Текст книги "Девушки на выданье. Бал дебютанток"

Для смягчения эгоизма сердца человеческого природа вложила два кротких чувства: любовь и дружбу. Первым хотела она связать существа двух полов, последним – существа одного пола. Любовь требует различных полов; дружба – подобных сердец.

Посмотрите на мужчину и женщину: особенности полов сказываются на отношениях одного пола к другому; все их чувства привязаны к сему природному побуждению. Но посмотрите и на лучших женщин; естественное в них составляет то общее, что они имеют; все их чувствования привязаны к особенностям женской природы.

«Я чувствую дружбу, а не любовь к Эрасту», – говорит Эмилия. Эмилия обманывается или лжет. Она любит Эраста или к нему равнодушна. Если молодые женщины говорят о мужчинах, то среднему чувству нет места; обманываются ли они или играют словами: довольно, что их любовь есть дружба, а дружба – любовь. Юлия собирает вокруг себя толпу молодых мужчин. «Они все не что иное, как мои друзья». Простите простодушной мечтательнице, если она сама себя не знает и потребность своего сердца скрывает под видом дружбы. Она уже сделала выбор, сама того не зная, и, может быть, не желая того, любит.

Будьте осмотрительны! Коль скоро вы смотрите на мужчин как на своих друзей, то сердце ваше уже отверзлось для любви. Природа не знает никаких имен; ваши чувства остаются все теми же. Не старайтесь обмануть самих себя искусственными различиями и не скрывайтесь от самих себя! Наклонность женщины всегда заимствует свой убор от нравственного чувства. Вы начинаете дружбою и оканчиваете чувствительностью.

Таковая платоническая дружба сугубо опасна; равно как и любовь, которую бы вам желательно было отличить, не позволена и незаконна. Общественные связи полагают пределы естественным, и наклонности сердца очень часто подчинены приличиям. В летах страстей слышен глас одной природы; но рассудок должен руководить оной.

«Я не смею любить его, но могу быть приятельницею». Бедные ослепленные создания, сколько горести, сколько слез вы сами себе готовите! Сие наружное спокойствие, сия тихая готовность к пожертвованию суть предвестники страшных бурь. Ах! Прежде, нежели вы о том вздумаете, любовь ваша снова пробудится, и самое прекрасное чувство в жизни доведет вас до отчаяния.

«Презирать сан и богатство, – говорите вы, – так благородно; разделять их с другом так приятно». Ваше великодушие и тщеславие также говорят за вас. Романтические чувствования соединяются с софистическими доводами. Вам кажется, что вы приносите жертву добродетели и при всем том следуете одной вашей наклонности.

Несчастные! Что вы предпринимаете? Можете ли вы когда-либо сделаться его супругою? Имеете ли вы довольно твердости от всего того отказаться? Ужели вы хотите обратить на себя ненависть, проклятие, гонение вашей фамилии? Ужели вы думаете вечно прожить в сем оглушении чувства, в сем упоении; и разве вы никогда не пробудитесь на глас ужаснейшего раскаяния?

Нет, вы не можете, вы не должны отваживаться на такие пожертвования! Так предайте вашего друга мучениям жесточайшего заблуждения! Смейтесь над вашею слабостью; пускай он оставлен и презрен, в пыли изомлеет; и забудьте в объятиях другого самое имя того несчастного.

Но что я говорю? Ваше сердце к тому не способно; первые чувствования для вас навсегда священны; друг ваш пребудет незабвенным. Ах! Какую мучительную жизнь вы себе приуготовили! Сии оковы и ваша страсть; сии обязанности, ваши борения беспрестанно друг другу перечат. Скройте ваши слезы; заключите в себе вашу кручину и не допускайте другого поверенного, кроме себя.

Иллюстрация к книге «Мода за 40 лет – с 1830 по 1870 годы». 1900 г.

«Человек или сам должен быть произведением искусства, или быть одетым в произведение искусства»

(Оскар Уайльд)

Единственное средство избежать сего ужасного жребия есть бдительный надзор за собою; надзор за первыми поступками. Любовь не есть добродетель, любовь есть слабость, которой в случае нужды должно и можно противостоять.

Нет ни одной столь сильной страсти, которую нельзя было бы подавить в зародыше; и та любовь противозаконна, которую не одобряет рассудок.

Прочь с вашими романами и романтическими философами, умствующими по одним чувствованиям; их нравственность здесь не у места! Старайтесь соединить любовь с пристойностью; ибо в разделении они погубят вас обоих.

Благородная девица не дарит ни более, ни менее одного сердца. Ее нежность неразделима. Пускай тысячи ее руки желают; она может избрать только одного. Пускай тысячи ее любят; она имеет одного только возлюбленного; к воздыхателям она равнодушна; возлюбленный все для нее составляет.

С поклонниками она должна обходиться смотря по их свойствам. Если они распутники или мечтатели, то пусть смело соблюдает вышеупомянутые правила; но достойные мужчины требуют другого отношения.

Любовь есть дочь свободы и хочет быть в своем выборе независима. Женский вкус непроницаем. Кто может читать в сердцах женщин? Воображение имеет собственное свое зерцало, а каждая женщина – свой собственный идеал.

Самый прекрасный, самый любезный, самый чувствительный мужчина не всегда получает ответ на свою любовь. Быть может, что тысяча женщин желают руки его, и одна остается хладнокровною. Быть может, он имеет все достоинства, все дарования, в состоянии удовлетворить всем желаниям, всем страстям; но лишен одного качества, вмещающего все совершенства: он ей не нравится.

Великодушная, милая девица! Благородное твое сердце страждет более, нежели сердце поклонника. Ты досадуешь самою себя, но напрасно. Что же тебе делать? Обманывать его? Обнадеживать его, по крайней мере? Нет! Одним разом сорви с него завесу неизвестности; объяснись с ним откровенно и чистосердечно, но прими всю вину на себя! Пускай его самолюбие обретет утешение в твоем объяснении! Окажи ему уважение и сострадание, участие и признательность! Не лишай его твоего присутствия, не предписывай ему закон, как вести себя впредь; он сам знает, что ему надобно будет делать. Возложи на себя вечное молчание, и пусть одно великодушие вещает твоими устами.

Но как же немногие девицы умеют поступать столь благородно! Как же немногие умеют сделать так, чтобы отставных любовников привязать к себе навеки!

Юлия легкомысленна, любит кокетство; принимает на себя нежность, которой не чувствует, и самым непростительным образом водит за нос бедного простака. Софья горда, оскорбляется чувствами любовника, обходится с ним презрительно или открыто его высмеивает. Злобная Аделаида умеет во зло обратить его слабость; везде предает посмеянию и тысячекратно его оскорбляет. Какое низкое тщеславие! Какая ничтожная гордость! Какое неблагородное торжество! Знайте, что за одного мужчину вступаются все прочие и что таковыми поступками все они оскорбляются. Знайте, что они подлостей никогда не забывают и таковые обиды никогда не прощают! Знайте, что прекрасные души никогда себе не изменяют и благородство души привлекает всех мужчин на свою сторону.

Теперь приступим к обращению с возлюбленными. Сокровенное желание женского сердца удовлетворено: она любит и любима. Нужны ли правила для ее нежности? Чувство ее не составляет ли единственного закона? Не любовь, но ее поступки требуют правил.

«Ты любишь и взаимно любима; ты вмещаешь рай в своем сердце». Нежные души составляют все друг для друга; творят некоторую вселенную из самих себя; их природа кажется выше обыкновенной. Есть минуты, когда все против тебя воюет; просьбы и слезы возлюбленного, твои собственные желания, твоя собственная слабость: все против тебя соединяется. О, милая моя, будь осторожна! Ты думаешь тем крепче привязать твоего любимца? Ты думаешь довершить торжество свое? Ах, как ты ошибаешься! Ты потеряешь его навсегда; ты упустишь свою победу.

Скажу еще раз: каждая ласка, заставляющая краснеть, отнимает у тебя часть его уважения. Добродетелями, а не таковыми угождениями должна ты его привязать к себе. Любовь мужчины начинается с чувств; любовь женщины есть потребность сердца. Возведите вашего друга к добродетели; постарайтесь облагородить его чувства своими и трепещите каждого наслаждения, не освященного браком.

Энтузиазм есть усыпление чувств, оканчивающееся мучительным пробуждением. Благотворная любовь есть приятное сновидение, превращающееся в событие наяву. Каждое чувство ваше имеет свои пределы, свою определенную высшую точку. Природа ведет всех нас к известной цели, но порядки, заведенные в обществе, полагают нам свои пределы.

«Люби и бракосочетайся, – сказал один известный автор (Кречмар), – ибо если ты любишь без бракосочетания, то бракосочетаешься без любви». Что бы романтическая выспренность ни говорила, но женские чувствования подчинены законам, и тот возлюбленный делает обоих несчастными, который не может быть супругом.

Не терзай возлюбленного ревностью; она сродни одним низким душам. Великое сердце знает свою цену и сим сознанием утешается. Если твой любимый – человек благородный, то для него прискорбно будет твое подозрение; а бездельник и не стоит оного. Мужчина, променявший тебя на другую, сам признал себя негодяем; он слишком низко оступился; тебе остается только презирать его.

Но как обходиться с соперниками? Они или оба для тебя незанимательны, или один в глазах твоих составляет все. В первом случае поступай с обоими одинаково: с одним столь же холодно и учтиво, как и с другим; и вскоре их ненависть исчезнет вместе с обольщением. Во втором случае не давай твоему возлюбленному нимало сомневаться и следуй гласу сердца, его избравшего.

Соперничество подает вам наилучший случай узнать характер обоих мужчин. Кто со своим соперником обходится гордо и презрительно; кто старается его в глазах твоих унизить, очернить или каким бы то ни было образом тому повредить; кто думает склонить тебя на свою сторону хитростью или нахальством, – того берегись, как бы ты ни хотела извинить его из уважения к его любви.

Но кто своего соперника будто бы не замечает; кто обходится с ним всегда учтиво и всегда ласково; кто тебя не мучит вопросами, упреками или вынуждениями; кто старается привлечь тебя единственно усугублением своего рвения, проявлением своих нежных чувств, своих добродетелей; кто потом спокойно предоставляет тебе самой право на решение, – того смело почитай благородным, отменным мужчиной, истинно тебе преданным, и не опасайся быть того супругою.

Искусственные связи общества подчинили обращение некоторой неестественной системе; особливо они подвергли оба пола некоторой принужденности, их поступки затрудняющей; и потому делают необходимыми правила, как избегать ошибок, оттуда проистекающих.

Женщины, будучи слабее мужчин, наименее имеют свободы; и для того их поступки должны быть тем неестественнее. Но, так как различные темпераменты и обстоятельства производят некоторое различие в поступках, то ошибки их нередко бывают одна другой противоположны: одна из первых и самая обыкновенная ошибка, кажется, так называемое кокетство.

Есть естественное кокетство врожденного происхождения и наследственный грех всех женщин. Они кокетничают, сами того не зная, ибо на то и сотворены, чтобы нравиться. Но есть кокетство обдуманное, кокетство из тщеславия, имеющее основанием заблуждение разума или сердца.

Амалия хочет приобрести мужа, чего бы то ни стоило; план ее начертан. Отныне она раскидывает свои сети. Она нежна и ласкова, чувствительна и заунывна; начетчица и домоседка; весела и печальна, смотря по обстоятельствам. Она принимает на себя все виды; старается всех заманить в свои сети и надеется, наконец, поймать наилучшего. Сердце ее чувствительно, но рассудок заблуждается.

Юлия почитает себя первою из всего женского пола; хочет владычествовать неограниченно и без исключения; хочет, чтобы все мужчины ей поклонялись. Она вступает в общество, и успех увенчивает ее ожидания; богатство, таланты, красота – все ей благоприятствует. Отныне ее тщеславие становится ненавистным. Ничто не досягает ее величия; она всех хочет видеть у ног своих и никого не любит, кроме самой себя. И сердце, и разум ее заблуждаются.

Амалия, ты думаешь верно достигнуть своей цели, полагаешь выбрать себе мужа по вкусу. Но я боюсь, чтобы они все от тебя не ускользнули. Как ты ни скрываешь игру свою, мужчины прозорливы; они друг друга будут предостерегать, и, наконец, обманутою останется все-таки Амалия.

Юлия, ты гордишься своею молодостью. Богатство, таланты, красота делают тебя всемогущею; ты все вокруг себя затмеваешь; ты богиня мужчин, царица женщин. Ах, как скоро исчезнет твое обольщение! Как скоро окажешься ты одинокою и всеми оставленною. Тысячи сделались чрез тебя несчастными; собственное твое сердце отмстит тебе за них.

Другая, во всем отличная от прежней ошибка, есть суровость. Она обыкновенно бывает то следствием политики, то маскою пламенного, то действием флегматического сложения.

Шарлотте хочется дать себе более цены; ей надобно еще более увериться в своем воздыхателе или обуздать нескромного. Софья знает себя; она не перестает думать о своем темпераменте, своих тайных желаниях; она страшится обнаружиться и самой себе не доверяет. Марья холодна; поиски мужчин нарушают ее спокойствие; она почитает за грех не спроситься своих родителей. Вот троица суровых; все на один лад, да только разных видов. Обвинять ли Шарлотту? Порицать ли Софью? Шарлотта, ты не достигнешь своей цели; собственная твоя маска тебе изменяет; твоя суровость никого не обманет, ибо глаза твои говорят совсем другое. Чем больше ты стараешься удержать пламень, тем ярче он грозится вспыхнуть. Будь беспритворна, только умей владеть сердцем; брось наружность, только будь добродетельна. Неприятель, к которому привыкаешь, становится, наконец, не так страшен; однако же нападение при всем том остается опасным.

Софья, твой поклонник путает тебя с Шарлоттой; мужчины тут не делают никакого различия. О твоей суровости имеют худое мнение; ты усугубишь его тщеславие, а не любовь. И если б он притворился, будто хочет оставить тебя, не принуждена ли ты будешь сбросить с себя маску? Одна минута не разрушит ли дело целых месяцев? Какие противоречия! Нет, есть другие средства удерживать поклонников; а смешная суровость никогда не бывала удачною.

Третья ошибка есть застенчивость. Правда, молодые девицы обыкновенно бывают слишком самонадеянны; впрочем, есть кое-где исключения.

Эмилия задумчива; некая тайная грусть заставляет ее избегать общества; она почитает себя счастливейшею в уединении; все ее чувствования вращаются токмо в кругу ее внутреннего состояния; она никогда не бывает довольна сама собою и опасается всякому быть в тягость. Один взгляд мужчины причиняет ей смертельную боязнь, и от того ее поступки становятся глупыми. Аделаида издавна была угнетаема; рабское воспитание, тысячи оскорблений лишили ее бодрости. Будучи всегда осуждена на уединение, всегда осмеяна, удалена от мужчин, она потеряла доверие к себе, потеряла самообладание. Она кажется самой себе такою противною, такою презренною, такою смешною, что от всех худого, а особенно от мужчин, ожидает. Откуда почерпнуть ей смелость показаться в обществе? Как нам показаться в выгодном свете, если мы с самого начала не можем на то надеяться? Ее поступки будут либо нелепыми, либо принужденными.

Но таковая застенчивость не есть неизлечима, лишь возымейте доверие к самим себе, будьте хладнокровны, оставьте вашу мнительность и старайтесь мало-помалу привыкать к обществу, ибо оно только одно может исцелить вас. Не думайте, что все вами только и занимаются! Не толкуйте каждой улыбки, каждого взгляда на свой счет и старайтесь забыться среди прочих. Тогда вы станете любезнее, нежели как сами думаете; какой-нибудь достойный мужчина отыщет вас, и вы, сверх вашего чаяния, сделаетесь счастливыми.

Застенчивость обыкновенно влечет за собою нелепые или принужденные поступки, коими девицы хотят скрыть свое замешательство. Они решатся на то или другое, следуя большим или меньшим внушениям; но как то, так и другое – очень худые маски. Для скорейшего излечения застенчивости надобно ее щадить; казаться, будто оной совсем не замечаешь.

Четвертая, совершенно предыдущим противоположная ошибка есть вольное обхождение. Оно может быть следствием привычки или воспитания; но может также иметь за основание слабость, в характере заключающуюся. В первом случае она состоит в приемах, в последнем составляет недостаток характера.

Наталья между мальчиками воспитана или с детства часто обращалась с мужчинами и совершенно привыкла к мужскому обществу. Обыкновенная женская скромность совсем ей неизвестна. Против воли увлекаемая резвостью, она болтает и шутит, позволяет себе и другим вольности, со всеми на дружеской ноге и никого другому не предпочитает, кажется во всех влюбленною, но ни при котором о том не думая.

Софья одарена нежным, влюбчивым сердцем; она чувствует некоторое тайное влечение к мужчинам; круг их для нее так приятен; кто ей понравится, тот сей же час и сделается ей другом. Она совершенно ему предается, во всем доверяется; сия дружественность доставляет для нее некоторое наслаждение. Благородное ее сердце не воображает ничего худого; она судит о мужчинах по себе и обман считает несбыточным делом.

Наталья! В добродетели твоей я нимало не сомневаюсь; но наружность тебя обвиняет. Люди стараются перетолковывать все в свою пользу, и ты, по крайней мере, подаешь к тому повод. Они считают тебя навязчивою, бесстыдною; они устраняются и становятся недоверчивыми, ибо твое дружеское обхождение со всеми ни для кого не лестно. При всех надеждах, при всех талантах нравиться, ты навсегда потеряешь свое счастье. А потому будь осторожна! Знай, что скорее извинят застенчивость, нежели твою вольность, и что скромность есть первая в женщине добродетель.

Софья! Твоя невинность, твое дружелюбие кажутся мне достойными, но я страшусь твоей неопытности. Бедная, легковерная девица! Ты не знаешь, каковы мужчины; они или осмеют, или во зло употребят твою слабость. Несчастна ли ты, родители, братья ли и сестры тебя притесняют? Ты хочешь открыть свое сердце другу? Ах, ты забыла, что он может изменить тебе! Софья, трепещи своего мягкосердия! Дай управлять рассудку твоим сердцем; не вверяйся ни одному мужчине, не испытав его довольно; да и тогда умей хранить тайны. Благородство и твердость довершают добродетель женщины, и благоразумная постоянность – первейшая ее должность.

В заключение скажу еще нечто о притязаниях и причудах. Они влекут за собою множество поступков, которых вообще нельзя определить и которые бывают более или менее различны, смотря по различию темпераментов и обстоятельств. Старайтесь заградить самый источник, одним словом: старайтесь быть добрее, и вам не надобно будет никаких правил!

О пригожем и непригожем то же можно сказать, что о сладком и кислом. О первом можно судить глазами, о втором – языком; и как то, так и другое бывает различно, сие зависит от вашего вкуса. Мы не знаем, что прекрасно и что дурно; однако же сие чувствуем. Какое мне дело знать, в чем состоит непригожество? Ты прекрасна для меня, и я люблю тебя; ты мне кажешься дурною, и я тобою гнушаюсь. Моя чувственность действует помимо моей воли; я не требую никакой эстетики.

Однако же я нахожу, что прекрасное и дурное допускают различные степени, что один прекрасный предмет нравится мне более, и один дурной предмет не столько мне противен, как другой; но почему? Того я не знаю, равно как и почему две сласти или две кислоты между собою различны. Пускай об этом умствуют эстеты, мы будем держаться опытности.

Наши суждения о прекрасном и дурном большей частью относятся к лицу. И это естественно, ибо наша одежда и наши обычаи скрывают телесные формы. Посему мы довольствуемся видимым, наперед примечаемым, а сие-то и есть лицо.

Первое впечатление все решает, и потому непригожая особа весьма несчастлива. Она в своем безобразии невиновна; первое впечатление, внушая отвращение почти неизгладимое, переносится на самую личность. Впрочем, если безобразие не слишком поразительно и выражение целого не совершенно отвратительно, то оно может быть заглажено нравственными достоинствами.

Шарлотта была некогда прелестна, но несчастная оспа навсегда испортила прекрасное ее лицо. Марианна не нравится маленькими своими глазами и большим ртом; Эмилия – длинным лицом и остроконечным носом. Ни одна из них не красавица, но посмотрим, не могут ли они быть приятными. Правда, первое впечатление неприятно, и физические законы здесь, как и везде, одинаковы. Приятные и неприятные чувствования сами собой притупляются; красота и безобразие уменьшаются с привычкою; но приятности чрез то делаются еще привлекательнее.

Портрет молодой женщины в белом платье с розой у пояса.

В. И. Гау. 1857 г.

В 1820–1830-х гг. даме и девушке было неприлично появляться в свете без букета цветов: его носили в руках, в волосах, прикрепляли к платью на талии или на груди

Приятности – вот в чем состоит тайна всех непригожих женщин, умеющих при всем том нравиться. Недостаток прелестей они стараются заменить приятностью, талантами, добродетелями. Вы признаетесь в их телесных недостатках, но забываете о том, встречая занимательное обхождение. Скромные таланты, искренняя бодрость, всегда одинаковая веселость, очаровательная угодливость, непритворное добродушие делают их драгоценными для каждого здравомыслящего мужчины.

Шарлотта знает, что она не красавица, но и не домогается, чтоб ее таковою почитали; характер ее не испорчен лестью. Она охотно отдает справедливость прелестям других, ибо сердце ее превыше всякой зависти. Убор ее никогда не бывает излишним, ее недостатки были бы тем приметнее. Но она умеет дать цену действительным своим прелестям. Может быть, ее грудь, ее руки столь прекрасны, что заставляют забыть о прочих недостатках. Кто стал бы ее осуждать, если она с пристойною скромностью их выказывает? Посмотрите на нее: лицо ее излучает веселость, услужливость, добродушие; почитая себя достойною доброго мужа, она думает только о том, чтобы сделать его счастливым. Марианна и Эмилия с успехом ей подражают.

Еще довольно здравомыслящих мужчин, умеющих ценить такие преимущества. Чувственность может увлечь их на минуту к красавицам; но рассудок скоро опять обратит их к достойнейшим. Пусть глупые повесы и старые младенцы вас обходят и осмеивают; такие низкие твари не заслуживают вашего внимания; потеря и обладание ими равно презрительны.

Благоразумный мужчина избирает рассудком, а не глазами; он хочет иметь подругу, а не куклу; красота стареет, любезность – никогда. Что делает супружество счастливым? Чувственность утомляется, уважение остается навсегда. Прекрасна женщина на минуту, добра – на всю жизнь.

Итак, мужайся, милая моя! хотя бы природа тебя и обидела. Правда, ты не можешь быть пригожее, но в состоянии сделаться любезнее. В твоей воле приобрести добродетели, приятные манеры, таланты. Вот твоя стихия! Здесь ты можешь сделаться мастерицею; здесь ты можешь всех превзойти. Еще довольно здравомыслящих мужчин на свете; который-нибудь тебя заметит; вы уразумеете друг друга и будете счастливы.