Текст книги "Черта (сборник)"

7. Религиозная жизнь Черты

Нет никакого сомнения в том, что именно религиозная традиция сохранила еврейский народ и феномен двухтысячелетней еврейской диаспоры просто не мог бы состояться без цементирующей основы иудаизма. И хотя за сохранение еврейской идентичности выступали также стремившиеся к светскому образованию и светской культуре, а в дальнейшем либо к культурной автономии, либо к национальному государству движения, современная еврейская история показала, что даже в условиях свободы и независимости еврейское самосознание не может существовать без образующего религиозного стержня. «Еврей без Бога как-то немыслим; еврея без Бога и представить нельзя», – писал в свое время Ф.М. Достоевский в отнюдь не самой благожелательной по отношению к евреям статье «Еврейский вопрос».

К моменту вхождения населенных евреями польско-литовских земель в состав России и образования черты оседлости, перешедшие под российское подданство евреи были крепко спаяны многовековой традицией, регламентировавшей каждый шаг религиозного иудея. И хотя в середине XVIII века единство евреев Восточной Европы было нарушено возникновением нового течения – хасидизма, расхождения между хасидами и их противниками (миснагдим) проявлялись прежде всего в различном подходе к изучению Торы и не касались общей для всех евреев обрядовой стороны иудаизма. Хасиды с их пламенной верой и склонностью к мистике в течение короткого времени оказали огромное влияние на те еврейские общины, которые понесли колоссальный урон в XVII–XVIII веках, во времена казацких мятежей. Разгромленные евреи Украины получили мощный импульс, свежую струю нестандартного подхода и новых толкований священных текстов. Хасидизм охватил и часть Белоруссии; в Литве же, старинном оплоте иудаизма, сохранились позиции миснагдим.

Хотя еврейское общество было потрясено разладом, окончательного раскола не произошло: со временем страсти улеглись, противоречия сгладились, и к середине XIX века российское еврейство уже находилось перед новой опасностью, угрожавшей разрушить традиционный уклад. Она исходила от движения еврейского Просвещения – Гаскалы[51]51
  Гаскала – возникшее в конце XVIII в. движение, выступавшее за светское образование, эмансипацию и интеграцию евреев в европейское (в России – в русское) общество.


[Закрыть]. Те, кто стоял у его истоков, не ставили перед собой радикальных задач и не призывали оставить иудаизм. Их целью было просвещение, которое они рассматривали как сближение еврейского общества с европейской культурой. Но на родине Гаскалы, в Германии, ситуация довольно быстро вышла из-под контроля. С одной стороны, начался отход от еврейства и волна крещений (крестились даже потомки духовного лидера Гаскалы Моше Мендельсона), а с другой – на волне стремления к иудаизму с «человеческим лицом», а проще говоря с христианским оттенком, уже в первой половине XIX века возникло реформистское движение в иудаизме.

В России, где просветительское движение началось позже, успехи сторонников Гаскалы были более скромными, потому что они противостояли прежде всего хасидизму и в этом противостоянии шансов на успех у них было мало.

Если в литовском еврействе, у миснагдим, порой звучали иные голоса и даже сам знаменитый Элиягу – Виленский Гаон[52]52
  Элиягу (Виленский Гаон) – раввин и талмудист XVIII в., один из величайших духовных авторитетов еврейства.


[Закрыть] высказывался в пользу изучения светских наук и грамматики иврита, то у хасидов и то и другое было под запретом. Учить надо было хасидус – пересказанную и переработанную главой хасидской общины каббалу, а священный язык молитвы нельзя было склонять и спрягать в повседневной жизни: для этого существовал народный язык – идиш. Но просветители (маскилим) использовали иврит. Именно они стояли у истоков возрождения иврита в качестве литературного языка, и в этом их несомненная заслуга. Они писали на «библейском» иврите красивые стихи со звучными рифмами, исторические поэмы и романы, стремясь напомнить евреям о славной и трагической еврейской истории. Маскилим сравнивали былое величие Израиля с его нынешним угнетенным положением. Выход из него они видели в том, чтобы сломать стены «внутреннего гетто», которое создал, по их мнению, ортодоксальный иудаизм, связавший народ «бездушным обрядом». Но они вовсе не хотели, чтобы с российским еврейством произошло то же, что с их немецкими собратьями, которые, надев европейскую одежду, забыли веру отцов.

Малочисленность сторонников Гаскалы, невозможность оказать серьезное влияние на цепко державшуюся за традиционные устои массу населения Черты привели к тому, что некоторые из них стали искать поддержки у потенциальных союзников – имперских властей. Последние с подозрением относились к евреям, но считали необходимым способствовать «нормализации» этого странного и во многом непонятного народа. Предпочтительным считался переход в православие, но и принудительные реформы внутриеврейского образа жизни, способные пошатнуть оплот традиционализма, были властям удобны. Такие шаги приветствовали и маскилим, ибо все, что могло встряхнуть евреев и вывести их «из тьмы к свету», выглядело прогрессивным в глазах просветителей. Все, кроме крещения. Это была «красная черта», переступить которую были готовы немногие.

Российские маскилим с крайним неодобрением относились к волне крещений в Германии и соседних странах и, в отличие от многих последователей Мендельсона, не помышляли о переходе в христианство. Они были идеалистами и считали, что только косность и подозрительность мешают еврейскому обществу прозреть. Они были убеждены: как только евреи поймут, что в изучении светских наук нет опасности для религии, и перестанут противиться реформам, которые царское правительство навязывает им для их же блага, жизнь народа чудесным образом изменится и обновленное еврейство получит, наконец, равные со всеми права.

Полные благих намерений, маскилим недооценивали тот факт, что в условиях рассеяния и подчиненного существования еврейского народа именно непоколебимая вера, которую они считали суеверием, способна оградить евреев от ассимиляции и сохранить в чистоте духовный корень еврейства. Последователи Гаскалы не могли до конца осознать, что «прогрессивный» иудаизм, основанный на разуме, не сможет так подпитывать национальное самосознание, как свято оберегаемая раввинами вера отцов. Открывая местечковым евреям дорогу к светской культуре, стремясь изменить традиционный образ жизни, просветители выпускали на свободу духов разложения и сомнения и, не всегда желая того, открывали дорогу ассимиляции. В этих условиях религиозное еврейство эпохи Черты пыталось сплотиться, чтобы дать отпор как собственным вольнодумцам, так и стараниям правительства «улучшить» нравственное состояние евреев.

В критической ситуации, когда сразу три фактора: давление царских властей, деятельность маскилим и, как следствие, опасность отхода от традиционного образа жизни – грозили расшатать могучий ствол иудаизма, его защитникам требовалась максимальная концентрация духовного потенциала, чтобы ответить на вызов меняющейся действительности. В первых рядах занимавшего оборонительные позиции религиозного еврейства находились хасиды со своими «адморами»[53]53
  Руководители хасидских общин. Аббревиатура еврейских слов адонейну, морейну, рабейну – наш господин.


[Закрыть], среди которых были рабби Исроэль из Ружина, рабби Хаим из Цанса, Яаков Ицхак («Святой еврей»), рабби Шломо из Карлина, великий каббалист рабби Менахем Мендл из Коцка. На конец XVIII и начало XIX века пришлась деятельность легендарных Леви Ицхака из Бердичева и рабби Нахмана из Брацлава. В Белоруссии набирало силу движение Хабад[54]54
  Аббревиатура слов хохма, бина, даат – мудрость, понимание, знание.


[Закрыть]. Не осталось в стороне и литовское еврейство: ученик Виленского Гаона рав Хаим из Воложина основал знаменитую Воложинскую ешиву[55]55
  Еврейское религиозное учебное заведение, дающее студенту полноценный набор соответствующих знаний.


[Закрыть]. Другим знаменитым оплотом литовской ветви иудаизма была ешива в местечке Мир.

В середине XIX века среди литваков начало распространяться учение рава Исраэля Липкина (Салантера) «мусар»[56]56
  Движение в иудаизме, противостоявшее хасидизму, Гаскале и сионизму и делавшее упор на самоуглубление и духовное совершенствование человека.


[Закрыть], где акцент делался на морально-этическую составляющую иудаизма. Мусар должен был стать ответом хасидизму и Гаскале, важным подспорьем в борьбе за сохранение традиций, за души евреев. Сторонники этого течения понимали, что определенные изменения в образе жизни неизбежны, и призывали, помимо этических правил, тщательно соблюдать личную гигиену, допускали ношение современной одежды и менее схоластический подход к изучению Талмуда. Но тяжелое экономическое положение Черты вело к тому, что в местечках скапливались массы обнищавших, перебивавшихся случайными заработками либо живущих на подаяние, лишенных надежды людей. В значительной мере только религиозная традиция могла удерживать их в патриархальных рамках и призывать следовать заветам отцов, избегая стремления к переменам.

Когда маскилим призывали народ Черты снять длиннополые кафтаны, изучать светские науки, они приближали его к образу жизни неевреев. По их мнению, это должно было открыть евреям дорогу в цивилизованное общество, вывести из грязного и нищего гетто. «Будь человеком на улице и евреем дома» – таков был лозунг, выдвинутый одним из наиболее популярных вдохновителей Гаскалы поэтом Йегудой Лейбом (Львом Осиповичем) Гордоном. Быть человеком означало стать как все, но для традиционного еврея это было неприемлемо. Он полагал, что лучше терпеть угнетение, чем изменить традициям и приобрести нееврейский вид.

Частично эти условия стали меняться в эпоху великих реформ, начатых Александром II. Новые идеалы и веяния, господствовавшие в русских либеральных кругах, проникли даже в глухие закоулки патриархального еврейского мира и были с радостью восприняты искавшей применения своим возможностям еврейской молодежью. Идеи маскилим оказались востребованы, но их последователи разделились. Одни продолжали на иврите и на русском отстаивать национальную культуру, другие, увлеченные новым порывом, встали на путь русификации. Укрепились позиции тех, кто считал, что надо писать на «жаргоне» – языке народных масс, языке идиш, чтобы сделать литературное слово доступным для простого народа. Образовавшееся расслоение стало основой для последующего появления в еврейском обществе сторонников ассимиляции, национально-культурной автономии и воссоздания еврейского государства. Общим для всех было отрицательное отношение к «мертвой» букве религиозного учения и традиционному жизненному укладу. Это явление приобрело массовый характер: ученики оставляли еврейские школы и переходили в гимназии, стремясь потом попасть в университеты. Процентной нормы в тот период еще не было, а правительство поощряло стремление евреев к общим наукам. Как тесто на дрожжах, поднималась численность евреев в высших учебных заведениях России. Один из убежденных сторонников Гаскалы и ассимиляции, писатель Лев Леванда, с восторгом отмечал: «Все учатся, всё жаждет образования… Какое прилежание, какое соревнование!»

В самом российском обществе в то время тоже происходили изменения – образованной его частью под влиянием прогрессивных реформ стали овладевать новые настроения. Традиционный негативный образ «жида», «бессовестного и продажного», внезапно поблек в глазах некоторой части русской интеллигенции. В 60-е годы XIX века заступаться за евреев стали не только либералы, но и отдельные представители консервативного лагеря, дотоле в любви к евреям не замеченные. С другой стороны, когда богатые и образованные евреи начали заселять Москву и Петербург, возглавлять банки и компании, когда они стали заметны в газетах и судах, земских учреждениях и больницах, заняли выдающееся место в искусстве – это породило ответную реакцию в традиционном российском обществе. По мере того как евреи, выходившие из Черты, добивались успеха, возвращалась подозрительность, замешанная на страхе конкуренции и простом нежелании иметь вокруг себя все растущее число раскованных, приобретающих влияние вчерашних обитателей убогих местечек.

Складывалась противоречивая ситуация: интересы еврейских и русских традиционалистов, не желавших драматических изменений, объективно совпадали, хотя русские «державники» были убежденными противниками еврейского равноправия. Но противостоявшие традиционалистам евреи-ассимилянты, казалось, не обращали внимания на глубину возникавших проблем, они увлеклись открывшимися новыми возможностями. И все же призыв «Пойдем и будем как все народы» не сработал.

Отпечаток особого отношения окружающего мира к еврейству, вечное еврейское клеймо, не позволяло даже выкрестов считать полноценными православными: «жид крещеный – что вор прощеный». Объятий не получалось.

Местечковые евреи, надевшие фраки, вызывали отвращение и отторжение. Финансисты, подрядчики, юркие биржевые маклеры – типичные нувориши – давали повод снова и снова говорить о непреходящей еврейской жажде злата, о том, как опасен еврей на свободе. «Не об эмансипации евреев следует думать, а об эмансипации русских от евреев» – это мнение, которое разделяли видные представители русской культуры, ранило в самое сердце возросших на этой культуре новых еврейских интеллигентов. Оказалось, что общество, ставившее условием слияния с евреями отказ последних от национальных традиций, даже при выполнении условия к слиянию не готово. Вслед за периодом реформ наступила реакция, и убийство Александра II положило конец недолгой оттепели.

Прямым следствием насильственной смерти царя от рук революционеров, в ряды которых начали понемногу вливаться и евреи, явилась серия жестоких еврейских погромов не только в черте оседлости, но и в других губерниях. Это нанесло сильнейший удар по ассимиляторам и привело к ослаблению их влияния. Отцы, державшиеся за старое народное знамя и умолявшие детей «не сбрасывать с себя еврея», оказались правы, и прозревшие дети стали возвращаться к родным истокам, но уже в новом качестве. Они не надели ермолку и не засели за фолианты, но задумались об исходе из страны погромов. Так замкнулся круг.

Вчерашние интеллигенты-ассимиляторы вдруг поняли, что судьба и у них, и у местечкового извозчика или сапожника одна. И уже оскорбленный в лучших чувствах, еще недавно пребывавший в эйфории, Лев Леванда с горечью и разочарованием писал: «Когда серый народ громил евреев, белый народ стоял, издали любуясь картиной моего разгрома». Мучительно переживала душевный разлад та часть еврейской интеллигенции, которая выбрала путь служения России и не желала признать свое поражение. А в городках и местечках Черты большинство евреев продолжали вести заповеданную предками жизнь, доказывая безверию, как трудно поколебать глубинные устои традиции, основанной на вере.

Ответ патриархальному застою, с одной стороны, и ассимиляторам, с другой, попыталось дать вышедшее из недр Гаскалы движение палестинофилов. Оно объединило как разочарованных просветителей, так и блудных еврейских сыновей, вернувшихся к своему народу. В 1882 году один из разочарованных, известный общественный деятель Лев Пинскер, призвал к автоэмансипации, в противовес несостоявшейся полноценной эмансипации, и к восстановлению еврейского государства. Ему вторил писавший на иврите блестящий публицист Перец Смоленскин. В его интерпретации национальная идея была неотделима от национального языка – иврита и от национальной религии – иудаизма. Хотя Смоленскин и другие палестинофилы рассматривали иудаизм не с религиозной точки зрения, а как культурную основу еврейства, они понимали, что без этой основы немыслимо национальное возрождение, ибо Сион – не столько географическое, сколько духовное понятие. Позднее это присущее палестинофилам четкое понимание во многом было утрачено сионистами-социалистами.

Эпоха реакции, наступившая с восшествием на престол Александра III, и новое ужесточение еврейского законодательства, предусматривавшего в том числе пресловутую процентную норму[57]57
  Норма, определявшая процент мест для евреев при поступлении в гимназии и высшие учебные заведения России.


[Закрыть], подпитывали еврейское национальное движение. Но, с другой стороны, эти же причины готовили благотворную почву для роста революционных настроений, и еврейская молодежь пошла в революцию, которая обещала единение и братство всех угнетенных сразу же после свержения существующего строя. Иудаизм был для них суеверием, сионистская идея утопией, и ушедшие в русские революционные партии молодые евреи были потеряны для народа. Классовая солидарность заменила национальное самосознание. Это была еще одна разновидность стремления к ассимиляции, и снова отцы оказались бессильны. То, что они могли противопоставить, – унылое существование местечка и жизнь по заповедям, – не могло остановить рвавшихся к заманчивой свободе детей.

К началу XX века в черте оседлости за душу еврея боролись между собой многочисленные факторы, и каждый стремился быть определяющим. В национальном лагере друг другу противостояли традиционные евреи и сионисты. Это была грустная картина, ибо к Святой земле тяготели обе стороны, но, с точки зрения верующих, еврейский народ не должен был подниматься в страну Израиля до прихода Машиаха[58]58
  Машиах – мессия, избавитель еврейского народа и всего человечества.


[Закрыть], и это расхождение было принципиальным. Третьим фактором было революционное движение в России, поглощавшее все больше молодых людей, избравших крайние формы приобщения к политической жизни. Это движение вербовало своих сторонников из более широкой прослойки тех евреев, кто вырос на приобщении к русской культуре, кто стремился к ассимиляции и равноправию выходцев из Черты с остальными народами.

Евреи, стремившиеся к достижению равноправия через революционную борьбу, максимально далеко уходили от еврейского корня, особенно от религиозных основ традиции. Они делали свой выбор, добровольный и осознанный. Все большему числу из них были безразличны национальные сантименты. С позиций традиционного еврейства, это была «пустыня сердец», о которой писал великий еврейский поэт Бялик:

 
Мезуза висит у дверей ваших криво,
В пустыне сердец ваших демоны пляшут,
К тщете увлекают вас радостью лживой,
На празднестве буйном знаменами машут.
 
 
Неведомо вам, что таится в пустыне
Отчаянье – сторож, невидимый взору.
Хранитель отвергнутой вами святыни,
Метлой он прогонит глумливую свору.
 
 
Тогда огонек ваш последний потухнет,
И встанет разбитый алтарь сиротливо,
И там, где ваш храм опозоренный рухнет, –
Там кошка в руинах завоет тоскливо.
 

Но историческая справедливость состояла в том, что именно русская революция принесла евреям свободу, сняла с них все ограничения, включая вероисповедные. Рассматривая последующую историю с точки зрения роли религиозного компонента в сохранении национальной идентичности, можно утверждать: не Черта сама по себе, а во многом духовная составляющая хранила мир российского еврейства. После Февраля пришел Октябрь, и советская власть нанесла удар в первую очередь именно по этой, религиозной опоре еврейской цивилизации. Тем самым она, как говорилось выше, подвела черту под самим существованием в России этого уникального мира.

Ханох Дашевский

поэт, переводчик и публицист. Член Союза русскоязычных писателей Израиля, Международного союза писателей Иерусалима, Международной гильдии писателей (Германия), Интернационального союза писателей (Москва), Литературного объединения «Столица» (Иерусалим). Родился в Риге. Учился в Латвийском университете. Участвовал в подпольном еврейском национальном движении, был одним из руководителей нелегального литературно-художественного семинара «Рижские чтения по иудаике». Публикуется в журналах и альманахах Израиля, Германии, Америки и России, а также в сетевом журнале «Заметки по еврейской истории».

Еврей на молитве. Из журнала «Живописное обозрение», 1877 г. № 12

В синагоге. Из журнала «Живописная Россия», 1897 г.

Элияху бен Шломо Залман, Виленский Гаон

Лубочная картинка «Пасхальный седер». Волынь, вторая половина XIX в. Коллекция Российского этнографического музея

8. Книжное дело в эпоху Черты

Книга (в более широком понимании – письменный текст) всегда играла исключительную роль в еврейской истории. Именно книги во многом определяли еврейскую национальную идентичность. Так было и в древнем Израиле, когда формировался еврейский народ, и в последующие века, когда евреи оказались в странах рассеяния и проживали в меньшинстве среди других народов, порой недружественных. И везде, несмотря на нападки, обвинения, притеснения, евреев окружал ореол народа книги. Не стала исключением и Россия, на территории которой в эпоху черты оседлости проживала бóльшая часть еврейского населения планеты.

История еврейского книгоиздания на языках иврит и идиш в Российской империи достаточно четко разделяется на несколько основных периодов. Первый охватывает годы с середины 70-х XVIII века по 1836 год. Особенностью этого периода было наличие достаточно большого числа еврейских типографий, расположенных в разных, чаще всего небольших, населенных пунктах на территории современных Украины, Литвы и Белоруссии. Сегодня известно о существовании принадлежавших евреям и печатавших еврейские книги типографий в Олексинеце (первая книга здесь вышла в 1760 году), Кореце (1778), Новом Дворе (1782), Шклове (1783), Луцке (1787), Гродно (1788), Межирове (1789), Полонном (1791), Славуте (1792), Остроге (1793), Дубно (1794), Миньковцах (1796), Варшаве (1796), Вильно (1799), Дубровно (1802), Житомире (1804), Бердичеве (1807), Копысе (1807), Заславле (1807), Минске (1808), Могилеве-Подольском (1809), Меджибоже (1817), Судилкове (1817), Богуславе (1819), Брацлаве (1821), Могилеве (1825). Период этот закончился в ноябре 1836 года, когда после так называемого «славутского дела», связанного с обвинением владельцев типографии в украинском местечке Славуте Моше-Пинхаса Шапиро и его сыновей в убийстве их работника Лейзера Протагайна, последовал указ о полном закрытии всех существовавших на тот момент еврейских типографий и о тотальном цензурном пересмотре находившихся в обращении книг на иврите и идише.

Первый период истории еврейской книги в Российской империи особенно интересен с историко-культурной точки зрения. При его рассмотрении необходимо учитывать совершенно особый характер еврейской книжности. Он заключался в абсолютной – и даже нарочито культивируемой – традиционности книжного дела и его неразрывной связи с религией. В сущности, все, что сходило тогда с печатного станка еврейских типографий, имело религиозный характер. Традиционность книгоиздания касалась не только содержания, но и оформления книг – с соблюдением правил и приемов, заложенных еще в итало-еврейских типографиях XVI века, с использованием определенных шрифтов при наборе текстов и с установленным раз и навсегда разбиением на страницы каждого известного сочинения. Такая регламентированность книжного дела в полной мере отвечала характеру традиционного еврейского общества Восточной Европы, вся жизнь которого протекала в строгом соответствии с незыблемыми галахическими правилами.

Когда в XVIII веке в еврействе Восточной Европы произошел религиозный раскол и возник хасидизм, книгопечатание активно участвовало в противостоянии хасидов с миснагидами. Борьба между традиционалистами (миснагидами, или литваками) и хасидами[59]59
  Миснагдим, миснагиды – термин, которым хасиды, верившие в непререкаемый личный авторитет собственных духовных лидеров (цадиков), называли своих идейных противников – литваков, признававших только традиционную раввинистическую ученость.


[Закрыть] год от года приобретала все более непримиримый характер. Книгопечатание стало одним из инструментов этой борьбы. Каждая еврейская типография конца XVIII – первой половины XIX века непременно принадлежала к одному из двух противоборствующих лагерей. Принадлежность эта отражалась прежде всего в перечне изданий.

В силу необычайной религиозной и общественной активности хасидов их типографий было существенно больше, чем миснагидских. Крупнейшей хасидской типографией являлась уже упомянутая типография в Славуте, в которой к началу 30-х годов XIX века насчитывалось до десяти печатных станков. Среди ее изданий преобладали каббалистические сочинения (в том числе «Зогар»[60]60
  Зогар – основное и самое известное произведение каббалистической литературы, содержащее в основном мистический комментарий к Торе (Пятикнижию Моисееву). Авторство приписывается выдающемуся законоучителю II в.н. э. Шимону бар Йохаю. Стало известно в XIII в. благодаря раввину Моше де Леону.


[Закрыть] 1815 года), произведения хасидских цадиков и др. Отпечатанные в Славуте три полных издания Вавилонского Талмуда и сегодня остаются чрезвычайно авторитетными и почитаемыми среди евреев-ортодоксов.

Наиболее значительной среди миснагидских была типография, основанная Барухом Роммом в Гродно в 90-х годах XVIII века. Позднее она была перенесена в Вильно, где и просуществовала вплоть до Второй мировой войны. Важнейшими достижениями типографии семьи Ромм, быстро ставшей крупным даже по общероссийским меркам полиграфическим предприятием, явились образцовое издание Танаха и Вавилонского Талмуда. Практически одновременная публикация Талмуда в Вильно и Славуте привела к конкуренции между типографами и спору о «первенстве», для решения которого были привлечены как российские, так и иностранные раввины.

Запрет на деятельность еврейских типографий в 1836 году оборвал эту широко обсуждавшуюся современниками торгово-религиозную тяжбу.

В начальный период истории еврейской книги в России продукция местных типографий не могла удовлетворить постоянно возраставший спрос еврейского населения на печатную продукцию. Помимо традиционного набора изданий, обязательного для каждого дома (в такой набор входили в первую очередь Танах, молитвенники – сидуры и махзоры, а также Пасхальная Агада), книги в большом количестве требовались для системы традиционного образования – хедеров, в которых обучались мальчики с трехлетнего возраста, следовавших за ними талмуд-тор и, наконец, иешив, венчавших собой образовательную пирамиду. Обучение в иешивах могло продолжаться не одно десятилетие, и известность этих учебных заведений зависела не только от учености и авторитета наставников, но и от размера и качества их библиотек. Обширные и постоянно пополнявшиеся за счет покупки новых книг и даров прихожан книжные собрания традиционно существовали при синагогах и молитвенных домах. В этих условиях недостаток книг местного издания успешно восполнялся за счет импорта. Через сухопутные и морские таможни в Россию в конце XVIII – первой половине XIX веков ежегодно ввозились тысячи еврейских книг. Благодаря импорту совершенно будничной была ситуация, при которой в еврейском доме где-нибудь в Сатанове или Чернобыле на книжной полке рядом стояли шкловский сидур, махзор, увидевший свет в Амстердаме, и Пасхальная Агада из Гамбурга или Майнца. Традиционный книжный мир российского еврейства был, несомненно, интернациональным в смысле происхождения составлявших его изданий.

Второй период истории еврейской книги в России был весьма кратким и охватывал время с 1837 по 1862 год. Указ о закрытии еврейских типографий и цензурном пересмотре находившихся в обращении еврейских книг стал, конечно, очень серьезным ударом по еврейскому книгопечатанию. Во внутренних губерниях России десять лет – с мая 1837 по январь 1847 года – официально существовало только одно еврейское печатное производство: типография семьи Ромм в Вильно, которую власти, по многочисленным ходатайствам, пощадили как «древнейшую, обширнейшую и благонадежнейшую». Являясь, по сути дела, абсолютным монополистом, типография Роммов в этот период многократно увеличила объемы выпуска печатной продукции. К 1845 году она выпускала до 120 000 экземпляров книг в год (более миллиона печатных листов) и на какое-то время стала крупнейшей типографией во всей Российской империи.

27 ноября 1845 года правительством было утверждено так называемое «Положение о еврейских типографиях», в соответствии с которым производство книг на языках иврит и идиш объявлялось государственной монополией, отдаваемой в откупное содержание частным лицам, и предписывалось учреждение двух крупных еврейских типографий в Вильно и Житомире. Нет ничего удивительного в том, что объявленные вскоре торги в Вильно выиграли братья Симха Зимель и Иосиф Реувен Ромм (по сути дела, они выкупили у властей право владеть и так принадлежавшей им типографией), а в Житомире – братья Липпа, Гешель и Арье-Лейб Шапиро. С 1847 по 1862 год две эти типографии обладали монопольным правом на выпуск еврейских книг и очень успешно данным правом пользовались. Братья Ромм и Шапиро стали первыми в России «книжными миллионерами».

Третий период истории книгоиздания на языках иврит и идиш в России был наиболее продолжительным и чрезвычайно богатым по содержанию. Начался он в 1863 году, когда после отмены откупной системы содержания еврейских типографий и упразднения монополии семей Ромм и Шапиро в стране достаточно активно стали возникать новые полиграфические предприятия, ориентированные на еврейских читателей. Окончанием этого периода следует считать февраль 1917 года.

С расширением географии размещения и ростом количества полиграфических предприятий постепенно сформировалась их специализация: типографии Житомира, Бердичева и отчасти Вильно выпускали в основном печатную продукцию для ортодоксальной части еврейского общества, а типографии Одессы удовлетворяли книжные потребности евреев, находившихся, образно говоря, на пути от традиционного к светскому миру.

На протяжении третьего периода в России быстрыми темпами шел процесс формирования принципиально нового типа еврейского читателя. Для части еврейской молодежи книга утратила свой сакральный характер. Произошло осознание того факта, что печатный текст – это не только средство религиозного служения и инструмент традиционной талмудической учености, но и источник полезных светских знаний, необходимых для выхода за «крепостные стены» местечкового мироустройства, способ развлечения и расширения кругозора. Ярким свидетельством возникновения нового еврейского читателя явился стремительный рост числа общественных библиотек – таковых в губерниях черты оседлости к рубежу XIX и ХХ веков было уже около 1000, и в их фондах имелись издания на самых разных языках.

Тогда же стремительными темпами начало развиваться книгоиздание на идише. Печатные книги на идише, носившем презрительное прозвище «жаргон», в традиционном еврейском обществе долго считались второсортными и предназначались для наименее образованного слоя читателей, в первую очередь для женщин, не владевших «лойшен кодеш», то есть священным языком иврит. Однако процесс развития еврейского общества в Восточной Европе привел к тому, что идиш из языка повседневного общения превратился в язык хорошо развитой художественной литературы и публицистики. Идишистскую культуру в России украшали имена не только классиков – Менделе Мойхер-Сфорима (Шолема Янкева Абрамовича), Шолом-Алейхема (Шолома Нохумовича Рабиновича), Ицхока Лейбуша Переца, основателя еврейского профессионального театра Аврома Гольдфадена, но и десятков авторов второго ряда, таких как Шомер (Нахум Меир Шайкевич), Яков Динезон, Мордехай Спектор и др. Появились издательства, выпускавшие только идишистскую печатную продукцию, например издательство Клецкина в Вильно.

Противостояние двух еврейских языков – иврита и идиша – приобрело в начале ХХ века ярко выраженный идеологический характер. В то время как Бунд[61]61
  Бунд – («Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России») еврейская социалистическая партия, основана на нелегальном съезде в Вильно в 1897 г. Члены Бунда принимали активное участие в революционных событиях в России в начале ХХ в.


[Закрыть] объявлял идиш языком еврейских трудовых масс и противопоставлял его «реакционному» и «клерикальному» ивриту, палестинофилы и вслед за ними сионисты считали «жаргон» тяжелым наследием бедствий галута (жизни в диаспоре) и ратовали за очищенный от позднейших напластований библейский иврит как великий язык героического прошлого и светлого будущего.