Текст книги "Даниловские чтения. Античность – Средневековье – Ренессанс. Сборник 1"

Поскольку гермы Гермеса с юным лицом встречаются на эллинистических погребальных стелах детей, было высказано предположение, что герма может обозначать не только покровительство бога – проводника душ, но и «переходный» детский возраст героизированного умершего[166]166
  Perriello B., Pivoteau-Deschodt G., Zachari V. Le pilier hermaïque, une figure de passeur? // Cahiers «Mondes anciens» (4), 2013. P. 7–10. doi: 10.4000/mondesanciens.938 (дата обращения: 10.04.2015).


[Закрыть]. В иных случаях герма вносит ассоциации с благочестием, ораторским искусством, участием в состязаниях и победами[167]167
  Perriello B., Pivoteau-Deschodt G., Zachari V. Op. cit. P. 6–8.


[Закрыть], с древними героями, которым покровительствовал Гермес[168]168
  Siebert G. Ηermes / LIMC V (1). 1990. P. 288–289.


[Закрыть], – и, таким образом, становится важным элементом сцены, где умерший предстает в образе героя.

В эпоху эллинизма II века до н. э. гермы с юношескими лицами существуют наряду с гермами «бородатых богов», как, например, среди опубликованных Ж. Маркаде находок из «дома Гермеса» на Делосе[169]169
  Marcadé J. Les trouvailles de la maison dite de l’Hermès, à Délos // Bulletin de correspondance hellénique Vol. 77. 1953. P. 512–517. Fig. 15–17. http://www.persee.fr/web/revues/home/prescript/article/bch_0007-4217_1953_num_77_1_5204 doi: 10.3406/bch.1953.5204 (дата обращения: 03.02.2016). Siebert G. Ηermes / LIMC. V (1). 1990. P. 300. No. 81. V (2). 1990. P. 204.


[Закрыть]. Одна из этих герм с сохранившейся на столбе росписью, изображающей ленту и кадуцей, относится ко II–I векам до н. э. (Делос, археологический музей, А 5637). Ж. Маркаде полагает, что образцом для гермы могла послужить круглая скульптура: трехчетвертной ракурс представляется наиболее удачным, тогда как гермы обычно ориентированы фронтально[170]170
  Marcadé J. Op. cit. P. 513–514.


[Закрыть]. Герма юноши не имеет строго определенного прототипа, однако Ж. Маркаде указывает на ее классицистические черты и сходство с памятниками IV века до н. э.[171]171
  Ibid. P. 514.


[Закрыть]

Сложно определить, какой именно аспект почитания Гермеса сказался на трактовке его образа в виде юноши-эфеба. В равной степени это может быть покровительство гимнасию с его традициями, состязаниям и победителям, а также юношам в том возрасте, когда они уже не являются детьми, но еще не считаются полноценными гражданами. Кроме того, Гермес – бог границ, не только путник, но и страж[172]172
  Siebert G. Hermès, dieu des frontières / Frontières en Europe occidentale et médiane de l’Antiquite a l’an 2000. Contribution au colloque de l’Association interuniversitaire de l’Est, Metz, 1999 / Ed. J.-M. Demarolle. https://halshs.archives-ouvertes.fr/halshs-00001488 (дата обращения: 03.02.2016).


[Закрыть]. Нельзя исключить и влияние танагрского культа Гермеса Промахоса[173]173
  Siebert G. Hermès. LIMC. V (1). 1990. P. 289.


[Закрыть]: он касался эфебов и защиты границ в самом буквальном смысле, и наиболее ранние гермы эфебов обнаружены в пограничных областях, в Рамнунте и Эретрии.

Гермы эфебов из Рамнунта – едва ли не самый ранний пример гермы-полуфигуры[174]174
  Ibid. P. 374.


[Закрыть]. Возможна, но недостаточно ясна связь между асимметричными двусторонними гермами и гермами эфебов, как и с изображениями несохранившихся статуй на монетах из Кротона и Коринфа.

В эпоху эллинизма герма – чрезвычайно распространенный и многозначный символ. Ее изображение может сжиматься до знака, как на фессалийских надгробных стелах. С другой стороны, как показал Ж. Маркаде, в конце II – начале I века до н. э. герма может быть воспроизведением иного вида скульптуры. Это цитирование отличается по своему характеру и цели от копирования известных статуй в форме герм, распространенного в римское время: мастер эпохи эллинизма создает новое произведение, и, возможно, на основе не одного, а нескольких образцов.

По-видимому, заимствования такого рода встречались и раньше. Можно предположить, что даже гермы эфебов из Рамнунта и Эретрии в вольной форме повторяют иные известные произведения своего времени. Эклектичность гермы из Эретрии трудно объяснить иным способом. В случае с гермой из Рамнунта (НАМА 313) отдаленное сходство с женским персонажем на рельефе из святилища Немезиды может быть обусловлено заимствованием общей схемы с последующей ее доработкой.

«Там горят золотые цветы». О программе живописного декора Гробницы Пальметт в Миезе

Н. Налимова (N. Nalimova, Москва)

Gold flowers to flame on land. On the pictorial program of the Tomb of Palmettes at Mieza

Summary

During recent decades a number of tombs with wall-paintings have been discovered on the territory of ancient Macedonia, and previously known sites have been subjected to systematic study. Interest in this unique material, accumulated over the recent years, seems to be widespread in international science. The proposed article examines one of the most interesting monuments – the so-called Tomb of Palmettеs near the village Lefkadia (ancient Mieza), which is noteworthy for the quality of painting and its extraordinary pictorial program. Drawing on previous studies, the author makes an attempt to present her own interpretation of the tomb painting (its individual elements and the program as a whole) and clarifies and expands the range of possible associations and analogies.

Погребальное искусство античной Македонии представлено на данный момент весьма широким кругом памятников – это вещи, составлявшие погребальный инвентарь, и сами гробницы, большинство из которых стали известны в последние десятилетия прошлого и в начале нынешнего столетия. Многие из них имели развитую живописную декорацию: ансамбли погребальных росписей были открыты в Эгах, в Пелле, в Миезе, в Амфиполе и Дионе, в гробницах близ Фессалоник. Все они создавались в период поздней классики и раннего эллинизма (примерно со второй половины IV и до начала II века до н. э.). Эти росписи представляют собой уникальный художественный материал, позволяющий судить гораздо точнее, чем раньше (то есть еще тридцать лет назад), о характере эллинистической живописи и ее классических истоках.

Круг мотивов в гробничных росписях Македонии достаточно широк. И хотя формальный язык этого искусства с самого начала его существования может быть охарактеризован как эллинский[175]175
  В свое время М. Андроникос постулировал привлечение ведущих греческих живописцев фиванской школы, Филоксена из Эретрии и его учителя Никомаха, к украшению македонских царских гробниц (Andronicos M. Vergina. The Royal Toms and the Ancient City. Athens, 2004. P. 90, 118).


[Закрыть], мы находим здесь мало совпадений с репертуаром греческого погребального искусства. В целом этот круг значительно ближе погребальным традициям так называемой «периферии», искусству негреческих народов соседней Фракии, Анатолии (Ликия, Кария), Южной Италии (Лукания); особого внимания заслуживают параллели с погребальными памятниками южноиталийских греков. Отчасти это может объясняться наличием сходных идеологических, духовных, политических основ, отчасти – распространением мистических течений и представлений о переходе к существованию за гробом.

Среди фигуративных композиций македонских гробниц есть изображения пиров, охот, батальные сцены, колесничие состязания, образы богов загробного мира. Вместе с тем сочетание этих сюжетов, сам их выбор, равно как и иконография, не являются чем-то стандартизированным. Каждая гробница имеет свой уникальный «сценарий», по-своему, через индивидуально отобранный круг сюжетов и символов, доносит представление о переходе границ жизни и смерти, об эсхатологических ожиданиях своего владельца.

Одна из таких гробниц, привлекающая внимание и качеством живописи, и нестандартностью изобразительной программы, известна как Гробница Пальметт (ил. 1), или Гробница Анфемия, названная так по основному мотиву ее декорации. Она была открыта случайно зимой 1971 года близ деревни Лефкадия, распложенной к северо-западу от Вергины, рядом с руинами античного города, который еще Ф. Пецасом был идентифицирован как Миеза[176]176
  См.: Αλλαμάνη Β., Κουκουβού Α., Ψαρρά Ε. Μίεζα, πόλη Ημαθίας // Το αρχαιολογικό έργο στη Μακεδονία και Θράκη: 20 χρόνια. Θεσσαλονίκη, 2009. Σ. 17–30 (со ссылками на основные труды по археологии Миезы).


[Закрыть]. В Миезе находилось одно из царских имений. Здесь, в роще, посвященной нимфам, приглашенный Филиппом Аристотель учил молодого Александра (Plut. Alex. 7, 3; Plin. NHIV, 34, XXXI, 30). Остатки распложенного на террасе нимфея, включавшего ионическую стою и три природные пещеры, сейчас идентифицируют как «школу Аристотеля», которую, возможно, посещали наряду с Александром и его приближенными молодые представители местной аристократии[177]177
  Rhomiopoulou K. Lefkadia. Ancient Mieza. Athens, 2000. P. 12.


[Закрыть].

Из всех гробниц с росписями, открытых близ Лефкадии (всего их семь), эта сохранилась лучше других. Немногое уцелело из погребальных даров, в частности фрагменты костяных украшений ложа с фигуративными композициями (сценами охоты или битвы), свидетельствующие о богатстве и важности захоронения. По этим находкам, а также на основе анализа архитектурных форм гробницу принято датировать концом IV – началом III века до н. э.[178]178
  К. Ромиопyлу в своей работе 2000 года датирует гробницу первой половиной IV века до н. э. (Ibid. P. 35), но в последней монографии (см. примеч. 3 на с. 103) склоняется к более ранней дате – 320–300-е годы до н. э.


[Закрыть]

Некрополь Миезы/Лефкадии привлек к себе внимание достаточно давно, с момента открытия первой монументальной гробницы в 1954 году[179]179
  Πέτσας Φ. Ο Τάφοςτων Λευκαδίων. Aθήναι, 1966. После выхода работы Пецаса и по мере публикации находок в ΑΕΜΘ (Το Αρχαιολογικο Εργοστη Μακεδονια και Θρακη) постепенно начали появляться работы, посвященные отдельным гробницам Лефкадии и их живописной декорации: Bruno V. J. The Painted Metopes at Lefkadia and the Problem of Color in Doric Sculptured Metopes // AJA 85. 1981. P. 3–11; Miller S. The Tomb of Lyson and Kallikles. A painted Macedonian Tomb. Mainz, 1993; Brecoulaki H. La peinture funéraire de Macédoine. Emplois et fonctions de la couleur, IVe – IIe s. av. J.-C. Athens, 2006.


[Закрыть]. Ряд статей, посвященных лефкадским погребениям и конкретно Гробнице Пальметт, принадлежит Катерине Ромиопулу, под руководством которой гробница исследовалась и реставрировалась с 1971 по 1973 год[180]180
  Rhomiopoulou Κ. A New Monumental Chamber Tomb with Paintings of the Hellenistic Period near Lefkadia // Athens Annals of Archaeology. VI. 1973. P. 87–92; Rhomiopoulou K., Brecoulaki H. Style and Painting Techniques on the Wall Paintings of the «Tomb of the Palmettes» at Lefkadia / Colour in Ancient Greece: the Role of Colour in Ancient Greek Art and Architecture. Thessaloniki, 2002. P. 107–116.


[Закрыть]. Итоговой стала монографическая публикация Ромиополу, написанная в соавторстве с Барбарой Шмидт-Дунас[181]181
  Schmidt-Dounas B., Rhomiopoulou K. Das Palmettengrab in Lefkadia. Darmstadt, 2010.


[Закрыть]. Однако, как представляется, и после выхода монографии в 2010 году далеко не все возможности интерпретации изобразительной программы Гробницы Пальметт исчерпаны. Данная статья является попыткой расширить круг возможных ассоциаций и аналогий.

Гробница Пальметт (ил. 1) принадлежит тому архитектурному типу сводчатых гробниц под тумулусами, который появился и развивался в Македонии начиная со второй четверти IV века до н. э. (сейчас известны десятки гробниц этого «македонского типа»)[182]182
  Miller S. Macedonian Tombs: Their Architecture and Architectural Decoration / Macedonia and Greece in Late Classical and Early Hellenistic Times. Washington, 1982. P. 153–172.


[Закрыть]. Обычно они состоят из одной или двух камер или же имеют входное помещение в антах (своего рода вестибюль) и основную камеру; иногда дромос, ведущий к входу. Интерьер Гробницы Пальметт состоит из двух частей – вестибюля (4,8 × 2 м) и основной камеры (4,5 × 5,1 м). Гробница имеет архитектурный фасад, оформленный ордером: его высота 6,25 м (до уровня свода)[183]183
  Rhomiopoulou K. Lefkadia. Ancient Mieza. Athens, 2000. P. 32.


[Закрыть]. И фасад, и сама камера сложены из блоков пороса и покрыты тонким слоем белого стука в очевидном стремлении имитировать мраморную поверхность. Входом в гробницу служил простой проем без двери, заложенный шестью рядами каменных блоков. Однако между двумя внутренними комнатами находилась изящная каменная дверь, запиравшаяся с помощью металлического механизма, имитировавшая формы деревянной двери с бронзовыми накладками. Основная камера, как и во многих гробницах такого типа, оформлена очень просто: верхние части стен окрашены в красный, нижняя цокольная часть, отделенная белым карнизом, – в черный цвет. Росписи, орнаментальные и фигуративные, сосредоточены главным образом на фасаде. Композиция с пальметтами, давшая название гробнице, украшает свод в первом входном помещении.

Ил. 1. Общий вид Гробницы Пальметт в Миезе. Из книги: K. Rhomiopoulou. Lefkadia. Ancient Mieza. Athens, 2000. P. 31. Fig. 27

Живопись ордерного фасада Гробницы Пальметт прекрасно сохранилась. Тщательность орнаментальной проработки, использование качественных и разнообразных красителей, сочетание объемных архитектурных деталей и элементов trompe-l’œil[184]184
  Brecoulaki H. La peinture funéraire de Macédoine. Emplois et fonctions de la couleur, IVe – IIe s. av. J.-C. Athens, 2006. P. 174–178.


[Закрыть] – все это свидетельствует об особенном внимании к фасадной декорации, которая не изобильна, но чрезвычайно изысканна. Элегантностью и богатством колорита, самой композицией и отдельными деталями фасад Гробницы Пальметт более всего напоминает самую раннюю из расписанных гробниц «македонского» типа: так называемую Гробницу Эвридики в Эгах. Необычная черта последней – оформление задней стенки погребальной камеры как ионического псевдофасада с двумя окнами и дверью. Ложные двери – мотив хорошо известный в античном погребальном искусстве, в частности по росписям этрусских гробниц, где ложные двери часто интерпретируются как рубеж между мирами, который пересекает душа умершего[185]185
  Jannot J.-R. Religion in Ancient Etruria. Wisconsin, 2005. P. 56.


[Закрыть]. В отличие от известных этрусских примеров, фасад и двери в Гробнице Эвридики трактованы предельно реалистично: возможность перехода, наличие пространства за стеной ощущаются почти физически и в этом смысле напоминают ложные двери в росписях «второго помпеянского» стиля.

Правда, появившись однажды, этот примечательный элемент исчезает в дальнейшем, и ложных дверей и фасадов мы в гробницах Македонии уже не находим. Все расписанные фасады, включая Гробницу Пальметт, – настоящие, с входами, ведущими внутрь гробничных помещений. Однако представляется, что такой архитектурный фасад, концентрирующий на себе максимум изобразительной информации, по-прежнему мыслится как «знак границы», зримый рубеж между мирами, а внутреннее пространство – как зона по ту сторону этого рубежа.

В связи с этим особенно важен вопрос о содержании фигуративной сцены, представленной во фронтоне Гробницы Пальметт. Здесь на темном фоне изображены двое – мужчина и женщина в позе возлежащих. Их ноги помещаются в угловых частях фронтона, головы и торсы развернуты друг к другу, но взгляды не пересекаются. Возможно, создание композиции с двумя возлежащими во фронтоне вызвало определенные затруднения. В женской фигуре оказались совмещены разные изобразительные мотивы. Ее торс, сильно развернутый к центру, заимствован из иконографии стоящей или сидящей фигуры и существует словно автономно по отношению к ногам[186]186
  Аналогии этому торсу мы находим в погребальной скульптуре, например в рельефах с изображением плакальщиц известного сидонского саркофага (Boardman J. Greek Sculpture. The Late Classical Period. London, 1995. Pl. 227), а также в живописи тех же македонских гробниц (фигура Деметры, сидящей на Ἀγέλαστος πέτρα, в росписи восточной стены Гробницы Персефоны в Эгах. См.: Andronicos M. Vergina. The Royal Tombs and the Ancient City. Athens, 2004. P. 89).


[Закрыть]. Ноги же «приделаны» к телу несколько произвольно (сродни тому, как это можно видеть в этрусских саркофагах-клинэ эпохи архаики), что кажется анахронизмом для эллинистической живописи.

Хотя мы не видим в руках у персонажей никаких атрибутов симпосия, сам мотив возлежания тесно связан с темой пира, которая несомненно отражала один из важных аспектов погребальных традиций Македонии. Правда, изображение пирующих – сюжет относительно редкий в македонских гробничных росписях[187]187
  Изображение «ночного симпосия» мы видим на фасаде гробницы в Агиос Афанасиос. О возможной интерпретации темы пира см.: Tsimbidou-Avloniti M. La tombe macédonienne d’Hagios Athanasios près de Thessalonique / Rois, Cites, Necropoles. Institutions, Rites et Monuments en Macedoine. Athens; Paris, 2006. P. 321–331.


[Закрыть]. Тем не менее в самой Гробнице Пальметт и в некоторых других внутреннее пространство содержит каменные клинэ (а иногда и их деревянные прототипы, богато декорированные слоновой костью, позолотой, стеклянными вставками). Являясь аллюзией на обряд протесиса, они одновременно отсылают к антуражу македонских пиршественных залов (андронов)[188]188
  O значении ложа в погребальном контексте см.: Baughan E. P. Couched in Death. Klinai and Identity in Anatolia and Beyond. Wisconsin, 2013. P. 4–8. Ложа в гробницах Македонии: Sismanidis K. Κλίνες και κλίνοειδειςτων Μακεδονικών ταφων. Δημοσιεύματα τον Αρχαιολογικού Δελτίου 58. Αθήναι, 1997.


[Закрыть].

В работе 2000 года К. Ромиопулу допускает, что изображенные на фронтоне Гробницы Пальметт «пирующие» – это сами умершие[189]189
  Rhomiopoulou K. Lefkadia. P. 33.


[Закрыть]. Однако в итоговой монографии приходит к выводу, что пара во фронтоне – Гадес и Персефона. Исследовательница обращает внимание на популярность культа Гадеса в Македонии, засвидетельствованную эпиграфически (о чем писали прежде и другие авторы)[190]190
  Hatzopoulos M. De vie à trépas: rites de passage, lamelles dionysiaques et tombes macédoniennes / Rois, cités, nécropoles: institutions, rites et monuments en Macédoine. Athens, 2004. P. 131–141 (P. 134).


[Закрыть]. Действительно, и в декоре македонских гробниц Гадес появляется часто (всегда в сопровождении Персефоны): в росписях Гробницы Персефоны и в декоре трона Гробницы Эвридики в Эгах, в недавно открытой мозаике из гробницы Амфиполя. Правда, во всех случаях Гадес и Персефона изображены в колеснице, дважды – в сцене похищения. В греческом искусстве (в частности, в росписях южноиталийских ваз) владыки загробного мира предстают стоящими или восседающими на тронах; мотив возлежания встречается крайне редко. Как справедливо отмечает Джон Бордмэн, говоря о росписи килика Мастера Кодра и редкости его иконографии, «только немногие полубоги, которые имели отношение к смертным и путям смертных, такие как Дионис, Гермес и Геракл, могли изображаться возлежащими»[191]191
  Boardman J. Symposion Furniture / Sympotica: A Symposium on the Symposion. Oxford, 1990. P. 122–131 (Р. 24). Килик Мастера Кодра с возлежащим Аидом и сидящей рядом Персефоной см.: Boardman J. Athenian Red Figure Vases. The Classical Period. London, 1989. Pl. 239.


[Закрыть].

Мужчина, изображенный на фронтоне Гробницы Пальметт, держит в руках ключ на цепочке – атрибут, который может быть отнесен к Гадесу. О существовании такой изобразительной традиции мы знаем от Павсания, по свидетельству которого на столе, созданном в Олимпии Колотом, известным мастером и учеником Фидия, был изображен Аид с ключами, которыми он «запирает преисподнюю, чтобы никто не мог возвратиться оттуда на землю» (Paus. 5.20.2–3). В орфическом гимне (Hymn. Orph. 18) «бог владеет ключами от всей земли», его атрибут символически указывает на Аида как «богатого», Плутона, владельца многих человеческих душ.

Однако поиск наиболее близких аналогий композиции лефкадского фронтона уводит нас в область «дионисийской» иконографии. Хорошей параллелью может служить рельеф с изображением пары возлежащих богов во фронтоне небольшого эллинистического храма Диониса Либера, недавно открытого в Помпеях. Этот туфовый рельеф, сохранивший следы полихромной росписи, сопоставим по размеру с фронтоном Гробницы Пальметт (4,40 м в длину, 0,90 м в высоту). Постройка храма датируется серединой III века до н. э., рельефы – второй половиной столетия. Композиция с возлежащими богами очевидно представляет тему ιερόςγάμος – священного брака Диониса с богиней/супругой (Ариадной?)[192]192
  Wyler S. Dionysos/Loufir/Liber et sa parèdre. Le fronton du temple et le culte de S. Abbondio / Archéologie et religion: le sanctuaire dionysiaque de S. Abbondio à Pompéi (http://mefra.revues.org/1252#tocto1n1).


[Закрыть]. Аналогичные изображения Диониса и Ариадны мы находим и в погребальном контексте: во фронтонах этрусских гробниц Тосканы (Вульчи), которые датируются также второй половиной III века до н. э.[193]193
  Wyler S. Op. cit. Fig. 43, 45.


[Закрыть] Если ход наших рассуждений верен, то в лефкадском фронтоне мы имеем дело с любопытным феноменом. Здесь за образами двух владык преисподней как бы просвечивают, проявляются на уровне иконографии черты других божеств – Деметры и Диониса, также управляющих ритуалами перехода, в том числе перехода к загробному существованию[194]194
  Hatzopoulos M. Op. cit. P. 131.


[Закрыть].

Важным элементом композиции фронтона Гробницы Пальметт выступает темнота сгущенного синевато-серого фона, на котором выделяются лица и руки, желтый и красный хитоны возлежащих. Этот мрак проникает и в сами фигуры: их глаза обозначены тем же, что и фон, синим цветом, без явно выделенных зрачков. В античной литературе повсюду дворец Гадеса и само его царство описываются как место, лишенное сияния света, как область вечного мрака[195]195
  Linder R. Hades. LIMC IV. Zürich, 1988. S. 367–394.


[Закрыть]. Это нагнетание и сгущенность темноты во фронтоне очевидно контрастирует с более яркой и светлой росписью на своде внутреннего помещения, отделенного стеной.

Ил. 2. Фрагмент росписи Гробницы Пальметт в Миезе. Фото Н. А. Налимовой

Роспись эта уникальна для Македонии: мы не имеем других подобных примеров в оформлении гробниц. Здесь растительный орнамент не дополняет и не декорирует, но берет на себя роль главенствующего мотива, укрупняется, словно заполняет собой все пространство тесного помещения. Шесть огромных пальметт на бледно-голубом фоне чередуются с фантастическими водными лилиями (ил. 2, 3). Все цветы изображены в тончайших оттенках розовых, красных, изумрудно-зеленых, болотно-охристых цветов. Почти каждый из этих флоральных мотивов можно найти среди орнаментальных форм, декорирующих фасады и стены тех же македонских гробниц, а также в прикладных вещах, составляющих погребальный инвентарь. Перспективная их трактовка тоже не уникальна, но появляется как в самой Македонии, так и за ее пределами[196]196
  Имеется в виду прежде всего растительный орнамент македонских галечных мозаик, а также флоральный декор южноиталийских погребальных ваз (об этих мотивах в их сопоставлении см.: Pfrommer M. Italien – Makedonien – Kleinasien. Interdependenzen spätklassischer und frühhellenistischer Toreutik // Jahrbuch des Deutschen Archäologischen Instituts. 1983. S. 235–285).


[Закрыть]. Однако же в Гробнице Пальметт цвета и рисунок обретают особый, «сюрреалистический» характер. Само укрупнение пальметт и лилий, их объемная трактовка (ил. 4) внушают чувство некоего фантастического видения. Очевидно, так изображается мир за пределами реального, фантастический пейзаж загробного мира, быть может, место пребывания лучших душ – Элизий или Острова Блаженных.

Ил. 3. Фрагмент росписи Гробницы Пальметт в Миезе. Фото Н. А. Налимовой

Ил. 4. Фрагмент росписи Гробницы Пальметт в Миезе. Фото Н. А. Налимовой

Ассоциация цветов с загробным миром очень давняя, в литературе известная со времен Гомера. Правда, гомеровский луг асфодельный (ἀσφοδελὸνλειμῶνα) еще не является местом благодати, но позднее античными комментаторами он понимается как луг цветущий, как благоухающие поля Элизия[197]197
  Reece S. Homer’s Asphodel Meadow / Greek, Roman, and Byzantine Studies. 47. 2007. P. 389–400.


[Закрыть]. Несомненно, в Греции еще до конца архаического периода появляется альтернативная Гомеру концепция загробного существования, вера в счастливое бессмертие души. Она нашла отражение в блестящих пассажах Пиндара, где Острова Блаженных мыслятся как образ некоего «цветочного рая» (Pind. Ol. 2.4 a – b):

 
Там горят золотые цветы,
Возникая из трав меж сияющими деревьями
Или вспаиваемые потоками.
Там они обвивают руки венками и цепями цветочными
По правым уставам Радаманфа (пер. М. Л. Гаспарова).
 

Счастливое бессмертие достижимо лишь для лучших душ, освобожденных из заключения Тартара, – эта идея, появляющаяся у Гомера и Пинадра и вполне ясно оформленная у Платона (по-своему интерпретируемая орфиками и пифагорейцами), очевидно имела особое значение для македонской аристократии. В другой известной гробнице, находящейся буквально в нескольких метрах от Гробницы Пальметт и известной как Гробница Суда, эта тема представлена с буквальной определенностью. В сцене, изображенной на фасаде, душа умершего героя подводится Гермесом на суд Эака и Радаманфа (все действующие лица, за исключением умершего, названы по имени): на пороге миров неподкупные судьи решают, какова будет ее судьба в загробном мире. Ф. Пецас первым связал иконографию фасада с известным платоновским пассажем из «Горигия» (523Е)[198]198
  Πέτσας Φ. Ο Τάφος των Λευκαδίων. 1966. Σ. 143–151.


[Закрыть]: «Я знал это раньше вашего и потому уже назначил судьями собственных сыновей: двоих от Азии – Миноса и Радаманта, и одного от Европы – Эака. Когда они умрут, то будут вершить суд на лугу, у распутья, от которого уходят две дороги: одна – к Островам блаженных, другая – в Тартар» (пер. С. П. Маркиша).

Программа Гробницы Пальметт также, на наш взгляд, может отражать тему пути души в загробном мире и достижения ею блаженства. Более того, она безусловно перекликается с текстами знаменитых золотых таблиц, которые находили в погребениях разных регионов Средиземноморья (на юге Италии, на Крите и Лесбосе, в Фессалии и в Македонии) и тексты которых традиционно определяют как «орфические»[199]199
  Cм.: Torjussen S. S. The Study of Orphism / Nordlit (Volum 18). Tromsø, 2005. P. 287–305.


[Закрыть]. Эти тексты содержат своего рода «инструкции» для души, совершающей переход к загробному существованию, и выражают надежду на бессмертие или даже апофеоз. В живописном декоре Гробницы Пальметт присутствуют образы, соответствующие этапам похожего мистического сценария[200]200
  С аналогичной ситуацией мы, возможно, сталкиваемся в погребальном искусстве Апулии. О сценах на апулийских вазах, обозначающих основные этапы загробного пути миста, где важным знаком становится изображение благоуханного цветка, см.: Кифишина О. «Обретение цветка»: к вопросу об интерпретации апулийской вазописи // Дом Бурганова. Пространство культуры. 3. 2015. С. 98–118.


[Закрыть]. Так, фасадная композиция фронтона соответствует образу «дома Гадеса», о котором говорят золотые таблицы, в частности найденные в Фессалии[201]201
  Verdélis N. M. Χαλκῆ τεφροδόχοςκάλπιςἐκ Φαρσάλων / Ἀρχαιολογικὴ Ἐφημερίς, 1950–1951. Σ. 98–105.


[Закрыть], а цветочная роспись свода может быть аллюзией на благоуханные «поля Персефоны», которых на определенном этапе пути достигает душа[202]202
  См.: Bernabé A., Jiménez San Cristóbal A. I. Instructions for the Netherworld: The Orphic Gold Tablets. Leiden: Brill, 2008. P. 6–7.


[Закрыть]. Быть может, умерший был инициирован в орфические или дионисийские мистерии. Или же залогом обретения «беспечальной вечности», достигаемой лишь «достойными мужами» (Pind. Ol. 2.4.c), должна была стать его воинская доблесть и другие аристократические добродетели. Старый мотив героизации, возможно, проявляет себя именно во флоральной части декорации Гробницы Пальметт. Достаточно вспомнить ее ближайшие аналогии – орнаментальные мозаики андронов во дворцах Пеллы и Палатиции, а также цветочные бордюры знаменитых охот из Дома Похищения Елены и Дома Диониса[203]203
  Cohen A. Art in the Era of Alexander the Great. Cambridge, 2014. P. 32.


[Закрыть]. Героические коннотации и мистицизм инициирующих культов – таков, как представляется, круг идей, стоящих за живописной программой гробницы в Миезе.