Текст книги "Альманах «Истоки». Выпуск 10"

Дарья Солдатёнкова

В 1930-х годах Академией Художеств под Москвой по Казанской железной дороге был создан дачный посёлок «Советский художник». Место для него выбрали замечательное – в светлом берёзовом и сосновом лесах, между станциями Пески и Конев Бор. В 1960-е годы в этом посёлке приобрёл дачу наш дедушка – известный театральный художник Вадим Федорович Рындин.

* * *

Как сказочно красивы цветки кукушкиных слёзок. Этот невысокий кустарник рос недалеко от калитки вокруг ямы, заваленной толстыми ветками, оставшейся от выкорчеванной сосны или берёзы. Нам запрещали туда ходить. Но мы с двоюродной сестрой Анюточкой любили рискованные мероприятия. Пробегая вихрем по этим проваливающимся сухим ветвям, получали по лицам чудесными ярко-розовыми с красными створками слёзками – серёжками кукушкиного кустарника.

Дача была старой. Во время дождя на маленькой веранде протекала крыша, и бабушка ставила ведро и тазы под струйки и капли грохочущей воды. Дед Вадим решил строить новую веранду и попросил нашего папу (он был архитектором) сделать проект. Когда началась стройка, для нас с двоюродной сестрой всё было интересно – мы не слушались и принимали в ней активное участие. Особое наслаждение мне доставлял запах деревянных досок. За домом сделали верстак, где их обстругивали. Я часами могла наблюдать за этим волшебным занятием. Рядом с верстаком образовывались огромные кучи стружек и опилок.

Во время стройки бабушка взяла у соседей щеночка эрдель-терь ера. Назвали его Лучик. Мы играли со щенком и в то же время были поглощены стройкой. В один прекрасный день Лучик пропал. Мы обыскали всё и в доме, и на участке – собаки нигде не было. Мы заревели в три ручья и уселись на кучу с опилками. Из-под Аню-точки послышался слабый писк – это спал уставший от нас Лучик. Счастью не было границ.

Рабочие из Песков быстро закончили стройку. Я любила бродить между плетёных кресел, смотреть в большие окна на дубы, на сирень, на тропинку к калитке. Незабываемым удовольствием было наблюдать в окна веранды грозу. Сначала поднимался сильный ветер. Он качал высокие берёзы и сосны, я слушала оглушительный шум листвы. Потом на чёрном небе сверкали молнии и первые крупные капли падали на тропинки и утоптанную землю у дома. И, наконец-то – ливень стеной. Я была будто на корабле – вода била по крыше и бурлила вокруг веранды, как море, потоки воды неслись по тропинкам. Я стояла укрытая верандой посреди стихии и вдыхала свежий ветер. Появлялось солнышко, и ливень стихал. Высыхали тропинки. Всё было пропитано прохладой и свежестью. Потрёпанный жасмин издавал удивительный аромат.

Мы с Аней-Баней или с Банифацием (так прозвал ее папа) шаг за шагом открывали для себя этот огромный участок природы в один гектар. От калитки до дома и за сараем, где расстелилась поляна клубники, всё было слегка обихожено. А дальше начинался лес, в глубинах которого рос мой любимый можжевельник. Дальнюю лесную часть бабушкина подруга Шурочка назвала как-то Сокольниками – это название осталось навсегда. В Сокольниках мы с Банифацием сделали с помощью папы площадку для игры в мяч. Только нас сильно одолевали комары.

Вокруг дома росли старые дубы и свет в комнату и на новую веранду, казалось, проникал сквозь их зелёные прозрачные листья – скатывался с них и попадал в наше скромное жилище, бликуя зелёным на занавесках, деревянных стенах и полу. В комнате занавески были сшиты из жёсткой матрасной ткани с широкими цветными поперечными полосами. Мы с интересом следили за движением теней от листьев и ветвей и зеленоватых светлых пятен на занавесках, чтобы скоротать дневной отдых.

Днём, после обеда, нас укладывали спать. Мы, конечно, не спали, изнывали от скуки. Я, как старшая, изредка подходила к двери, звала бабушку и спрашивала её: «Ну, долго ещё спать?» – «Ёще раз подойдёшь к двери – до вечера будешь сидеть в комнате». Наконец, когда кончалось наше заточение, мы сломя голову бежали кататься на гамаке, который недалеко от дома повесил папа. Пели во все горло песни времён гражданской войны: «Ах, тачанка-ростовчанка, все четыре колеса…» или «Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону, Уходили комсомольцы на гражданскую войну…». Орали так, чтобы слышали все дачники в округе, особенно сосед – подросток Жека Лансере, в которого я была тайно влюблена. Если мы были не в платьях, а в брюках то залезали на рябины и скатывались по длинным плакучим ветвям вниз. К прискорбию бабушки мы так изуродовали несколько чудесных деревьев.

Старые песни времён своей молодости нам пела наша прабабушка Вера Дмитриевна, для нас – просто баба Вера. В детстве всё схватывается на лету. С ней мы ходили на пикник на Заячью поляну. Это была для нас самая дальняя прогулка по светлому берёзовому, а у самой поляны – сосновому лесу. Мы шли по песчаной дороге, собирали букеты, любовались деревьями, слушали ветер, который наклонял верхушки высоких берёз и шелестел листьями. На Заячьей поляне у нас было свое брёвнышко, рядом с которым бабушка расстилала полотенце и раскладывала провизию. Она прошла всю Отечественную войну военврачом-эпидемиологом, и в её речи часто проскакивали военные словечки. Мы приступали к трапезе, голодные после долгого пути съедали всё, что она прихватила с собой, оставляли белочкам кусочки сыра, а птичкам – хлебные крошки.

Баба Гуля готовила меня в первый класс: с боем заставляла читать книжки вслух ровно полчаса. Это для меня было самым страшным наказанием. Но потом я не раз благодарила её, когда запоем читала романы Жюля Верна, «Три мушкетера» Дюма, и всё больше и больше, в основном американской литературы, – книги, которые мне на стол подкладывал папа. А начиналось всё на даче с чтения по слогам с бабой Гулей.

Дедушка называл её Грушенькой или Гурочкой, а полное её имя было – Августа Михайловна. Её красота и очарование заключались в честной и светлой душе и в чудных больших карих глазах. Волосы она строго зачесывала назад и собирала в пучок – с такой прической она ходила всю жизнь. В семье есть портрет бабушки 1932 года, нарисованный дедушкой, когда они только поженились, – в молодости она была красоткой. На даче дедушка спал в маленькой комнате и, когда просыпался, сразу звал бабушку, чтобы поцеловать. Потом дедушка надевал свою знаменитую полосатую (зелёную с чёрным) выходную пижаму и шёл открывать дверь на веранду и на открытую веранду. На открытой веранде по всему периметру в деревянных ящичках росла и цвела настурция с круглыми ладошками-листьями и огненными цветами. Мне всегда казалось, что это кольцо из огненных цветов охраняет наш дом. Дедушка на даче любил рисовать букеты на открытой веранде. Но прежде долго гулял в одиночестве по полю и на опушке леса – собирал цветы. На открытой веранде начиналось таинство составления букета. Там стоял железный столик, очень подходящий для его постановки. Выбирал вазу или кувшин и ставил цветок к цветку, веточку к веточке – приглашал бабушку на совет и, как ни странно, иногда нас с Анютой.

Я часто стояла у него за спиной и смотрела, как он работает прозрачной акварелью. Один раз я вдруг почувствовала, что очередной букет, который он рисовал, будет принадлежать когда-нибудь мне.

Дедушка как будто прочитал мои мысли и спросил: «Дашенька, как ты считаешь – заканчивать мне его или оставить так?», и я его уговорила оставить – уж очень он мне нравился – прозрачностью и незаконченностью. Так и вышло, что этот букет попал ко мне и напоминает о дедушке.

У бабы Гули была страсть – сажать цветы – это были и маргаритки вдоль дорожки к сараю, и пионы между гамаком и малиной, и поляна нарциссов перед домом, большая клумба с флоксами, и огромное множество других цветов. Однажды бабушка решила совершить подвиг – выкорчевать огромный пень с корневищем перед домом. Хотела на его месте посадить нарциссы. Пока у нас был дневной отдых, мы с Анюточкой прилипли к окну и наблюдали за бабушкой. Она делала подкоп под корневищем гигантской сосны, видимо спиленной бывшими хозяевами. Бабушка билась не на жизнь а на смерть, и, наконец, корень немножко поддался и качнулся, тогда она позвала нас, и мы все, поднатужившись, толкнули, и он перевернулся. К нашему ужасу на дне образовавшейся ямы ползла змея – полоз цвета дождевого червяка с голубым зигзагом на спине. Этот трепет страха я помню до сих пор. Но бабушка спокойно сказала, что это мирный и слепой полоз и он не кусается. Мы были в восторге и устроили папуасские пляски вокруг поверженного монстра да ещё жилища мерзкой змеюки.

Я обожала ирисы. Они, на мой взгляд, – самые загадочные и изысканные цветы. Из Москвы на дачу я привезла тёмно-лиловый ирис. Я посадила его на самом красивом месте участка в песчаную почву недалеко от старой яблони. Может быть, он до сих пор там растет. Конев Бор стал для нас праздником, который всегда с тобой. В самых чудесных снах мне снится дача.

Папа, как всегда, приехал на дачу в пятницу вечером. Мама была в экспедиции. Я думала – почему она не может бросить экспедицию и навестить меня? Но папа каждый раз говорил, что она скоро приедет. Мы с Аней-Баней ходили его встречать до уголка – где была дача Татуновых и дорога поворачивала к станции. Когда он появлялся из-за деревьев, у меня радостно что-то ёкало в сердце, и мы с Анютой бежали ему навстречу целовали его в щёки и висли на поясе. Он доставал из портфеля шоколадные конфеты и угощал нас, после этого он говорил: «Ну – двигаемся вперёд!», и мы шли вперёд в сторону дачи. Я ему рассказывала, что происходило за неделю – о наших с маленькой Анюточкой приключениях. С маленькой, потому что её маму – мою тётю тоже звали Анютой.

Папа всегда привозил с собой чего-нибудь вкусненького к чаю – круглые печенья в коробке или конфеты. А бабушке отдавал замороженную курицу и мясо. Она складывала всё это в морозильник. Папа шёл в дом поздороваться с дедушкой и со всеми домочадцами, а после этого мы отправлялись в сарай.

В сарае он открывал два окна в сад, чтобы выветрить сырость. Я ставила заранее собранный букетик в кувшин с водой, показывала свои рисунки, нарисованные за неделю. Это были в основном принцессы в невообразимых нарядах. Папа был доволен, но говорил, что лучше было бы рисовать натюрморты. Он закончил МАРХИ и работал в одном из Моспроектов, дома рисовал необыкновенные картины. Как-то раз, уже в конце жизни он с сожалением признался, что ему надо было поступать в художественный институт. Папа приезжал уставший после работы и долгой дороги на электричке и ложился отдохнуть на диван, а мы с Анюточкой ворковали вокруг него.

Анюточку – мою двоюродную сестру мой папа любил и прозвал Аней-Баней и ещё – Банифацием. Ей это очень нравилось. Ей тогда было пять лет, а я готовилась идти осенью в первый класс. Она была «шалуньей и плутовкой» с честной и открытой душой. В карих глазах сквозила хитреца и кокетство. Она тоже показывала папе свои рисунки в стиле Миро. Папа ее хвалил.

Раздавался бабушкин голос: «Ужинать!». Все собирались на ужин на закрытой веранде. Иногда варили глинтвейн или открывали бутылку вина. В сумерках зажигали фонарь над столом, очень красивый и таинственный, привезённый тётей Анютой и дядей Ваней из Египта. Мне казалось, что наша веранда – такая же красивая и таинственная снаружи, как этот фонарь. Завязывался шумный разговор. Нам с Банифацием разрешали посидеть подольше. Но нам были скучны взрослые беседы. Мы шли на открытую веранду и наблюдали за ночными насекомыми, прилетающими на свет старого фонаря, висевшего над металлическим столиком. Там мы впервые увидели огромных ночных бабочек с серо-сизыми крыльями и чёрными глазками на передних крыльях. Они были пушистыми от пыльцы. Дедушка и мои родители собирали бабочек. Но мы им ничего о них не сказали, нам хотелось, чтобы наши бабочки были живыми.

Папа перед сном приходил сказать «спокойной ночи» мне и Банифацию и предупредить, что завтра мы идем в поход, и шел в сарай делать зарисовки в альбомчике и спать.

Утром папа сказал: «Махнем в Можайск!», и мы, прихватив Бани-фация и ничего никому не сказав, махнули. Шли через поле в сторону деревни. Вокруг колосилась пшеница, среди неё вспыхивали ярко-синие пятнышки васильков. Над нами висел, как бисеринка, жаворонок и пел нежную песню. Настроение светилось и ликовало, как может быть только в детстве. Я поняла, что мы, наконец-то, идем смотреть плотину. Её почти не было видно с холмика по дороге на речку – так она была далеко. Холмик этот образовался во время войны – рядом с ним были две огромные воронки от разорвавшихся снарядов.

Утро обдавало нас солнышком из-за деревни – мы наслаждались утренней прохладой и напевали с Банифацием какую-то песенку. Папа думал о чем-то своём. Подойдя к деревне, он сказал: «Сейчас свернем направо». И мы свернули в небольшой сосновый бор, в честь которого, возможно, и называлась деревушка – «Конев бор». Песок забивался между ступнями и сандалиями. Слева от нас осталась деревня с неказистыми домишками, а впереди виднелась маленькая речушка или старица, впадавшая в Москва-реку. Речушку мы перешли по мостику и начались совсем незнакомые места.

Мы шли через гречишное поле, которое всё сверкало и переливалось. Солнышко припекало всё сильней и сильней. Мы с Банифацием изнывали от жары и уже еле-еле плелись за папой. Он нас всячески подбадривал, подшучивал над нами – это он умел, как никто другой. Наконец, пройдя небольшой дубовый лес, вышли к плотине. Саму конструкцию я помню плохо. Но она произвела на нас грандиозное впечатление. Как раз в этот момент воду в шлюзе поднимали, и она шумела так, что мы плохо друг друга слышали.

И тут в один момент небо заволокло чёрными тучами, и грянул первый оглушительный гром. Сразу сверкнула молния. Мы перепугались и метнулись в дубовую рощу. Но это не помогло – вода лилась с небес, как из ведра, мы сразу же промокли до нитки. Молнии сверкали прямо вокруг нас. Гром гремел, как будто Илья пророк ехал на колеснице. Было страшно. Когда дождь немного поутих, мы побежали по гречишному полю в сторону деревни. Папа взял Банифация на руки, чтобы она меньше промокла и чтобы быстрее двигаться. Гречиха полегла на землю от дождя. На ней сверкали драгоценные капли. Мы убегали от грозы, а она как будто гналась за нами. Мы решили идти обогреться и подсушиться к тете Нюре, у которой всегда брали молоко. Тетя Нюра гостеприимно пустила нас в дом, дала полотенце, чтобы мы вытерли наши мокрые космы, напоила горячим чаем, дала нам сухие внучкины футболки. Мы довольные отправились в обратный путь. Папа нас поторапливал в предчувствие скандала. А гроза исчезла, не оставив даже намека на облачко в глубоком синем небе. Солнце сияло во всю мощь. Мы грелись и торопились домой.

Дома нас поджидала вторая гроза. Тётя Анюта – мама Банифация набросилась на нас, как разъярённая мегера. Выпустив весь пар и отправив нас в дом, она отчитала бедного папу, словно мальчишку, потом простила всех и накормила обедом. На следующий день ближе к вечеру я, провожая папу до угла, спросила, пойдём ли мы ещё на плотину, он сказал, что нет, потому что с него хватит гроз и Анны Вадимовны. На обратной дороге я ревела, а, придя на дачу, уткнулась и доревела все свои слёзы на плече у бабы Веры. Она меня гладила по спине и приговаривала: «Потерпи всего недельку, и они приедут».

А в следующий раз папа приехал с мамой – я была счастлива, и казалось, что той грозы и не было вовсе. Мама сказала мне – выбирай – хочу я братика или сестричку? Я сказала – сестричку. И она осенью родила мою Топосинку.

Андрей Кузьмин

Мгновение, не уходи, остановись, постой, замри на минуту, на секунду, на один лишь миг. Люди, обернитесь вокруг себя и прислушайтесь к тому, что происходит рядом с Вами сегодня и сейчас.

Может быть, Вы забыли с кем-то поздороваться, не сказали слов благодарности близкому человеку, или не попросили у него прощения за то, что сделали когда-то не так и не то. Ещё не поздно, время остановилось. Прочувствуйте этот удивительный и уникальный шанс, который необходимо использовать сегодня, потому что завтра, возможно, он не представится? Потому что Новый год бывает только раз в году. А в нём возможно всё. Ведь «окунуться с головой» в это остановившееся мгновение, в этот мир Волшебного и Таинственного можно, если сильно, сильно этого захотеть. Разве часто предоставляется такая возможность, когда что-то неожиданное, ранее не опробованное, ранее неизведанное находится рядом с Вами……???

«В воздухе чувствовалось присутствие Волшебства и Таинства!!!

Как будто кто-то неведомой силой дарил нам сказку. Этот «кто-то» серебряной краской разрисовал весь город, Накинув на дома млечную вуаль.

В зеркало окон он вдохнул мир таинственных лабиринтов. …А на одетых скатертью столах гордо красовались праздничные сервизы, бокалы и фужеры, поражая своим великолепием.

Их гладкие бока крикливо блестели, отражая миллионы оттенков. Горьковатая свежесть хвои утонула в изобилии запахов и ароматов.

Хрустальным звоном пели бокалы, расплескивая шампанское. И громко смеялись люди, приветствуя год наступивший, провожая год минувший.

Но никто из них не мог уловить ощущения тайны начавшейся ночи.

А тайна была!!!!!!

В ней забытые всеми вздыхали свечи, сводя с ума мир теней, оживший вдруг под их трепетным взглядом. Всё только начинается.

Мягкие лапы ели в сверкании наряда, качались в такт, стрелкам часов, напевающим вальс, как бы напоминая о том, что время отчёта наступило и пришло.

И тихо кружился за окнами, пеленая землю белый пух пролетающих над ними лебедей, манящий в даль прекрасного и неповторимого, определившегося в своём пути следования навстречу к чему-то Величественному…

А что дальше, спросите Вы? А это уже решать исключительно Вам. Каждый из Вас сам для себя писатель и режиссёр, сказочник и фантаст, понимающий и воспринимающий мир таким, какой он есть.

Но всё же, может быть, этот один единственный взгляд сейчас Вам откроет в будущее глаза? И не надо ждать никакого очередного Нового года, потому что для нахождения в стране Волшебства, повод абсолютно не нужен.

Просто обернитесь. На миг, на мгновение, обернитесь.

Возможно, нечто важное и необходимое, главное и нужное, находится, «живёт и дышит» где-то рядом с Вами. А Вы этого по какой-то причине, может быть даже случайно, не заметили, не увидели, не прочувствовали, не поняли.

Обернитесь! ЗАДУМАЙТЕСЬ!

Анатолий Сотник

Руководитель и режиссёр Экспериментального театра в г. Калуге.

Мы неторопливо шли вдоль набережной Оки. Дул холодный апрельский ветер.

Мой приятель неожиданно остановился, внимательно посмотрел вниз. Туда, где у самого берега нервно плескалась, пенилась весенняя вода, словно пытаясь освободиться от вечного движения неизвестно куда и зачем.

– Пять лет назад, – глухо начал он, – валялся я здесь на раскалённом песке. И люди, и деревья, и мост через реку Оку – всё вокруг было затянуто, пропитано знойной паутиной. Бездумно и лениво смотрел я из-под козырька бейсболки на кувыркающихся в воде ребятишек. Время от времени дети резко выбегали на берег, гонялись друг за дружкой. И тогда прохладные капли влаги на мгновение освежали лежащих на песке людей. И от их смеха и визга, от веером летящих капель как будто бы слегка раскачивался берег на невидимых, теплом и лаской обволакивающих качелях.

Мимолётная дрёма лёгким туманом окутала моё сознание. Гигантские качели из света и прогретого воздуха раскачивались между Калугой и Дугной. В душной влаге парил огромный мост с летящими по его изъезженному телу машинами. Отплывал всё выше и выше против течения. В сторону станции Калуга-2. И ещё выше. Затем снова возвращался обратно.

И тут неожиданно появилась Она. Не спеша, точно в замедленной съёмке, вышла из воды. Вся в сверкающих жемчужинах, которые тотчас угасали. Но их заменяли новые. Проходя мимо, слегка тряхнула головой, прикоснулась изящными пальцами к светлому золоту своих волос.

Невольно десятки загорающих посмотрели в её сторону. С первого взгляда незнакомка казалась самой обыкновенной женщиной лет тридцати. Возможно, на пару лет старше. Никаких украшений. Рядом на песке: старое одеяльце, пластиковая бутылка с водой. Но почему же так неотрывно и свято наблюдали многие за её движениями? За тем, как она перелистывала страницы книги, пила воду, рассматривала плавающих в высокой небесной синеве птиц. И весело играла, шутила со своими девочками. Да… Она была не одна. Старшая дочь, наверное, лет десяти-одиннадцати. Младшая – пяти-шести. Какой-то внутренний свет исходил от неё… Неизъяснимый. Выше обыденных мерок и скучных рассуждений на эту тему. Возможно, Всевышний чуть-чуть прикоснулся к ней в миг творения, навсегда оставив в Незнакомке пылинки своей чарующей энергии. Словом, как ты догадываешься и твой покорный слуга тоже следил за каждым её движением… Почему? Объяснить не могу. Потому что не знаю. Но по-прежнему тянет меня в то лето, хотя прошло уже пять лет.

– И ты не познакомился с ней? – удивлённо спросил я.

Он долго молчал. Мы спустились вниз, к воде. И остановились на том месте, где, очевидно и произошло всё в то давно отшумевшее лето.

– На следующий день, – продолжал свой рассказ приятель, – я пришёл пораньше. Расположился на прежнем месте. Через некоторое время появилась она со своими девочками. Быстро устроились и, сбросив халатики, побежали к воде.

И снова уже знакомые обжигающие качели от Дугны до Калуги, плавающий в невесомости мост через Оку и жемчужные нити от её светло-золотистых волос и рук. Проходя рядом, она лишь на долю секунды остановила свой взгляд на мне. И наши глаза встретились…

– Что же было дальше? – с нетерпением поинтересовался я.

– Ничего, – спокойно ответил он. – Я решил узнать хотя бы её имя.

Но вместо этого зачем-то направился к расположенному неподалеку ключу с родниковой водой. Попив воды, набрался сил. И, возможно, смелости. Но когда вернулся обратно, место, где они отдыхали, уже опустело. Хотя ещё звучал её голос и смех… Потом внезапно жару сменили надоедливые дожди. А затем и лету пришёл конец. И никогда больше не встретилась мне Незнакомка. Ни на улицах города, ни в троллейбусе, ни в электричке… Нигде…

– А на прежнее место ты приходил?

– Каждое лето в течение пяти последних лет. Естественно, по возможности.

– И что же?..

– Нигде и никогда… Что с ней случилось? Где она? Поменяла место жительства? Уехала за границу? Но ведь живёт же Она гдето… Не может быть по-другому. Я не отчаиваюсь. Во мне живёт то лето. И незабвенны, живы во мне три Солнца того лета – небесное расплавленное золото, отливающий золотом шар Троицкого собора и золотой отблеск её волос, оставшийся навсегда в душном лете 1999 года.