойманных воришек, к примеру, вешали на месте преступления, а за пьяный мордобой спровоцировавшего драку пороли шомполами до кровавого месива на спине. Насильников жгли живьём. Пьяниц за рулём расстреливали на месте… Янский князь действовал методами жуткими, но народу понятными.

Судебные ошибки исключались – ментоскопирование по янской технологии не допускало ошибок: человек рассказывал и вспоминал всё, вплоть до внутриутробных переживаний, если это интересовало следствие.

Так что более тихого и безопасного места во всей обитаемой человеком ойкумене найти было трудно. И не было ни одного удовольствия, которое было бы недоступно на территории анклава за деньги… и без. Да и придумать место, более любимое разведками обеих сторон, было невозможно. Но вот цветущая янская ель теперь выставлялась на продажу на аукционе лишь в единственном экземпляре и только раз в год – в канун начала операции «умиротворения» Земной Федерации на планете. И редко когда деревце уходило с торгов по цене менее нескольких миллиардов – количество больных и желающих купить себе жизнь миллиардеров никогда не уменьшалось.

Бесплатно нектар янской ели на планете получали только солдаты княжества и его высшие чиновники. Вот так…

Продавая деревца землянам, янцы явно давали понять, что они абсолютно уверены, что секрет «дерева жизни» чужакам не познать никогда…

Ситуация, по большому счёту, и для янцев, и для Федерации сложилась патовая.

За бронестеклом по-прежнему шёл проливной ливень, когда в комнату, называемую им по корабельной привычке «кают-компанией», вернулся адмирал. Только одет он теперь был в домашний халат, левый рукав которого был заправлен в карман, а в руке адмирал держал трость. На людях, на службе, адмирала никто никогда с тростью не видел, как и без ручного протеза.

– Как ноют рука и нога, – вздохнул адмирал, заходя в комнату и тяжело опускаясь в одно из кресел, стоявших у стола. – Каждый день дико ноют во время этого проклятого послеобеденного дождя… Их давно нет, а почему-то болят! И я чувствую на них каждый пальчик… а обезболивающие пить не хочу.

– Фантомные боли уйдут уже завтра, – заверил его гость. Вам всего лишь необходимо съедать каждый день два-три лепестка с деревца… У него очень быстро отрастают новые, не волнуйтесь. Когда через год оно закончит цвести, ваши рука и нога ещё не успеют отрасти полностью, но процесс восстановления уже не остановится… К концу второго года вы станете здоровым и молодым мужчиной… хотя вам и сейчас нет и пятидесяти…человеческих лет. А потом вы получите ещё одно деревце и повторите курс – для закрепления результата…

– Я должен задать вам несколько вопросов, – начал адмирал. – Что с настоящим капитаном Хейгом? Он жив?

– Он жив и здоров, адмирал, не волнуйтесь. А после моего возвращения на родину он вернётся и займет моё место. Он даже не хуже меня будет знать янский язык, который преподаёт. Сейчас его усиленно… обучают наши специалисты. Капитан будет связным. Он абсолютно добровольно согласился на сотрудничество с нами… поэтому я и пошёл на риск операции внедрения.

– А как же все эти наши тесты? – поражённо спросил адмирал. Отпечатки пальцев, снимок сетчатки глаза? Почерк, в конце концов?

– Если мы можем творить такое, – гость кивнул на деревце на столе, – то копирование любой внешности, поверьте, для нас никаких трудностей не представляет. Единственное неудобство в том, что мне теперь почти два года придётся возвращать себе привычный облик…

– Вы не можете представиться? – спросил адмирал. – Довольно глупо было бы мне называть вас «капитаном Хейгом» теперь…

– Густав Питер Ян Третий, князь Бейн. Я – один из Младших Принцев Дома… Князь Ян – мой родной дядя. Я владею секретом крови Дома и тайной Дерева Жизни. Это деревце, – князь кивнул на стол, – я вырастил сам. В княжестве это умеют делать лишь люди Первой Крови и наши Старшие дети – наследные князья. Нас всего семеро на всю планету… Это не мистика и не дань тому, что число «семь» является для нас священным – по количеству семян в шишке янской ели это просто совпадение.

Адмирал молчал почти минуту, прежде чем задал следующий вопрос:

– Сколько вам лет, князь?

– По человеческим меркам этой зимой мне исполнится четыреста сорок восемь лет, – с тихой улыбкой ответил князь. – Я – самый молодой Принц Дома. Моему отцу чуть более трёх тысяч лет…

– Но это невозможно! – поражённо воскликнул адмирал. Первые люди высадились на планету всего сто сорок лет назад! В этом году отмечали юбилей. Потом были годы смуты и разрыв связей… Потом возникла Федерация, и земляне попытались сюда вернуться, но колония заявила о своём полном суверенитете! Потом – годы переговоров и война… Но первые люди на планете появились всего сто сорок лет тому назад, это точно.

– Я помню, – ответил князь и улыбнулся. – Но дело в том, что я – не человек, адмирал. И никогда им не был. И мы были пришельцами в этом мире, но мы были первыми, и это – наша планета по праву. Мы привыкли к человеческим телам и даже к человеческим удовольствиям… На самом деле мы всегда могли вас, людей, уничтожить безо всяких ядерных бомб. Но мы привыкли и даже полюбили вас. Нам ни к чему война. Просто нам нужен свой дом – и им навеки будет Янс. Так вышло…

Адмирал не стал задавать десятков вопросов, вертевшихся у него на языке. Он спросил лишь одно: «Почему вы выбрали меня? Потому что я – калека? Ведь это, – адмирал качнул пустым рукавом руки, – последствия вашей атаки на орбите!»

– Это, – его собеседник также кивнул на пустой рукав адмирала, – последствия попытки вашего вторжения в мой дом! Мы приняли первых переселенцев… и сжились с ними, подарив им здоровье, вечную молодость и дав невиданные для людей технологии. Мы защищали свой дом! И уступили мы землянам только те земли, которые, по большому счёту, были нам не особо и нужны…

Повисла пауза, после которой князь продолжил:

– Да, и поэтому тоже, адмирал. Вряд ли вы забудете эту мою небольшую услугу… А ещё потому, что вы умны, не зашорены в своих суждениях и имеете доступ к высшим руководящим структурам Федерации. У вас, у людей, осталось очень мало времени… лет сорок, а потом и в этот мир придут тархи. И в будущей войне мы вынуждены быть вместе против общего врага. Иначе нам опять придётся уходить и искать новый дом. Вы запомнили то, что я дал вам прочесть?

– Такое забыть невозможно, – адмирал поморщился. – Если бы не это (он кивнул на деревце), я бы не поверил вам никогда! Меня едва не вырвало от того, что они творят с разумными… И что же теперь должен делать я? – адмирал вопросительно посмотрел на собеседника.

– Будете искать для нас друзей, у нас много цветущих деревцев янской ели, как вы понимаете, – ответил князь, улыбнувшись. – Мы должны успеть подготовить… правильно подготовить переговоры между Федерацией и княжеством… Успеть отстранить от власти некоторых ваших одиозных политиканов… И нам ещё надо внедрить очень много новых технологий в вашу военную промышленность… У нас очень, очень много дел, адмирал. И очень мало времени.

– Когда вы возвращаетесь к себе? – спросил адмирал.

– Да прямо сейчас, – ответил князь. – Моя функция на этом этапе здесь закончена. Я прямо сейчас отправлюсь в наш торговый анклав, а оттуда – уже к себе домой. Моя яхта давно ждёт меня в порту. Вместо меня вернётся уже настоящий капитан Хейг… Но он наш, хотя и человек. Я не прощаюсь, адмирал. И надеюсь, что смогу организовать и ваш визит ко мне в гости, на бал осеннего равноденствия. А теперь разрешите мне откланяться, – сказал князь, встав из – за стола. – И просьба, личная просьба, адмирал, – замените пепельницу. В следующей войне мы будем союзниками…

С этими словами князь вышел.

А потом адмирал так и не смог заснуть.

До утра он просидел перед огромным панорамным окном, потихоньку потягивая «Звёздную пыль». Ему надо было обдумать слишком многое. Он смотрел на небо и далёкую полоску джунглей на горизонте и вспоминал свою жизнь, которая вдруг снова оказалась наполненной чем-то… чем-то очень важным.

И уже под самое утро он попробовал лепестки с подаренного деревца.

У них оказался на удивление приятный сладковато-терпкий вкус…