Текст книги "Под маской альтер-эго (сборник)"

– Ты летишь или остаёшься? – Дракон поднял голову и увидел в ночном небе силуэты своих собратьев. Они кружили в воздухе, изредка заслоняя собой луну и звёзды. Последний раз посмотрев на спящую девушку, Дракон взмахнул крыльями и присоединился к теперь уже своей стае.

Утром Вера проснётся и увидит свою картину. Такую же, как и вышивала, с высокими горами и зелёным лесом, с багряно-золотыми отблесками света и с одиноким чёрным камнем в центре композиции.

Мегана
Саммервилльский переполох

Ведьма есть существо злобное, коварное и меркантильное. Нет хуже напасти для рода людского, ибо все ведьмы – притворства мастерицы и могут скрываться за внешностью обычной девки. А посему избегайте любых женщин, дабы не запятнать себя грехом.

(Из поучений Доминика Фессалийского)

Иные волшебники, едва научившись поджигать свечу, бегут в газеты, чтобы рассказать о своих удивительных способностях. Придумывают себе прозвища вроде Великий или Могучий – тоже мне, маги! У нас, в Саммервилле, такие фокусы умеют делать многие, и это не секрет. По правде говоря, наша деревня – единственная, где колдовство официально разрешено; более того, этот вид занятий такой же уважаемый, как, например, профессия сапожника или булочника.

Городской инквизитор, случайно заглянувший к нам несколько лет назад, поначалу пришёл в ужас и потребовал арестовать всех ворожей, колдунов и прочих чудодеев, но ему очень доходчиво объяснили, что в таком случае пришлось бы арестовать половину деревни. А учитывая, что другая половина, включая сельского старосту, – постоянные клиенты первой, выполнять приказ просто некому. Нет, поначалу инквизитор ещё грозил, выступал на площади – жители даже честно пытались его слушать (не каждый же день живого инквизитора увидишь!), но потом оказалось, что говорит он по бумажке, картавит безбожно, на критику обижается, чувства юмора лишён – в общем, жутко нудный тип! Ну и разошлись. Он уж кричал, стращал, уговаривал, потом даже деньги предлагал, чтоб не расходились, – да куда там! – у людей своих дел по горло. Вон, Марта для всей деревни коров доит: полотенчиком топор перевяжет, так молоко с рукоятки аж ручьём бежит! Потом хозяева с общей бочки разбирают, кому сколько. А старик Гидеон – тот лучше всех погоду делает, ему пустые байки слушать недосуг! Кому дождик над полем обеспечить, кому солнышко – это только сдаётся, что всё само собой происходит.

Так вот, погрустил инквизитор, да и в город убрался. Потом, правда, прислали к нам отряд монахов, рыцарей каких-то с ними. Арестовывать, значится. То-то девки наши радовались! Неделю монахов не отпускали. А когда натешились, те уж и сами возвращаться не захотели. Ну какие они монахи после наших-то девок? Вся братия засмеёт! Так и остались у нас, в Саммервилле. Профессии нормальные освоили, семьи завели. А мы чего? Мы добрым людям завсегда рады.

В общем, оставили нас власти в покое. Даже из города приезжать стали: кто по делу, а кто просто так, туристами. Опять же заработок нашим: сувенирчики, амулеты-обереги, зелья любовные; и всех приезжих кормить-поить надо, комнаты сдавать, за лошадьми ухаживать. Ну а когда прибыток есть, то и душе праздника хочется! Вот старейшины и надумали Шабаш устроить. Время выбрали – аккурат на летнее солнцестояние. Вся деревня готовится: портнихи платья шьют, колдуны заклинания оттачивают, трактирщик лучшего пива наварил, как же – туристов ждём! В общем, все при деле, даже закон подлости.

Алказар Кокроуч появился на нашей улице так же внезапно, как и его тёзки появляются где-нибудь под вашим умывальником****. Был он худой, высокий, франтоватый; тёмно-зелёный камзол, шёлковые чулки, серебряные пряжки на ботинках; чёрные волосы собраны в хвост и живописно выбиваются из-под шляпы. В общем, всё – от ботинок до кончика роскошного греческого носа – выдавало в нём столичную птицу. Его лицо было бы довольно приятным, если бы не длинные тонкие усы, торчащие в разные стороны, а усатых я с детства не люблю. Короче говоря, он мне сразу не понравился.

А когда я узнала, что он купил дом по соседству – не понравился ещё больше. Зато все остальные жители Саммервилля были от него в восторге: как же, столичный маг, с дипломом, из дворца! На такое чудо народ слетался, как мухи на… варенье. Простые жители шли к нему за амулетами и охранными чарами, волшебники расспрашивали о секретах мастерства, а девицы всех возрастов кокетливо кривлялись и размахивали юбками. И все эти люди с утра до ночи толпились на нашей улице, отпугивая моих потенциальных клиентов. А нет клиентов – нет денег. И на какие средства тогда жить честной ведьме?

Поначалу я старалась держать себя в руках. Надеялась, что пройдёт ажиотаж, колдунишка натешится ролью деревенской знаменитости, вернётся в город, где ему и место, и мы все заживём, как раньше. Но выяснилось, что возвращаться ему просто некуда. Столичный волшебник отказал королевской фаворитке, поругался с архиепископом и вынужден был переехать в Саммервилль. Более того, ему у нас понравилось, так что в обозримом будущем никуда он уезжать не собирается.

Я не вредила ему, не насылала порчу на его многочисленных гостей и вообще, как для ведьмы, была паинькой. Я даже пыталась уговорить соседа переехать – ну хотя бы на другую улицу! Но все переговоры зашли в тупик. А когда заезжая туристка постучалась ко мне и спросила, не подскажу ли я ей, где живёт «господин настоящий волшебник», я поняла – это война.

Ну а после того, как я запихнула ему в печную трубу дохлую ворону, он тоже это понял. Весь день потом надутый ходил, со мной не здоровался даже! А на следующий день у меня кот пропал. Васька мой, чёрненький. Я уж обыскалась его, а он как ни в чём не бывало на рыбалку собирается. Почему кот? Сосед мой злокозненный! Как это кот на рыбалку пойдёт? Я ему со двора кричу: «Отдай кота, негодяй!», а он знай себе облизывается. Почему съел? Да нет же, не сосед – кот облизывается! Оказывается, он к соседу в сарай наведался и сметану отыскал. А Васька мой – существо настойчивое, если уж взялся за дело, до конца доведёт! Вот и доводил всю неделю, пока полную кринку не вылакал. А колдун-то заладил:

– Ваш кот мою сметану сожрал! Держите его на привязи, иначе я меры приму!

Ага, примет он! У моего Васеньки от его сметаны животик болел. Да я за своего кота! В общем, на следующее утро проснулся Кокроуч с усами цвета ультрамарин. Только во двор сунулся – а за окном фанаты песенку про голубую луну распевают. Почему именно эту? Так я им сказала, что это его любимая. Что, не любимая? Эх, ну, значит, не угадала…

Он, конечно, бросился вертать красу обратно, да спросонья не рассчитал силу заклинания. В общем, усы исчезли совсем, а вскоре жители деревни все щеголяли синими волосами. Дети, конечно, повеселились на славу, но остальным было не до смеха. А нам с этим колдуном залётным до самого вечера пришлось исправлять результаты его колдовства. Я понимаю, почему этим занимался Кокроуч. Но вот при чём здесь я?

Следующая неделя прошла с переменным успехом: натравленный соседом скелет попытался укусить меня за локоть, но после меткого удара сковородкой потерял обе челюсти и пристыженно убрался восвояси. В свою очередь, я вырастила в соседском дворе такую прорву сорняков, что столичному волшебнику, для того чтобы выйти из дома, пришлось их сжечь (вместе с частью забора и резной беседкой).

Чуть позже я навела на соседа Плутоблуд, и целых три часа он кружил вокруг собственного дома в поисках двери. Только направится к двери, а дорога-то в другую сторону ведёт! Что? Почему сам не снял заклятие? А как он снимет, если сосредоточиться не может? Едва только начнёт – мысли в другую сторону уходят. И по кругу, по кругу… Как по мне, пусть бы и дальше круги нарезал – говорят, это очень полезно для здоровья, но колдун оказался таким темпераментным! От его криков заткнулись даже вороны и, сгорая от стыда, улетели в края, где живут более приличные люди. Некоторые особо изящные выражения я записала, чтобы не забыть, но тут вмешались туристы, мол, спать хотим, тишины хотим, и вообще у нас вечерняя медитация. Пришлось отпустить…

В отместку он заколдовал мою метлу, и вместо приятного полёта над лесом я вынуждена была спасаться от неё позорным бегством. А вы бы не стали убегать, если бы ваша верная метла вдруг начала лупить вас пониже спины? Такой синяк поставила! Полдня я отсиживалась в погребе, подбирая заклинания и пытаясь утихомирить разбушевавшуюся метлу, но ей же всё нипочём! Еле-еле смогла поджечь. Жалко, хорошая метла была. А самое обидное, что она разбила мою любимую вазу и полностью уничтожила заготовки для зелий. Что там намешалось – даже я не знаю! Очевидцы рассказывали, что над всей нашей улицей потом клубился очаровательный розовый туман, под действием которого у трёх жителей деревни выросли хвосты. Ещё пятеро – без памяти влюбились в одну и ту же даму и немедленно передрались между собой (к огромному сожалению старой Хильды, оказавшейся предметом их вожделения), а у туристки из Ливерпуля на два размера увеличилась грудь и полностью исчезли прыщи.

В целях безопасности нашу улицу оцепили красными флажками и поставили знак магической угрозы. Предприимчивые соседи тут же развернули торговлю защитными артефактами, кое-кто начал продавать билеты на колдовскую дуэль – ну, чтоб смотреть с безопасного расстояния, а нам с Алказаром опять пришлось до самого утра уничтожать последствия наших боевых действий. Вяло переругиваясь и лелея планы страшной мести, мы совершенно бесплатно восстанавливали ущерб. Не успели помочь только туристке из Ливерпуля, которая так обрадовалась, что срочно уехала из деревни.

Деревенские букмекеры быстро смекнули, что на этом деле можно неплохо заработать, и начали принимать ставки. Кому как, а лично мне было обидно, что на него ставят пять к одному!

И вот пока я обдумывала свою дальнейшую стратегию (красивое слово, да?), коварный сосед ударил первым. Нет, он не стал превращать меня в жабу, как обещал, и не выкрал мою книгу с рецептами, как советовали друзья. Он оказался ещё подлее и решил попрактиковаться в чарах невидимости.

Вообще-то, это очень сложная магия, и не будь объектом его усердия моё любимое платье – я с удовольствием поучилась бы ей. Но когда вы идёте на рынок, а ваше платье вдруг становится невидимым – тут уж не до научных изысканий! И вот иду я воскресным утром по Базарной площади, с чего это, думаю, мужики улыбаются? Может, поставили деньги на мою победу? И только хотела улыбнуться и ручкой помахать, гляжу – а я в одной рубашке! И Алказар тут как тут! Стоит ухмыляется…

Я, конечно, виду не подала – ведьмы всегда отличались некоторой эксцентричностью, но и прощать такое не в моих правилах. Наловила крыс и тихонечко подбросила в соседский подвал. Что он только не делал! И травил, и ловил, и файерболами кидался, а крысам всё нипочём. У них вообще потрясающая защита от магии, а уж избавиться от ведьминых крыс невозможно в принципе.

Я уж обрадовалась: ну, думаю, будет чем соседушке заняться! Пока-то он всю живность повыведет, пока дом отремонтирует! Они ж расплодились у него сверх всяких мер, сгрызли всё, что в подвале было, все запасы мандрагоры – не слышали, как пьяные крысы визжат? Нет? Повезло вам! Дошло до того, что крыса его за чего-то там цапнула. Ну наверняка! С чего бы он тогда орал, так, что на улице слышно было?

В общем, через пару дней он в гости заявился. Лучший костюм надел, из тех, что крысы не попортили, побрился, цветочков насобирал, ещё и подарочек принёс. Коробочка такая симпатичная! Я принюхалась – вроде с миром пришёл. То есть прямой угрозы нет, но всё равно подозрительно. А с другой стороны, он же маг, и не самый плохой!

– Всё, – говорит, – не хочу больше вражды! Давай мириться!

Ага, так я ему и поверила! Но виду не подаю, пусть выговорится, жалко мне, что ли? А чтоб вернее правду сказал, решила напоить его чаем. Есть у меня сбор особенный – кто выпьет, сразу правду говорит. Его у меня всегда жена старосты заказывает, чтоб муж не гулял. Так вот, заварила я травы, пирог поставила, а Кокроуч выпил – и ни в одном глазу! Даже больше врать начал: и уважает меня как ведьму, и красотой моей восхищается, и за доставленные неприятности прощения просит! Ой, думаю, что-то тут не так! Может, амулетами обвешался и брешет из вредности? Присмотрелась – а я вместо зелья правды приворот ему заварила! Так от его визита разволновалась, что банки перепутала! Ох, думаю, что ж делать-то теперь? У меня ж привороты качественные, с гарантией!

И тут он говорит: а что же вы подарочек не откроете? Я, мол, всю ночь не спал, готовил… И мне бы его взашей выгнать, вместе с подарочком, да любопытство разобрало! Что же он подарить мне решил? Открываю коробку, а оттуда тараканы как сыпанут! И не простые тараканы, а разноцветные, явно для меня выведены! Я даже растрогалась: мне раньше никто ничего не дарил, а тут – настоящий хендмейд!

Гляжу я на соседа и как будто впервые вижу: красивый, мужественный, добрый. Глаза – омуты глубокие! А у самой аж ноги подкашиваются и в животе бабочки трепещут. Что ж такое, думаю? Может, съела чего? И тут понимаю, что он на тараканах этих приворот сделал! Меня, ведьму, привораживать?! Да я сама кого хошь!

И ведь знаю, что надо вымести этих тараканов из дома и за отворотом срочно бежать. А глянула – его тараканы так хорошо с моими поладили! Сидят в уголочке, рисуют… Ну, то есть шушукаются. И такие милые все…

Так что на празднике, вместо того чтоб назвать победителя дуэли, объявили о нашей помолвке. А там и свадьбу сыграли!

А я что? Муж он хороший, и опять же деньги в семье..

**** Cockroach (англ.) – таракан.

Мегана
Зелёные облака

Все вещи возвращаются к Единому. Но куда возвращается Единый?

Осенний ветер пробежался по двору монастыря, взъерошил пожелтевшие кроны деревьев и, не найдя лучшего занятия, тихонько присел на крышу храма. Скучно. Одиноко скалятся драконы-водостоки, выглядывая из-под изогнутых листов черепицы. Какие грозные! Не удержавшись от искушения, ветер дунул в каменную пасть и долго веселился, наслаждаясь недовольным рычанием, прозвучавшим в ответ. Эхо дробилось, отражаясь от каменных плит, возвращаясь и петляя по галереям. Иногда оно приносило с собой оттенки человеческой речи, голоса животных или пение бамбуковой флейты…

* * *

Одинокий путник в истрёпанной монашеской одежде подошёл к воротам и замер в нерешительности. Он был далеко не молод: седые волосы неухожено растрепались, борода сбилась в колтун и пожелтела, а кустистые брови ярко выделялись на потемневшем от солнца лице, нависая над тёмными провалами глазниц. Поникшие плечи вздрогнули при звуке храмового колокола, и рука сама потянулась к медному кольцу ворот. Как давно он здесь не был! Перед глазами промелькнули счастливые годы, проведённые в храме: изящные строения, высокие кипарисы, цветущие деревья и безмолвные камни в саду. Он вспоминал свои вечерние беседы с учителем на веранде, терпкий аромат чая и звуки музыки. Бесконечные медитации и упражнения, работу в мастерской и в огороде. Улыбка прорезала уставшее лицо, и старик невольно выпрямил спину. Узловатые пальцы крепко сжали металл, но посмотрев на свои неухоженные руки, человек выпустил кольцо, и оно, разочарованно звякнув, ударилось о деревянную створку ворот.

Безумец! На что он надеется? На снисхождение? Что изменилось за прошедшие годы? Да ровным счётом ничего! Разве для этого он уходил тридцать лет назад? Старик опустил голову и побрёл прочь, взбивая босыми ногами облачка дорожной пыли.

Увы, даже время оказалось не властно над памятью.

* * *

– Ты всё ещё здесь?

Услышав голос настоятеля, Кенджи открыл глаза. Веки подчинялись неохотно, и первые несколько мгновений он беспомощно моргал, заново привыкая к свету и выходя из медитации. Тело практически не ощущалось, и монах с трудом заставил себя пошевелиться. Голова тут же отозвалась резкой болью.

– Ты сидишь тут уже сутки, – продолжал настоятель. – На это есть особая причина?

Кенджи почтительно поклонился.

– Я практикую дзадзен, чтобы стать Буддой.

– Вот как? А что ещё ты для этого делаешь?

– Я оставил семью и всё, что удерживало меня в миру, за пределами храма. Каждый день я молю Будду Амиду ниспослать мне просветление и читаю священные сутры. Я отказался от еды – теперь я выпиваю лишь чашку чая за целый день, а всё свободное время провожу в медитации, – гордо ответил Кенджи. Ему льстило такое внимание со стороны мастера, который раньше даже не замечал молодого послушника. «Пусть увидит, как сильна моя воля, – думал Кенджи. – Другие монахи даже в мыслях не придерживаются такой аскезы!»

– Достиг ли ты желаемого? – к удивлению послушника, голос настоятеля был холоден и бесстрастен.

– Пока что нет, но я чувствую, что очень скоро пойму, в чём суть просветления. Я знаю, что близок, мастер.

– Ты преследуешь истину, как дикого зверя, но ты ошибаешься. Своими лишениями ты питаешь только свою гордыню, – мастер сел рядом и заглянул в полные отчаяния глаза послушника. – Здесь ты не достигнешь просветления. Мне очень жаль.

* * *

В деревне всё осталось точно таким, как помнил Кенджи. Такие же маленькие хибары крестьян, узкие улочки, полуголые дети, играющие во дворах. Дети с удивлением провожали глазами незнакомца – здесь нечасто можно было встретить чужих. В одном дворе мальчишки попытались натравить на него собаку, но пёс оказался старым и, покосившись на посох бродяги, решил не связываться, а ограничился коротким тявканьем, вызвав бурю негодующих возгласов детей. Старик улыбнулся и, кивнув на прощание псу, решил не задерживаться.

Миновав рыночную площадь, Кенджи отправился туда, где раньше был его дом. Интересно, вспомнят ли его? О том, что дома может уже не быть, бродяга предпочитал не думать.

К его удивлению и радости, дом стоял на том же месте. Сад выглядел ухоженным и опрятным, да и само здание, пожалуй, было даже уютнее, чем во времена, которые ещё помнил Кенджи. Веранда была новой, да и крыша гордо поблёскивала свежей черепицей. Во дворе пышно цвели алые хризантемы.

Кенджи подошёл к двери и после некоторого раздумья постучал. С замиранием сердца прислушивался он к звукам, доносящимся из-за двери. Захныкал ребёнок, послышался сердитый женский голос. Звучный баритон что-то ответил, затем дверь открылась, и на пороге Кенджи увидел высокого человека, в котором с большим трудом узнал брата. Лицо хозяина оказалось неприветливым, худым и испуганным. Маленькие острые глазки мигом обшарили фигуру бродяги, и хозяин, выпятив подбородок, упёрся руками в бока.

– Ну, чего тебе?

– Здравствуй, Мако. Ты не узнаёшь меня?

– Ты из монастыря? Пришёл подаяния просить? Передай, что в этом месяце мы уже платили пожертвования. Ничего вы больше от нас не получите. Ишь, оборванцем оделся, лишь бы разжалобить!

– Вспомни, ты же знаешь меня!

Хозяин скривился, как будто во рту у него оказался целый лимон. Тень сомнения пробежала по его лицу, но тут на веранду вышла молодая женщина и вопросительно посмотрела на мужа.

– Что это у вас тут за болтовня? Я тебя жду за столом, а ты тут с бродягами болтаешь? Решил поменять обед на философскую беседу? Так и отправлялся бы к монахам, как твой глупый брат! Учти, мне волноваться нельзя! – женщина со значением погладила свой огромный живот и бросила злой взгляд на бродягу. – А ты кто такой?

– Да так, никто… – Кенджи отвернулся и поспешил прочь.

* * *

Когда Кенджи вернулся домой, вечерние сумерки уже накрыли горы и над лесом загорались первые звёзды. Отшельник бросил заготовленную вязанку дров перед входом в пещеру и устало опустился на плоский валун, многие годы служивший ему креслом. Староват он уже для подобной жизни, староват…

Вздохнув, отшельник достал огниво и трут и, вооружившись терпением, принялся разжигать костёр. Через некоторое время в костре заплясали яркие язычки пламени, и старик зябко протянул к ним свои морщинистые руки.

Тихо в горах. Если прислушаться, можно услышать, как шумит ветер в кронах вековых сосен. Смеются длинноносые тэнгу, замышляя очередную шалость. Журчит ручей, весело прыгая по камням; вскрикивают ночные птицы, потревоженные далёким воем волков… В свете костра пляшут ночные тени: то ли духи, то ли демоны испуганно шарахаются от треска поленьев.

В животе у Кенджи отчётливо забурчало, и отшельник хмыкнул. Тридцать лет аскезы и медитаций, может быть, и укрепили его дух, но тело всё равно требует еды, что бы не говорили великие учителя древности. Отшельник достал из-за пазухи маленькое красное яблоко, подобранное сегодня на склоне, и с наслаждением запустил зубы в сочную мякоть. Всё-таки он не прав. Мир заботится о нём. Кенджи пришёл сюда тридцать лет назад, нашёл удобную пещеру, а вскоре и ручей. А та яблоня на склоне… Ведь он сам посадил её, очень давно – и какими сладкими яблоками она одарила его сегодня!

Волна горячей благодарности захлестнула отшельника, лишая его возможности думать о чём бы то ни было, и если бы случайный путник, заплутавший в горах, вышел на огонёк, он с удивлением увидел бы там плачущего старика. Впрочем, случайных путников в этих горах не водилось…

* * *

День клонился к закату. Солнце золотило пушистые контуры облаков и методично окрашивало небо в различные оттенки красного. Стрекотали цикады, в воздухе пахло рисовыми лепёшками, и уставшие крестьяне возвращались домой.

Кенджи остановился, переводя дыхание. Он устал и замёрз, а запах еды пробудил острое чувство голода. Как давно уже он не ел горячей еды! Рот моментально наполнился слюной, и бродяга судорожно сглотнул. Не время раскисать. В конце концов, он сам выбрал такую жизнь, и нечего теперь тосковать о доме и рисовых лепёшках. Кто виноват, что у него больше нет ни дома, ни семьи? Всё это он бросил в погоне за истиной. Хотел подняться в собственных глазах, стать лучше, познать путь Будды. Кто виноват, что истина ускользнула от него?

Кенджи покрепче перехватил посох и посмотрел на горы. До ночи добраться до своего убежища он уже не успеет, но так ли это страшно, если больше идти некуда?

– Благословите меня, просветлённый монах, – вдруг услышал Кенджи. Рядом, почтительно склонив голову, стояла пожилая женщина, закутанная в коричневую накидку.

– Да хранит тебя Будда Амида, добрая женщина, – ответил отшельник и вздохнул. – Только ты ошиблась, я так и не познал просветления.

– Тогда, может быть, вы не откажетесь познать гостеприимство? – улыбнулась она и кивнула в сторону соседнего дома. – Я живу здесь, и раз уж Будда Амида посылает нам эту встречу, неразумно отвергать такой дар.

Не в силах отказаться, Кенджи кивнул. Что-то знакомое промелькнуло в её глазах, и отшельник замер, боясь ошибиться. Та же осанка, та же улыбка, те же волосы… Хоть и покрытые серебристыми нитями седины.

– Да, Кениччи, это я.

– Асами? Но как же так… Ты узнала меня? Через столько лет! – слова застряли в горле у монаха, не отваживаясь выразить то, чему нет описания.

– Узнать было нетрудно. Хоть белые, хоть зелёные, но облака всегда остаются облаками.

Кенджи машинально поднял голову к небу и улыбнулся, увидев розовое облако, медленно покрывающееся золотом угасающего дня. В душе его, впервые за всю жизнь, царил удивительный покой, и весь мир солнечным зайчиком отражался на лице Асами. Человек поклонился и благодарно сжал руку Женщины.

* * *

Ветер качался в зарослях бамбука, перепрыгивая с одного стебля на другой и заставляя трепетать листву. Пронёсся над озером, вызывая лёгкую рябь на его зеркальной поверхности, подмигнул заспанной луне, что, сладко потягиваясь, вступала в свои права; весело смеясь, растрепал поседевшие волосы влюблённых. «Какая красивая пара!» – подумал он мельком.

И бамбуковая флейта с ним согласилась.