Текст книги "Сценарист. Альманах. Выпуск 5"

***

20. Тум вела машину. На заднем сиденье обнималась молодая супружеская пара.

НАВИГАТОР (женским голосом): Через 200 метров сверните направо.

ДЕВУШКА: Повтори – «Охи мило эллиника»!

ПАРЕНЬ: Чего-чего?

ДЕВУШКА: Ну повтори, чего тебе стоит?!

Прыснули, засмеялись. Машина подъехала к свороту на шоссе. Тум увидела в зеркало как девушка зашептала парню на ухо: «Охи… мило эллиника» и поцеловала его в ухо. Потом они поцеловались в губы. Тум начала тереть глаза, перестроилась в правый ряд и съехала на обочину.

ДЕВУШКА: А чего мы тут?

ПАРЕНЬ: Вам плохо, что ли?

Худые плечи Тум вздрагивали. Она облокотилась головой и руками на руль.

ПАРЕНЬ: Девушка, мы на самолёт спешим.

НАВИГАТОР (женским голосом повторял): Вы свернули с маршрута, вы свернули с маршрута…

21. Соломин, тяжело дыша, поднялся по подъездной лестнице и позвонил в первопопавшуюся дверь – бордовую, никто не открыл. Позвонил в другую, там отворила интеллигентного вида женщина лет 60.

СОЛОМИН: Вы извините… Я от ваших соседей снизу… Не могли бы вы одолжить пару стульев или табуреток?

Женщина медленно кивнула, скрылась в квартире. Потом по очереди вынесла ему сначала одну, потом вторую табуретку. Соломин поблагодарил, сложил табуретки друг на друга и спустился с ними на пролёт ниже, зашёл в квартиру Лёши и Ксении, в комнату, и поставил две табуретки у стола, вокруг которого сидели тихие гости. Сам сел на одну из табуреток. По стенам квартиры так и свисали клочками обои.

Ксения с очень прямой спиной сидела в углу и не могла понять, что происходит. Женщина, которая пыталась на свадьбе кормить её рыбой – мать, сидела рядом, тянула стакан к Ксениному рту и уговаривала выпить воды.

Полька принесла с кухни на животе огромное блюдо с кутьёй. Потом пили, не чокаясь, много говорили по очереди, Антон Петрович особенно долго и многозначительно про то, что улицы Москвы потеряли своего выдающегося экскурсовода, даже Ксенин брат, – откуда он там взялся? – что-то промычал. Тум ходила плакать и курить на балкон, где так и лежал забытый коридорный коврик, Соломин играл на волынке, а потом всё пропало, попадало куда-то вниз и перед глазами остался один только лес, иссиня-чёрный лес.

22. Ксения, много дней не мывшаяся, осунувшаяся, молча лежала на кровати и смотрела в потолок с разводами от недавного потопа. Мать села к ней, попыталась обнять её, притянуть к себе, как младенца, как тогда это сделал Лёша. Ксения не сопротивлялась, но и не помогала, она вообще ничего не делала. Мать долго возилась, то роняла Ксению на диван как куклу, то пыталась обнять – не знала, с какой стороны подсесть. Наконец, после долгой возни всё же притянула её к себе, поцеловала несколько раз в щеку и сама заплакала.

МАТЬ: Ну что ты, зачем себя хоронишь? Ты вон какая молодая, красивая, у тебя в жизни столько будет всего. Замуж выйдешь снова и детей родишь.

Тут мать замолчала, поняла, что сказала лишнее. Оглядела комнату.

МАТЬ: Ремонт вот надо сделать.

Но Ксения не отреагировала, она смотрела, не отрываясь, на hand-made календарь из настоящих листьев, который висел над кроватью. Там был тот же июнь.

23. Ксения сидела за столом на кухне и жадно-жадно ела тушёную капусту. Радостная мать подкладывала ещё.

МАТЬ: Ешь-ешь. Кушай. Потом ещё курочки потушу.

24. Потом Ксению долго рвало в туалете. Длинные её волосы падали прямо на кольцо унитаза. Мать стучалась к ней, но Ксения не открывала. Она приподнялась, достала резинку для волос из пластмассовой коробки на полке, завязала волосы. Подошла к раковине, посмотрела в зеркало на своё осунувшееся лицо и – улыбнулась.

КСЕНИЯ: Да, мам, всё хорошо у меня будет.

25. Ксения мылась в ванной, медленно, как будто она делала впервые, выжимала себе на руку шампунь, массировала голову, перебирала пряди. Взяла мочалку, выдавила на ней гель, острожно принялась водить мочалкой по телу, погладила живот и пах. Потом медленно опустилась на колени и занесла над собой душ.

26. Ехала в метро. Поезд затормозил. Из вагона стали выходить люди. Рядом с Ксенией освободилось место, она внимательно посмотрела на него.

27. Прямоугольная лампа гудела особенным, больничным звуком. Ксения смотрела на неё и на пористый потолок, к которому лампа была приделана. Заклацали металлические инструменты, Ксения зажмурила глаза от боли и лежала так какое-то время. Наконец, врач-гинеколог отошла к раковине и сняла перчатки.

ВРАЧ: Можно одеваться.

Ксения слезла с кресла, одёрнула сарафан, села на кушетку.

ВРАЧ: Беременности нет. Не увидела.

КСЕНИЯ: Как нет?!

ВРАЧ: Не беременная. Вот и нет.

Врач села за стол и принялась заполнять карту.

КСЕНИЯ: А месячные?

ВРАЧ: Что месячные?

КСЕНИЯ: Задержка – три недели. И рвет.

ВРАЧ: Бывает. Стресс. Съела что-нибудь не то. Сходите к терапевту.

28. На кухне Ксения стащила большую подвесную тумбу и со всей силы швырнула её на пол. Лекарства, спреи, таблетки, тюбики, презервативы – посыпались на пол. Потом Ксения взяла телефон, позвонила креативному.

КРЕАТИВНЫЙ: Ксюша!…

КСЕНИЯ: Ненавижу, гад, тебя и всю эту херню! Проклинаю!

КРЕАТИВНЫЙ: Ты что?!

Ксения разодрала телефон на части. Вытащила батарейку. Бросила всё это под кровать.

29. Ксения шла по парку, который был чем-то похож на лес. Мимо вперемешку с солнечными лучами сыпались скейтеры, велосипедисты, дети в колясках, лица в солнечных очках.

КСЕНИЯ (тихо пела на ходу): О-дууу, лок-лок, дышль-малышль, но-но-нак-нак! Ака-ака-ока-око! Оууууууууу уууууууууууууу! Уууууууууууууууууууууууууууоооооня! Ууууууууууууууууууо-яю! Юююююлаааааааяяяя, юлаяяяяяя, за-зо-за, накри-кри-кри – ууудма-удмаааа….Мана-манна-ох-маннна-охи! Хихи-хи-хи-хихи-хиппиня! Пинь-пинь-пинь-зинь-тинь-перевинь! Пере-кон, пере-лон, пере-вжик-перелук-перелю! Лю-лю-лю! Люб-ла-ла-лака, люблак-а-люблак!… Ла-лас-лас-ласооня-оооо-коласоня!

Некоторые с удивлением косились на неё и даже оборачивались. Ксения подошла к пруду, села на берег. Рядом прошла тощая девица с перегидрольными волосами, подошла к кромке и вытащила одну из пяти пивных полуторалитровок, стоящих в воде.

30. Уже давно стемнело. Ксения шла по той же парковой аллее уже за руку с парнем. Он был высокий, светлый, короткостриженный, то ли накаченный, то ли начавший полнеть – и всем этим немного напоминал Ксениного брата. Они шагали в составе большой, пьяной компании, среди которой была та самая перегидрольная девица. Она отпила из пивной полуторолитровки и передала бутылку парню рядом с собой. Стали передавать по кругу. Ксения тоже отпила и засмеялась. Её спутник визгливо хохотнул и сжал рукой её зад.

31. Ксения лежала на траве в парке на постеленной на земле куртке. Парень двигался на ней быстро и отчаянно, как подросток. Она смотрела на тёмное, без единой звезды, небо.

32. Тум стояла на диване босая и сдирала обои в комнате Лёши и Ксении, сбрасывая их на пол.

ТУМ: Это хорошо, что она не на тебя упала… Ты какой цвет стен хочешь? Я говорила, или нет?! Я работа маляром. Целых 1,5 года, прикинь! Ты тут?!

КСЕНИЯ (прошептала): Нет.

Она сидела в ванной на крышке унитаза и ждала, когда Тум свалит.

Тум спустилась с дивана на пол. Стала ползать по полу и собирать нарваные обои. Заметила под диваном крышку телефонного корпуса. Достала все его части, собрала телефон, включать не стала, просто положила его на стеллаж.

Ксения с отвращением посмотрела на себя в зеркало в ванной.

Тум вышла в коридор с мусорным пакетом. Увидела там Лёшин рюкзак. И сразу заплакала. Обулась, постучалась в дверь ванны.

ТУМ (стараясь говорить нормальным голосом): Ксюш, я побегу. Но приду ещё обязательно.

Ксения услышала звук хлопнувшей двери. Вышла из ванной. Увидела на стеллаже свой собранный телефон. Включила его. Тот сразу завибрировал и запищал. Телефон зазвонил. Ксения почему-то сняла трубку, заметила в коридоре рюкзак Лёши через арку двери.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС (с таким обычно звонят из банков): Ксения Александровна?

КСЕНИЯ (сразу ответила): Она умерла.

И положила трубку.

33. Снимала свою одежду с полок, прямо с вешалками кидала свитера, сарафаны, рубашки и блузки в чёрные мусорные пакеты. В кориродоре – босоножки, кеды, шлёпанцы, плащ и куртка, тушь на зеркале, помаду, – утромбовала в пакет. Потом наступил черёд её книг и дисков. Лёшины оставляла; всё своё складывала в мешки. В ванной сгребла все шампуни, прокладки, тампоны, крема, женские бритвы, свою зубную щётку – всё, что могла найти.

В комнате осмотрелась, кинула в один из пакетов свой мобильный. Вдруг увидела свой ноут на стеллаже. Взяла его, положила на пол, раскрыла. Принесла из кладовки молоток и ударила им несколько раз по экрану, по разъёмам и крышке.

Швырнула то, что осталось от компьютера в один из пакетов.

Потом взвалила несколько из них себе на спину и отнесла до мусорных баков.

Потом снова взвалила два или три и ушла на помойку, потом снова взвалила и спустилась по лестнице…

34. Ксения, как Лёша постриженная, одетая как Лёша, невероятно теперь на него похожая – шла широким Лёшиным шагом вдоль Чистопрудного бульвара, с Лёшиным же рюкзаком за плечами. У памятника Тургеневу толпа глазела на исполняющих музыку индейцев, или тех, кто под них косил. Музыка была экзотическая и явно напоминала о пустыне, ветре и свободе. Народ огибал музыкантов полукругом, оставляя между собой и ними пустое пространство. В нём самозабвенно кружилась алкашка, её цветастая длинная юбка и надетая сверху спортивная футболка закручивались от движений.

Лёша-Ксения остановилась у ларька, купил самсу, сел на скамейку и стал жевать. К ней подсела запыхавшаяся и очень счастливая алкашка и, толком не отдышавшись, попросила денег. Лёша-Ксения отдала ей сдачу от самсы. Алкашка кивнула, моментально куда-то спрятала деньги и пошла танцевать дальше.

35. Вечером Лёша-Ксения сидела на полу, разбирая Лёшины книги и карты. Она снимала их со стеллажа, протягивая вверх руки. Потянула за что-то и несколько книг упали ей на голову.

ЛЁША-КСЕНИЯ (выругалась): Проклятье!

36. Тум припарковала свою старенькую иномарку во дворе Ксениного и Лёшиного дома. Она потёрла пирсинг на брови. Вылезла из машины, достала из багажника две банки с краской и вдруг застыла с ними в руках. Впереди по двору шёл будто бы Лёша, в руках у него был пакет с продуктами. Увидев его, перекрестилась ещё совсем нестарая соседка. За несколько метров до тумовской машины он свернул к своему подъезду и скрылся за дверью.

Тум выбежала из машины, очутилась у подъезда, бегом преодолела несколько лестничных пролётов и принялась жать на звонок. Лёша-Ксения открыла дверь и улыбнулась.

ЛЁША-КСЕНИЯ: А, Тумыч, заходи! Кофе будешь?

Тум бросилась прочь вниз по лестнице.

37. Антон Степанович был пьян. Он смотрел исподлобья на Лёша-Ксению, чуть покачиваясь. В коридоре у Лёшиного учителя было темно и пыльно.

АНТОН СТЕПАНОВИЧ: Чего-чего?

ЛЁША-КСЕНИЯ (ответила спокойно): Мои тетради, с пешками? В зелёной папке. Не помните?

Антон Степанович схватил Ксению-Лёшу за ворот рубашки, рванул их вниз. Обнажилась затянутая многими слоями бинтовой марли девичья грудь. Лёша-Ксения молчала, тяжело дыша.

АНТОН СТЕПАНОВИЧ: Пошла вон!

Антон Степанович вытолкнул Ксению-Лёшу за дверь.

38. Лёша-Ксения целый день гуляла по центру Москвы – Арбат, Замоскворечье, Тверской район, Китай-город… Смотрела на дома, памятники, сверялась с картой. Постояла у того самого дома в Толмачёвском перулке. Задавала вопросы прохожим, ментам – все они чаще всего жали плечами.

Потом ехала в метро и читала, сидя. На одной из станций в вагон вошла беременная девушка. Лёша-Ксения уступила той место.

39. Лёша-Ксения проснулась утром в постели в Лёшиных обычных пижамных майке и штанах. В тех самых, в которых он бегал к соседям во время потопа. Лёша-Ксения приподнялась, почувствовала что-то странное, одернула с себя одеяло, посмотрела под себя и увидела кровавое пятно на простыне. Слезла с кровати, отошла, снова поглядела на пятно. Провела себе рукой себе ниже спины. Потом быстро сняла простыню и пошла с ней в ванную.

40. Через колонки из ноута звучала аудиокнига. Лёша-Ксения красила стену в коридоре тёмно-зелёным с помощью короткого валика. Мебель и полы были застланы газетами и целлофаном.

МУЖСКОЙ ГОЛОС ИЗ КОЛОНОК: Семен был сейчас в одной рубашке, потому что не успелнадеть штанов с тех пор, как проснулся. Он поглядел вверх, на отца, и сказал ему: – Давай я им буду матерью, больше некому. Отец ничего не сказал своему старшему сыну. Тогда Семен взял с табуретки материно платье, капот и надел его на себя через голову. Платье оказалось длинным, но Семен оправил его на себе и сказал: – Ничего, я его подрежу и подошью. Умершая мать была худая, поэтому платье на Семена пришлось бы впору, если б оно не было длинным. Отец смотрел на старшего сына, – «восьмой год уже ему», подумал он.

В дверь позвонили. Лёша-Ксения открыла дверь. На пороге стояла женщина лет 32, в сапогах на каблуках, в слишком обтягивающих её красных брюках, полосатой блузке и бежевом плаще. Женщина держала за руку мальчика лет 8 в кепке с надписью ЦСК.

МУЖСКОЙ ГОЛОС ИЗ КОЛОНОК ПРОДОЛЖАЛ: Теперь, одетый в платье, с детским грустным лицом, Семен походил столько же на мальчика, сколько и на девочку, – одинаково.

Гостья впихнула мальчика в квартиру, а сама зашла следом.

МУЖСКОЙ ГОЛОС ИЗ КОЛОНОК: Если б он немного подрос, то его можно принять даже за девушку, а девушка – это все равно что женщина; это – почти мать.

ЖЕНЩИНА: Это вот сын… Алексея Монахова. Так что вот…. Ему жить негде. Это… Надо поговорить. С женой его. Вдовой в смысле. Она где?

ЛЁША-КСЕНИЯ: Не прислоняйтесь к стенам, тут всё покрашено.

МУЖСКОЙ ГОЛОС ИЗ КОЛОНОК: – Захарка, ступай на двор, покатай в тележке Петьку с Нюшкой, чтоб они есть не просили, – сказал Семен в материнском капоте. – Я вас тогда позову. У нас дела много с отцом.

Лёша-Ксения опустилась на колени, сняла с мальчика кепку, посмотрела ему в жёлто-карие глаза. Потом поднялась.

МУЖСКОЙ ГОЛОС ИЗ КОЛОНОК: – Тебя ребята на улице девчонкой дразнить будут! – засмеялся Захар. – Ты дурочка теперь, а не мальчик!

ЛЁША-КСЕНИЯ (уверенно): Это не мой.

И аккуратно вытолкнула женщину из квартиры. Посмотрела на мальчика, тот вышел сам. Лёша-Ксения закрыла дверь.

МУЖСКОЙ ГОЛОС ИЗ КОЛОНОК: Семен взял веник и стал мести пол вокруг перины, где лежала мать. – Пускай дразнят, – ответил Семен Захарке, – им надоест дразнить, а я девочкой все равно привыкну быть… Ступай, не мешайся тут, бери детей в тележку, а то вот веником получишь!

В подъезде женщина стукнула мальчика по кепке.

ЖЕНЩИНА: Ты чего молчал? Хоть бы улыбнулся!

41. Мать Ксении стояла посередине комнаты. У неё в ногах лежали пакеты из супермаркета. Она всматривалась в Лёши-Ксенино лицо долго, требовательно, как всматриваются обычно в темноту.

МАТЬ: А чего это у тебя с причёской случилось?

ЛЁША-КСЕНИЯ: Ничего.

МАТЬ: Постриглась? А чьи это штаны? Лёшины что ли?

Лёша-Ксения молчала.

МАТЬ: Меня всего-то не было…

Лёша-Ксения молчал.

МАТЬ: Ксюш!

ЛЁША: Она умерла.

МАТЬ: Кто?

ЛЁША: Ксения. Семь недель назад.

Мать постояла какое-то время, осматриваясь почему-то вокруг себя, будто ищя и находя подтверждение только что услышанным словам. И действительно – книги, карты, велосипед, куртки и джинсы, кеды и кроссовки, дорожный компас 18 века, старый ноут – аккуратно заклеенный скотчем – вокруг были только Лёшины вещи. Мать взялась за голову и по-настоящему завыла.

42. Вечером Лёша-Ксения ползала с карандашом по разложенной на полу гигантской, в полкомнаты, карте Москвы и делала на ней отметки.

43. Тум вышла из машины. Закурила, посмотрела на Лёшин балкон. Взяла телефон, позвонила в ветеринарную клинику, чтобы уточнить время. Потом, не найдя урны, сложила бычок себе в задний карман джинс. Зашла, в подъезд, поднялась. Постояла немного на лестничной клетке, наконец, позвонила в дверь. Постояла, ещё позвонила, никто не открыл.

Лёша-Ксения тем временем с рюкзаком за спиной вышла из метро на Тверскую-Ямскую. Прошла мимо кафе и магазинов, остановилась перед грязно-белой дверью с несколькими звонками и табличками. Позвонила. Открыли. Следом вошла девушка в деловом костюме. В подьезде Лёша-Ксения назвала охраннику название фирмы.

Лёша-Ксения нажала на кнопку лифта, сзади стояла девушка, у неё в руках был пакет с сэндвичами. Дверь лифта открылась. Лёша-Ксения пропустила девушку вперёд. Та улыбнулась. На пятом этаже Лёша-Ксения вышла, лифт с девушкой отправился вверх. Лёша-Ксения зашла в дверь с надписью «турагенство». За ресепшн из бежевого ДСП сидела рябая женщина в одежде, очень похожим на костюм стюардессы. Женщина улыбнулась и стала симпатичной. Лёша-Ксения улыбнулась ей в ответ.

ЛЁША-КСЕНИЯ: Здравствуйте, меня зовут Алексей Монахов. Я на собеседование.

44. Лёша-Ксения сидела в метро и, как обычно, читала. Мимо по вагону проходила с тяжелыми пакетами из ИКЕА – та самая некрасивая курносая с экскурсии. Вагон качнуло, курносая взялась за поручень и заметила Лёша-Ксению. Курносая остановилась, вернулась, села рядом с Лёша-Ксенией, поставила пакеты, и всмотрелась ей в лицо. Потёрла переносицу, снова всмотрелась, подхватила за ручку заваливающийся набок пакет. Лёша-Ксения не обратила на курносую никакого внимания.

45. Лёша-Ксения подходила к своему подъезду, широким, радостным шагом. У неё было прекрасное настроение.

Вдруг её схватили за руки, заломили их сзади и тут же затолкнули в машину. У левой двери сидела Ксюшина мать. Лёша-Ксения пыталась вырваться, но ей крепко сцепили руки за спиной. Она оглянулся, это оказался Ксюшин брат. Он сопел и бурчал что-то вроде: «Тихо, млин, тихо»…

Лёша-Ксения осмотрелась – она был на заднем сиденье между матерью и братом. За рулём сидел отец, вцепившись руками в руль. Лёша-Ксения попыталась закричать, Ксюшин брат тут же закрыл ей рот ладонью. Лёша-Ксения издала отчаянный мык.

БРАТ: Мы поедем или стоять будем!?

МАТЬ: Ничего, Ксюшенька, мы не долго.

Отец завёл машину. Поехали. Лёша-Ксения мычала и дёргалась.

БРАТ: Мам, да помоги!

Мать вцепилась в руку Лёши-Ксении и заголосила.

МАТЬ: Ксюш, ты почему меня не жалеешь? Почему над нами так издеваешься?

БРАТ: Да она тебя не понимает! Чего ты с ней?!

46. Стояли в пробке. Мимо пробежал парень с листовками, Лёша-Ксения, увидев человека в потоке машин, принялась снова дёргаться и скулить, будто этот парень мог как-то ей помочь.

БРАТ: Б…! Надо было у них сразу эту рубашку попросить… с руками…!

МАТЬ: Совсем с ума сошёл что ли?! Ксюш, успокойся, сейчас поедем.

Отец долго не мог открыть окно, кнопка не срабатывала. Он нервно жал и жал на одну и ту же кнопку. Наконец, окно поддалось, отец закурил.

Вдруг к машине, к его окну, прямо на шоссе подошла старушка в платочке и заговорила.

СТАРУШКА:

 
Мил-мил-мил – человек.
Милостиню калике подай,
Душу не прогадай.
Брат хохотнул и выругался.
 

СТАРУШКА (продолжала):

 
Калика-перехожая,
Не просто так прохожая.
 

Поток тронулся. Сзади засигналили. Старушка продолжила громче, перекрикивая сигналы.

СТАРУХА:

 
Калика – накалякана,
Где же душа запрятана?
 

Отец сам забибикал.

ОТЕЦ: Уйди!

МАТЬ: Женщина, да отойдите вы!

БРАТ: Да дайте ей денег!

Мать дрожащими руками вытащила из сумки кошелёк. Сначала полезла в монетное отделение. Потом перевернула кошелёк, достала сотню – чтобы наверняка, подалась телом вперёд и высунула руку в мужнино окно. Старуха будто не замечала протянутой купюры и продолжала.

СТАРУХА:

 
Мил-мил-мил человек,
Милостыню калике подай,
Душу не прогадай!
 

Позади выли сигналами.

МАТЬ: Уйдите! Мы сейчас вас задавим!

СТАРУХА:

 
Калика-многоликая,
Сердечечко великое.
 

Мать потянулась ещё сильнее вперёд и сторублёвка упала к старухиным ногам.

БРАТ: Да ты не поняла что ли?!

Он дёрнулся, выпустил Лёши-Ксенину голову, та резко и очень быстро ударила брата куда-то в лицо. Он взвыл и схватился за нос. Машины принялись объезжать их авто и всё ещё стоящую рядом с ним старуху.

МАТЬ: Ксюш!

ОТЕЦ: Вы что?!! Совсем охренели?!

Лёша-Ксения перелезла через брата, открыла дверь, выбралась из машины и её тут же сбила с ног затормозившая машина. Мать закричала. Дернулась к двери, но с её стороны сплошным косяком шли автомобили.

Брат вылез, покачиваясь и держась за нос, пошёл к поднимающейся на ноги Лёша-Ксении. Мать вылезла с его стороны следом. Хромая, Лёша-Ксения побежала от них к тротуару, пропуская или огибая машины. Ему оглушительно сигналили.

СТАРУХА (всё говорила): Мил-мил-мил человек….

47. Лёша-Ксения спала крепким, непробудным сном, лёжа на животе. В белой чистой футболке, под одеялом на надувном матрасе на полу. Тум лежала на кровати у стенки и испуганно смотрела в потолок. Потом она осторожно, стараясь не шуметь, повернулась на бок и посмотрела на Лёша-Ксению. Разглядывала его, разглядывала, потом улыбнулась, даже как будто беззвучно засмеялась и снова легла на спину.

48. В квартире Тума – Тум гладила утюгом свои «шофёрские», как она их называла, брюки. Лёша-Ксения рассматривала гугл-карты на ноуте Тум. На стол прыгнула Жора – огромная тумовская кошка женского пола. Лёша-Ксения погладила её.

ТУМ: Жора! А ну-ка! Вали-давай на кухню!…У тебя вроде на кошек аллергия?

ЛЁША-КСЕНИЯ: Никогда не было.

На столе заорал телефон.

ТУМ: Ксюш, подай мне телефон, сильвупле.

Лёша-Ксения не подняла головы от компа.

ТУМ: Ксень!

Лёша-Ксения кликнула мышью.

ТУМ: Лёш! Кинь в меня мобилой, пожалуйста.

Лёша-Ксения взяла телефон и сама принесла его Тум.

49. Тум и Лёша-Ксения азартно играли в парке, в другом, не в Лёшином, в бадминтон. Тум яростно отбивала и от неё воланчик летел очень высоко. Лёша-Ксения отбивала сбоку, как теннисист, это был Лёшин фирменный жест. Лёша-Ксения вскочила на скамейку, чтобы отбить тумовскую подачу, и чуть не свалилась оттуда. Они рассмеялись.

После игры купили кукурузы в палатке и лежали на траве, молчаливые, радостные и спокойные, ели. Кукуруза брызгала в разные строны. Лёша-Ксения свободной рукой подкидывала воланчик в небо.

50. Лёша-Ксения, всё также широко, по-лёшиному, ступая, правда, теперь немного прихрамывая, вела толпу по Тверскому бульвару. Погода была хорошая, не нарочито солнечная. Остановились сразу после театра Пушкина. Несколько студентов, одна молодая пара с совсем маленькой девочкой, которую они туда-сюда тусовали друг другу. Традиционно – четыре пенсионерки, две молодые женщины лет по 35 – одна почему-то с цветами, видимо кто-то подарил. Студентки шептались между собой, идя прямо за Лёшей-Ксенией, явно обсуждая её.

Лёша-Ксения вдруг остановилась и молча посмотрел на вытянутый, жёлтый двухэтажный каменный дом. Потом показала рукой на одно из окон.

51. Толпа стояла вокруг Лёша-Ксении полукругом. Люди слушали, тихо, стараясь не шелохнуться. Мимо шли прохожие, огибая экскурсионную группу. Вдоль бульвара по дороге непрерывным, неплотным потоком ехали автомобили. Лёша-Ксения говорила напевно, спокойно, будто сама написала то, что говорит. Одна из студенток пыталась всмотреться в её лицо, некоторые смотрели сквозь – понимая, что не на этом человеке сейчас нужно концентрироваться. Женщина держала свою дочь на плече, качала её и смотрела куда-то мимо Тверского бульвара, Москвы и всего внешнего мира.

ЛЁША-КСЕНИЯ: «…на белой и нежной постели ты родила сына.

Было раннее утро, еще ночь. Весь мир еще спал, одна ты проснулась и глядела невидящими тихими глазами. И он лежал рядом с тобою, робко и испуганно приникнув к твоему белому истомленному телу.

И помню – как ослепительно сверкала твоя постель и как ты лежала в смертной усталости, вечная моя, обреченная мне кем-то, небом или солнцем, как я тебе обречен. Маша. Знаешь, как нет во мне страсти к тебе и есть только что-то другое. Будто я был нем, безмолвна была тысячелетия душа моя – и теперь она поет, поющая душа. Не страсть во мне, а песнь, а музыка души. Страшная сила скопилась во мне и предках моих за века ожидания любви, и вот теперь эта сила взорвалась во мне. Но песнь души – безмолвие. И я стал тише и сокровеннее и глубже.

Звезда и песня моя, судьба и невеста моя. Как много во мне для тебя не родившихся еще нежных голубых слов и песен. Но я заставлю о тебе петь не слова, а всю вселенную. Ради тебя зазвенят звезды и луна будет новым солнцем, чтобы светить твоему сыну синим пламенем в тихие летние ночи, когда земля вся будет в радости, игре и огне смеха. Говорю тебе не слова, ибо я поэт вселенной и буду делать с ней, что захочу. Она любит меня, потому что я ее сын.

Прощай, свет и новая спасенная вселенная, огонь и воскресение. Мы зачали иной лучший мир, выше небес и таинственнее звезд. Прощай, неизъяснимая, у меня любовь рвет сердце и душа стала бездной, где крутится вихрем пламя тоски по тебе. Я знаю, что я бессмертен и перестрою вселенную ради тебя и во имя тебя. Света тебе хочу, светлая, как во мне все стало светом и верой. Андрей.»

Все молчали.

ВДРУГ ЖЕНЩИНА С ЦВЕТАМИ ПОЧЕМУ-ТО СКАЗАЛА: Меня тоже Машей зовут.

52. Лёша-Ксения варила кофе в турке по фирменному Лёшиному рецепту на той самой кухне, где тогда проходила вечеринка. Добавляла сахар, корицу. Соломин сидел за столом, облокотивись на него одной рукой. Полька была нарочито весела, как обычно деятельна, – стоя, резала пахлаву. Соломин тяжело и мрачно дышал от своей полноты и раздражения. Тум курила, как обычно, сидя на подоконнике, и выглядела так, будто она была во всём виновата.

СОЛОМИН: … Про нас, например? Нет? Не дотукало до тебя, что у нас тоже души есть?

ПОЛЬКА: Соломина, а ты чего разорался на ночь глядя? Особенно про души?

Лёша-Ксения достала кофейные чашки из серванта. Она помнила, где они лежат. Разлила кофе. Протянула Тум, та покачала головой. Поставила тогда все три чашки перед Соломиной и Полькой.

СОЛОМИН: Я…я с Монаховым с третьего класса дружил между прочим. Я чуть не свихнулся, когда он умер.

ЛЁША-КСЕНИЯ (сказала тихо): Да я живой. Кофе пей.

Соломин встал подошёл совсем близко к Лёша-Ксении, навис над ней и закричал очень страшно.

СОЛОМИН: Да ты совсем… долбанулась, да?!

ТУМ: Сань!

Полька подошла к Соломину, взяла его за локти, прижалась к его спине животом.

ПОЛЬКА: Тихо-тихо-тихо.

СОЛОМИН (Лёша-Ксении): Чего размолчалась-то?

Соломин «пошёл» на Лёша-Ксению, та принялся отступать к подоконнику. Тум потушила сигарету и быстро подошла к Соломину, пытаясь влезть между ним и Лёша-Ксенией.

ТУМ: Соломин, это ты, по-моему, долбанулся!

СОЛОМИН: А ты может спишь с ней? Ты же всегда хотела! Она тебе такая больше нравится?!

Тум отступила, подобрала свою сумку с пола и ушла из квартиры. Лёша-Ксения подошла к Соломину и ударила его в лицо. Тот не упал, но отшатнулся к подоконнику, посмотрел с ужасом и потёр скулу.

Лёша-Ксения забрала свой рюкзак и ушла вслед за Тумом. Полька села за стол и отпила из одной из чашек. Потом посмотрела на мужа и пододвинула чашку в его сторону, хотя на столе стояли ещё нетронутые две.

ПОЛЬКА: Попробуй. Это фирменный Монаховский кофе. Больше так никто не умеет.

53. Тум сидела в машине, на водительском месте. Курила. Лёша-Ксения сидела рядом. Ждали светофора. Но дорогу никто не переходил, было уже слишком поздно или район оказался немноголюдным.

ТУМ: Ты знаешь, я на самом деле всё понимаю. Больше, чем ты думаешь. Но… Но, поверь мне, я знаю, что Лёше… Он бы не хотел… ему бы это очень не понравилось, что ты делаешь.

Лёша-Ксения взяла рюкзак, тот самый, с которым Лёша ходил в лес, и вышла из машины. Тум не остановила её, загорелся зелёный для машин и она поехала.

54. Лёша-Ксения шла, чуть-чуть прихрамывая, по Крымскому мосту в сторону Октябрьской. Было темно, река лежала тёмным зеркалом. Прохожих почти не было, однако машины, ковыряя глаза фарами, мчались мимо. Навстречу Лёша-Ксении, шатаясь, из темноты вышла лет 18 девица на каблуках, накрашенная как кукла. Она встала, подошла к широкому бортику, отделяющему дорогу от тротуара, и легла на него. Одна из машин остановилась, из окна выглянул мужик, точнее, даже приокрыл дверцу.

МУЖИК (с акцентом): Подвезти?

Лёша-Ксения подошла к лежащей и ответила водителю как бы от лица девицы.

ЛЁША-КСЕНИЯ: Не надо.

Лёша-Ксения увидела, что мужик был в машине не один. Водитель выругался матом по-русски, завёл тачку и уехал. Лёша-Ксения подняла девицу с бортика.

ЛЁША-КСЕНИЯ: Куда тебя? Ты знаешь, что метро уже не работает?

55. Лёша-Ксения спала на полу, дома у Маши, так звали девицу с Крымского моста. Спала на ковре, накрывшись Лёшиной курткой, прямо в одежде.

В туалете Маша встала с унитаза, вытерлась. Подошла к раковине, посмотрела на себя в зеркало. Оттуда смотрело совсем детское лицо, и Маше это явно не понравилось. Она показала сама себе в зеркало фак, пошла в комнату, на ходу снимая с себя трусы и лифчик. Голая, она принялась расстёгивать Лёша-Ксении ширинку на джинсах, запихнула туда ладонь, потом вскочила и принялась пинать гостя ногами. Лёша-Ксения приподнялась и мало что соображая спросонья – посмотрела на Машу.

МАША (орала): А ну съе… ся отсюда! Пошёл, пошёл, извращенец!

Лёша-Ксения глядела на девицу снизу вверх, сидя на полу, устало, раздражительно и удивлённо, как смотрят родители на взбесившихся от свежего воздуха или дурной компании детей. Девица уже слабо пинала Лёша-Ксению ногой, на которой запутался её собственный лифчик. Лёша-Ксения сняла с её ступни намотавшийся лифчик и положила его в сторону. От неожиданности Маша перестала пинаться. Лёша-Ксения встала и протянула к Маше руку. Та не отстранилась. Лёша-Ксения погладила Машу по голове, как ребёнка.

ЛЁША-КСЕНИЯ: Иди спать.

Маша вдруг открыла шкаф, достала оттуда длинную футболку, надела её и забралась в кровать. Лёша-Ксения снова легла на пол, полежала немного, потом встала, надела куртку, взяла рюкзак и вышла из квартиры.

56. Через час бомбила остановил машину у той самой мусорки, куда Лёша и Ксения выбрасывали свой общий пакет. Лёша-Ксения расплатилась. Прошла по ночному тёмному двору, как они это делали вдвоём, прислонила магнитный ключ к датчику домофона, поднялась на третий этаж. Открыла дверь ключом и вошла в свою квартиру. Наткнулась на ботинки, только не на Ксенины кеды, а на заношенные мужские кроссовки. На кухне стол был заставлен жратвой, бутылками, открытыми банками, грязной посудой. В комнате, на разложенном диване, спали Ксенин брат и его жена. Рукодельного календаря над ними не было. Брат храпел, его жена спала тихо, отвернувшись к стене. С одной из ниш стеллажа были сброшены Лёшины книжки, на их месте стоял принесённый телевизор.

Лёша-Ксения села на стул и принялась смотреть на брата и его жену. Потом она оглядела комнату, подошла к книжному шкафу, достала кипу карт. Подобрала с пола холщёвую сумку, которую Ксения ещё лет пять назад привезла из Портороша с рекламного фестиваля – не досмотрела, не выбросила. Лёша-Ксения сложила туда карты, в последний раз посмотрела на свою квартиру и вышла.