Текст книги "Под маской альтер-эго (сборник)"

BaronKorr
Продавец картин

Почему-то принято считать, что самый важный, переломный в жизни человека день не может быть обычным: он обязательно должен иметь какие-либо особенности и подавать те или иные тайные знаки, которые, правда, станут понятными много позже… Или же такому дню якобы должны обязательно предшествовать вещие сны. Но самая весёлая шутка Судьбы состоит как раз в том, что её тайный язык и знаки, как правило, скрыты от людей и, как думается, для их же пользы.

Ведь действительно, зачем человеку знать свою Судьбу, если он не в силах её изменить?

Тот летний день начинался, как обычно.

Этот город не был для Ольги родным. Она недавно поступила в университет и снимала однокомнатную квартирку почти у самого центрального городского парка, хотя её родители могли с лёгкостью ей квартиру и купить, и не такую скромную. Не захотела сама Ольга. У неё почему-то было постоянное ощущение временности всего того, что её окружало, но вот откуда и почему в последний год у неё появилось такое отношение к жизни, она не смогла бы пояснить и сама. То самое таинственное предчувствие?

Первый курс вуза, новый город, новое окружение – Ольга не боялась признаться самой себе, что очень и очень уставала за день. И ей по-настоящему помогал старый городской парк. Таких красивых, в несколько обхватов, к примеру, она не видела до этого в жизни никогда. В парке сохранились, несмотря на пролетевшие над городом революции и войны, и старые секвойи, и дубы. Парк стал любимым местом её вечерних прогулок, тем более что на одной из его аллей местные художники организовали постоянную выставку-продажу под открытым небом, выставку своих картин. Ольга любила вечерами бывать на их аллее. Там иногда попадались и вещи, по её мнению, замечательные. Раз она даже купила две очень понравившиеся ей картины, хотя так и не смогла понять, что же они изображали, но, наверное, этого не знал и сам автор. Крупными мазками и используя только два цвета, белый и все оттенки голубого, художник создал что-то волшебное. То, что он нарисовал, могло быть и зимним лесом, и водопадом, падающим с заснеженной горной вершины, или же отпечатком чьего-то кошмарного сна… Ольге почему-то очень спокойно и хорошо думалось, когда она рассматривала эти картины. Но, к её сожалению, автор тех чудных картин уже очень давно не появлялся в парке, и Ольга надеялась, что теперь он покоряет своими картинами публику одной из столиц. Почему-то ей не хотелось предположить что-либо плохое: что художник спился, заболел или, что было бы много хуже, перестал писать свои мало кому понятные чарующие голубые кружева.

И вечером того дня, после занятий, она прогуливалась по аллее художников городского парка.

Этого человека она заметила сразу – и сразу поняла, что видит его здесь впервые. Сидящий на раскладном брезентовом стуле у единственной картины человек был одет в безукоризненный черный костюм-тройку, а не в привычные для аллеи джинсы и футболку, и курил сигару. И разместился он почему-то довольно далеко от остальных художников. Аккуратная бородка, тонкие черты лица… и кого-то он сразу стал Ольге безумно напоминать.

Никого из зрителей, когда Ольга подошла к картине, рядом не было. А картина оказалась очень необычной: реализм изображения был удивительным. Сразу создалось абсолютное ощущение, что это не картина, а самое настоящее окно – окно в какой-то другой мир. Океанская бухта, летний солнечный день, джунгли, почти подступающие к самой воде, полоса песка у волн. Только вот небо над бухтой было чуть розоватым, и в нём почему-то плыли две огромные голубые луны. И – джунгли… Ничего подобного Ольга не видела нигде и никогда. Разве бывают деревья с листьями, напоминающими пятигранные ярко-зелёные пирамидки?! И где бывают такие цветы?

У самой кромки пляжа, на воде, на плавучем пятигранном же листе на очень длинном стебле распускался цветок с резными лепестками всех цветов радуги. Причём сразу становилось понятно, что цветок именно только-только начал распускаться, но как удалось художнику это передать?! И почему сразу возникло ощущение, что цветок должен быть необыкновенно красив?

Девушка потрясённо обернулась к господину в тройке.

– Никогда не видела ничего подобного! Это ваша картина? И … что это за место? – спросила она. – И этот цветок в волнах – он же распускается, правда?

Господин в костюме мгновенно оказался рядом с Ольгой, куда-то вмиг исчезла его сигара, а в глазах явно читались величайшее удивление и восторг.

– Нет, увы, я не художник, леди! В данном случае я, наверное, просто продавец. Картин, мечты – всего, чего угодно, но, увы, я не художник – мне не дано творить! И знаете, но вы первая за весь этот длинный-длинный день, кто увидел на картине именно то, что на ней и есть на самом деле, а не медведей в лесу на потрескавшемся от времени холсте… и меня, а не толстяка с бутылкой пива в руке, сидящего у картины на корточках. А суметь увидеть распускающуюся Аврорскую Лилию! На моей планете на это способны только особы королевской крови! Вас ждут великое будущее и самый теплый приём при Дворе, леди!

И только тут Ольга наконец поняла, кого ей так напомнил её собеседник.

– Так и вы очень напоминаете юного Николая II во времена, когда тот был ещё великим князем и путешествовал по миру, – ответила Ольга, улыбнувшись.

– Да, и я с вами абсолютно согласен! Он мне сам это дважды говорил, так что спорить тут для меня – дело абсолютно бесполезное!

– Кто говорил? Николай II? Вам? Лично? – спросив, Ольга не смогла не улыбнуться опять.

– Ну да, – господин наморщил лоб, вспоминая. Я встречался с ним дважды. Первый раз – за пару недель до его встречи с Вильгельмом II на императорской яхте «Полярная звезда» у острова Бьёрке и подписания Немецко-русского союзного договора в июле 1905 года, а второй раз – тоже в июле, тоже в начале, но уже в 1914 году… Мы всё-таки иногда пытаемся … что-то изменить: остановить Большую войну, эпидемию, уничтожить особо опасный метеорит… Но мы всегда уважительно относимся к обычаям аборигенов, уверяю вас!

– А что вы делаете здесь, вечером, в городском парке на аллее художников? – удивлённо спросила Ольга.

Она почему-то сразу поверила в каждое сказанное ей слово.

– Освящённый веками незыблемый Обычай! Перед покиданием планеты в конце своего срока дежурства любой пилот обязан провести Обряд Приглашения Гостьи. Это не очень обычная картина, точнее – это и не картина вовсе. Долго объяснять, но это устройство подключено напрямую к Центральному Мозгу Корабля. Оно сканирует и анализирует какой-то немыслимый объём данных. Всё это делается в интересах Правящего Дома. Извините, всех деталей я не знаю, но поверьте, этому обычаю – столетия. Так что я имею честь пригласить вас в гости на мою планету! От лица Императора я также обязан дать вам Слово, что при желании вы всегда сможете вернуться обратно!

– А… цветок, что это за цветок? – спросила Ольга.

– Это Аврорская Лилия – самый прекрасный цветок Галактики! Она, к сожалению, распускается крайне редко. Учёные так и не смогли понять, чем это обусловлено…. Даже возникло поверье, что она может раскрыться только тогда, когда на неё посмотрят влюблённые…

И Ольге с поклоном приглашающе протянули руку.

Следующей ночью жители города стали свидетелями необычного зрелища: на высоте не более мили над городом медленно проплывал огромный корабль. Его верхняя часть была классической летающей тарелкой, а вот нижняя представляла собой почти стометровую усеченную четырёхгранную пирамиду.

Корабль неторопливо сделал несколько кругов над городом, иногда замирая на одном месте на несколько минут.

Дольше всего почему-то он висел над центральным городским парком, после чего с немыслимой скоростью и абсолютно бесшумно рванул вверх и растворился в закатном летнем небе.

И кому из многочисленных зрителей могло прийти в голову, что причина столь странного поведения неизвестного корабля была очень проста: одна из его пассажирок навсегда прощалась со своим Домом… Ведь теперь её ждал совсем другой мир – мир, в котором в небе всегда гуляют две голубые луны, а в тихих тёплых океанских бухтах очень и очень редко расцветают Аврорские Лилии – цветы, которые никогда не смогут распуститься, если на них не посмотреть влюблёнными глазами…

ka3a4ok
Мой личный вклад в зомби-апокалипсис

Зомби своих не жрали.

Черт его знает почему, но не жрали – и все тут.

Соответственно, если зомбяка проходил мимо тебя, как мимо дерева, доставай пистолет и стреляйся – или готовься сам стать таким же зомбякой через пару недель.

Две недели, кто не понял, – инкубационный период.

Зато всех остальных зомбяки жрали за милую душу.

В самом начале зомби-апокалипсиса (хе-хе-хе, вот ведь прикол, правда? Все ждали и надеялись, и вот оно – здрасьте!) очкарики спорили: как, мол, распространяется вирус? Воздушно-капельным путем или исключительно через внебрачные половые связи? Но не через укус, это точно: то бишь, может быть, и через укус, да кто проверит? Если зомбяка тебя укусил, значит, он тебя, считай, сожрал – и слава богу, одним разносчиком меньше. Потенциальным разносчиком, я имею в виду.

Ах, если бы всё было так, как в тех книжках и фильмах, наводнивших прилавки и киноэкраны в последнее десятилетие! Думаю, один лёгкий танк непринуждённо решил бы проблему живых мертвецов, превратив их в… э-э-э… мертвецов мёртвых. Сколько бы их ни было. А ещё лучше – вертолёт с напалмом. Бац! – и готово. Извольте-с выразить скорбь родственникам и друзьям усопших. Увы, вирус передаётся не через укус. Увы, вирус передаётся, скорее всего, путем воздушных поцелуев.

Вот потому я и парился в дурацком ОЗК, при этом молил и упрашивал Того, Кто Всё Это Затеял, чтобы вирус был фильтрующимся.

Если честно, надежды на это тоже мало. Иначе эпидемия не переросла бы в пандемию, а высоколобые очкарики (я уже не говорю про нашу славную армию), вооружившись респираторами-противогазами, скафандрами-аквалангами, давно бы взяли ситуацию под контроль.

Логичнее всего было куда-нибудь удрать, в угол поглуше, дабы отсидеться и явиться под занавес, когда зомбяки передохнут от голода, весёлым и счастливым наследником мира. Отыскать затем такую же весёлую и счастливую наследницу и решительно подумать над проблемой восстановления популяции хомо сапиенс сапиенс путём жертвенного возложения себя (вместе с наследницей, ес-сно) на алтарь любви. Но с углами поглуше вышла какая-то беда. Там либо тебя начинают внезапно жрать, либо, наоборот, там катастрофически не хватает жратвы тебе. Или горючка внезапно кончается. Или ещё какая напасть, заставляющая тебя напяливать ОЗК и выходить в мир, где зомбяки того и гляди запрыгнут на плечи или, что страшнее, пройдут равнодушно, признав в тебе своего. На поверку очень трудно отсидеться в углу поглуше дольше пары-тройки месяцев кряду.

Откуда я уверен, что зомбяки передохнут от голода? Ну это же элементарно, как говорил, попыхивая трубкой, актер Ливанов. Друг дружкой они брезгуют. Инфицированных они не жрут. А прочих двуногих прямоходящих, наделённых богатырским иммунитетом скоро не останется – во всяком случае, в количествах, позволяющих уверенно говорить о наличии кормовой базы. Есть ещё всякий мелкий и крупный рогатый скот, кошечки-собачки, птички-невелички, которых зомбяки тоже харчат, но харчат неуверенно: зверушки имеют особенность быстро бегать и больно бодаться. Видел я, как зомбяки пытались завалить корову – из семи нападавших уцелело трое, животинушка же, в полном недоумении, утрюхала по своим делам. Бурёнка, я вам скажу по секрету, – страшная, рогатая и сисястая машина смерти.

Я вообще удивляюсь, как зомбякам удалось продержаться так долго. Метаболизм у них заторможен, в этом причина. Если человек подыхает с голодухи за месяц, эти – через год. Прошу не пинать ногами – я всё прикинул очень примерно, что называется, вчерновую, осталось выкладки проверить на практике. Не год – пятнадцать месяцев. Или девять. Пока же уроды уверенно дохли только от одного – от фатальных повреждений, не совместимых с жизнью после смерти.

Ну, вы уже поняли, к чему я клоню? Да-да, зомбяка страшен и ужасен на вид, но в сущности – милое, незлобливое и несчастное существо, обречённое либо на долгую и мучительную, либо на скорую и насильственную смерть. Зомбяку бояться нужно ровно в такой степени, в какой верно предположение, что он, зомбяка, является разносчиком заразы. А так как это предположение условно – число инфицированных в первые дни было слишком велико, чтобы этот вид распространения вируса был мною морально поддержан, то я зомбяк не очень-то и не боюсь. Особенно сейчас, когда сижу в заботливо укреплённом, можно сказать, бронированном, «дефендере-девяностом» и отчаянно дышу посредством неудобного армейского противогаза.

Зомбяки лежали весёлой россыпью на асфальте, и мой «дефендер» слегка накренился, потому как въехал колесом на одного из.

У единственного свободного выезда из двора стоял бородатый мужик, махал мне рукой и приветливо улыбался.

Если не считать калашникова на шее, мужик был без индивидуальных средств защиты.

Я тоже помахал ему рукой, приветливо улыбнулся и дал по газам. Мужик успел отпрыгнуть в сторону, и если бы я, как в том анекдоте, не успел открыть дверцу «дефендера», ушла бы старушка.

Мне вслед загрохотало.

Стоит поискать консервы в другом городе, подумал я, пригибаясь к рулю.

Нет, братцы мои, неприятненькая получилась поездка. Очень я не люблю, когда в спину лупят из двух стволов. И один ствол – уже явный перебор, между прочим. Раздолбили мне своими выстрелами дверцу багажника, уроды. Теперь придётся машину менять. Не ездить же на этой, с принудительной вентиляцией.

Казалось бы, чего проще – найти новую машину. Вон их сколько по обочинам, выбирай любую. Э, нет, не скажи. Во-первых, народ у нас дурной, предпочитал седаны и паркетники, а седан или паркетник – это именно тот вариант, который не вариант. Что же касается во-вторых… Какой элемент в большинстве машин отсутствует напрочь? А? На ответ – десять секунд, время пошло. Правильно – ключ зажигания. Без ключа я не могу, я не Брюс Виллис какой-нибудь и не способен с ходу разобраться с противоугонкой. Если честно, я и не с ходу тоже не разберусь. Понатыкали, понимаешь, иммобилайзеров, со вкусом покататься не на чем. Ну и, в-третьих, всякая мелочь: аккумулятор наверняка разряжен, нужно переставлять, а это время. Горючки в баке может не оказаться. Нужно обеззаразить всё как следует. Да и вообще…

Кстати, о Брюсе Виллисе. Интересно, как там, за океаном? Так же весело и непринужденно, как у нас, или они всё-таки вывернулись? В последних выпусках новостей, шесть месяцев назад, болтали всякое, но успокаивающего не говорили в принципе. Число заболевших там было не меньше, чем здесь, и прогрессии были схожи. Иначе бы наши непременно решили, что это агрессия, и зафутболили бы в белый свет термоядерные подарочки. А вот как обстоит дело на изолированных территориях? На каких-нибудь островах? В тундре где-нибудь, где плотность населения – один зулус на тысячу квадратных километров?

Насколько я смог разглядеть в зеркальцах заднего вида, погони не было. И правильно, что за мной гоняться? Вдруг у меня пулемёт в багажнике? Лучше дождаться кого-нибудь другого, попроще.

Хотя это вряд ли. Не в том смысле, что я прост, как три рубля, а в том, что простых уже либо съели, либо они, растопырив руки, пугают днями и ночами тех, кто посложней. Меня, например.

В такие минуты очень приятно осознавать, что ты не один.

* * *

– Ви-и-итя…

– А?

– Ви-и-итя…

– Чего тебе?

– Ви-и-итя, дай мне пи-и-ити…

Олег лежит на диване, уставившись в потолок. Олегу нехорошо. У Олега похмелье.

– Сходи и возьми.

– Ну Ви-и-итя…

Эта скотина совершенно не умеет пить. Одно радует – пьёт редко. Зато очень метко.

– Отстань.

Виктор набивает магазины «калаша». Набив один, откладывает его в сторонку, берёт другой. Рассовывает магазины в подсумки.

Их теперь двое, и это плохо. Лёшку жаль до слез, но что теперь делать? Этот дятел в «дефендере» оказался слишком сметливым и проворным, кто же знал… Третий обязательно нужен. Вдвоём – никак, вдвоём рушится построение, вдвоём трудно волочь хозяйство, да вот беда – где его взять, третьего-то?

– Виктуар, у тебя есть отвар?.. Витенька, дай попитеньки…

– Ты повторяешься, – с отвращением говорит Виктор.

Он откладывает в сторону упаковку патронов, поднимается и идёт в подвал. В подвале темно, электричества нет, приходится разжигать фонарь. В подвале клетка, в клетке подыхает зомби. Возле клетки – панцирная кровать. На кровати, связанный ремнями, подыхает Лёшка. У Лёшки сломаны рука и шейка бедра и, похоже, повреждён позвоночник, так что польза теперь от него может быть только одна – гастрономическая.

Но ещё не скоро.

Виктор берёт банку концентрированного молока, уверенно пробивает две дырочки в крышке. Сдергивает со рта Лёшки ленту скотча. Подносит банку к губам. Лёха жадно пьет. Когда банка пустеет, Виктор ловко залепляет рот Лёшки всё тем же скотчем.

Со скотчем это он здорово придумал. Виктор боялся, что, если Лёшка начнёт его упрашивать, он не выдержит. Нужно помнить, иначе свихнёшься: Лёшки нет, Лёху убил тот хмырь на «дефендере». А это так… Мясо.

Ходит Лёшка под себя – что, прикажете утку за ним выносить? – и в подвале вонища.

Впрочем, воняет здесь давно.

Напоив Лешку, Виктор ещё раз проверяет его ремни. Отставляет в сторону керосинку, достает из кармана светодиодный фонарик. Пальцами раздвигает Лёшке веки, осматривает склеры. Потом пальпирует лимфатические узлы. Конечно, ещё очень рано, но тут нужно успеть поймать момент. Иначе будет слишком поздно, и придётся всё начинать сначала.

Потом Виктор проверяет клетку с зомби. Чудовище уже почти не реагирует на человека, сидит в углу и вяло подёргивает лапкой. По всей видимости, скоро придётся добывать нового. Зомби подыхает не от голода – чёрт его знает, от чего подыхает. Может быть, от отсутствия света, может быть, от вонищи. Жалко, поимка зомби – то ещё приключение, и теперь вдвоём с Олегом им будет очень и очень тяжело. Эх, Лёха, Лёха…

Виктор вылезает из подвала и тушит фонарь. Долго моет руки, грохочет умывальником, потом идёт на кухню.

Генератор питает только холодильник. Так расходуется меньше всего горючки, и это разумно. Виктор достаёт из холодильника банку с чёрной жидкостью, наливает кровь в пластмассовый стакашек и с отвращением выпивает.

Это лекарство, напоминает он себе. Это всего лишь лекарство.

Сто граммов лекарства перорально. И так каждый день. Триста граммов крови в день, если считать на троих. На двоих, соответственно, меньше, но легче от этого становится ненамного.

Крови инфицированного, но ещё не заболевшего человека.

Каковым скоро станет Лёха.

«Не Лёха, Лёха уже умер», – ещё раз поправляет себя Виктор.

Теоретически, можно было есть и мясо. Но одно дело – сто граммов чёрной жидкости, совсем другое – человечинка. По крайней мере, Виктору так казалось. Бр-р-р, подумать противно. В своё время он разработал для себя целую философию и донёс ее, практически не расплескав, своим друзьям.

«Всё очень просто, – убеждённо говорил он. – Это как медицинская процедура. Если тебе во время операции вливают чужую кровь, ты ведь не становишься каннибалом? Тут – то же самое, только кровь вливается не через вену, а другим, более естественным путем. И не кровь это никакая – вакцина. А кто не согласен, может пойти и застрелиться. Потому что другого пути не превратиться в зомби нет».

Людоедом он себя не считает.

* * *

Когда Гарик вернулся и припарковал свой «дефендер» за воротами усадьбы, Андрей отложил полуразобранный «калаш», вытер руки промасленной тряпкой и вышел на крыльцо. Он достал сигареты, закурил и смотрел, как Гарик дезинфицирует прорезиненный костюм, аккуратно сбрасывая влажные полотенца в полиэтиленовый мешок с лямками. Вонь от химикалиев начинала потихоньку дотягиваться к крыльцу и заглушать аромат сигарет. Потом Гарик снял маску и начал стаскивать комбинезон, путаясь в рукавах и штанинах.

– Ну, – сказал Андрей. – Что скажешь?

Вернулся с лабаза Семён. Пулемёт он нёс небрежно, как игрушку, держа за цевьё.

– Привет, Гарик, – сказал Семён, широко улыбаясь. – Как жизнь молодая?

Он даже не запыхался, здоровяк. А ведь лабаз был на дереве, метрах в пяти над землей, туда-сюда скакать пришлось, как обезьяне. Да ещё и с пулемётом. Не мог на дереве оставить, что ли? Зачем таскать туда-сюда? Или это так… личное оружие на случай чего?

– Дверцу мне расхерачили, заднюю, – пожаловался Гарик. – Такие дела.

– Вот же тудыть, – восхитился Семён. – Зомби?

– Не зомби, – Гарик помолчал. – Людоеды.

– Да ну, врёшь, – сказал Андрей разочарованно. – Какие у нас людоеды? Давно уже всех людоедов поубивали…

– Натуральные, – сказал Гарик. – Натуральнее не бывает.

– Пошли в дом, – предложил Семён. – Что мы на улице-то…

Они вошли в хату. Пока Андрей возился у пульта, проверяя периметр безопасности, а Семён гремел своим пулемётом, пристраивая его в углу, Гарик нашёл на этажерке нужную папку и достал склейку. Развернул карту рядом с полуразобранным автоматом. Все трое склонились над столом.

– Здесь, – сказал Гарик, тыча пальцем. – Посёлок городского типа Даньково. Рядом с федеральной трассой. Здесь меня ожидали трое. Хорошо вооруженные, без средств индивидуальной защиты. Ждали, пока я разберусь с зомбятиной, и пытались захлопнуть мышеловку. Одного я стукнул машиной, двое открыли пальбу.

– Так это же совсем рядом, – сказал Андрей. – Ты уверен, что это людоеды?

– Абсолютно. – Гарик потёр лицо. – Во-первых, без противогазов и масок, во-вторых, их не чувствовали зомби…

– Так, может, они того… Инфицированные, – сказал Семён.

– Инфицированным было бы не до меня, – сказал Гарик. – Что, им машина понадобилась? Да и не похожи они на инфицированных – ряхи круглые, отъевшиеся, довольные. Хозяева жизни.

– Не бывает, – сказал Андрей. – Жили-не тужили, и вдруг так свезло… Не бывает.

Он встал, отошёл от стола и стал смотреть в окно.

– Бывает-не бывает, – сказал Гарик. – А действовать надо. У них же тут лёжка, непонятно только, старая или новая. Любовь с интересом. Они же всех нормальных людей в округе поубивают!

– Много их осталось, нормальных-то, – проворчал Андрей. Семён аккуратно свернул карту и начал собирать автомат. Когда он задумывался, нужно было чем-то занять руки.

– Сколько бы ни было, – ответил Гарик. – Все наши.

– Да и враньё это всё, про людоедов, – сказал наконец Семён и вставил магазин. – Байки. Михалыч трепался, а вы поверили. Идиоты.

– Здоровые, как быки, и без масок, – повторил Гарик.

Они помолчали.

– Ладно, – сказал Андрей. Было видно, что решение он принял. – Будем посмотреть. В конце концов это вопрос безопасности.

* * *

Лёшкина кровь стекает в пластиковый пакет. Пять пятисотграммовых пакетов и ещё один, наполовину заполненный. Два с половиной литра крови выходит легко, дальше сердце останавливается, и выдоить остатки становится сложней.

– Отмучился, – говорит Виктор. Голос его ровный, он пытается не пустить в себя эмоции. Олег ничего не говорит. Нечего тут говорить. Олег терпеть не может пустую болтовню, с детства.

Они складывают пакеты с кровью в сумку и идут наверх. В вольере еще слабо подёргивается полудохлый зомбяка. Гляди-ка, ещё несколько дней протянет. Если повезёт, можно использовать ещё раз. Вот уж нежданная радость.

В холодильнике верхняя полка опять заполнена. Это хорошо, значит, можно жить дальше.

Сто граммов крови в день. На двоих – двести.

Лёшкиной крови должно хватить почти на месяц.

Есть время, чтобы позаботиться о будущем.

* * *

Нет, братцы мои, выслеживать кого-то в нашем сумасшедшем мире – та ещё песня. Прежде всего, нет никакой гарантии, что в тот момент, когда ты, пыхтя клапаном противогаза и поминутно протирая запотевшие стёкла, кустуришься в густой акации, наблюдая за клиентом, с тылу к тебе не подкрадывается юный мёртвый друг. То есть фактически мёртвый, во-о-от с таким оскалом и во-о-от с такими граблями, волочащимися пока по земле. Поэтому в засаде сидеть приходится по двое. Один наблюдает за домом, где засела компашка людоедов, а другой – за спиной первого, не приключись чего. Есть ещё и третий, но он обеспечивает отход с прорывом, эвакуацию, так сказать. Этакая вот диспозиция.

Кустуримся мы уже неделю. Нужно же убедиться, что это натуральные людоеды со стойким иммунитетом, а не доживающие последние минуты инфицированные бедняги. «Кустуримся» – это Семён придумал. Производное от имени известного режиссёра. Хорошо звучит, веско. То, что клиентов двое, мы поняли через час наблюдений. Двое на ногах и в форме, я имею в виду, а так и третий должен где-то быть. Тот, кого я дверцей шваркнул. Отлёживается, поди. Можно было брать хоть сейчас, но опять же – а где уверенность, что это людоеды? Зачем омрачать добрым людям последние часы скорбного существования? Представляете – врываемся мы этак через окна-двери, готовые вязать супостатов, а супостаты перекидываются в зомбяк – это же какой конфуз может получиться! Засмеют ведь добрые люди, и правильно сделают. Мало покойничков по улицам шляется, засады на них устраивать. Тьфу.

Конечно, это я сейчас так, на понтах, после дела сделанного, а тогда всё было гораздо серьёзнее. Попробуй полезь в логово, живо схлопочешь пулю. Все мы тут супермены, до сих пор выжившие, Шварц на Брюсе сидит и Жан-Клодом погоняет. Так что нужно было всё хорошо учесть и всё хорошо просчитать, чем мы всё это время и занимались.

Сигналка у них была простенькая, периметр, рассчитанный на безмозглых зомбяк, Андрюха её вмиг раскусил и фактически нейтрализовал. Окна первого этажа закрыты ставнями, а на втором – открыты, и даже занавесок нет, впрочем, там ребятушки-людоедушки показывались нечасто. И по одному, так что пулей из снайперки бить – не резон, разве что в преддверии штурма. И то опять-таки нужно трижды подумать.

Мы и подумали.

Ещё нужно было хорошо прикинуть по поводу костюмов наших. С одной стороны, какая-никакая защита, а с другой стороны – с такой защитой можно легко словить пулю. И опять-таки, если правде в лицо смотреть, какая защита? Только психологическая.

Мы долго спорили по этому поводу и решили наконец: паримся в ОЗК до последнего, а перед штурмом снимаем их к собакам. Ватно-марлевой повязкой вполне можно обойтись. Как паллиатив.

– Я так считаю, – сказал Семён. – Лучше быть живым и здоровым, чем здоровым и мёртвым.

Мы не возражали.

Всю неделю людоедики наши, каннибалы доморощенные, просидели в хате. Может быть, раны зализывали, может быть, больного отхаживали – не бросили ведь они своего товарища, мы точно знали. А на шестой день началось у них нездоровое шевеление, по всему видать, на вылазку собрались. А это нам было только и нужно – ничего удобнее не придумать, как брать клиентов на выходе.

Всё прошло гладко, как по маслу. Первого клиента Семён приголубил в гараже, тихо, без пыли, без шуму, как опять-таки любил говаривать известный советский киногерой. А второго мы взяли с Андрюхой, взяли на крыльце, едва он шагнул за дверь. Связали аккуратненько и положили на землю, теперь можно было осмотреться и при желании даже напялить ОЗК с противогазом. Но мы этого делать не стали – потому что должен был быть ещё третий клиент, покалеченный, и мы, дураки, пошли его в дом искать.

Дураки – потому что ОЗК и противогазы нужно было надеть. Ибо такой вонищи, какую мы почувствовали с Андрюхой, откинув крышку погреба, в жизни никто не нюхал. Таиландский плод дуриан, скажу я вам, пахнет не в пример слаще и изысканней.

А когда в подвал мы всё-таки спустились, нам очень живо захотелось обратно, на свет божий, потолковать с этими двумя, связанными и ещё живыми. Я бы сказал – живыми временно и по недоразумению.

У них там целая комната была, заваленная трупами, засыпанными кое-как известью. И не зомбями какими – что, я нормальный человеческий труп от зомбяка не отличу?

Людоеды.

* * *

Семён приволок из сарая урода и бросил его на землю рядом с первым. Людоед что-то хрюкнул через кляп и попытался перевернуться на бок. Гарик разбежался и, как на футболе, с хрустом вломил ему ногой в живот. Людоед попытался подтянуть к животу ноги. Гарик ударил вторично – теперь в лицо.

– Тихо, тихо, – сказал Андрей. – Не убей. Рано еще.

Он подошёл к первому людоеду и, стараясь не испачкаться, перевернул его на спину. Развязал кляп. Распрямился.

– Я буду говорить, ты – отвечать, – сказал он.

Людоед пошамкал пересохшим ртом. Пришлось вторично нагибаться, дать ему попить из бутылки.

– Тебя как зовут?

– Олег.

– Как давно ты пьёшь кровь?

Людоед закашлялся и не ответил. Гарик выжидательно посмотрел на Андрея и ударил лежащего ногой. И ещё раз. И ещё.

– Ты будешь отвечать?

– Да…

– Как давно ты пьёшь кровь?

– С самого начала…

– Откуда ты узнал об этом?

– Люди говорили.

– Конкретнее.

– Не знаю. Не помню.

Удар ногой.

– Не помню я!..

Удар ногой.

– Был у нас один… Жил в соседнем подъезде, гаражный бокс через один от моего… То ли врач, то ли биолог. Он сказал. Хотел вакцину…

– Что с ним стало?

– Заразился.

– Как?

– Думал, что вакцина действует постоянно. Перестал пить кровь.

– Сколько человек вы убили?

– А вам-то что?

Удар ногой.

– Сколько человек ты убил?

– Не знаю, я их не считал.

– Хорошо, – сказал Андрей. – У меня всё. Держите его, парни. Он будет первым.

Андрей отошел и вскоре вернулся, держа в руках небольшой серебристый чемоданчик. Расстегнул никелированные застежки. Показал содержимое людоеду.

– Знаешь, что это? Знакомо?..

Не дожидаясь ответа, стал разворачивать прозрачный шланг, достал иглу. Достал одноразовые пакеты. Достал жгут. Семён нагнулся, высвобождая руку Олегу, стягивая её жгутом.

– Надеюсь, у тебя нет СПИДа и сифилиса.

– Думаю, ты должен знать, – сказал Андрей, всаживая иглу и наблюдая, как чёрная кровь заструилась по шлангу. – Зомби едят людей и переносят заразу. Есть люди, которые скрываются от зомби и пытаются оградить себя от заразы. Это мы. Есть люди, которые ловят нас, заражают и пьют нашу кровь. Это вы. В результате возникает иммунитет, но его нужно систематически поддерживать. Каждый день пить человеческую кровь. Так становятся людоедами… Нужно было сделать ещё один шажок, ещё одно небольшое умственное напряжение, и вы догнали бы главное, очень простую истину. Кровь человека, регулярно иммунизировавшегося, сама становится вакциной, теперь уже – настоящей. Это так же верно, как то, что ты лежишь передо мной. Немного, всего сто-сто пятьдесят граммов твоей крови – и у того, кто её выпьет, появится абсолютный иммунитет к зомби-вирусу… Три литра твоей крови спасут тридцать жизней. Еще тридцать жизней – кровь твоего приятеля… Что, страшно?