Текст книги "Воспоминания о С. Н. Рерихе. Сборник, посвященный 100-летию со дня рождения С. Н. Рериха"

Гость из Индии

Тема посланца, или вестника, занимает место чего-то судьбоносного в поэзии и живописи великого творца Николая Константиновича Рериха. Схожей была судьба его собственной жизни – быть вестником Новой Эпохи, когда он в 20-е и 30-е годы минувшего столетия встречался с руководителями ряда крупных государств. Этот мотив занимал меня уже в далеком 1978 году, когда в нашей стране появился необычный гость. Незадолго до того я завершил перевод рериховского поэтического сборника «Письмена», содержащего раздел «Вестник», а в силу какого-то совпадения новоприехавший тоже носил фамилию Рерих. Фамилию, с детства для меня связанную с чем-то возвышенным и невыразимо прекрасным.

С прозаической точки зрения, в совпадении не было никакого волшебства. Уважение к делу семьи Рерихов вдохновило Людмилу Живкову в тот период, когда она возглавляла Комитет по культуре, на организацию нескольких мемориальных инициатив в память Елены Ивановны и Николая Константиновича Рерихов – почин, который при тогдашнем идеологическом остракизме у нас граничил с безумием, как и приглашение Святослава Николаевича Рериха, последнего члена семьи, посетить по этому поводу Болгарию.

И все равно «безумию» было суждено осуществиться. Были организованы выставки произведений отца и сына, прошла запланированная конференция, на которой разговор шел о мыслителе и миротворце Николае Константиновиче Рерихе, были обеспечены необходимые публикации. А чтобы наше начинание удалось полностью, из далекой Индии прибыл и Святослав Николаевич.

Если в двух словах выразить мое впечатление о нем, я бы сказал: светлый человек. Светлый не только из-за цвета его одежды и побелевшей бороды. Сдержанный в своем поведении, он в то же время излучал спокойствие и доброжелательность. Мне приходилось не раз встречать его той ранней весной в связи с некоторыми мероприятиями, о которых я упомянул, но ни разу я не позволил себе отклониться от обычных в подобных случаях протокольных фраз. А были серьезные вещи, о которых хотелось его спросить. Потому что если он в действительности, – как я себе представлял, – был в известной степени посланцем, то сущностью послания не могло быть что-либо иное, чем Живая Этика.

Разговор на подобную тему так и не состоялся. Гость уехал, оживление вокруг выставок и конференции улеглось, вообще, как сказали бы скептики, «любое чудо – на три дня».

Но получилось не так. Связи со Святославом Николаевичем продолжились, хоть и на расстоянии, и два года спустя он снова посетил нашу страну. Во время одной из встреч в доме Людмилы Живковой речь зашла о моем переводе стихов Н. К. Рериха и об альбомной монографии, посвященной его живописи.

– Где Вы видели картины моего отца? – поинтересовался Святослав Николаевич.

– В музеях Ленинграда и Москвы.

– Думаю, что там не выставлено много вещей.

– Да, но в хранилищах Третьяковки и особенно Русского музея сохраняются замечательные произведения.

– А! В хранилищах… Чтобы лучше сохранились…

Потом, все так же мимоходом, он сказал и несколько слов о сборнике стихов. Одобрительных, но не похвальных. У него не было возможности судить о качестве перевода, так как он не знал болгарского, но идею двуязычного издания оценил положительно.

– Жаль, что Вы вынуждены были пользоваться современной публикацией. Отличается от оригинала. Различно даже заглавие.

– «Цветы Мории», – подтвердил я.

Он посмотрел на меня и кивнул с легкой улыбкой:

– «Цветы Мории», да.

Спустя два или три дня мы снова встретились, в этот раз у художника Светлина Русева. Я принес показать Святославу Николаевичу две книги Николая Рериха – «Держава света» (1931) и «Цветы Мории» (1921).

– Они мне знакомы, естественно, – заметил гость, перелистывая их. – Где Вы нашли эти редкости?

И тут же сам себе ответил:

– А, вижу, вижу… Людмила Тодоровна [Живкова. – Ред.] говорила мне о Вашем отце и о его огромной библиотеке.

Нетрудно было увидеть, что обе реликвии именно из библиотеки моего отца – его имя было отмечено на обеих.

– От него, да. По сути, все, что я узнал о Вашем отце, я узнал от своего. А что касается большой библиотеки… после бомбардировок сохранилось слишком мало таких книг, как две эти, и еще тома Агни Йоги.

И чтобы не пропустить удобного повода, я спросил:

– Остались ли от Вашей матери какие-то неопубликованные тексты, связанные с Агни Йогой?

– Очень много. Тысячи страниц.

– А возможно ли хотя бы часть из них обнародовать?

– Все можно обнародовать, но время еще не пришло.

Он посмотрел на меня и, почувствовав мое недоумение, пояснил:

– Моя мать заботилась обо всем. Она не только оставила нам рукописи, но и указания о сроках их публикаций.

«Какие сроки?» – хотелось мне спросить, но я промолчал. Мой собеседник явно не желал углубляться в тему.

– Вы согласитесь надписать эти две книги в память о Вашем отце… и о моем?

– Разумеется. С удовольствием.

Он достал из маленького кармашка авторучку по типу тех, которые сегодня можно видеть в основном в музеях, и энергичным почерком вывел на каждой из книг автограф:

«На светлую память.

Святослав Рерих».

И внизу дату: 31.5.81. София.

Я не хотел отрывать гостя от нашей маленькой компании, поэтому не задал вопросов, которые теснились в моей голове. Зачем торопиться? Это должно было быть началом наших встреч.

Должно было быть, да. Но мы больше не увиделись.

А что касается сроков… В 1993 году в Москве МЦР осуществил первую публикацию части неизданного философского наследия Елены Ивановны Рерих с предварительного согласия Святослава Николаевича. Это не повествование, которое можно было бы оценить в нескольких словах. Это необычайные откровения, которые нужно постичь и осознать их глубину. Откровения из уникальной биографии и духовных достижений Высшей индивидуальности, распятой между полюсами физического и тонкого миров и сумевшей осуществить кажущуюся невозможной между ними связь.

Богомил Райнов. Апрель 2004 г. (Перевод с болг. А. Елизарова)

Счастье, дарованное судьбой

Перелистывая сейчас интервью Святослава Николаевича Рериха, которые я брала у него в 1987 и 1989 годах для радиостанции «Родина», я поражаюсь одному обстоятельству. Через 16 и 14 лет после этих встреч обнаруживаю почти невероятное! Оказывается, в те годы в его ответах на мои тщательно продуманные и взвешенные вопросы я услышала и поняла далеко не все, что доходит теперь. Как же так? Ведь это я с ним говорила, глядя в удивительные глаза художника, радовалась ответам, но понимала-то, выходит, только слова, их поверхностный, общий смысл! А многомерность мысли, ее объемность и глубина открываются мне только сейчас! И до конца ли?

Например: «Самое трудное, – говорил художник, – найти в жизни баланс, равновесие. А вот обрести его, – пояснял он, – помогает нам Красота, наше стремление к прекрасному».

Что же сейчас поразило меня в этой мысли? А вот что: равновесие нашей жизни, ее гармонию мы обретаем только в одном случае, когда идем в правильном направлении, когда у нас есть точный ориентир, путеводная звезда. А что, прежде всего, может быть таким ориентиром? Только Красота! Красота в самых разных ее проявлениях. Разве справедливость не есть Красота? А доброта, совесть, творчество на общее благо? И, наконец, любовь, как высшее ее проявление? Помните, у Шекспира:

 
Любовь – звезда, которою моряк
Определяет место в океане.
 

Ведь любовь это тоже Красота. Лики ее беспредельны. Красота – эталон, по которому мы проверяем правильность наших действий. А эталон – это наилучший образец, каким человек измеряет все, в том числе и свои поступки, стремления, мечты. Именно потому Красота и стремление к ней подсказывают нам в трудных обстоятельствах, будь то ситуация судьбоносная или просто житейская, самые точные решения. Ведь правильным может быть только то, что красиво.

А вот другой ответ Святослава Николаевича на мой вопрос: «Почему в беседе с новосибирцами в 1984 году Вы сказали, что человеческий фактор самый трудный?»

«Нет ничего более трудного и сложного, – сказал художник, – чем изменение сложившегося образа мышления… Это эволюционный процесс».

Да, через 16 лет после нашего разговора я только и начала понимать в полной мере, что такое этот фактор в момент слома устоявшегося у людей мышления. Мы все видим, что происходит у нас в стране, с нашим народом. На какой геноцид обрекли его реформаторы сладкими и несбыточными обещаниями новой прекрасной жизни. Как осуществляются сейчас на деле эти реформы, ломая сознание народа, особенно молодежи, в полном соответствии с доктриной Аллена Даллеса – главы ФБР США в 50-е годы XX столетия: «Эпизод за эпизодом, – писал он, – будет разыгрываться грандиозная трагедия гибели самого непокорного народа, окончательного угасания его самосознания… Будем вырывать его духовные корни, опошлять и уничтожать основы духовной нравственности. Главную ставку будем делать на молодежь. Станем разлагать, растлевать, развращать ее». Вот он, человеческий фактор – движущая сила народа, обманом направленная в бездуховность общества потребления! И как необходимо ему то, что принесли человечеству Рерихи, в том числе и Святослав Николаевич.

И еще один ответ Святослава Николаевича на мой вопрос о Родине. Тогда ответ этот меня даже несколько задел. Но как же я понимаю его правоту теперь! Цитирую:

– Видите ли, для меня все страны мира – это одна семья. Я нигде не чувствую себя вне Родины.

– Но не кажется ли Вам, что начинать любить человечество все-таки нужно со своей земли и народа?

– Да, так же, как и со своей семьи, – отвечает художник, – своя семья ближе… Для меня весь мир был всегда одной великой семьей.

Тогда мне стало чуточку обидно, почему он не сказал: «Родина – прежде всего, потом все остальное». Но теперь я понимаю и другое. Да, Родина, как и семья, ближе, и особенно когда ей тяжело, как сейчас. Но тогда, разговаривая с великим художником, я еще не успела почувствовать и понять, как сжался сейчас наш огромный мир, как возросла наша общая взаимозависимость! Происходящие сейчас в мире процессы: возрастающий эгоистический гедонизм[24]24
  Гедонизм – направление в этике, утверждающее наслаждение и удовольствие как высшую цель и мотив человеческого поведения. – Ред.


[Закрыть] и бездуховность цивилизации потребления, в которую все больше втягивается наша страна, ее культура! Экономические и социальные проблемы, которые одни страны решают за счет других, в частности и за счет ослабевшей России. Все эти проблемы могут быть разрешены, только когда планета станет для всего человечества одной космической Родиной, спасать которую надо сообща, всем миром.

Почему воспоминания о встречах и разговорах со Святославом Николаевичем я начала с нынешнего моего понимания собственных своих интервью с великим художником? Да потому, наверное, что, зная уже почти 20 лет об идеях Живой Этики, я убеждаюсь, что постичь их в полной мере вряд ли сумею до конца своих дней. Буду каждый раз заново открывать и Учение, и творчество этой великой семьи. Так же, как открывается мне до сих пор то, что я когда-то имела счастье услышать от Святослава Николаевича.

Но прежде чем перейти к повествованию о встречах с художником, мне необходимо рассказать, как впервые в мое сознание и судьбу вошло это удивительное имя – Рерих. Ведь встречи со Святославом Николаевичем как бы увенчали прошедшее через многие годы моей жизни стремление постичь искусство Н. К. Рериха, а затем и творчество других членов этой великой русской семьи.

Мне было лет 14–15, когда из Индии вернулись мамины друзья – однокурсники по Ленинградскому институту востоковедения – супруги Петр Васильевич и Александра Ивановна Гладышевы. Они работали в Индии всю войну и в Москву возвратились в 1947 году. Им выпало счастье гостить у Рерихов. Сейчас из их семьи, а у них были сын и дочь, в живых остался только сын – Юрий Петрович Гладышев. Я записала его детские впечатления о посещении дома Рерихов в Кулу и пленку отдала в Международный Центр Рерихов. Что касается Александры Ивановны Гладышевой, то я слишком поздно сообразила расспросить ее о том, как ей запомнились Рерихи. То немногое, что она мне рассказала, я опубликовала в журнале «Дельфис» № 3 за 1998 год под названием «Бывает ли так в жизни?» как дополнение к журнальному варианту передачи «Постижение красоты».

Но вернемся к тому времени, когда семья Гладышевых в 1947 году вернулась из Индии. Александра Ивановна, а для меня – тетя Шура, часто заходила к маме, всегда рассказывала ей что-то об Индии. Ведь мама моя – Анна Алексеевна Коваленкова, тоже была индологом, работала в Индийской редакции иновещания Гостелерадио СССР и преподавала язык хиндустани в МГУ, ВИЯКе и Дипломатической школе. Рассказы тети Шуры слушала я не очень внимательно. Тогда в мои интересы Индия еще не входила, это произошло чуть позже. Но однажды, услышав от нее имя неизвестного мне художника – Рерих (ведь это был 1947 или 1948 год), я удивилась, как оно похоже на имя Рюрик. И потому, наверное, запомнила. И вот пока в тот раз мама и ее подруга разговаривали, я на что-то отвлеклась и уши насторожила, когда тетя Шура стала маме что-то шептать. Слух у меня был хороший, и я услышала, как она ей тихонько рассказывала о художнике и его жене, что они очень добрые, хорошие люди, но немного странные. Они верят в загробную жизнь, в духов и даже говорят, что с ними общаются. И мама, и тетя Шура при этом скептически улыбались, а я хоть и заинтересовалась такими удивительными подробностями, но вмешиваться во взрослый разговор не осмелилась. Да и воспитанная в духе того, что «этого не может быть, потому что не может быть никогда», дальше размышлять на такие темы не стала, а потом и вовсе забыла.

Вспомнила же об этом через много-много лет, когда Н. К. Рерих, уже давно ставший любимым моим художником, открылся еще и как носитель Учения Агни Йоги. Но до этого моего открытия прошли годы и годы. Хотя именно Н. К. Рериху, его искусству я обязана тем, что стала журналисткой. Проводником же к нему стал мой школьный учитель истории Алексей Николаевич Хмелев – ученик В. О. Ключевского. Как я теперь понимаю, Алексей Николаевич стал и моим Учителем жизни. Так вот, в день моего двадцатишестилетия он подарил мне альбом Н. К. Рериха 1959 года издания. Альбом и сейчас у меня хранится. Кстати, Учитель мой называл художника по-старому – Рёрих, что особенно напоминало имя Рюрик. Увидев репродукции картин художника, я тут же побежала в Третьяковку, где в это время была открыта большая его выставка. Живопись Н. К. Рериха меня потрясла настолько, что, побывав там неоднократно, выписав зачем-то некоторые впечатления посетителей из книги отзывов, я от избытка чувств написала нечто вроде сочинения – так, в никуда. О журналистской работе я тогда и представления не имела. Закончила я МГУ, экономический факультет со специализацией по экономике Индии и языку хиндустани. Но мечтала совсем о другой деятельности: хотела поступить еще и на балетмейстерский факультет ГИТИСа, так как успешно на профессиональной сцене впервые в СССР станцевала индийский танец. Но это уже другая история, о ней я, так же как и об Учителе, рассказала в своей книге «Путь».

Итак, написав в никуда сочинение о поразившей меня выставке Н. К. Рериха 1959 года, я с маленьким сыном уехала в Тамбов, где в то время работал мой первый муж. Явившись туда, я вручила ему свое сочинение, так как думала, что рассказать устно о художнике и его искусстве как следует не сумею. Месяца через два-три муж принес мне областную молодежную газету – «Комсомольское знамя», где было напечатано мое сочинение под заголовком: «Великий русский друг индийского народа». Муж, работая в обкоме комсомола и тесно общаясь с редакцией, тайком от меня отнес туда это сочинение. А редакция в связи с датой независимости Индийской республики его опубликовала. И вскоре заказала мне материал о местных художниках, который я с радостью написала. Он тоже был опубликован, а когда я смогла отдать сына в детский сад, меня взяли в штат редакции. Так началась моя стезя в журналистике. И это стало делом всей моей жизни.

Вернувшись из Тамбова в Москву, я стала работать на Гостелерадио СССР, где о Н. К. Рерихе в связи с его выставкой мне удалось написать небольшой репортаж, но регулярно рассказывать о его творчестве я смогла, только когда в 1973 году перешла на радиостанцию «Родина». Писала о художнике в связи с юбилеями, выставками и просто как о русском человеке за рубежом, была у нас такая рубрика. К Учению же я пришла только после своей передачи 1984 года «Постижение красоты», написанной к 110-летнему юбилею Н. К. Рериха. Работала над ней с таким напряжением всех духовных своих сил, что, не подозревая даже о существовании Живой Этики, повернула основную мысль передачи на нравственно-этическую тему как главную составляющую всего творчества Н. К. Рериха. Словно мне кто-то это подсказал. Почти часовую программу мы записывали с музыкой, с участием актера, который читал стихи. Всю же передачу я вела сама. Участники записи работали с истинным вдохновением, и вышла она впервые в эфир 15 декабря 1984 года. Как я позже узнала, это число было днем кремации тела Н. К. Рериха. Все наши передачи звучали трижды в сутки. Так и посвященная Н. К. и С. Н. Рерихам программа вышла в эфир три раза и в этот день, и при повторе через две недели.

И вот здесь я должна рассказать, что вскоре после выхода программы в эфир со мной произошла удивительная история. Я легла спать и задремала, но еще не заснула. И вдруг внутренним зрением, как бы во сне и в то же время почти наяву, очень ярко и ясно вижу: светящийся круг, в нем высокая скала и как ее продолжение – башня, от которой вправо вверх по горному склону поднимается крепостная стена. И низко, почти над самой стеной висит большое красное солнце… Пораженная, я совсем просыпаюсь и, не открывая глаз, говорю себе: «Батюшки! Это ведь что-то не наше». И тут в мгновение ока светящийся круг превращается в точку. Я долго не могла понять, что же со мной произошло. Но позднее, начав читать «Надземное», вот эти строки: «Урусвати знает башню Чунг. Урусвати знает, насколько внешне башня походит на утес», только прочитав это, кажется, поняла, чем было то чудное мое видение. С благоговением и благодарностью я посмела истолковать это как некий ответ тонкого мира на передачу «Постижение красоты».

Почему я об этом рассказываю? Наверное, потому, что именно после передачи пошли ко мне ксероксы книг Живой Этики, писем Елены Ивановны Рерих. Словом, я вошла в круг идей Учения, все больше узнавая о деятельности великой семьи. И вот даже такое несовершенное, но неотступное, искреннее стремление моего сердца к познанию жизни и творчества Рерихов стало счастьем, дарованным мне судьбой. Очень может быть, что и встречи со Святославом Николаевичем – некое продолжение вот этого чуда. Ведь Рерихи были тогда уже частью моей души, сердца, судьбы.

Ну, а теперь о встречах с самим Святославом Николаевичем. Впервые я увидела его в 1974 году в Третьяковской галерее на открытии юбилейной выставки Н. К. Рериха к 100-летию со дня его рождения. Официальное выступление Святослава Николаевича записывалось на пленку тонвагеном – автомашиной звукозаписи, на которой я и приехала. Подойти же к нему, поразившему меня своей красотой, благородством и кажущейся недоступностью, я не отважилась.

Прошло 10 лет. После передачи «Постижение красоты», о которой я узнавала от новых знакомых, что рериховцы в разных концах страны ее переписывают друг у друга, после того как я все больше погружалась в мир идей Живой Этики, узнавала о встречах Святослава Николаевича с московской аудиторией в Политехническом музее, о беседах с новосибирцами, после всего этого я сама осмелела и стала мечтать об интервью с ним. И вот в 1987 году, узнав о его приезде в Москву, я решилась, наконец, во что бы то ни стало с ним встретиться. Не помню, кто дал мне телефон Людмилы Васильевны Шапошниковой. И только благодаря ей я смогла осуществить свою мечту. Она сказала мне гостиничный телефон Святослава Николаевича, я позвонила, представилась, и он назначил мне день и время нашей встречи.

С каким волнением я подходила к гостинице «Советская», где он обычно останавливался, думаю, понятно. И вот сам художник открывает мне двери номера – сердце у меня замирает. Вид у него приветливый, но чуть строгий: мол, работать надо. Он очень серьезно относился к встрече с журналистами. Но Девика Рани заулыбалась мне так ласково, так ободряюще, словно хотела сказать: «Не робейте, дорогая! Здесь совсем не страшно».

По мере разговора робость моя постепенно уходила, оставалась только радость общения: с такой готовностью, вниманием и уважением отвечал художник на мои вопросы. Он, конечно, понимал, как я волнуюсь, и серьезно – поощрительным вниманием старался меня успокоить. Все вопросы, что у меня были записаны заранее, я уже задала, но остановиться не могла и снова о чем-то спрашивала. И вот, к концу разговора Святослав Николаевич вдруг взял мою руку и, прикрыв своей, улыбнулся так, что я, наверное, не забуду этого никогда. Улыбка была удивительной, как у ребенка: непосредственная, искренняя, даже какая-то беззащитная. Словно в этот момент он открыл какие-то потаенные двери своей души… Уходила я от него окрыленная и так радостно готовила это интервью к эфиру! Гордилась тем, что записала наконец самого Святослава Николаевича Рериха! Казалось мне, что все в интервью я отлично поняла и усвоила. Оказалось, что нужны были годы моего духовного и интеллектуального созревания, чтобы понять глубину мысли этого великого художника и человека.

Прошло два года, и в разгар перестройки, в 1989 году, Святослав Николаевич снова приехал в Москву. Я чувствовала, что должна, обязана была записать его опять, тем более что и время было такое необычное, как оказалось – судьбоносное. Естественно, звоню Людмиле Васильевне. И вдруг слышу: «Вы знаете, Святослав Николаевич очень перегружен встречами и, наверное, в этот раз с Вашим интервью ничего не выйдет». Услышав это, я с таким отчаянием взвыла по телефону, чуть ли не закричав: «Я не могу, не могу не записать его!», что Людмила Васильевна засмеялась и сказала: «Ну ладно, постараюсь Вам помочь». И помогла! Низкий ей за это поклон!

Теперь я должна была встретиться со Святославом Николаевичем не в гостинице, а в особняке на улице Косыгина. Иду туда. В холле среди небольшой группы индийцев вижу его. Он в белой индийской одежде, вокруг шеи легкий яркий шарф. Сердце замирает, как красив и благороден седой художник! Подхожу к нему, здороваюсь, представляюсь, но не могу понять: узнал ли, вспомнил ли он меня? Девики Рани, что подбадривала своей доброй улыбкой, в этот раз, увы, не было. Но я спокойнее, чем тогда. А знакомое уже мне приветливо-серьезное выражение лица Святослава Николаевича: «Ну что ж, время дорого, давайте работать!» – настраивало на бодрый лад. Именно в этот раз я и услышала от художника неожиданные для меня слова, что весь мир для Святослава Николаевича – Родина. А вот согласилась с ним в этом лишь сегодня, почти через 15 лет. Согласилась не только потому, что искусство художника – продолжателя традиций великой своей семьи, тоже, как и творчество его отца, матери, брата, принадлежит уже всему миру. Но и потому, что сейчас воспринимаю сказанные им слова как мысль провидца, устремляющего и нашу мысль на то, что ясно ему. Провидца, завещавшего нам – людям планеты Земля – дорожить своей общей космической Родиной, спасать ее от тех ран, что уже нанесло и продолжает наносить ей неразумное человечество. То самое человечество, что в растущем самодовольстве от своих технических достижений, в эгоистически неутомимом наслаждении комфортом и потреблением считает зло интеллектуальнее добра и хочет добро это и справедливость перехитрить во имя все большего обогащения и власти над миром. Сохранить нашу космическую Родину, планету Земля, мы сможем только сообща, разумом и огнем наших сердец – таков святой для всех нас завет и Святослава Николаевича, и всей его великой семьи.

Адель Кабанова. 2003 г. Москва