Текст книги "Альманах «Истоки». Выпуск 10"

Проза

Александр Серафимов

Рассказ, на основе реальных событий

С юных лет Афанасий Ильич Аксаков был уверен, что фамилия любого человека играет определённую роль в его судьбе, является своего рода стержнем по жизни. Недаром говорят – прославленная, знаменитая фамилия и наоборот – не позорь свою фамилию. Доказательством его убеждённости была история его матери, Анфисы Афанасьевны. Однажды он наткнулся на толкование её фамилии, которое гласила, что Аксаковы отличаются гордым, самолюбивым, независимым, болезненно воспринимающим любые, даже самые невинные критические замечания характером. Одновременно в них уживается импульсивность, романтизм, благородство и непримиримое отношение к несправедливости. Зная свою мать, Афанасий Ильич был глубоко уверен, то именно эти черты характера толкнули её в объятия эсеров. Ещё в гимназии она заразилась идеей установления справедливого порядка в России, для чего необходимо было свергнуть царизм и установить народовластие. В революцию 1905 года она возглавила группу, которая грабила военные склады и снабжала оружием боевые отряды в Москве. После разгрома восставших она была схвачена и осуждена военным судом к двадцати годам каторжных работ, которые позднее были заменены пожизненной якутской ссылкой.

Прибыв в Якутск, она стала изучать якутский язык и уже через полтора года свободно общалась с местным населением. Ещё через год она добилась разрешения открыть начальную школу для якутских детей на их языке. Однако её мятежная душа на этом не успокоилась и вскоре она, несмотря на строжайший запрет, создала группу единомышленников, в которую вошли несколько ссыльных и молодые, получившие образование в Хабаровске, якуты. Эта группа в течение нескольких лет вела революционную пропаганду среди местного населения и была разгромлена в 1918 году, многие её члены были расстреляны. В этот год повсеместного террора Анфиса Афанасьевна только чудом избежала судьбы многих её одно партийцев. Благополучно выбралась из цепких лап ВЧКа, чему способствовал один из местных чекистов, якут, который каким-то образом доказал, что Анфиса Афанасьевна была исключительно пассивным членом группы, что всё своё время она отдавала обучению школьников, а потому не может представлять опасность для советской власти.

Через год она вышла за него замуж и через несколько лет, в конце двадцатых годов родила сына, назвав его в честь своего отца Афанасием. С рождением сына Анфиса Афанасьевна успокоилась, всё своё время посвящала семье и воспитанию сына. С годами сын всё более стал походить на мать, но азиатские черты в его лице удивительном образом сочетались с европейскими, что придавало его облику своеобразную харизму, которая очень нравилась женщинам.

Невысокого роста, крепкого телосложения он производил на окружающих впечатление доброго, уверенного в себе человека. В отличие от своей матери он унаследовал мягкий, доброжелательный характер своего отца, и только отдельные вспышки гнева и обидчивость напоминали о наследии по материнской линии. Несмотря на свою громкую фамилию, больших успехов в жизни Афанасий Ильич не добился, уже потому, что он к ним и не стремился. Окончив техникум и получив специальность, он более сорока лет проработал сменным мастером на домостроительном комбинате, за что был награждён медалью «За доблестный труд», получил квартиру и земельный участок в десять соток. Но самым главным для него была семейная жизнь, которая сложилась вполне удачно, и только одно огорчало его несколько лет после женитьбы, отсутствие детей. Наконец, после восьми лет супружества его жена забеременела и на свет появилась дочь Варвара.

Есть устойчивое мнение, что главные черты характера мы получаем не от родителей, а от бабушек и дедушек, что и подтвердило рождение Варвары Афанасьевны. Уже в раннем детстве у неё стали проявляться бабушкины черты характера – неугомонный, самолюбивый характер: если ей делали, как она считала, несправедливое замечание, она отправлялась в угол и, стоя там, тихо плакала, а потом долго молчала, делая вид, что не слышит. Уже в пятом классе она решила, что непременно будет актрисой, будет выступать на больших сценах в знаменитых театрах. Для того, чтобы осуществить свою мечту, она стала заниматься в школьном драмкружке, где показала себя девочкой не без способностей, играла главные роли в нескольких детских спектаклях, в старшем классе была приглашена в местный народный театр, что окончательно вскружило голову Варваре и она решила, сразу по окончании школы поступать в Щукинское театральное училище. Для вступительных экзаменов она приготовила стихи Марины Цветаевой, отрывки из произведений Шукшина и танцевальный номер. Но по какой-то причине именно оценки за танцы повлияли на решение комиссии, уже в самом начале она дважды чуть не упала, но продолжала выделывать разные па, как бы говоря этим, что неудачное начало ничего не значит, а она прирождённая актриса. Окончив танцевать, она устремила на членов жюри робкий молящий взгляд, с ужасом ожидая их решения. К её глубочайшему огорчению она не прошла по конкурсу, и это был первый сильнейший удар по её самолюбию. Однако эта неудача не остановила её, и она ещё трижды, меняя училища, ездила в Москву, но все попытки поступить не увенчались успехом. Про себя она решила, что её просто зажимают, была уверена в том, что по конкурсу проходят исключительно блатные, а таких, как она, провинциалок, просто выбрасывают за борт. Эти провалы до глубины души оскорбили её самолюбие, и она впала в глубочайшую депрессию, стала замкнутой, чуралась компаний и, как ей казалось, потеряла смысл жизни. Так продолжалось около года пока её не нашел местный драматург и предложил главную роль в его пьесе, посвященной разгрому якутских эсеров. Прочитав пьесу, она немедленно согласилась. Особенно Варю поразила роль её бабушки Анфисы Афанасьевны, которую ей предстояло сыграть. Для того, чтобы вжиться в образ, Варя изучила материалы местного краеведческого музея, посвященные революционной деятельности её бабушки, прочитала доступную литературу об эсеровском движении, нашла и побеседовала с людьми, которые многое знали о тех событиях из рассказов своих родственников. Всё это сделало её жизнь осмысленной, а тут ещё встреча с весёлым молодым человеком окончательно вылечила от депрессии. Однажды в декабре в сорокаградусный мороз, возвращаясь с очередной репетиции, она поскользнулась, подвернула ногу и, если бы не помощь невесть откуда появившегося паренька, неизвестно, что случилось бы с ней.

– Николай Гавриков, старатель – поднимая её с заснеженной мостовой, представился он.

– Варвара или просто Варя, – обнимая своего спасителя за шею, сказала она.

– Знаю, я смотрел несколько спектаклей с вашим участием и был поражён вашим талантом, вы так тонко играете, прям, как в московских театрах, восхищён, – широко улыбаясь заявил Николай.

– И кто же ты по жизни? – как бы не замечая комплимента, спросила Варя.

– Старатель золотоискатель – усмехнулся Николай.

– И много же ты, старатель золотоискатель нашел драгоценного металла? – спросила Варя.

– На жизнь хватает, а не хватит, снова по весне уйду на прииск. – Ну, если ты такой сильный, неси меня домой.

– С удовольствием, давно мечтал об этом и с этих пор буду каждый раз встречать вас и доносить до дома, – поднимая её на руки, рассмеялся Николай.

– А не надорвёшься?

– Не надорвусь, приходилось и большие тяжести носить.

– Согласна, буду ждать, смотри не обмани, – улыбнулась Варя. Через полгода Варя и Николай зарегистрировали свой брак, при этом невеста категорически отказалась брать плебейскую, по её выражению, фамилию мужа. Любила ли Варя мужа, одно можно сказать с уверенностью, ей импонировал его мягкий, покладистый характер, что было немаловажно для её импульсивной натуры. Но главной причиной её замужества было желание выйти из-под родительской опеки и строить свою жизнь по своему усмотрению.

Николай Гавриков, по прозвищу Гаврик, после окончания Тульского строительного техникума неожиданно для своих родителей завербовался в Якутию, на один из Бадайбинских приисков и стал мыть золото вместе с другими старателями на карьерных отвалах. Вначале третьего сезона он нашёл небольшой самородок и, как говорится, зажилил его. В результате ему набили морду и выгнали из артели. Так он оказался в Якутске, где устроился по специальности в строительное управление. Накануне женитьбы Николай на ранее заработанные деньги купил дом, куда и привёл свою молодую жену. Оглядев новое жилище, Варя пришла в ужас, топить печь, бороться со снежными заносами ей казалось невозможным и даже диким, но делать было нечего, пришлось смириться и обживать новый дом, а ещё через год она родила дочь.

В ночь перед рождением внучки бабушке Алевтине приснился странный сон – она увидела себя в окружении каких-то незнакомых, стоящих вдоль дороги людей в странных одеждах, а Святая мученица Серафима, озарённая яркими лучами Солнца, легко ступая босыми ногами по грязной мостовой, осеняла их крестом. То, что это была именно Святая дева Серафима, бабушка Алевтина ни на минуту не сомневалась уже потому, что рядом стоящий мужчина внезапно упал на колени и, протягивая руки к идущей деве, крикнул: «Благослови, святая дева Серафима, на жертвенный подвиг во имя Иисуса Христа». Святая подошла к мужчине и, возложив крест на его голову, сказала: «Благословляю тебя, веруй в Иисуса даже тогда, когда тебе будет мучительно больно, а враги наши будут соблазнять тебя прекрасной земной жизнью». Затем она повернулась к бабушке: «А ты, Алевтина, свою внучку назови в мою честь, её ждёт трудная со многими разочарованиями судьба, но она всё преодолеет и найдёт своё счастье на избранном пути».

Утром её разбудил телефонный звонок, и голос зятя радостно сообщил о рождении внучки.

– Прими мой поздравления, Коля, и не вздумай заранее давать имя своей дочери, всё решим на семейном совете. Понял, зятёк? – заявила бабушка.

– Понял, как не понять, решим на семейном совете, так даже будет лучше, – согласился Николай.

Через несколько дней на семейном совете обсуждали, какое имя дать новорождённой. Дед Афанасий настаивал на Алевтине, в честь бабушки, отец на Валерии, и тут бабушка рассказала свой сон, и все согласились назвать девочку Серафимой, то есть пламенной.

– Вот увидите, наша девочка, когда вырастет, покажет себя, её ждёт слава, как Серафиму Бирман, – тоном, не допускающим возражений, заявила бабушка.

– Мама, а кто эта самая Бирман? – удивленно спросил новоявленный отец.

– Ты, Коля, чем-нибудь, кроме себя, интересовался? Знаю, ничем, так вот Серафима Бирман – народная артистка, режиссёр, лауреат Сталинской премии, понятно?

– Теперь понятно, пусть будет пламенной Серафимой, – согласился Николай и, помолчав, спросил. – а, как попроще?

– Попроще, Сима, Симочка, а можно и Фима, кому как больше нравится, – ответила бабушка.

Всё шло хорошо, но тут в стране началась перестройка, которая, как известно, закончилась экономическим крахом и развалом огромной страны. Якутск вместе со всеми попал под жернова новых экономических реалий. Почти все промышленные и строительные предприятия стали банкротиться и выбрасывать на улицу тысячи работников. Деду Афанасию повезло, он за несколько месяцев до коллапса экономики, вышел на пенсию, перед этим получив земельный участок и медаль «За трудовую доблесть». Николаю Гаврикову повезло меньше, его строительное управление закрылось одним из первых, а профессиональные строители начали искать места на рынках, становиться шабашниками или от безделья просто спиваться.

Естественно в этих условиях каждый выживал, как мог. Одни выращивали кур, забивали их и несли на рынок, другие носились по заграницам, скупали недорогие ходовые вещи и перепродавали их более удачливым соплеменникам и, наконец, были такие кто, надеялся на государство, которому в это время не было до них никакого дела. Это были полные олухи, всё ещё верящие в идеалы социальной справедливости. К этой категории относились родители Серафимы, надеющиеся на чудо, а, когда оно всё не наступало, пришлось по примеру соседей заняться челночным промыслом. На семейном совете решили – мать Серафимы, Варвара Афанасьевна вместе с удачливой соседкой будет ездить в Китай за товаром, продавить перекупщикам, а отец Николай, займётся выращиванием кур. Николай долго открещивался, пытался создать кооператив по производству кирпичей, но из-за отсутствия денег и связей все его попытки терпели крах.

Две первые поездки в Китай для Варвары Афанасьевны прошли удачно, а в третий раз всё пошло кувырком. Не успел их автобус проехать и тридцати километров от границы, как их остановили вооруженные люди и ограбили, забрав весь товар и деньги. Натерпевшись страха, Варвара Афанасьевна категорически отказалась от своих поездок, а тут ещё с наступлением холодов все куры, которые находились в неотапливаем сарае, в одну ночь околели.

Как говорится, голод не тётка, пришлось просить помощи у деда и бабушки, которые жили на соседней улице в большом пятиэтажном доме. Дед Афанасий теперь занимался выращиванием картошки и овощей, а, чтобы с поля ничего не пропало, соорудил шалаш и жил в нем вплоть до той поры, пока не убрал последний кочан капусты. В это же самое время бабушка по заказу от богатеньких знакомых целыми днями до позднего вечера вязала свитера, носки и шарфы, что позволяло иногда покупать на рынке мясные продукты.

Первые годы жизни Серафимы пришлись, как раз на эти, полные драматизма, годы. Вечерами, глядя на дочь, Варвара Афанасьевна решила, что именно она будет якорем спасения её неугомонной натуры, именно она завоюет новый враждебный мир и выведет её из этого чахлого ничтожного существования.

Её надежда на кардинальные изменения жизни, связанные с дочерью, подтвердились, когда она обнаружила у неё музыкальные способности. Уже в два года Серафима запоминала и, безошибочно повторяя интонации певца, напевала недавно услышанные по радио песенные мелодии.

Одно обстоятельство сильно беспокоило Варвару Афанасьевну: из-за постоянных переживаний у неё пропало грудное молоко. В результате трёхмесячную дочь перевели на искусственное кормление, отчего она часто болела, медленно набирала вес и рост. Дело дошло до полного истощения организма Серафимы, и только вмешательство бабушки спасло её от смерти. Страх потерять дочь довёл Варвару Афанасьевну до нервного припадка, который закончился психбольницей. Усилиями бабушки Серафима не только выжила, но стала сильным и резвым ребёнком, постоянно занятым подвижными играми. Но иногда она вдруг садилась на стульчик и начинала напевать совершенно незнакомые для бабушки мелодии. В такие моменты та подходила к внучке и спрашивала: «Скажи мне, Симочка, о чем ты поёшь?»

– Не знаю, пою и всё, – отвечала Серафима.

Всё круто изменилось, когда однажды воскресным днём к ним в гости приехал школьный друг мужа Михаил со своей семьёй – женой Верой и десятилетним сыном Валериком. Как всегда в таких случаях, несмотря на любой кризис, организуется застолье, и вот после изрядно выпитой самогонки друг отца подозвал к себе сына и попросил его что-нибудь сыграть на скрипке. Мальчик красный от волнения, стесняясь незнакомых людей, с трудом сыграл «Венский вальс» Моцарта и несколько пьес Шуберта. Что случилось дальше, никто не смог объяснить, началось нечто невообразимое – малютка Сима отбросила в сторону свои игрушки, вскочила и с криком «Отдай!», вырвав из рук Валерика скрипку, вихрем промчалась мимо оторопевших родителей и, выскочив на улицу, бросилась бежать. Валерик нашёл Серафиму в сарае за поленницей дров – она судорожно прижимала скрипку к своему маленькому тельцу и тихонько всхлипывала. Увидев Валерика, она ещё крепче прижала инструмент к груди и, перестав всхлипывать, глядя в глаза мальчику, твердым голосом сказала: «Не отдам».

– И не надо, я тебе её дарю и хочу показать, как на ней играть, – улыбнулся Валерик.

– Правда? Ты мне её подарил? – охнула Серафима и залилась радостным смехом.

– Конечно, правда, она твоя. А теперь давай её мне, и я покажу тебе, как держать скрипку, как держать и вести смычок, как прижимать пальцы левой руки, – продолжал улыбаться Валерик.

– А ты не обманешь? – с сомнением спросила Серафима.

– Зачем мне тебя обманывать? Я хочу тебе помочь и всё.

– На, возьми её, но, если ты меня обманешь, я не буду любить тебя, – протягивая скрипку мальчику и надув губки, заявила Серафима.

Валерик взял в руки скрипку и сказал: «А теперь смотри, как её надо держать», – положив инструмент на плечо, прижал его своим подбородком.

– А теперь сделай тоже самое ты, – протягивая скрипку Серафиме, попросил Валерик.

Прошло три месяца, в течение которых Валерик три раза в неделю занимался с девочкой.

В середине августа по случаю дня рождения главы семейства – деда Афанасия вся семья Михаила была приглашена в гости. Когда застолье подходило к концу, из-за стола поднялся Валерик и неожиданно для всех, объявил: «А теперь Сима сыграет нам на скрипке русскую народную песню «На зелёном лугу» и «Петушок» композитора Могиденко», затем, повернувшись к Серафиме, добавил: «Бери скрипку и покажи своим родителям, чему ты научилась за это лето. Главное не волнуйся».

– А я и не волнуюсь, – прижимая скрипку к своему маленькому плечику, ответила Сима и взяла первые ноты русской народной песни.

Когда она окончила играть и церемонно поклонилась сидящим за столом, все встали и начали громко выражать свой восторг – кто-то хлопал в ладоши, кто-то кричал. А Варвара Афанасьевна, отбросив стул в сторону, подбежала к дочери, прижала её к себе и, целуя лицо, плечики и ручки, громко шептала: «Какая ты, какая же ты молодец, какое чудо!»

– Правильно, чудо, – не прерывая аплодисменты, заявил отец Валерика, Михаил. – Непременно отдайте Симу в музыкальную школу, я договорюсь, её примут.

Так для Серафимы началась новая жизнь. К семи годам она прекрасно исполняла «Рондо» Моцарта, несколько произведений П. И. Чайковского и «Вариации на тему Пачини» Ш. Данкля. А в октябре стала лауреатом республиканского музыкального конкурса юных скрипачей, что открывало дорогу внеконкурсного поступления в одно из московских училищ. Наблюдая за дочерью последние четыре года, Варвара Афанасьевна радовалась – появилась реальная причина продать дом, на вырученные деньги приобрести хоть какой-нибудь угол в Москве и отдать дочь в престижное музыкальное училище.

– Господи, неужели это свершится, и я наконец-то буду жить в Москве? Сколько лет я об этом мечтала, а мечта моя так и не сбывалась. Не прошла по конкурсу в Москве и сдуру выскочила замуж, надеялась, что уговорю мужа переехать из этой дыры, а он уперся и ни в какую: «Как это я брошу дом, друзей?»

– Теперь ты от меня не отвертишься, ради нашей дочери я заставлю тебя переехать, – сжимая руки в кулаки, твердила она про себя.

Как говорится, скоро сказка сказывается, да не скоро дела делаются. Горячее желание Варвары Афанасьевны покинуть этот Богом, забытый край и перебраться на «землю обетованную», где цветут яблоневые сады, а яблоки сами падают жаждущему прямо в рот, эта всепоглощающая мечта столкнулась с реальной действительностью, которая оказалась даже суровей, чем местный климат. Выставленный на продажу дом почти два года никого не интересовал. Иногда приходили потенциальные покупатели, торговались, давали такую низкую цену за дом, которой едва хватало на переезд. Томительное ожидание богатых покупателей буквально сводило с ума импульсивную хозяйку дома. Наконец, когда по истечении нескольких лет появились удачливые бизнесмены из местных, появился покупатель из новых, который, не торгуясь, выложил на стол требуемую за дом цену. Радости Варвары Афанасьевны не было предела, однако, когда она узнала, что на вырученные деньги купить в Москве даже однокомнатную квартиру невозможно, она, впала в депрессию, из которой вывел её отец – дед Афанасий.

– Успокойся доченька, я продал «Волгу», вот тебе деньги, поезжай в Москву и найди там какое-нибудь жильё, – протягивая объемистую пачку денег, сказал отец.

– Папа, папочка, век буду тебе благодарна, ты даже не представляешь, что это для меня значит, – целуя отца, воскликнула Варвара Афанасьевна.

Через два дня она улетела в столицу.

Пока родители занимались продажей дома и подготовкой к переезду в Москву, Серафима упорно занималась музыкой. Она успешно закончила пятый класс музыкальной школы и перешла в шестой. Программа шестого класса требовала дальнейшего совершенствования музыкально-исполнительских навыков: усложнения техники штрихов деташе, стаккато и т. д., развития левой руки, направленного на беглость исполнения музыкальных произведений. Всё это требовало дополнительных занятий дома, которые чрезвычайно сильно раздражали её отца.

– Скрипишь? Ну, ну скрипи, – как-то однажды мимоходом бросил он и с этими словами собрался уходить из дома.

Услышав от отца эти слова, полные пренебрежения к её занятиям, Серафима горько расплакалась и, отложив скрипку, заявила: «Папа, я больше не пойду в школу и не буду тебе мешать смотреть телевизор».

– Да что ты, доченька, да я же это так, без злобы брякнул, да мать нас с тобой убьёт, так, что даже не думай бросать школу, а я уж как-нибудь обойдусь без телевизора, – ошарашено глядя на дочь, воскликнул отец.

Через две недели Варвара Афанасьевна вернулась домой с документами на приобретение комнаты в коммунальной квартире, а ещё через неделю вся семья начала обживать новое жильё. На оставшиеся от покупки комнаты деньги по случаю прикупили подержанную мебель и успокоились. А ещё через десять дней Серафиму приняли в специальную музыкальную школу имени Гнесиных.

– Главное свершилось, Сима будет учиться у педагогов с мировым именем, а дальше я ей не дам раскисать, заставлю учиться только на пятерки, – с восторгом думала Варвара Афанасьевна.

Для семьи же началось самое трудное – найти своё место в этом новом мире, полном соблазнов и неограниченных возможностей, но, как оказалось, не для всех.

К середине 90-х народное хозяйство страны окончательно погрузилось в хаос – плановая экономика рухнула и под своими обломками похоронила большие и мелкие предприятия, а, перестав получать от государства заказы и деньги, они были вынуждены перейти на самофинансирование. Казалось всё прекрасно – работай и получай доходы, но вдруг выяснилось, что вся ранее производимая продукция никому не нужна, потому как крайне низкого качества и не может конкурировать с зарубежными аналогами.

В результате тысячи предприятий обанкротились, на улицу были выброшены миллионы рабочих и служащих, которые в одночасье превратились в бомжей. В этой ситуации лишь немногие сумели найти себя в новых реалиях – кто-то создавал кооперативы, кто-то становился челноком, а мальчики с крепкими мускулами, но слабыми умственными способностями становились бандитами, живущими за счёт рэкета и откровенного грабежа незащищенной части населения. Особенно нравилось новоявленным бандитам обкладывать данью мелких лавочников, рыночных торговцев, потому, что из-за развала судов, милиции и других силовых структур они были уверены в собственной безнаказанности. На все обращения граждан об их защите был один ответ – разбирайтесь сами. В это время на просторах родины чудесной и, особенно в столице, расцвело пышным цветом такое явление, как наём человека на работу, а когда она была выполнена, его попросту выбрасывали на улицу, не уплатив ни рубля, Тех, кто пытался протестовать, нещадно избивали.

Именно в этих условиях оказались новоявленные москвичи, которых по большому счету никто не ждал, и никто не собирался помогать им в новом, фактически враждебном, мире. Все попытки отца Серафимы как-то устроиться на работу окачивались крахом. Дельцы новой формации сразу определяли в нем провинциала, а значит потенциальную жертву со всеми вытекающими отсюда последствиями. После нескольких попыток найти хорошую работу он неизменно наталкивался на нечистоплотных работодателей или просто на аферистов. Устав искать приличное место, он стал подрабатывать в различных забегаловках, работая за похлёбку и кусок чёрствого хлеба, который отдавал своей дочери со словами: «Кушай, доченька, кушай, скоро твой папочка найдет новую хорошую работу и тогда принесёт тебе большую шоколадку». «Ты любишь Алёнку? – со слезами в голосе спрашивал он. И, не дожидаясь ответа, говорил: «Знаю, любишь. Помнишь, как в прошлый Новый год я дарил тебе эту шоколадку, и как ты рада была её скушать?»

– Помню, папа, очень даже помню, очень вкусная была шоколадка, – обнимая колени отца и сдерживая слезы, отвечала дочь и, помолчав, добавляла. – А хлебушек я съем вместе с картошкой, вкуснее будет.

– Съешь, доченька, съешь, а я пойду прилягу, устал что-то.

– Ты что же только и заработал на кусок хлеба? – вступала в разговор Варвара Афанасьевна. – А, может быть, ты весь день болтался по Москве, потом выпросил у сердобольной бабки этот кусок и принес домой? Видел в коридоре несколько ящиков картошки и два кочана капусты? Это твои родственнички привезли, спасибо им, а то при таком муже уже давно бы сдохли от голода. В Туле у них наверняка своё хозяйство, могли бы и курочку добавить, для Симы, видишь, какая она худенькая, считай кожа да кости. А, ладно, Бог с ними, спасибо и за то, что привезли, – она низко кланялась в сторону двери и уходила на общую кухню, где в это время варила обед говорливая соседка, с которой за чашкой чая обсуждали последние столичные новости в мире искусств. Эта соседка когда-то, как и Варвара Афанасьевна, мечтала и музыкальной карьере флейтистки, но хроническая ангина и последующие осложнения поставили крест на её мечтах.

Кроме Аксеновых в квартире проживало ещё три семьи, что делало невозможным для Серафимы внеклассные занятия со скрипкой, приходилось дополнительно заниматься в школе. После трёхчасовых дополнительных занятий Серафима, идя домой, от истощения иногда теряла сознание. Тогда мать, если это было зимой, растирала её лицо снегом, вела домой, и отпаивала её сладким чаем. Эти голодные обмороки, вечное ощущение голода отразились на её здоровье и навсегда оставили тяжёлый след в её жизни. Уже потом, будучи взрослой, она часто сравнивала эти детские годы с Ленинградскими блокадниками.

Криминальная обстановка в эти годы в столице была крайне напряженной, то и дело по телевизору сообщали о пропавших детях, и поэтому Варвара Афанасьевна ежедневно провожала дочь в музыкальную школу, каждый раз наставляя её: «Запомни, Сима, ты должна учиться только на отлично». В свободное время она пыталась найти такую работу, которую бы могла выполнять в промежутках между занятиями, но все её попытки терпели неудачу. Каждый раз, потеряв надежду найти подходящую работу, она поздно вечером ложилась в постель и предавалась мечтам, в которых её любимая дочь на очередном конкурсе имени Чайковского становится лауреатом, ей предлагают сольные вступления в концертных залах Европы, и она, её мать, становится продюсером знаменитой скрипачки.

Однажды, придя в Гнесинку за дочерью, Варвару Афанасьевну встретила седовласая, в строгом деловом костюме женщина и представилась: «Я – заместитель директора, Лариса Федосеевна. Скажите, ваша дочь нормально питается?

– Конечно, нормально, а что? – опешила Варвара Афанасьевна.

– У вашей дочери сегодня был голодный обморок. Поймите, уроки игры на скрипке требуют много эмоциональной и физической нагрузки, не каждый выдерживает это. Ваша дочь очень талантлива, но очень слаба, и может так случиться, что мы будем вынуждены отчислить её по состоянию здоровья.

Где мать достала деньги, Серафима не спрашивала, но после этой встречи по утрам она выпивала стакан сметаны, съедала тарелку овсяной каши, забирала с собой бутерброд с колбасой и только после этого отправлялась в школу. Так продолжалось почти месяц, в результате Серафиму перестали мучить приступы головокружения и голода. Однако это продолжалось недолго, вскоре всё вернулось на круги своя, снова картошка с капустой, изредка мясной супчик, а по праздникам к ним добавлялся домашний торт.

От постоянного недоедания, её мышцы ослабли, понизился жизненный тонус, а очень большие эмоциональные и физические нагрузки привели к тому, что к пятнадцати годам Серафима стала чувствовать боли в спине, начали мучить поясничные прострелы, из-за чего порой она не могла наклониться, чтобы натянуть обувь. К весне стало ещё хуже, у Серафимы начались сильнейшие боли в левой руке, отчего ей приходилось перевязывать руку платком, подвешивать её к груди. В таком состоянии, превозмогая сильнейшую боль, она смогла успешно сдать очередной экзамен и после этих нечеловеческих усилий уже не могла держать скрипку.

– Мама, я не могу идти в школу, у меня сильно болит левая рука, – однажды утром заявила Серафима и уткнулась в подушку.

– Что? – не поняла Варвара Афанасьевна. – Что значит, не могу идти в школу?

– У меня болит рука, – крикнула Серафима.

– Ничего у тебя не болит, не выдумывай, заниматься не хочешь, так я тебя заставлю, дрянь.

– Рукой шевельнуть не могу, больно, мне надо в больницу, – всхлипнула Серафима.

– Сколько раз я тебе говорила – делай зарядку, а ты всё отлынивала, а теперь заявляешь, что рука болит, думаешь, я буду тебя лечить? Не буду, делай зарядку, и всё само собой пройдёт. А теперь поднимайся и марш в школу, – сдёргивая одеяло с дочери, категорическим тоном заявила Варвара Афанасьевна.

После этой сцены для Серафимы началась настоящая школа жизни, она к своему удивлению узнала, что её здоровье зависит только от неё самой, что никто не вечен и с этим надо считаться, но главное, что не укладывалось в её головке – она в таком состоянии, по большому счёту, не нужна своим родителям. Это чудовищное открытие она сделала из обрывков родительских разговоров, когда мать однажды заявила отцу: «Ты знаешь, что с этим заболеванием никто или почти никто не возвращается к игре на скрипке? Господи, мы стольким пожертвовали ради неё, и на тебе, возись теперь с калекой». Более того во взглядах и словах матери всё чаще стало проскальзывать раздражение, а порой, как Серафиме казалось, скрытая ненависть. Она стала задаваться вопросом, почему она вызывает такое сильное, граничащее с ненавистью, раздражение, и, только повзрослев, поняла – она не оправдала фантастических надежд своей матери. И всё-таки, по настоянию школьной учительницы Варваре Афанасьевне пришлось обратиться к неврологу местной поликлиники, который поставил диагноз – остеохондроз и прописал консервативное лечение и прекращение занятий в школе. После детального обследования был поставлен окончательный диагноз, который хоронил слабую надежду на возврат к прежней жизни – паравертебральный болевой синдром левого локтевого сустава. На деле рука болела во время игры немного ниже локтя, ближе к кисти, совершенно не давая нажимать пальцами на струны. Виновником этих болей, по мнению врачей, являлся зажатый нерв в позвоночнике.