Текст книги "От них исходило душевное тепло (сборник)"

В марте 1945-го родители вернулись в Ленинград и сразу начали работать: она – лаборантом на родной кафедре, он – старшим лаборантом во ВНИИОРХе. А с 1946-го – они уже в аспирантуре у своего В.А. По маминым словам, «тогда были написаны мои первые статьи. На всю жизнь у меня осталась память, как он (Догель) учил меня писать». В архиве нашего дедушки Самуила нашлись эти статьи с посвящением «Дорогим родителям»… И так же, как В.А. Догель учил их, наших родителей, писать, так и они учили этому не только нас, своих детей, но и своих многочисленных учеников и друзей.

…И снова мама: «Когда я была в аспирантуре, у меня уже был грудной ребенок, и мне, честно говоря, было нелегко, но подвести В.А., сделать работу не в срок, плохо и в голову не приходило. Когда дочке исполнился год и 8 месяцев, я, оставив ее на руках бабушки и дедушки, уехала на 4 месяца на Белое море собирать материал» (Р.Е. Шульман «Мой дорогой учитель В.А. Догель»). После этой маминой экспедиции последовали и другие, особенно когда родители работали в Карелии. Так мы, дети, в течение еще 12 лет во время родительских экспедиций оставались в этой «камере хранения» (С.С. и Р.Е. Шульманы).

Пожалуй, в этом и кроется ответ на вопрос: «Что же оно такое – Дом Шульманов?». Наверное, когда не прекращается связь поколений и когда внуки, родители и деды – одно целое. И когда каждый отдает в общий Дом всё свое – всё, что он имеет и чем живет.

1949 год – год окончания аспирантуры. Успешная защита обоих, а на руках – только что родившийся сын… Хотелось бы еще раз сказать, еще раз подчеркнуть, что научную жизнь нашей мамы, Рахили Ефремовны Шульман-Альбовой, трудно отделить от научной судьбы нашего отца Соломона Самуиловича Шульмана. 20 лет проработала она на родной кафедре и, как сказано в Приказе ЛГУ от 24.06.1963 г., «…внесла весомый вклад в научную и педагогическую деятельность. Ею выполнен ряд значительных исследований в области экологической паразитологии, она – автор более 50-ти научных работ, среди которых имеются как солидные монографии, так и научно-популярные брошюры, помогала она отцу и в науке, работая над библиографией…» В совершенстве владея французским и английским, неплохо зная немецкий, будучи сама паразитологом, она стала отцу поистине незаменимым помощником. Иногда их интересы в науке совпадали, и тогда рождались совместные исследования. Таковой, например, стала монография «Паразиты рыб Белого моря».

Молодая семья, 1948 г.

Лия и Борис с папой, 1952 г.

Выйдя на пенсию, мама «…и после этого не потеряла связи ни с наукой, ни со своими многочисленными друзьями и коллегами, многие из которых впоследствии стали докторами наук» (С.С. Шульман «Посмертное слово»). К тому же именно в эти годы мама приводила в порядок архивы Дома: и дедушки Самуила, и свой, и папин, и архив папиной обширной деловой переписки. Помогала она отцу и в научной работе над библиографией к монографии «Класс миксоспоридий Мировой фауны». А еще мама вела Дом. И была в нем не только гостеприимной хозяйкой, но и верным, преданным и чутким другом всем приходившим, приезжавшим и прилетавшим на консультации коллегам. Именно тогда друзья и стали поговаривать про «семинар на дому»…

Но в нашем Доме людей ждали не одни лишь научные консультации. Сколько замечательных людей приходило к нам, сколько было встреч и интересных разговоров! Вот слова московской журналистки Галины Зиновьевны Снитовской о нашей семье – «семье ученых-биологов и педагогов, людей глубоких знаний и широких интересов: не только коллеги, но и математики, артисты и поэты, не только земляки, но и гости разных городов страны приходили в их дом и окунались в атмосферу душевного понимания и высокой интеллигентности. Как немногие, знает отец художницы (Лии Шульман) Петербург– Ленинград, и особое наслаждение для него – водить людей по торжественным улицам и паркам, когда призрачность белых ночей придает трепетную зыбкость гармонически четким силуэтам архитектурных ансамблей. Эту атмосферу дома, эту родительскую любовь к городу впитала и дочь…» (Г.З. Снитовская, из Каталога к выставке «…город мой непостижимый…»). А нам хочется добавить: атмосферу Дома, любовь к Питеру начинал чувствовать каждый, «всяк входящий» (С.С. Шульман), ибо Город как-то неуловимо врастал в нашу повседневную жизнь. Помнится, как, прочитав «Сестру печали» В. Шефнера, родители, стараясь совместить «прочитанное с увиденным», много времени посвятили прогулкам по Васильевскому острову, вместе разыскивая места, упоминавшиеся в книге. Случаев таких было много, как и книг в нашей библиотеке…

В нашем Доме, сколько мы себя помним, главной ценностью, главным достоянием всегда были книги. Библиотека получилась довольно уникальная: еще бы! – ведь каждый покупал, доставал, находил и приносил в Дом что-то свое! Так, от дедушки Самуила остались такие книги, как «Фауст» 1854-го и Ветхий Завет 1877-го, от деда Ефрема – сочинения Дубнова и Вл. Соловьёва, а от мамы и папы – огромнейшая библиотека по биологии и художественной литературе… Есть в ней и книги по искусству, так необходимые Лие, и книги, приобретенные Борисом… Есть в ней и раритеты. Нам известно, что некоторые книги «от нас» в свое время переправлялись в г. Горький Андрею Дмитриевичу Сахарову; мы помним и то время, когда родители, рискуя многим, помогали деньгами и одеждой ссыльным и политзаключенным.

А еще в Доме жила музыка! Сначала это была «музыка из патефона» из огромной коллекции еще довоенных пластинок (от классики до романса и народной, в том числе и еврейской, песни). Потом появились магнитофонные записи Галича, Высоцкого, Клячкина, Новеллы Матвеевой, Городницкого (песни последнего отец любил особенно). Еще позднее – проигрыватель «со всеми теми пластинками, что иметь в доме необходимо, потому что это помогает в работе» (С.С. Шульман). Вспоминается, как во время написания какой-то работы вместе с «дядей Веней» (В.М. Эпштейном) вновь и вновь в течение нескольких дней ставилась пластинка с музыкой Фрэнсиса Гойи. Вкусы обитателей нашего Дома не всегда совпадали. Например, если мама обожала романсы, то отец любил и ценил песни городского фольклора…

Друзья наши нам завидовали: «Как вам повезло с родителями!» Да, конечно, нам повезло – ведь наши родители были к тому же нашими лучшими друзьями! Впрочем, обычно, как правило, все наши друзья довольно быстро и вполне закономерно становились и лучшими друзьями наших родителей тоже. А сколько вообще друзей было у них? Школьные, институтские, однополчане, ученики… Но ведь только один отец за свою научную жизнь подготовил более 40 докторов и кандидатов наук! К тому же многие, не будучи его прямыми учениками, начинали считать себя таковыми после одного лишь разговора с ним или одной консультации… А ведь были и мамины ученики! И наши друзья! И ученики учеников, и друзья друзей… Не перечислить сейчас всех, кто бывал у нас. Из далекой Америки от любимой племянницы отца пришли строки Памяти: «…ты даже представить себе не можешь, какое влияние он оказал на меня в юности…» (Лора Сорока).

И нам опять, в который раз, хочется подчеркнуть, что главной характеристикой и уникальностью нашего Дома были, есть и, надеемся, будут всегда гостеприимство и уважение к «всяк входящему», где бы этот Дом ни находился.

И если в десятиметровой комнатке на улице Белинского задержавшегося гостя укладывали спать на обеденном столе, то в комнате коммунальной квартиры на Литейном гостю могло сильно «повезти»: вместо раскладушки где-то под столом-«сороконожкой» он получал в свое единоличное владение комнатку-закуток за книжными полками… А сколько народу могло поместиться в квартире на Васильевском! Однажды там расположилась целая съемочная группа Ташкентского телевидения, по каким-то причинам не получившая мест в гостинице. Хозяевам в ту ночь пришлось ночевать в Лииной мастерской.

Возвращаясь памятью в детство и вспоминая гостеприимство наших бабушек и дедушек, лучше понимаешь истоки радушия наших родителей. И вновь, в который раз, ощущаешь правоту маминых слов, что «все ушедшие живы до тех пор, пока жива память о них». А читая и перечитывая строки воспоминаний «всех-всех» – всех, кто смог написать «очень личное» слово Памяти, – хочется сказать им всем большое-пребольшое спасибо!

Встреча Нового 1996 года.

Ведь и для нас тоже, как и для всех, они – наши родители – до сих пор живы. Мы тоже, как и Коля Рассказов, проверяем ими каждый свой шаг, так же нежно и преданно любим, как и все, кто их знал. Так же безмерно преклоняемся перед ними и так же будем помнить их до последней минуты жизни. До сих пор им посвящаются труды и пишутся стихи. Ибо они – это мы: кровь от крови, плоть от плоти, разум от разума, жизнь от жизни… Ведь именно благодаря им до сих пор существует наш Дом, где «тепло и зимой, и летом» и куда «густым косяком плывут гости».

Лия и Борис Шульманы, Санкт-Петербург

Воспоминания об С.С. Шульмане

Впервые с Соломоном Самуиловичем Шульманом я познакомилась в 1979 году. Я, Елизавета Борисовна Евдокимова, и аспирант нашей кафедры Игорь Анатольевич Евланов (ныне доктор наук) были приглашены на VIII Всесоюзное совещание по болезням рыб в Ленинград. И.А. Евланов был аспирантом Соломона Самуиловича. После заседания мы все были приглашены к Шульманам домой.

Помню старую ленинградскую квартиру, огромный стол, очень много гостей. Оказалось, что ученик Соломона Самуиловича, Коновалов, защитил докторскую диссертацию.

Не забуду, как радушно меня, малознакомого человека, принимала хозяйка дома Рахиль Ефремовна.

В 1984 году у С.С. Шульмана было место в аспирантуре, и я с благословения Е.Б. Евдокимовой стала его аспиранткой.

В 1984–1989 годах я очень много работала с Соломоном Самуиловичем. Он научил меня определять различные группы паразитических организмов, объяснял все тонкости определения. Соломон Самуилович много рассказывал о себе: как он воевал во время Великой Отечественной войны в составе ленинградского ополчения; как после войны, имея множественные контузии, стал работать над кандидатской диссертацией. Очень меня поразил рассказ о том, что ему кололи обезболивающие наркотические препараты, а потом нужно было от них отказаться, и для этого необходима была большая сила воли.

Не забуду я и об экскурсиях по Ленинграду. Соломон Самуилович водил меня по мостам города и рассказывал историю каждого из них. Он очень любил Ленинград и прекрасно знал его историю и архитектуру.

И еще одно событие, связанное с С.С. Шульманом, сохранилось в моей памяти – когда я закончила писать диссертацию и повезла ее на просмотр в ЗИН АН СССР. Поехала я зимой, где-то в январе. Когда уезжала из Калининграда, было -25 °C, приехала в Ленинград – мороз -35 °C. У меня был ленинградский адрес малознакомых мне людей, у которых я могла остановиться. Когда я узнала, что в городе такой холод, то очень заволновалась. И была чрезвычайно удивлена, увидев Соломона Самуиловича на вокзале. Встретив меня, он сказал, что я обязательно должна поехать к ним домой. Мы дошли до трамвайной остановки, и вначале я не почувствовала мороза, но, когда мы вышли из трамвая и направились в сторону дома, я ощутила страшный холод. Мне казалось, что я не дойду. Соломон Самуилович, почувствовав, как мне плохо, стал успокаивать меня, говорил, что осталось совсем немножко, что скоро мы дойдем.

Вспоминая этот случай, я не перестаю удивляться тому, что Соломон Самуилович в такой холод поехал меня встречать. Очень редкий научный руководитель способен на такой поступок. Меня всегда поражали его отзывчивость, чуткость и умение понять другого человека.

Так получилось, что работа по теме диссертации стала продолжением исследования моего учителя. Соломон Самуилович изучал паразитофауну рыб Кегумского водохранилища (бассейн реки Даугавы) в 1946 году, а я, спустя почти сорок лет, проследила изменения, которые произошли с ней в этом водоеме.

Елена Авдеева, Калининград

Этот милый, добрый дом

Не говори с тоской: их нет,

Но с благодарностию: были.

В.А. Жуковский

C четой Шульманов я познакомилась еще в дни моей молодости: встречалась в доме наших общих знакомых.

Настоящая близость пришла в 1961 году, когда я только что выписалась из больницы, где лечила свои сломанные кости, а после больницы оказалась в тяжелом положении – беспомощной и одинокой.

Эти замечательные люди, Соломон Самуилович (Сом) и Рахиль Ефремовна (Кика), как родную, приняли меня в свою семью. Сомик сразу стал заниматься исправлением моей походки (он недавно сам избавился от хромоты) и предложил мне лечебный комплекс, по которому он занимался сам.

Я стала часто бывать в этом милом, добром доме, подружилась с их детьми, начала заниматься с ними русской литературой. Полученная мной временная инвалидность дала мне свободные часы, которые я использовала для помощи Сому как машинистка. Так сошлись наши судьбы.

Вместе ходили в кино и театр, вместе общались с друзьями, среди которых было немало умных и талантливых людей.

Надо сказать, что дом Шульманов был поистине «Ноевым ковчегом». Среди учеников Сома были люди самых разных национальностей, приехавшие в Ленинград из разных городов и весей. Всех их ждали радушный прием и помощь. Некоторых из них я брала на свои экскурсии, но большинство Сомик водил сам. Он прекрасно знал и любил наш город, а экскурсии водил превосходно.

Подружилась я и с милыми четвероногими этого дома, которые в периоды отъездов хозяев мирно «паслись» в моем доме. Дружба моя с кошачьим миром этого дома продолжается и сейчас.

Еще любил Сом юмористическую литературу и сам был автором многочисленных афоризмов и эпиграмм. Я тоже писала эпиграммы, и некоторые из них были написаны нами совместно. У нас даже выработался своеобразный язык с включением в него «новообразованных слов», которым пользовалась вся шульмановская семья.

Кика – бесконечно доброе создание – тоже опекала меня, учила кулинарному мастерству и беседовала со мной на французском языке. А главное, учила меня терпимости к мелочам жизни и выдержке.

И Сом, и Кика стали моей жизненной опорой. К ним я могла обращаться в трудные для меня минуты, они защищали меня от людей, которые, используя мою излишнюю доверчивость, могли принести мне зло.

Потеряв их, я осиротела. Единственным утешением служат мне их дети – Боря и Лиечка, в которых живут родительские традиции и которые для меня как родные.

Любовь Алексеева, Санкт-Петербург

Дом друзей

 
Много разных домов на свете,
Но навряд ли такой ты встретишь:
Где чужой, где почти незнакомый
Себя чувствует, словно он дома.
 
 
Дом, в который ты входишь без стука,
Где не верят облыжным слухам,
Где ты можешь излить свою душу
И тебя не устанут слушать.
 
 
Где тепло и зимой, и летом,
Где тебя ободрят советом,
Где всегда и во всем помогут,
Выйдут встретить, отправят в дорогу!
 
 
Здесь к твоим недостаткам терпимы,
Здесь не любят лишь подхалимов,
Ненавидят ханжей и трусов —
Что «катят на колесах турусы».
 
 
Если ты обижаешь слабых,
Если сплетни плетешь, как баба, —
Ручки этих дверей не трогай,
Убирайся своей дорогой!
 
 
Заходи, не робей, прохожий,
Коли ты на людей похожий!
Если ты справедлив, если честен —
Можешь выпить с хозяином вместе!
 

Любовь Алексеева, Санкт-Петербург

Вместе всю жизнь

Личность человека оценивается не только по его знаниям, но и по качествам, важным людям, которые окружают его. А эмоциональный мир человека ценится по соприкосновению с ним не только в обычных, но и в экстремальных ситуациях.

Именно такого рода встречи – и обычные, и экстремальные – случались у меня и с Соломоном (Солей) Шульманом, и с его женой Рахилью (Кикой) Альбовой почти на протяжении всей моей жизни. Ведь с ними я была знакома еще со школы! А с Солей – вообще с первого класса!

Вопрос формирования личности всегда надо начинать рассматривать со школы и семьи. Нам повезло со школой. Мы, к счастью, учились в бывшей Анне-Шуле, где до 5–7-го класса еще преподавали настоящие педагоги. Мы все их очень любили и потом не раз вспоминали в течение всей жизни. А впоследствии заново осознали, что именно так надо учить и воспитывать детей.

На сохранившейся у меня первой нашей школьной фотографии Соля сидит внизу, на полу. И даже сейчас, глядя на фото этого небольшого пухленького мальчика, трудно себе представить, что в будущем он станет не только мудрым советчиком, но и в некотором роде Судьей! Впрочем, он стал им еще в нашем детстве: советчиком и судьей в наших детских спорах. Тогда, в детстве, Соля не разделял нашу компанию в веселых играх и танцах на большой перемене. Среди нас – шумных и драчливых – Соля уже тогда, в детские годы, был мудрым судьей. Причем суждение его принималось всеми безоговорочно.

Соломон Шульман среди школьных друзей, 1938 г.

Уже тогда было заметно его пристрастие к гуманитарным предметам. Когда и как он успевал прочитывать столько книг, причем на 5 лет вперед, – уму непостижимо! К тому же был он неисправимым мечтателем: о каких неведомых странах и путешествиях он нам рассказывал! Он просто бредил ими…

Общеизвестно, что именно в годы юности, в молодости впервые встает вопрос о смысле жизни. Во время его решения и происходит открытие своего «я»: начинается процесс формирования личности человека и закладываются основы его духовности. По-видимому, именно в наши школьные годы зародилось у Соломона желание посвятить себя решению экологических проблем. Теперь, когда проблемы эти вышли в современной науке на первое место, я удивляюсь тогдашней прозорливости Соломона! И еще: именно с тех пор сам труд ученого стал для него источником удовольствия…

С Кикой (Рахилью Ефремовной) Альбовой я также виделась часто, обычно на занятиях драмкружка. Кика – мягкая, добрая, нежная и просто обаятельно-красивая – органично входила в наш круг.

После школы наши пути разошлись – высшее образование мы получали в разных вузах. Потом была Война. И лишь в 1945 году состоялась наша первая после Войны встреча. Эта первая встреча хотя и была недолгой, но почему-то запомнилась. Встретила я Соломона на Менделеевской линии, где тогда работала. Он шел, тяжело опираясь на палочку. И хотя был уже тогда инвалидом II группы, не жаловался на свою беду, а с увлечением рассказывал о своей работе на кафедре В.А. Догеля в университете.

Вспоминается один случай, рассказанный моим старым школьным другом Димой Ромашовым: о добром и, как я считаю, героическом поступке Соломона во время Блокады.

Находясь в Ленинграде в течение нескольких дней по своим служебным делам, Соля узнал, что Дима буквально умирает от голода. Он нашел Диму и поделился с ним своим скудным пайком. И позднее он наведывался и подкармливал его не раз. И я убеждена, что Соля не только спас, но и вернул Диме жизнь. Вот так и проявляется сущность человека в экстремальных ситуациях.

Но, как я уже говорила, кроме экстремальных ситуаций есть и обычные, житейские. Они также могут быть очень показательны при оценке качеств человека. Помню нашу первую послевоенную встречу школьных друзей. Было это в 1958 году. Это была встреча тех, кого не унесла, пощадила война. Мы были молоды, полны радостных планов. Встреча проходила у меня на квартире и готовилась сообща. Была выпущена газета, сочинен гимн. Бо́льшая часть наших «ребят» хвастались своими военными подвигами, своими успехами и достижениями. Но Соломон Шульман был предельно скромен, и в шуме, возгласах собравшихся его почти не было слышно…

Встреча наша завершилась в любимой школе, за партами, в присутствии учителя по физике. Мечтали и о новых будущих встречах. Но встречаться у меня больше не было возможности – приезд из Антарктической экспедиции мужа, маленькие дети… И предложить проводить подобные встречи у себя я уже не могла. И тогда Соломон пригласил всех, кто сможет и захочет, собираться в их доме 7 января: раз в год и без предварительного согласования. Так и получилось, что все последующие годы дом Шульманов превратился в дружеский «приёмник». Сюда приходили отметить какие-либо даты или просто посоветоваться. И конечно же, 7 января каждого года собирались все «школьники» – кто мог. Все необходимое делалось незаметно – казалось, в доме есть «скатерть-самобранка». Добрыми «ангелами» этого дома были жена Соломона Рахиль и их дочь Лия. Следует заметить, что Лия получила в наследство от родителей ту же душевность и отзывчивость к чужим бедам. После ухода из жизни мамы Лия оставалась такой же заботливой хозяйкой, и дом Шульманов еще долгие годы оставался открытым для друзей. И кто бы ни приезжал в Питер, Соломон устраивал его как гостя у себя, помогая во всех делах и хлопотах. А Кика – его жена Рахиль Альбова-Шульман – была ему верной подругой, вернее другом, помогавшим во всем своему мужу, и ученым, прокладывавшим в науке свой путь.

Соломон Самуилович Шульман среди одноклассников, 1987 г.

И еще раз мне хочется отметить необычайную скромность семьи Шульманов. Их быт был более чем скромен. Новой мебели в их доме не было и в помине. Не было ни дачи, ни машины. Но уютность этого дома была в другом и притягивала иными качествами. Прежде всего, хлебосольством и гостеприимством. А главное, тем, что в этом доме жили неординарные и разносторонние люди. Люди широких мыслей, знаний и интеллекта.

Сама особенность характера Соломона выдает в нем необычайно разностороннего человека – человека, которого с успехом можно назвать личностью, достойной подражания. А внутренняя культура и человечность, настолько обычные для него, придают его жизни какой-то особый и значительный смысл.

Как сейчас, помню чтение Солей наизусть стихов поэтов знаменитых и не очень, его быструю реакцию на шутку, его тонкое понимание юмора и способность при каждой нашей встрече рассказать новую интересную историю! «Как сейчас» – ведь до сих пор мне не верится, что его уже нет с нами. До сих пор живы в моей памяти он, Соломон Шульман, и его жена, Рахиль!

Мария Арсеньева, Санкт-Петербург