Текст книги "Ад-184. Советские военнопленные, бывшие узники вяземских «дулагов», вспоминают"

Отец закончил войну в Вене в 1945 г. Был награжден медалью „За отвагу“ и другими медалями, имел много благодарностей. Выжил и его товарищ, с которым они бежали из Вязьмы. А того, другого, который с ними не пошел, отец после войны не нашел, говорил, что он пропал без вести. Вот такие воспоминания нахлынули на меня после знакомства с результатами вашей работы.

К сожалению, отец мой умер в 1986 г. на 82-м году жизни, и теперь уточнить детали уже невозможно, но я уверен, что рассказывал он именно о лагере „Дулаг-184“»[140]140
  Ковалев К. С. Воспоминания о «Дулаге-184». Там же.


[Закрыть].

Лазареты «Дулага-184»

Лазареты «Дулага-184», как и вяземских пересыльных лагерей № 230 и 231, были лишены необходимых медикаментов, лекарств, перевязочного материала, элементарных гигиенических условий, питания. Исключение в первые месяцы после вторжения фашистов могли представлять оснащенные советские военные госпитали, захваченные вместе с ранеными и медперсоналом, на базе которых были созданы некоторые лазареты (в частности, лазарет № 1 на Красноармейском шоссе). В Вязьме, по рассказам старожилов, таких госпиталей до оккупации города было много, под них были приспособлены все больницы и школы города.

В захваченных госпиталях в Вязьме в условиях фашистского режима умерли от тяжелых ран красноармеец С. П. Заломов из д. Румянцево Кунцевского района Московской области («имелось письмо от товарища, что он был ранен и отправлен в госпиталь, после о нем ничего не знает». Умер 5 января 1942 г. в лазарете № 1), младший лейтенант-танкист Г. И. Гончаренко, уроженец г. Краснодара («было одно письмо из Вязьмы. Его написала какая-то девушка, наверно, медсестра, Жориной маме, моей прабабушке, о том, что Георгий Иванович в госпитале, тяжело ранен, геройски сражался под Смоленском. Обстановка в Вязьме очень тяжелая, немцы подходят, наши отступают…»), красноармеец Алексей Ильич Наумов из села Сметанино Санчурского района Кировской области («В последнем письме домой он сообщил, что ранен и лежит в госпитале. Уже значительно позже (после войны) бабушке сообщили, что госпиталь попал в окружение и дед, возможно, умер в каком-нибудь немецком лагере…»).

Многие пленные поступали в лазареты умирающими, в бессознательном состоянии, в состоянии агонии. По спискам лазаретов таких мучеников проходит 1 239 человек, о чем имеются многочисленные записи, в том числе из списков лазарета № 1:

– за 18 января 1942 г.: «8 человек умерли, фамилии неизвестны, а также и адреса. Начальник лазарета 1 Семко» (ЦАМО: ф. 58, оп. 18002, д. 1200, с. 570).

– за 1 февраля 1942 г.: «…8-59. Адресов нет. Санитар по уборке трупов Корюкин» (Там же. С. 393).

– за (неразборчиво) марта 1942 г.: «…Кроме того, умерло 19 человек. Фамилии, имена, отчества и их домашние адреса установить не удалось, т. к. они поступили в бессознательном состоянии и, кроме того, при отсутствии каких-либо документов. Нач. лазарета 1 (неразборчиво)» (Там же. С. 526).

– 23 сентября 1942 г.: «Неизвестный адрес, фамилия, прибыл в агонии. Нач. лазарета 1 Семко» (Там же. С. 52).

Из списков умерших больных лазарета № 2:

– за 30 января 1942 г.: «…3 обмороженных были доставлены в бессознательном состоянии, и скончались, не приходя в сознание. Документов при них не было. Главный врач лазарета № 2 д-р Чуловский» (Там же. С. 407).

– за 3 марта 1942 г.: «10 человек военнопленных, доставленных без сознания и без документов. Главный врач лазарета № 2 д-р Чуловский, 5.03.1942» (Там же. С. 532).

– за 5 марта 1942 г.: «…3 неизвестных военнопленных, доставленных в бессознательном состоянии и без документов. 7.3.1942, г. Вязьма. Главный врач лазарета № 2 д-р Чуловский» (Там же. С. 566).

– за 28 марта 1942 г.: «…Три человека неизвестных, прибывших 25 марта из Ржева транспортом в бессознательном состоянии и без документов. Главный врач лазарета № 2 д-р Чуловский» (Там же. С. 254).

Из списка умерших больных лазарета № 3:

«С 1.01. по 2.01.1942 умерло пять человек, доставленных в бессознательном состоянии, и установить их фамилии и другие данные нельзя было. Старший врач лазарета № 3 Филимонов» (Там же. С. 354)…

До наших дней благодаря документальной книге С. И. Анваер «Кровоточит моя память. Из записок студентки-медички» сохранились подробные воспоминания о лазарете № 1, располагавшемся в зданиях вяземской городской больницы. Ее территория была окружена двойным рядом колючей проволоки, у ворот и по углам стояли вышки с немецкими солдатами. Раненые и больные размещались не только в переполненных зданиях больницы, но и вокруг них – сидели и лежали прямо на земле. Здание госпиталя не отапливалось, столбняк, газовая гангрена, эпидемические болезни ежедневно уносили десятки жизней. Советские военнопленные и мирные граждане, как пребывающие в основном лагере, так и в «лазаретах», были обречены на мучительную смерть.

Списки умерших в лазарете № 2 27 марта 1942 г.

«В единственном двухэтажном здании кто на койках, кто прямо на полу – всюду лежали раненые и больные, – вспоминает С. И. Анваер, поступившая в лазарет № 1 больной гнойным стоматитом на фоне цинги, а затем с декабря 1941 г. по март 1942 г. работавшая там медсестрой. – Единственная женская палата на пять человек помещалась в бывшем рентгеновском кабинете. Под головой у кого подушка, у кого – свернутая шинель. Укрыты все шинелями, только у одной одеяло. Эта девушка самая тяжелая. Крошечная ранка от пистолетной пули на спине давно зажила, но явно перебит спинной мозг, полный паралич ног. Будь она и в нормальной больнице, это не пройдет никогда. И она это знает. Держится, говорит: „Зато ничего не болит“».

Медицинские работники, попавшие в плен вместе с ранеными, оказывали им всяческую помощь, но при отсутствии лекарств и оборудования усилия их оставались тщетным. «Работать было невыносимо тяжело, – пишет С. И. Анваер, – ведь у нас почти ничего не было, чтобы помочь больным… Выжить в таких условиях могли только легко раненные пленные. Люди умирали, у раненых не заживали раны. Мертвых не успевали выносить из палат».

Как и во всем лагере, в лазарете свирепствовал голод. «В день пол-котелка баланды и маленькая круглая буханка на четверых. На вид аппетитная глянцевато-коричневая, но когда ее разрезали, то содержимое вытекало, и оставалась только безвкусная корка. Совсем плохо было в те дни, когда баланду варили из льняного семени; получалась тянущаяся за ложкой клейковина, проглотить которую было совершенно невозможно. Относительным подспорьем был льняной жмых. Он горкой лежал у одного из бараков».

Кое-что из продуктов старались передать военнопленным местные жители.

Солдаты из охраны издевались над ранеными и выздоравливающими. Имеются свидетельства, что один раненый, умирающий от голода, на костылях подошел к окну, выходившему на Калужское шоссе, и попросил у прохожего еды, за что сразу же был расстрелян гитлеровским солдатом. В один из дней в госпитале зачитали приказ: «Во время погрузки продуктов некоторые русские позволили себе съесть несколько сухарей, за что были расстреляны, остальные строго предупреждаются».

Врачи жили в небольшом домике около ворот (бывшая «контора»). Две комнаты занимали врачи-мужчины, в совсем крохотной ютилась Софья.

Официальным комендантом лазарета, как пишет С. И. Анваер, был немец, старший лейтенант вермахта, пожилой человек в женском платке поверх пилотки, в русских меховых рукавицах, скрепленных, как у малых детей, шнурком, перекинутым за шею. «Он ни во что не вмешивался, в корпуса не заходил, пленных ближе, чем на несколько шагов, не подпускал. Как только начинало темнеть, немедленно исчезал». Фактически руководил лазаретом один из военнопленных, москвич, до войны сотрудник Госторга Борис Александрович («коренастый чернобородый человек в белом полушубке»): «Он всем командовал, всегда очень толково, требовал порядка, ладил с главным врачом (тоже военнопленным). На коменданта лазарета никакого внимания не обращал. Когда же в лазарет являлись разные немецкие военачальники, держался с чувством достоинства, своим обычным голосом свободно говорил с ними по-немецки». Фамилия этого человека осталась, к сожалению, неизвестной, за глаза военнопленные называли его «греком». Видимо, он вел какие-то хозяйственные дела в лазарете, в том числе подавал данные о количестве пленников, заказывая «питание». Имел отдельное отапливаемое помещение для работы – «контору». Каждый вечер медики сообщали ему сведения за сутки – о количестве больных, поступивших в лазарет, и количестве умерших, о том, какие произошли «ЧП». Все эти данные «грек» записывал. Количество умерших узников он регулярно уменьшал, чтобы увеличить довольствие для живых. Сводки об умерших подавал на несколько дней позже, чтобы подкормить особо нуждающихся – шел на явный смертельный риск.

Борис Александрович особенно тесно общался с военнопленными, работавшими в сапожной мастерской при лазарете. Официально сапожники чинили обувь немцам, и те расплачивались с ними продуктами. Однако, как сообщает С. И. Анваер, случайно узнавшая об этом, они чинили и обувь военнопленных «и через своих людей обували самых разутых. Помогали и с едой».

Видимо, «грек» вел подпольную деятельность, был связан с партизанами. Немцы схватили этого смелого мужественного человека и зверски расправились с ним, повесив его около сапожной мастерской, запретив снимать его тело. «Сапожников арестовали и куда-то увезли», – сообщает С. И. Анваер.

Зимой 1942 г. «Дулаг-184», как и все лагеря для советских военнопленных, находящиеся на территории СССР и в странах Третьего рейха, охватила повальная эпидемия дизентерии и сыпного тифа. В лазарете № 1 поначалу была предпринята попытка изолировать сыпнотифозных больных в отдельном бараке, обнесенном двумя рядами колючей проволоки, на которую повесили табличку «Тифус» с нарисованными черепом с костями. С больными заперли молодую женщину-врача (по словам С. Анваер, она чудом выжила) и нескольких человек медперсонала. Из барака никого не выпускали, и слухи о нем ходили самые страшные. По воспоминаниям старожилов, таким «бараком» могло фигурировать самое непрезентабельное во всей довоенной больнице деревянное здание, где перед войной размещались больничный красный уголок и гинекология. Тем более что оно находилось в определенном отдалении от остальных зданий. Но тем не менее эпидемия распространилась по всей остальной территории лазарета.

«Смертность от сыпняка, – пишет С. И. Анваер, – была колоссальная. Больные старше 35–40 лет умирали все. Многие, уже перенесшие сыпняк, умирали от истощения. На лагерном пайке у них просто не хватало сил для восстановления после невольной голодовки во время болезни. Бывший сыпнотифозный барак уже не был изолирован от остальной территории лазарета, за время эпидемии весь лазарет стал сыпнотифозным»

Почти во всех воспоминаниях многих бывших узников «Дулага-184» сообщается о перенесенном ими в лагере сыпном тифе (воспоминания Г. А. Хольного, Е. Г. Посохина и др.). Минчанин А. М. Петербурцев в своих воспоминаниях также пишет: «В марте 1942 г. в центральном лагере военнопленных г. Вязьма, где я находился, вовсю свирепствовал сыпной тиф. Через десять дней повторного пребывания в этом лагере заболел сыпным тифом и я. Меня отправили в изолятор для больных тифом военнопленных» [141]141
  Могилевский поисковый вестник / Сост. Н. С. Борисенко. Могилев: Амелия Принт, 2012. Вып. 7. 276 с. Майстренко Т. А. Родная кровь. С. 221 (воспоминания А. М. Петербурцева).


[Закрыть].

Немцы панически боялись массовых эпидемий, поэтому во всех трех лазаретах в Вязьме были созданы дезинфекционные камеры, изоляторы, инфекционные бараки. К Спискам погибших военнопленных приложены списки работников дезинфекционных камер 2-го и 3-го лазаретов – по 3–4 человека в каждом, в составе военфельдшера (зав. делопроизводством дезинфекционной камеры, зав. дезкамерой), санитара-дезинфектора, рабочих-дезинфекторов, дезинфектора-банщика[142]142
  По материалам книги Софьи Анваер «Кровоточит моя память. Из записок студентки-медички». М.: Издательство Российская политическая энциклопедия, 2005. С. 15–34.


[Закрыть].

Список работников дезкамеры лазарета № 3. 14.03.1942 г

Врачи лазаретов сообщали немцам о случаях страшных болезней: «В санитарную часть лагеря военнопленных. Сообщаю, что при лазарете при лагере военнопленных выявлено два случая заболевания с подозрением на брюшной тиф. Больные выделены в изолятор. Оба случая относятся к обслуживающему персоналу. 31.01.1942. Ст. врач ‹фамилия врача неразборчива› лазарета № 1»[143]143
  ЦАМО РФ. Ф. 58. Он. 18001. Д. 1220, Дон. № 46925с от 25.11.1943 (о заболеваниях брюшным тифом). Л. 248.


[Закрыть].

Сообщение о заболевании узников брюшным тифом в лазарете № 1. 31.01.42 г.

Обращает на себя внимание последняя строка донесения: несомненно, что первым попадал под угрозу заражения смертельными инфекционными болезнями медицинский персонал лазаретов – от врачей до санитаров.

Один из изоляторов, по воспоминаниям узников, находился в Вязьме по соседству со сгоревшим маслобойным заводом. Военнопленные вспоминают: «В изоляторе нас, больных тифом, было человек 70. С нами находились два врача из советских военнопленных, тоже переболевшие тифом. Изолятор представлял собой обыкновенный барак с нарами. Лечения не было никакого, так как не было медикаментов. Врачи после болезни ослабли, но все время были на ногах, стараясь облегчить наши страдания, – подавали поесть, попить, укрывали, чем могли, поддерживали морально. А питание было такое же скудное, как и в лагере. Каждую ночь умирало по 3–4 человека»[144]144
  Там же. Л. 277.


[Закрыть].

Списки узников, умерших 6 января 1942 г. в лазарете № 1

Бывшие военнопленные отмечают, что в инфекционных бараках также содержались крестьяне из деревень, находящихся в партизанских зонах. Их немцы забирали в тифозные изоляторы насильно, чтобы они не шли в партизаны.

Распространение эпидемического сыпного тифа в немецких лагерях военнопленных среди массы людей вызывали вши. Это был страшный омерзительный бич для несчастных людей, которые на протяжении длительного времени были лишены возможности помыться, постирать или сменить одежду. В некоторых лагерных документах в качестве одной из причин физической гибели человека наряду с истощением называется педикулез. Страшно представить! «Поскольку с самого начала войны вот уже на протяжении пяти месяцев мы не имели возможности ни сменить нательное белье, ни постирать его (а на себя мы надевали все, что имели, чтобы спастись от холода), количество вшей в одежде было неисчислимое. Основным нашим занятием в изоляторе была борьба с насекомыми. С утра до вечера все мы, тифозники, кроме тех, кто еще был в кризисном состоянии, занимались одним делом – уничтожали вшей в одежде. Во второй половине марта 1942 г, меня вернули из изолятора в лагерь как выздоровевшего и имеющего возможность работать. Истощенный до предела, на подгибающихся от слабости ногах, без волос (они все выпали), я был на пороге голодной смерти» (из воспоминаний А. М. Петербурцева) [145]145
  Могилевский поисковый вестник / Сост. Н. С. Борисенко. Могилев: Амелия Принт, 2012. Вып. 7. 276 с. Майстренко Т. А. Родная кровь. С. 221 (из воспоминаний А. М. Петербурцева).


[Закрыть].

Сыпной тиф был не единственным инфекционным заболеванием в лагере: так, известно, что в лазарете № 3 было кремировано 6 заключенных с признаками гибели от холерного заболевания.

Еще одна новая причина болезни и гибели людей – обморожение: ранние жестокие холода, зимнее время, отсутствие какой-либо обуви и теплой одежды, губительная транспортировка и пешие перегоны по снегу, неотапливаемые ледяные помещения.

Но уже с января 1942 г. на первом месте по причинам смертности становятся не огнестрельные ранения и контузии, полученные в боевой обстановке, хотя они никуда не делись (люди по-прежнему поступали в лагерь с мест боев, продолжали умирать от незалеченных ран, заражения крови), не эпидемические заболевания, а крайнее истощение узников, связанные с этим тяжелые желудочные болезни, такие как колит, гемоколит, дизентерия, энтероколит – из-за многонедельного голода и нечеловеческих условий существования.

К сожалению, в вяземском лагере причины гибели людей в ежедневных списках умерших не указывались, как это практиковалось во многих других лагерях военнопленных на оккупированной территории СССР, в лагерях Германии, Финляндии и др. Видимо, этот запрет исходил от немецкого руководства «Дулага-184». Исключение составляют некоторые списки лазарета № 1, где военврачом Е. Г. Посохиным указывались основные причины гибели людей: так, 5 января 1942 г. в лазарете № 1 умерло: 17 человек от гемоколита и 5 – от общего истощения. 9 января 1942 г. в том же лазарете погибло 32 человека: общее истощение – 15, гемоколит – 8, сепсис (заражение крови) – 2, кахексия (общее истощение) – 5, колит, обморожение – 1, понос, кахексия – 1.

Среди документов лазарета № 2 было обнаружено письмо главного врача лазарета № 2 М. Ю. Чуловского немецкому «руководству» лагеря о необходимости улучшения питания больных: «В „Дулаг-184“. На 30 августа в лазарете № 2 имеются 159 больных очень ослабевших, остро нуждающихся в дополнительном питании. Д-р Чуловский, Главный врач лазарета № 2. г. Вязьма, 30.8.42»[146]146
  ЦАМО РФ. Ф. 58. Он. 18001. Д. 1220, Дон. № 46925с. от 25.11.1943. Л. 248; В. Н. Шимкевич, отрывки из авторской книги «Испил судьбу до капли» о пережитом в немецкой неволе.


[Закрыть]. Письмо было написано доктором с риском для собственной жизни во имя спасения умирающих беспомощных людей.

Записка М. Ю. Чуловского. 30.08.42 г

О медиках вяземских лагерей смерти, лазаретов «Дулага-184»

Главными врачами лазаретов, как удалось установить поисковикам, были: в лазарете № 1 – начальник операционного взвода 235-го медико-санитарного батальона 134-й стрелковой дивизии Илларион Иванович Семко (г. Днепропетровск), военврач 3-го ранга начальник эвакоприемника № 606 19-й армии Евгений Григорьевич Посохин (г. Омск), военврач 2-го ранга начальник заразного отделения 453-й полевой ветеринарной лаборатории Никифор Феоктистович Шулейко (г. Курск). Еще несколько подписей главных врачей лазарета № 1 прочесть не удалось. Во 2-м – военврач 1-го ранга Михаил Юрьевич Чуловский (г. Москва), военврач 2-го ранга дивизионный врач 251-й сд 30-й армии Захарий Петрович Олещенко (г. Харьков). В лазарете № 3 – военврач 3-го ранга 84-го омсб 158-й сд Владимир Иванович Филимонов (Сталинградская область) и, как мы предполагаем, военврач 3-го ранга старший ординатор корпусного госпиталя 21-го стрелкового корпуса Николай Иванович Игнатов (г. Омск). По воспоминаниям военврача Е. Г. Посохина, в лагере военнопленных (видимо, так же, как и он, в лазарете № 1) находились: военврач 2-го ранга старший врач 791-го сп 131-й сд Павел Петрович Зима (г. Проскуров), военврач 214-го сп Георгий Дементьевич Кондрат (г. Киев), военврач I-го ранга хирург-консультант 19-й армии Западного фронта Алексей Федорович Орлов (г. Краснодар), «ветврач Мишанин, Сибирь; доктор Бондаренко, лечил раны»[147]147
  Возможно, это был Бондаренко Михаил Васильевич, военврач 2-го ранга, командир 14-го медсанбата 14-й тд 20-й армии. ЦАМО РФ. Ф. 33. Оп. 11458. Д. 99. Из Донесения № 01890 о безвозвратных потерях ЗапФ от 17.08.1943.


[Закрыть] [148]148
  Из дневника Е. Г. Посохина // Архив МАОПО «Народная память о защитниках Отечества» и Оргкомитета «Вяземский мемориал».


[Закрыть].

Часть имен медицинского персонала «Дулага-184» поисковикам удалось выяснить благодаря «расшифровке» подписей врачей под списками умерших, часто весьма неразборчивых, последующей работы с документами ОВД «Мемориал» и при скрупулезной проработке всего массива списков. Часть – при ознакомлении с документально-художественной и мемуарной литературой о лагерях военнопленных в Вязьме.

Кроме того, в руки поисковиков попали крайне редкие документы – дневники и воспоминания о вяземском и других лагерях военнопленных, через которые пришлось пройти, о своих товарищах в немецкой неволе военврача 3-го ранга Евгения Григорьевича Посохина из г. Омска. В вяземский лагерь он попал раненным в ноги при прорыве из окружения 19-й армии у с. Богородицкое под Вязьмой и с 9 октября 1941 г. по 10 мая 1942 г. находился в лазарете № 1. Был не только врачом, но и медицинским писарем – именно его рукой написаны почти все списки умерших солдат, по которым продолжают работать поисковики. Исключительно благодаря дневникам Е. Г. Посохина удалось выяснить многие имена военврачей вяземских «дулагов».

Список военврачей лазарета № 1 из записной книжки Е. Г. Посохина

Также в распоряжении поисковиков оказались документы семейных архивов и личных дел некоторых военврачей, их автобиографии, воспоминания родственников.

При проработке архивных документов выяснилось, что в лазарете № 1 трагически окончили свои дни советские военные медики и работники лазарета:

– Пороховник Яков Григорьевич, врач-ординатор 136-го ППГ 61-го ск (детский врач до войны), 1886 года рождения. Госпиталь № 136 находился непосредственно в самой Вязьме, не успел или не смог эвакуироваться и был, по-видимому, захвачен фашистами. Я. Г. Пороховник умер 18.01.1942 г. в лазарете № 1 (ЦАМО РФ. Ф. 58. Оп. 18001. Д. 1220. С. 468).

– Самойлов Дмитрий Дмитриевич, 1907 г. р., уроженец с. Чанки Коломенского р-на Московской области – ст. военветфельдшер 5-й тд, помощник оперуполномоченного ОО НКВД Ветеринарный Центр 20-й армии Западного. Считался пропавшим без вести в октябре 1941. Умер 21.01.1942 г. в лазарете № 1. (Там же. Л. 451; Ф. 33. Оп. 11458. Д. 637. Л. 107).

– Тимашев (Тимашеев) Иван Васильевич, ст. военфельдшер 419-го отд. батальона связи 19-й Армии, 1894 года рождения, русский, уроженец г. Ростов-на-Дону. В КА с 1918 по 1937 г. и с 1941 г. Умер 28.01.1942 в лазарете № 1. (Там же. С. 419). Увековечен в Книге памяти Ростовской области (т. 14, кн. 1).

– Горлов Иван Петрович, 1923 года рождения, уроженец с. Азаровка Стародубского района Орловской области – военветфельдшер 925-го артполка 21-й гв. сд. По документам: «20.08.1942 не прибыл в вет. отдел из р-на дислокации 1-го эшелона 39-й армии». (Там же. Д. 62, Донесение о безвозвратных потерях № 27676 от 13.10.1942 Вет. упр. КА). Погиб 24 августа 1942 г. в лазарете № 1.

– Ильин Никита Андреевич, санинструктор 21-го запасного стрелкового полка, 1914 года рождения, уроженец дер. Лапушинка Шегарского р-на Новосибирской обл. Последнее письмо было написано им 30.09.1941 – Калининский фронт, г. Зубцов (входящее донесение 46925с-1947 г.). Погиб 12.01.1942 в лазарете № 1 (Там же. Д. 410. С. 36).

– Шишков Николай Петрович, 1902 года рождения, уроженец г. Твери (г. Калинин), по другим источникам – г. Казани, ст. военфельдшер санроты 501-го сп 162-й сд. Умер 24.01.1942 в лазарете № 1. Увековечен в Книге памяти Республики Татарстан (т. 13) и Книге памяти Тверской области (т. 1).

Из Российского военно-исторического архива получены сведения о военвраче 3-го ранга командире медвзвода начальнике медсанчасти 14-го медсанбата 14-й тд 20-й армии Мелентьеве Андрее Ивановиче, 1903 г. р.: «Находился в окружении в районе городов Дорогобуж и Вязьма с 06.10.1941 по 14.10.1941. В плену был с 14.10.1941 по 12.03.1943 в Вязьме и Рославле, работал в лазарете. С 12.03.1943, видимо после побега, жил на оккупированной территории до прихода Красной армии».

В документах Нюрнбергского процесса приводятся свидетельские показания советских врачей А. Н. Смирнова, А. Н. Лазунова, А. М. Демидова, А. С. Погребнова, в частности о чудовищном расстреле гитлеровцами осенью 1941 г. по дороге из Вязьмы в Смоленск тысяч перегоняемых военнопленных[149]149
  Нюрнбергский процесс. Сборник материалов в 8 томах. Т. 4. М., 1990. С. 106.9. Из воспоминаний Б. И. Шлячкова // Архив МАОПО «Народная память о защитниках Отечества» и Оргкомитета «Вяземский мемориал».


[Закрыть]. Возможно, некоторые из этих врачей, попавших в плен при прорыве из окружения в октябре 1941 г., находились в одном из немецких пересыльных лагерей Вязьмы.

В газете «Известия» от 06.04.1943 в статье «Злодеяния над советскими военнопленными» упоминаются имена хирурга В. Н. Раздершина, военврача 3-го ранга, Евгения Александровича Михеева (г. Москва) и их свидетельства о положении узников «Дулага-184».

В лазарете № 1 с декабря 1941 г. по март 1942 г. работала медсестрой, как отмечалось выше, Софья Иосифовна Анваер. Ее напарницей в лазарете, как пишет Анваер, была зубной врач Маруся Карасик, позже отправленная фашистами в гетто, что означало только одно – смерть. В число медиков лагеря необходимо включить молодого фельдшера из Тюменской области Александра Петровича Тетцова, 1921 г. р., после войны не раз приезжавшего в Вязьму в поисках своих товарищей. А. П. Тетцов написал удивительные воспоминания о госпитале для советских раненых в д. Тихоново Вяземского района, где он с несколькими медсестрами при поддержке местных жительниц больше месяца лечил оставленных в окружении раненых бойцов. После разгрома немцами госпиталя вместе с остававшимися ранеными А. П. Тетцов попал в Вяземский лагерь военнопленных, дважды бежал оттуда и впоследствии принимал самое активное участие в партизанском движении в Белоруссии, имел боевые ордена и медали.

По воспоминаниям председателя Совета ветеранов 2-й сдно г. Москвы Ирины Трифоновны Филатовой, в лагере работал военврач «Масепкин из Нижнего Новгорода» (следы его найти не удалось). Сама И. Т. Филатова – 18-летняя медсестра – попала в «Дулаг-184» контуженной, со штыковым ранением колена. Но девушка смогла бежать из колонны пленников при перегоне в Смоленск.

В «Дулаге-184» находилась Мария Алексеевна Фавстова (Травинова), 1921 г. р., медсестра 38-го сп 13-й сдно Ростокинского р-на г. Москвы.

Сохранились свидетельства о враче Никифорове, потерявшем рассудок от происходящего в лагере ужаса (Книга памяти мирных жителей (вступительный том). Соленское областное книжное изд. «Смядынь», 2004).

Только по лазарету № 1 нам стали известны имена более 20 медиков. И, как выяснилось, некоторые из них смогли вернуться из плена домой.

Все без исключения военврачи «Дулага-184», как видно из приведенных документов, – высококвалифицированные кадровые врачи, с большим стажем практической работы, призванные в армию из разных регионов Советского Союза, мужественные и сильные духом люди, спасавшие своих раненых и больных в невыносимых условиях сначала вяземского окружения, оборонительных боев Красной армии на Московском направлении, а затем фашистского плена, делавшие по возможности спасительные операции раненым, готовящие им побеги или перемещение в другие лагеря.

Практически во всех воспоминаниях бывших узников «Дулага-184» говорится о самоотверженной работе медперсонала лазаретов «Дулага-184».

Борис Иванович Шлячков, в 1941 г. – семнадцатилетний боец 2-й сдно г. Москвы, оказавшийся в Вязьме в одном из захваченных фашистами советских госпиталей в помещении школы с тяжелым ранением, рассказывал: «Меня оперировали без наркоза. Несколько месяцев я лежал только на спине, не мог перевернуться даже на бок: нога была закована в гипс, как в валенке. Помирало в госпитале много солдат, особенно раненных в живот, грудь. Кто выживал – тех отправляли в лагерь военнопленных»[150]150
  Сошников Н. Г. Если жить сначала: Записки военного провизора. М.: Современник, 1983.


[Закрыть]. Ногу врачи Борису Шлячкову спасли, и потом, уже в Чехословакии, ему удалось бежать из плена и воевать с гитлеровцами до конца войны.

Несмотря на отсутствие должных условий, лекарств и медикаментов, врачи тем не менее, как могли, выполняли свой профессиональный и человеческий долг. О напряженной работе военврачей и всего обслуживающего персонала можно судить на примере смоленского лазарета (смоленский лагерь военнопленных «Дулаг-126»). Хирург А. И. Чижов вспоминает, что медикам приходилось работать с 5 часов утра до 11 часов ночи. В конце декабря 1941 г. был день, когда пришлось сделать около 2000 перевязок. Количество хирургических больных колебалось от 200 до 4000. Порой хирургам приходилось проводить до 60 операций в день. В хирургические отделения поступали с наиболее тяжелыми ранениями: слепые и проникающие, сквозные ранения грудной клетки, ранения брюшной полости, ранения головы, глаз, лица, челюстные, с нарушением целостности костей и суставов и др.[151]151
  Михайлов И. Рожденная и погибшая под Вязьмой (Боевой путь 248-й стрелковой дивизии первого формирования). Вязьма, 2010.


[Закрыть]. Такая же напряженная работа по спасению раненых, насколько возможно, велась пленными советскими врачами в лагерях Вязьмы.

По воспоминаниям военврача санитарной роты 902-го сп 248-й сд Алексея Сергеевича Шубина, в «Дулаге-184» «советские медики создали подпольную группу для спасения пленных». Некоторые из них, в том числе и Алексей Шубин, владели немецким языком и поэтому старались обманывать своих врагов. Через лазареты проходили тысячи людей, и от врачей лазаретов во многих случаях зависела их дальнейшая судьба. Зная, кого немцы собираются уничтожить, врачи меняли фамилии этим людям или писали в списках, что данный пленный уже умер – так удалось спасти десятки людей[152]152
  Из письма Г. Баумана А. Микояну (АП РФ. Ф. 3. Оп. 50. Д. 510. Л. 12–14. Копия № 2).


[Закрыть].

В письме А. И. Микояну Германа Германовича Баумана, в 1941 г. студента истфака МГУ, с началом войны вступившего в ряды народного ополчения (975-й ап 8-й сдно Краснопресненского р-на г. Москвы), сообщается, в частности, что он за бегство из плена в 1942 г. отбывал наказание в штрафной роте (каторжное отделение) лагеря в г. Вязьме. «Только болезнь и перевод в санчасть (так спасали людей наши врачи) избавили меня от смерти»[153]153
  Из воспоминаний о М. Ю. Чуловском его сына О. М. Чуловского // Архив МАОПО «Народная память о защитниках Отечества» и Оргкомитета «Вяземский мемориал».


[Закрыть]. Спасал от гибели людей главный врач лазарета № 2 М. Ю. Чуловский. Из рассказа сына М. Ю. Чуловского Олега Михайловича: «Он, как мог, облегчал жизнь и страдания военнопленных, даже в тех условиях оперировал, лечил, при первой возможности записывал наших офицеров и солдат, которым грозила гибель, как умерших, а потом организовывались их отправка в другие лагеря, побеги»[154]154
  Из воспоминаний Б. И. Шлячкова // Архив МАОПО «Народная память о защитниках Отечества» и Оргкомитета «Вяземский мемориал».


[Закрыть].

Известны факты отказа советских военврачей лечить немецких солдат. Так, по воспоминаниям Б. И. Шлячкова, этапированного немцами из вяземского лагеря в «шталаг» Молодечно (Белоруссия), в здании госпиталя в Вязьме, где он находился до этого, немцы хотели сделать ремонт и разместить там своих солдат. «Всех неходячих вывезли и расстреляли, а врачей наших собрали и предложили им лечить немцев. Отказались наши. Немцы врачей тоже расстреляли, местные говорили»[155]155
  Сошников Н. Г. Записки военного провизора.


[Закрыть]. В Смоленском лагере военнопленных, куда после вяземского «Дулага-184» попал военврач 1-го ранга А. Ф. Орлов, ходила молва, воодушевлявшая наших бойцов: «Здесь профессор Орлов, его немцы приглашают оперировать своих раненых, но он отказывается. В лагере возникла антифашистская группа, устанавливается связь со смоленским подпольем. В санпропускнике для тифозных больных, созданном военврачом Яковенко, пленные летчики собрали радиоприемник, и подпольщики тайно слушали и распространяли сводки Совинформбюро. По заданию группы Яковенко вместе с врачом А. П. Петровым разрабатывает план массового побега пленных из лагеря, который успешно осуществляется»[156]156
  Из рассказа бывшего военнопленного М. Шейнмана // Гроссман В., Эренбург И. Черная книга.


[Закрыть].

В работах многих историков, в том числе немецких, отмечается, что наиболее благоприятные условия для сопротивления в лагерях давали именно лазареты, больничные бараки, а также рабочие команды – центры информации и очаги волнений.

Обращение с советскими пленными врачами в фашистских лагерях было ужасным, как и со всеми пленниками, – избиения, издевательства, расстрелы, передача в гестапо, болезни. Страшно читать в воспоминаниях M. M. Шейнмана слова: «немецким солдатом был избит врач Собстель», другой фашистский выродок садистски избивал «детского врача Беленького» из Москвы (доктор умер в «офлаге» в Кальварии, Литва). Или читать в воспоминаниях Е. И. Посохина перечень его страшных болезней в немецком плену – сыпной тиф, туберкулез легких, ишиас, артрит, ларингит, или зловещую приписку в 1944 г. в немецкой карте военнопленного врача М. И. Шипицына из г. Омска – после войны ведущего врача-онколога Сибири: «Инвалид, не годен к военной службе»…

Жестоко были избиты и брошены в карцер с бетонным полом после неудачного побега из смоленского «Дулага-126» военврачи А. Ф. Орлов, М. И. Яковенко и другие, затем заключенные в «дом смертников». Это не помешало им повторить побег и прорваться через линию фронта к своим.