Текст книги "Теория журналистики в России"

На современном этапе кризис бинарного исторического мышления «с его противопоставлением макро– и микроподходов, структур и событий, рационального и иррационального»[81]81
  Могильницкий Б. Г. Актуальные проблемы методологии истории в зеркале современной историографической революции // Историческая наука сегодня: теории, методы, перспективы. С. 14


[Закрыть] активно преодолевается, ставится задача создания синтетической методологии, использующей прежде существовавшие концепции истории в их обновленной и переосмысленной форме. В основе методологии, судя по всему, будет лежать представление о том, что «личностный и глобальный аспекты истории имеют нечто существенно общее в своих теоретических основаниях»[82]82
  Репина Л. П. Указ. соч. С. 8.


[Закрыть]. Макроисторический контекст может трактоваться как среда, которая устанавливает некий коридор субъективного выбора индивида, обусловливая его действия не только формально-событийными рамками, но и навязанными ему ценностными, нравственными, идеологическими установками, и одновременно сама среда преобразуется под влиянием действий индивида. То есть «субъективность исторического актора (индивида или группы) во многом определяет результаты его деятельности, которая, в конечном счете, преобразует собственный контекст»[83]83
  Там же. С. 13.


[Закрыть].

Размышляя в подобном ключе, многие современные теоретики истории оказываются весьма оптимистичными относительно перспектив выработки новых теоретических оснований истории: «Высокий научный уровень зарубежных и отечественных направлений позволяет с достаточным оптимизмом смотреть в будущее теоретической истории как юной науки с очень древними и почтенными корнями»[84]84
  Розов Н. С. Указ. соч.


[Закрыть]. Хотя по-прежнему актуальной проблемой является то, что нет ясности, как, совершая постоянные переключения между микроуровнем и макроуровнем, описать «многомерную, лишенную доминантного вектора динамику социальной практики в традиционных формах исторического нарратива»[85]85
  Репина Л. П. Указ. соч. С. 13.


[Закрыть].

Действительно, поиск новых канонов исторического мышления ставит вопрос о формах репрезентации результатов исторического исследования, прежде всего о языке историка. На рубеже XХXXI вв. происходит частичная реабилитация художественно-публицистического изложения исторического материала, в частности в работах М. А. Бойцова, который писал: «Пока историки не знали, что история – это наука, они… старались писать не без изящества. Ни Геродота, ни Григория Турского, ни Гердера нельзя упрекнуть в невнимании к стилю. В XIX в. ценности меняются, история превращается в науку, и вот уже не конкретный автор, а она – великая и непогрешимая Наука – принимается со страниц исторических сочинений вещать обезличенные абсолютные истины… сложилось диковатое убеждение, что “серьезное” историческое произведение обязательно должно быть скучным, а нескучное произведение – не может быть серьезным»[86]86
  Бойцов М. А. Указ. соч. С. 33.


[Закрыть]. Однако признание за современным историком возможности пренебречь мертвенной отстраненностью классического научного текста и права на оригинальность и некоторую публицистичность изложения не означает освобождения его от обязанности строго следовать принципам критического анализа в процессе осмысления материала. Опасный искус постмодернизма видеть в историке не столько описателя истории, сколько ее создателя в целом оказался отвергнутым отечественной исторической наукой в пользу требований здорового научного скептицизма. И это тоже одна из сторон современного теоретико-методологического синтеза в истории – современный исследователь должен думать как ученый, но излагать как художник.

Итак, современная историческая наука, судя по всему, находится на пороге выработки новых теоретических представлений, «сохраняя сам пафос научного познания прошлого как центральной эпистемологической проблемы»[87]87
  Могильницкий Б. Г. Указ. соч. С. 15.


[Закрыть], она соединяет право на интерпретацию со стремлением к правдивости и требованием научной верификации данных. В качестве основы, определяющей соотношение этих интенций в работе каждого ученого, как отечественные, так и зарубежные научные школы постулируют идею социальной ответственности историка[88]88
  Там же.


[Закрыть].

Существуют ли в актуальном научном знании об истории отечественной журналистики четко артикулированные теории или теоретические модели, которые могли бы адекватно применяться в современных исследованиях? Вероятно, нет… Как же так, ведь существует особая сфера знания, развивавшаяся долгие годы. Она насчитывает сотни томов масштабных исторических штудий, числит в своих славных рядах таких крупных ученых как Евгеньев-Максимов (В. Е. Максимов), А. В. Западов, В. Г. Березина, Б. И. Есин, Г. В. Жирков и многие другие, проводит специализированные конференции, поддерживает существование профильных подразделений в вузах и т. д. Неужели этот колосс целые десятилетия стоял на глиняных ногах фактологических констатаций, не имея оснований для генерализованных обобщений и концептуальных выводов? Разумеется, нет.

Первыми проблему теоретических оснований, необходимых для размышлений об истории журналистики, поставили сами русские журналисты еще на заре формирования профессии. В работах В. Г. Белинского «Николай Алексеевич Полевой», «Нечто о ниочем» и др. уже анализируются эти вопросы, хотя пока что в их теоретико-практической нерасчлененности – анализ современных ему журналов и рассуждения об их месте в обществе у Белинского перемежаются рассказом об этапах развития и становления журналистики. Крупный исследователь творчества Белинского В. Г. Березина отмечала, что Белинский всегда соотносил свои взгляды по теории журналистики и критики «с настоящим и прошлым русской журналистики», изучал «опыт своих предшественников»[89]89
  Березина В. Г. Белинский-журналист (Теория. История. Практика) / под ред. Л. П. Громовой. СПб., 2005. С. 11.


[Закрыть]. Его размышления были отчасти развиты и дополнены Н. Г. Чернышевским в «Очерках гоголевского периода русской литературы». Особое место в дореволюционной историографии истории журналистики занимало изучение вопроса о взаимоотношениях прессы и государства, что естественно, учитывая тот факт, что регулирующая функция цензуры в значительной мере определяла лицо русской журналистики. Исследования А. М. Скабичевского[90]90
  Скабичевский А. М. Очерки истории русской цензуры: (1700–1863 г.). СПб., 1892.


[Закрыть], М. К. Лемке[91]91
  Лемке М. К. Очерки по истории русской цензуры и журналистики. СПб., 1904.


[Закрыть] и др. стремились дать по возможности полную и всестороннюю картину становления цензуры. Однако все эти работы, безусловно, следует отнести к протонаучным формам рефлексии, так как история журналистики к тому моменту еще не осознала себя наукой.

Формирование в нашей стране истории журналистики именно как научного направления проходило в советский период, так что для исследователей, стоявших у ее истоков, проблема поиска теоретических оснований не стояла остро. Неизбежная апелляция к диалектическому материализму, марксистской концепции истории и вытекающей из нее периодизации исторического процесса определялась отсутствием альтернативы. Однако важно отметить, что такая идеологическая заданность не сразу возобладала в истории журналистики, в первое время, когда теоретико-методологические подходы только формировались, появлялись зачатки историко-культурного подхода. Свидетельством этого может являться, в частности, увидевшая свет в 1930 г. книга В. Е. Евгеньева-Максимова и Д. Е. Максимова «Из прошлого русской журналистики». Во введении к этой публикации Д. Е. Максимов считал нужным пояснить читателю свое стремление изучать издание «Новый путь», этот «общественно-реакционный орган, руководимый теперешними эмигрантами Мережковскими»[92]92
  Евгеньев-Максимов В., Максимов Д. Из прошлого русской журналистики. Статьи и материалы. Л., 1930. С. 5.


[Закрыть]. Его мотивировка ярко демонстрирует, что в момент выработки теоретических оснований для нового научного направления существовала полемика между специалистами. Как бы полемизируя с предполагаемым оппонентом, Максимов восклицает: «Но ведь марксистски-объективная история, а в частности история литературы, не может игнорировать факты явно отрицательного характера, если они имели в прошлом какое-либо, хотя бы и общественно-регрессивное значение… Для научного, строго марксистского определения социальных эквивалентов такого дифференцированного явления как символизм мало одного, в сущности, голословного констатирования классовых тенденций данного течения. Решающему суждению в этой области должно быть предпослано кропотливое исследование…»[93]93
  Там же. С. 5–6.


[Закрыть].

Как видим, в начале 1930-х гг. еще ставился вопрос о возможности совмещения классового подхода с объективным исследованием. До известной степени, насколько позволяла стремительно увеличивавшая свое давление политическая конъюнктура исследовательского процесса, авторы процитированного труда и в дальнейшем стремились сохранять глубокий историко-культурный подход, по возможности вписывая исследуемые феномены в максимально разносторонний контекст[94]94
  Очерки по истории русской журналистики и критики. Т. I. XVIII век и первая половина XIX века / под ред. В. Е. Евгеньева-Максимова, Н. И. Мордовченко, И. Г. Ямпольского. Л., 1950.


[Закрыть]. При этом нам видится справедливым мнение А. Ш. Бик-Булатова о том, что работы Евгеньева-Максимова и его коллег еще сохраняли литературоведческий характер, а «в целом исследования по истории журналистики не концептуализировались тогда в отдельную дисциплину… окончательная концептуализация истории журналистики как самостоятельной молодой гуманитарной науки происходила в 50-70-х гг. XX столетия»[95]95
  Бик-Булатов А. Ш. Концептуализация истории отечественной журналистики на современном этапе // Учен. записки Казан. ун-та. Гуманитарные науки. 2012. Т. 154, кн. 6. С. 170.


[Закрыть].

Несмотря на усиливавшееся влияние идеологии на науку, внешне ситуация представлялась относительно гармоничной – принятая теоретическая концепция содержала в себе четкие представления о смысле и направленности исторического процесса, его фазах и движущих силах, из нее можно было вывести логичные критерии сравнения и т. д. Императивы классовой морали диктовали готовые оценки исторических явлений и личностей, постепенно заменяя собой принцип научной объективности. В этом смысле научные труды советского периода невозможно обвинить в отсутствии надежной опоры на формально непротиворечивую теорию. Но как она формировалась?

Существуют два основных подхода к формированию научной теории, и каждый из них включает в себя два важнейших этапа. В первом варианте на начальном этапе происходят накопление, описание и первичная систематизация эмпирического материала, затем исследователи предлагают различные пути его теоретических обобщений и в процессе диалога приходят к неким согласованным теоретическим подходам, принимаемым значимой частью научного сообщества. Во втором варианте теоретические постулаты формулируются как гипотезы, на основании знакомства с относительно небольшим фрагментом эмпирических данных, а затем последовательно проверяются и уточняются на более широком эмпирическом поле.

Марксистско-ленинская концепция истории и ее модификации, применявшиеся в истории журналистики, не отталкивались от эмпирики, а строились от умозрительных обобщающих констатаций, продиктованных классовым подходом. Попытки же ее последующей всесторонней апробации на неограниченном эмпирическом поле не предпринимались во избежание выявления смысловых противоречий. То есть эта теория могла существовать только при условии внешних ограничений открытого исследователям массива исторических данных. Творческое наследие политически неугодных публицистов прошлого объявлялось содержательно ничтожным и, следовательно, не достойным внимания, исчезали из поля зрения исследователей и отдельные произведения условно «разрешенных» авторов, которые выпадали из контекста борьбы прогрессивных элементов человечества за свое классовое господство.

Одним из системных изложений теоретических разработок истории русской журналистики советского периода стала работа Б. И. Есина «Русская газета и газетное дело в России: задачи и теоретико-методологические основы изучения»[96]96
  Есин Б. И. Русская газета и газетное дело в России: задачи и теоретико-методологические основы изучения. М., 1981.


[Закрыть], увидевшая свет в 1981 г., то есть фактически накануне перестройки. Эта работа исключительно ценна не только тем, что в ней настойчиво ставится вопрос о целостных, системных подходах к изучению истории русской журналистики, но и тем, что автор делает осторожные попытки расширить границы идеологических барьеров, в частности, он постулирует различие понятий «тип издания» и «политическое направление». Много позже Б. И. Есин отметит, что во время смешения понятий идеологии и типологии было большой смелостью даже «намекать, что типология часто не зависит от партийности»[97]97
  Есин Б. И. Еще раз о типологии // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 10. Журналистика. 2005. № 6. С. 69.


[Закрыть]. К этим наработкам охотно обращаются современные исследователи, ставящие вопрос о применении к изучению истории журналистики адаптированной формы теории систем[98]98
  Ахмадуллин Е. В. Проблемы и методология системного исследования истории отечественной журналистики // Известия ЮФУ. Филол. науки. 2009. № 1. С. 124.


[Закрыть].

На следующем историческом этапе, когда разрушилась идеологическая монополия, научное сообщество столкнулось с очевидной проблемой. Старые боги умерли, а новые еще не родились. Несостоятельность привычной теории была налицо, однако же заменить ее было нечем. Причем, если прежняя теория сохраняла жизнеспособность только за счет очевидного насилия над эмпирикой, то для формирования новых теорий имеющаяся эмпирика оказывалась недостаточной.

Воображение исследователей, десятилетия «толкавшихся локтями» вокруг многократно перебранных архивов демократического «Современника» и радикального «Русского слова», тревожили нетронутые нивы публицистики и эпистолярия прежде запрещенных авторов, наследие русского зарубежья, делопроизводственные документы цензурных ведомств и Главлита. Началась лихорадка «возвращенных имен» и «объективных переоценок», увлекшая историков журналистики в 1990-х и «нулевых». Вопрос о новых теоретических основаниях на долгое время отошел на второй план. Объем неизученной эмпирики многих историков обеспечил бесспорной научной новизной исследовательских работ.

Достижения теоретико-методологического плана в этот период были связаны с тем, что стартовала разработка новых аспектов истории журналистской профессии – гендерного[99]99
  Лапшина Г. С. Женское лицо русской журналистики. М., 2012; Коломийцева Е. Ю. Формирование женского универсального журнала в отечественной журналистике XVIII–XX веков: история развития и типологические особенности: автореф. дис. … докт. филол. наук. Краснодар, 2008; Прохорова И. Е. Русская журналистика XVIII–XIX веков и гендерный анализ: возможности, задачи, «сюжеты» // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 10. Журналистика. 2016. № 5. С. 130–144 и др.


[Закрыть], технологического[100]100
  Чеботарев А. М., Аскарова В. Я. Эстетика в оформлении первой русской печатной газеты // Вестн. Кемеро. гос. ун-та культуры и искусств. 2012. № 20. С. 82–89; Гринева Ю. О. Секретариат газетной редакции: история и наши дни // Медиаскоп. 2009. Вып. 1. URL: http://www.mediascope.ru/ cекретариат-газетной-редакции-история-и-наши-дни.


[Закрыть], экономического[101]101
  Сонина Е. С. Петербургская универсальная газета конца XIX века. СПб., 2004; Кириленко Н. П., Попова Е. О. Дореволюционная экономическая пресса как предшественница современной деловой печати // Гуманитарные, социально-экономические и общественные науки. 2015. № 3–1. С. 171–173 и др.


[Закрыть], – не считавшихся важными в то время, когда единственно достойным направлением усилий прессы виделась классовая борьба. Это позволило существенно расширить представления о типологии дореволюционной прессы и как итог предложить шире развернутую систему типологического анализа истории русской журналистики, что нашло отражение в работах Б. И. Есина[102]102
  Есин Б. И. Еще раз о типологии.


[Закрыть], О. Л. Лепилкиной[103]103
  Лепилкина О. И. Типологическая модель провинциальной частной универсальной газеты во второй половине XIX в. // Вестн. Ставропол. гос. ун-та. Филол. науки. 2011. № 72. С. 126–133.


[Закрыть] и других исследователей. Одновременно с этим в региональных научных центрах началось интенсивное освоение целого пласта провинциальной журналистики[104]104
  Летенков Э. В. Губернские, областные, войсковые, епархиальные ведомости. 1838–1917. СПб., 2005; Российская провинциальная частная газета / сост. Л. Е. Кройчик; под ред. Л. Е. Кройчика, Ю. Л. Мандрики. Тюмень, 2004; Блохин В. Ф. Провинция газетная. Государственное управление периодической печатью и становление газетного дела в российской провинции (1830-е – 1870-е гг.). Брянск, 2009; Станько А. И. История журналистики Дона и Северного Кавказа (XIX в.). Ростов н/Д., 2006 и др.


[Закрыть], которая являлась совершенной terra incognita (и, по мнению специалистов, до сих пор отчасти ею осталась)[105]105
  Жилякова Н. В. Перспективы исследования дореволюционной журналистики Томской губернии // Журналистика в 2016 году: творчество, профессия, индустрия: сб. матер. междунар. науч. – практич. конф. / ред. О. Д. Минаева, В. В. Славкин. М., 2017. С. 352–353.


[Закрыть]. Широкое освещение в науке получают вопросы становления и функционирования аппарата цензуры в дореволюционный период и в советское время[106]106
  Жирков Г. В. История цензуры в России ХIХ века: учеб. пособие. СПб., 2000; Патрушева Н. Г. Цензурное ведомство в государственной системе Российской империи во второй половине XIX – начале XX века. СПб., 2013; Макушин Л. М. Цензурный режим и журналистика: от «чугунного» устава 1826 г. до закона о печати 1865 г.: в 2 кн. Екатеринбург, 2009 и др.


[Закрыть].

Трудности возникали при необходимости выполнения работ более общего характера, среди которых самую большую проблему представляли учебники. История журналистики как учебная дисциплина оказывалась с наиболее уязвимом состоянии: если исследователь при определенных обстоятельствах может ограничиться публикаторским, фактологическим характером работы, считая, что своим трудом он вносит лепту в будущее осмысление коллективно собранного материала, то педагог такими мыслями утешаться не может. Он должен дать студентам более или менее целостную картину исторического развития журналистики и инструментарий осмысления этой картины и динамики ее изменения. Поэтому перед авторами учебников вставал целый ряд нерешенных вопросов, и одним из главных был вопрос формирования адекватной периодизации. Е. В. Ахмадуллин так обозначил эту проблему: «некогда “стройная система” развития журналистики в связи с этапами освободительного движения подвергается критике… “изобретаются” иные подходы к периодизации: по царям, по взаимоотношениям власти с прессой, по типологическим приоритетам, по десятилетиям»[107]107
  Ахмадуллин Е. В. Указ. соч. С. 119.


[Закрыть].

Структура историко-журналистских образовательных курсов в большинстве случаев действительно выстроилась по принципу, который на одном из методологических семинаров ежегодной научной конференции в МГУ Б. И. Есин сформулировал как «читаем по царям». Несмотря на отдельные попытки создания альтернативы устаревшей периодизации по этапам освободительного движения, существенного распространения они не получили, так что опереться на что-либо, кроме хронологических точек передачи верховной власти от одного лица к другому, не представлялось возможным. Серьезной критики такая периодизация, конечно, не выдерживала, так как не отражала никаких системно осмысляемых закономерностей. Смена руководителя государства далеко не всегда совпадала с системными изменениями картины социально-политической жизни и структуры журналистики. Так, например, царствование Александра II заключало в себе несколько системных поворотов как в социуме, так и в профессиональной журналистской отрасли, а переход власти от Александра III к Николаю II не ознаменовался никакими существенными изменениями, большинство культурных, политических, экономических процессов, влияющих на журналистику, не изменили направления развития со сменой правителя.

Не избежала история журналистики и влияния общих для всей исторической науки этого времени тенденций к индивидуализации и психологизации. В контексте устанавливающихся микроисторических подходов, а главное, в отсутствие иных возможных ответов история журналистики начала структурироваться по персоналиям. Наглядным примером этого подхода является наиболее значимый сегодня учебник по истории русской журналистики XVIII–XIX вв., изданный коллективом авторов под руководством Л. П. Громовой[108]108
  История русской журналистики XVIII–XIX веков: учебник / под ред. Л. П. Громовой. СПб., 2003.


[Закрыть]. А. Ш. Бик-Булатов справедливо назвал появление в 2000 г. первого издания этого учебника (а он уже дважды переиздавался) «крупным событием»[109]109
  Бик-Булатов А. Ш. Указ. соч. С. 171.


[Закрыть] в развитии истории русской журналистики.

Несмотря на то, что в некоторых разделах книги предпринимаются попытки обобщения социально-политических и культурных тенденций, преимущественно она представляет собой набор развернутых исторических портретов публицистов и издателей XVIIIXIX вв. Избранная структура отражает все достоинства и недостатки микроисторического подхода. С одной стороны, он избавляет авторов от риска необоснованных обобщений и ложных умозрительных генерализаций, обращает к конкретному, индивидуальному в истории, «очеловечивает» ее, с другой – отчасти игнорирует неизбежную социальную обусловленность индивидуального бытия, вырывает его из макроисторического контекста и, в стремлении «избежать догматического подхода»[110]110
  История русской журналистики XVIII–XIX веков: учебник / под ред. Л. П. Громовой. С. 5.


[Закрыть], осознанно уводит от оценки описываемых процессов, сохраняя номинативную отстраненность от предмета повествования.

Выгодно отличаясь от предшествовавшего лидера учебного-методического процесса – учебника под редакцией проф. А. В. Западова[111]111
  История русской журналистики XVIII–XIX веков. 3-е изд., испр. / под ред. А. В. Западова. М., 1973.


[Закрыть] – отсутствием идеологической безапелляционности исторических суждений и гораздо более широким набором персоналий, новый учебник имеет свою специфику. При таком «изолированном» изложении каждой творческой биографии эволюция политических воззрений того или иного персонажа или изменение его управленческой стратегии на посту редактора иногда начинают представляться лишенными внутренней логики, скачкообразными. Без анализа сложных взаимозависимостей общественной деятельности разных публицистов картина русской журналистики фрагментируется, рассыпается, юный читатель учебника порой пасует перед непосильной задачей собрать этот калейдоскоп в осмысленную систему и обращается к механическому заучиванию разрозненных фактов. Результатом становится дискретное восприятие историко-журналистского процесса, вместо панорамы сложных взаимовлияний и взаимодействий конкретного персонажа и многоликого сообщества его современников, формируется ощущение, согласно которому Гоголь «начался» тогда, когда Пушкин «кончился».

Это рассуждение на первый взгляд кажется неуместным отступлением в сферу педагогики, однако это не так. Вчерашние студенты завтра будут молодыми учеными, которые почти наверняка станут подсознательно тиражировать «порождающие модели», интуитивно строить свои исследования по тем принципам, с которыми они сталкивались в работах старших коллег на университетской скамье. Так что эта проблема важна с точки зрения оценки перспектив формирования адекватных обобщающих теорий истории русской журналистики.

Итак, можно констатировать, что в отношении поиска теоретических основ история русской журналистики к настоящему моменту прошла следующие стадии:

• крушение базовой теоретической концепции, с опорой на которую это научное направление некогда создавалось;

• интенсивное освоение недостающего эмпирического материала на фоне вынужденной «деконцептуализации» основного массива исследований;

• осознание кризиса теоретических представлений, постановка вопроса о формировании адекватных теоретических моделей и обобщающих теорий. Эти вопросы в последние годы наиболее отчетливо ставились в работах Е. В. Ахмадулина, М. М. Ковалевой, А. Ш. Бик-Булатова и др.

Необходимо отметить, что уже сегодня существуют и разрабатываются несколько интересных и перспективных подходов к формированию теоретических основ истории журналистики. Как уже говорилось, одним из первых достижений постсоветского этапа развития истории русской журналистики как науки стало расширение типологической картины, оказавшееся возможным благодаря освоению новых пластов эмпирического материала. Естественным результатом типологических изысканий стала идея о возможности положить именно типологию в основу если не теории, то, по крайней мере, приемлемой периодизации истории журналистики. Хотя мысль о том, что изменение типологических приоритетов журналистики может трактоваться как фактор, лежащий в основе периодизации, не получила своего широкого развития и подверглась критике[112]112
  Есин Б. И. Еще раз о типологии.


[Закрыть], само ее появление весьма симптоматично.

Сильнейшее влияние государственного аппарата на все процессы в русской журналистике как советского, так и досоветского периода навело группу исследователей на мысль о том, что именно этот факт можно считать решающим в определении теоретических моделей истории журналистики. Данная концепция активно разрабатывалась представителями уральской школы (М. М. Ковалева, Л. М. Макушин и др.).

Е. В. Ахмадуллин предложил для формирования новых теоретических оснований истории русской журналистики обратиться к теории систем[113]113
  Ахмадуллин Е. В. Указ. соч.


[Закрыть]. Характеризуя выдвигаемый им подход, автор предлагает при исследовании истории журналистики отталкиваться от двух принципиальных постулатов: во-первых, русская журналистика является сложной многомерной системой, во-вторых, она является подсистемой более крупной системы мировой журналистики и органически связана с процессами ее развития. При этом изучать журналистику как систему, обусловленную историческими факторами, нужно в следующих аспектах: 1) сущность, 2) структура, 3) состав, 4) функции, 5) интегративные факторы, 6) коммуникации, 7) история. Идея получила разностороннее осмысление в работах других ученых[114]114
  См., например: Станько А. И. Теоретические аспекты изучения истории русской журналистики // Методы исследования журналистики: сб. науч. трудов / под ред. Я. Р. Симкина. Ростов н/Д., 1979. С. 48.


[Закрыть], она представляется весьма перспективной, однако пока данная концепция отражена только в нескольких статьях, не вышло ни одного обобщающего труда, в котором она была бы конкретизирована и апробирована. Видимо, это дело будущего.

Интересную альтернативу системному анализу предложил А. Ш. Бик-Булатов, обозначивший возможность дискурсного подхода к изучению истории русской журналистики, в рамках которого она представала бы «не как анализ отдельных произведений, а как история развития основных тенденций публицистики, трансформации тем…»[115]115
  Бик-Булатов А. Ш. Указ. соч. С. 175.


[Закрыть]. Его концепция апеллирует к многомерности интеллектуального процесса эпохи, в котором на каждом этапе развития формируются некие доминантные темы, отразившиеся не только в произведениях журналистики, но и в искусстве, политической жизни, повседневной «физиономии эпохи». Например, для середины XIX в. характерны дискурс нигилизма, дискурс эмансипации (понимаемой как освобождение вообще, а не только в узких рамках так называемого «женского вопроса») и т. д. Изучение истории журналистики как совокупности таких общественно актуальных тем в их многомерности и постоянном развитии представляется новаторским и перспективным проектом, хотя, как и в предыдущем случае, замысел пока еще ждет своего всесторонне продуманного и полного воплощения.

На следующем этапе истории журналистики предстоит решить ряд проблем институционального характера, о которых говорилось в начале данной главы, а также несколько вспомогательных, хотя и принципиальных вопросов, среди которых хотелось бы выделить два.

Использование позднейшей терминологии для осмысления явлений прошлого. Можно ли, например, говорить о маркетинговой стратегии применительно к анализу редакционной политики «Нового времени»? Или отмечать применение PR-технологий в политической практике Екатерины II? Формально нет. Большинство историков журналистики сопротивляются таким переносам современной терминологии на историческую почву, обоснованно аргументируя тем, что эти термины возникли много позже описываемых явлений. Однако необходимо иметь в виду, что концептуализация подобных сложных понятий в языке всегда отстает, и порой намного, от формирования самих обозначаемых феноменов. То есть владелец «Нового времени» А. С. Суворин, подобно мольеровскому буржуа, не подозревавшему, что он всю жизнь говорит прозой, конечно, не знал, что он разрабатывает маркетинговую стратегию, хотя на самом деле именно этим он по факту и занимался.

Отказ от использования позднейших терминологических номинаций принципиально ограничивает возможности концептуализации исторических явлений, оставляя каждую эпоху «замкнутой в самой себе», не позволяя проводить важные для понимания смысла исторических процессов аналогии. Отметим еще один важный парадокс: многие из понятий, действительно звучавших в XIX в., впоследствии полностью изменили свое значение, однако их охотно применяют в исторических исследованиях без попытки адаптации. Например, во второй половине XIX в. уже существовал термин «национализм», но он был совершенно лишен негативных коннотаций, приобретенных позже, и означал лишь приверженность идеям национальной культурной самобытности. Однако, исходя из формальной неизменности термина, не вдаваясь в специфику его бытования в означенную эпоху, современные исследователи называют публицистов патриотического направления XIX в. националистами с неизбежным присвоением им всей полноты отрицательных коннотаций, свойственных современному смыслу слова. А между тем называть И. С. Аксакова националистом в современном смысле можно с гораздо меньшим основанием, чем именовать Екатерину II гением политического PR.

Разумеется, необходимо избежать механического, упрощенного осовременивания явлений прошлого, которое может увести исследователя весьма далеко по пути ложных заключений. Для этого следует рассматривать каждое из таких понятий отдельно, специально предварительно анализируя целесообразность и обоснованность введения того иного современного термина в систему оценки исторических явлений, базируясь, скорее всего, на теоретических наработках такой отрасли истории как история понятий.

Включение теоретического раздела в учебники и учебные пособия по истории журналистики, нацеленные на подготовку магистрантов и аспирантов. В существующих учебных пособиях теоретические и методологические проблемы вовсе не ставятся, будущим исследователям не разъясняют ни современного состояния теоретической истории, ни перспектив ее развития. Но самое главное – их вообще не приучают ощущать необходимость теоретических предпосылок для вынесения научного суждения. Из поколения в поколение в историко-журналистской академической среде закрепляется тенденция игнорировать теоретические и методологические аспекты исторического исследования, что приводит к постепенной утрате научной культуры в целом. Из выпускных сочинений магистрантов, а порой и из кандидатских диссертаций исчезают традиционно обширный библиографический и источниковедческий обзор, а также обоснование применяемых методов. Эту тенденцию необходимо переломить и уже на стадии подготовки магистров ясно ставить перед будущими учеными задачу выработки теоретических представлений об истории журналистики.

Завершая краткий обзор проблем формирования теоретических представлений об истории журналистики, можно прийти к следующим выводам. К настоящему времени созданы достаточно прочные предпосылки для того, чтобы поиск историей журналистики ответов на актуальные вызовы теоретико-методологического плана завершился в среднесрочной перспективе формированием новых теоретических моделей, а возможно и теорий. Интенсифицировать эти процессы, на наш взгляд, могла бы систематическая постановка вопросов теории и методологии историко-журналистского исследования в отраслевом научном дискурсе. При этом принципиально важной является необходимость диалога и сохранения плюралистической картины теоретических представлений, необходимой для дальнейшего развития историко-журналистской сферы научного знания.