Текст книги "Застольные песни"

 
Зеленейся, зеленейся,
Мой зелененький садочек,
Расцветайте, расцветайте,
Мои алые цветочки,
Поспевайте, поспевайте,
Изюм-ягоды скорей!
Ко мне будут, ко мне будут,
Ко мне гости дорогие.
Сударь батюшка родимый
Будет по саду ходити,
Изюм-ягоду щипати,
Меня, младу, похваляти:
Что горазда сад садити,
Что горазда поливати,
От морозу укрывати.
 

 
Промеж дуба, промеж вяза,
Промеж бел-березы
Течет речка-невеличка,
Только глубокая;
Только очень глубока,
Вода студеная.
Что нельзя ту воду питии,
Нельзя почерпнути.
Что нельзя мужу жену бити,
Нельзя поучити,
Уж я бил жену часочек,
Сам плакал годочек;
Я проплакал ясны очи
По четыре ночи;
По четыре долги ночи
Крушил свое сердце,
Пойду жене покорюся,
В ноги поклонюся:
«Ты прости, прости, милая,
Прости, дорогая,
Я не буду тебя бити,
Не буду учити!»
 

 
Сосенка, сосенушка,
Зеленая, кудрявая!
Как тебе не стошнится,
Во сыром бору стоючи,
На сырой дуб глядючи?
Молодая молодушка,
Как тебе не взгрустнется,
За худым мужем живучи,
На хорошего глядючи?..
Пойду во зеленый сад,
Нащиплю хмелю ярого;
Накурю зелена вина,
Наварю пива пьяного,
Напою мужа хмельного;
Положу середи двора —
Середи двора, на погребе.
Обложу его соломою,
Соломою гречишною;
Зажгу его лучиною,
Лучиною сосновою.
Побегу я на улицу,
Закричу громким голосом:
«Ой, люди вы добрые,
Соседи приближные!
Не слыхали ль, как гром гремел,
Не видали ль – молния была?
Моего мужа гром убил,
Моего молонья сожгла,
А я откатилася,
Рукавом защитилася…»
 

 
Уж ты, зимушка,
Да ты, зима холодная,
Зимушка морозлива,
Не морозь меня, доброго молодца.
Как жена с мужем,
Она не ладом жила,
Да женка не в согласьице.
За любовь его
Да жена распотешила:
В зеленом саду
Она мужа повесила;
Повесивши мужа,
Она ко двору пошла,
Пришла ко двору,
Села на скамьюшку,
Села на скамьюшку —
Да горько заплакала:
«Разнесчастна жисть —
С чужим мужем жить;
При муже жена —
Славная госпожа;
Без мужа жена —
Да горькая сирота…
Пойду в зелен сад,
Стану домой звать:
«Пойди, муж, домой,
Расхороший мой!»
Муж да не йдет,
До женки ответу не дает.
«Ты чего, ой муж,
Распрогневался?
Сладких яблоков
Ты, муж, накушался,
Песен соловья
Да ты ли, муж, наслушался…»
 

 
Сорока, сорока
Кашу варила,
На порог скакала,
Гостей созывала.
Гости на двор —
Каша на стол.
Одному дала,
Другому дала,
Третьему дала,
Четвертому дала,
А пятому недостало:
«Ты, шиш, мал,
Крупу не драл,
Воду не носил,
Дрова не колол,
Печку не топил,
Кашу не варил».
Ш-ш-ш… полетели,
На голову сели,
Там и кашку съели.
 

Социальная, военная лирика

 
Эй, ухнем!
Эй, ухнем!
Еще разик, еще раз!
Разовьем мы березу,
Разовьем мы кудряву!
Ай-да, да ай-да, ай-да, да ай-да,
Разовьем мы кудряву.
Мы по бережку идем,
Песню солнышку поем.
Ай-да, да ай-да, ай-да, да ай-да,
Песню солнышку поем.
Эй, эй, тяни канат сильней!
Песню солнышку поем.
Эй, ухнем!
Эй, ухнем!
Еще разик, еще раз!
Эх ты,
Волга, мать-река,
Широка и глубока,
Ай-да, да ай-да, ай-да, да ай-да,
Широка и глубока.
Эй, ухнем!
Эй, ухнем!
Еще разик, еще раз!
Эй, ухнем!
Эй, ухнем!
 

 
По дорожке неровной, по тракту ли —
Все равно нам с тобой по пути.
Прокати нас, Петруша, на тракторе,
До околицы нас прокати.
 
 
Прокати нас до речки, до мостика,
Где шумят серебром тополя,
Запевайте-ка, девушки, песенку
Про коммуну, про наши поля.
 
 
Не политы дождем, не повыжаты
Наши полосы в нашем краю.
Кулачье на тебя разобижено,
На счастливую долю твою.
 
 
Им бы только ругаться да лаяться —
Злоба льется у них через край.
Кулачье до тебя добирается.
Друг наш Петя, врагам не сдавай!
 
 
По дорожке неровной, по тракту ли —
Все равно нам с тобой по пути.
Прокати нас, Петруша, на тракторе,
До околицы нас прокати.
 

Слова Н. Некрасова

Музыка народная

 
Меж высоких хлебов затерялося
Небогатое наше село.
Горе горькое по свету шлялося
И на нас невзначай набрело.
 
 
Ой, беда приключилася страшная!
Мы такой не знавали вовек:
Как у нас, голова бесшабашная —
Застрелился чужой человек!
 
 
Суд приехал… допросы… тошнехонько!
Догадались деньжонок собрать:
Осмотрел его лекарь скорехонько
И велел где-нибудь закопать.
 
 
И пришлось нам нежданно-негаданно
Хоронить молодого стрелка
Без церковного пенья, без ладана,
Без всего, чем могила крепка…
 
 
Без попов!.. Только солнышко знойное,
Вместо яркого воска свечи,
На лицо непробудно спокойное,
Не скупясь наводило лучи.
 
 
Да высокая рожь колыхалася,
Да пестрели в долине цветы,
Птичка божья на гроб опускалася
И, чирикнув, летела в кусты.
 
 
Меж двумя хлебородными нивами,
Где прошел неширокий долок,
Под большими плакучими ивами
Успокоился бедный стрелок.
 
 
Будут песни к нему хороводные
Из села на заре долетать,
Будут нивы ему хлебородные
Безгреховные сны навевать.
 

 
Солнце всходит и заходит,
Да в тюрьме моей темно,
 
 
Днем и ночью часовые
Да э-эх!
Стерегут мое окно.
 
 
Как хотите стерегите,
Я и сам не убегу,
 
 
Хоть мне хочется на волю,
Да э-эх!
Цепь порвать я не могу.
 
 
Да уж вы, цепи, мои цепи,
Цепи – железны сторожа.
 
 
Не порвать вас, не порезать
Да э-эх!
Истомилась вся душа!
 
 
Солнца луч уж не заглянет,
Птиц не слышны голоса…
 
 
Как цветок и в сердце вянет
Да э-эх!
Не глядели бы глаза!
 

Имеются песенные варианты. Записывалась в 1880-х годах как «народная босяцкая» или «новая народная песня». Приписывалась М. Горькому, которому, вероятно, сообщил песню С. Скиталец (С.П. Петров). Иногда приписывается Н. Красовскому. Исполнялась на мотив «Черного ворона». Имеются переработки на польском и болгарском.

 
– Солдатушки, бравы ребятушки,
Где же ваши деды?
– Наши деды – славные победы!
Вот где наши деды!
 
 
– Солдатушки, бравы ребятушки,
Где же ваши матки?
– Наши матки – белые палатки!
Вот где наши матки!
 
 
– Солдатушки, бравы ребятушки,
А где ж ваши жены?
– Наши жены – ружья заряжены!
Вот где наши жены!
 
 
– Солдатушки, бравы ребятушки,
Где же ваши сестры?
– Наши сестры – штыки, сабли остры,
Вот где наши сестры!
 
 
– Солдатушки, бравы ребятушки,
Где же ваши детки?
– Наши детки – пули наши метки!
Вот где наши детки!..
 
 
– Солдатушки, бравы ребятушки,
Где же ваша хата?
– Наша хата – лагерь супостата.
Вот, где наша хата!
 

 
На поле танки грохотали,
Солдаты шли в последний бой.
А молодого командира
Несли с пробитой головой.
 
 
По танку вдарила болванка,
Прощай, родимый экипаж.
Четыре трупа возле танка
Наполнят утренний пейзаж.
 
 
Машина пламенем объята,
Вот-вот рванет боекомплект.
А жить так хочется, ребята,
И вылезать уж мочи нет.
 
 
Нас извлекут из-под обломков,
Поднимут на руки каркас.
И залпы башенных орудий
В последний путь проводят нас.
 
 
И полетят тут телеграммы
Родных и близких известить,
Что сын ваш больше не вернется
И не приедет погостить.
 
 
В углу заплачет мать-старушка,
Смахнет слезу старик отец,
И молодая не узнает,
Какой у парня был конец.
 
 
И будет карточка пылиться
На полке пожелтевших книг.
В военной форме, при погонах,
Теперь он больше не жених.
 

 
Как на быстрый Терек, на широкий берег
Вывели казаки сорок тысяч лошадей,
И покрылся берег, и покрылся берег
Сотнями порубленных, пострелянных
людей.
 
 
Припев:
Любо, братцы, любо, любо, братцы жить
С нашим атаманом не приходится тужить!
 
 
Атаман наш знает, кого выбирает,
Крикнули: «По коням», – позабыли
про меня.
Им досталась воля и казачья доля,
Мне досталась черная, холодная земля.
 
 
Припев.
 
 
А первая пуля в лоб меня целует,
А вторая пуля да поранила коня —
Жинка загорюет, выйдет за другого,
Выйдет за другого, позабудет про меня.
 
 
Припев.
 
 
Жалко только волюшку во широком поле,
Жалко мать-старушку да буланого коня.
Во широком поле станет черный ворон
Надо мной кружиться и клевать меня.
 
 
Припев.
 
 
Старики, старухи, дети, молодухи,
Тихо спит станица, матери не спят.
Запалил станицу, вырезал станицу
Местечковый жадный продотряд.
 
 
Припев.
 
 
И все то, что было, помним все, что было.
Тяжела казацкая мертвая слеза.
Даже и в могилах, в ямах торопливых
Святой Руси Великой забывать нельзя…
 
 
Припев.
 

 
Пуля просвистела, в грудь попала мне,
Но умчался я на лихом коне.
Шашкою меня комиссар достал —
Покачнулся я и с коня упал.
 
 
Припев:
Ой-йо, да только конь мой вороной.
Ой-йо, да обрез стальной.
Ой-йо, лес, густой туман.
Ой-йо, да только батька-атаман.
 
 
Со свинцом в груди я пришел с войны,
Привязал коня, лег возле жены.
Часа не прошло, комиссар пришел,
Отвязал коня и жену увел.
 
 
Припев.
 
 
Шашку со стены да рубаху снял.
Хату подпалил да обрез достал.
Привык в дебрях жить, доживать свой крест.
Много нас тогда уходило в лес.
 
 
Припев.
 
 
Я возьму обрез, да пойду с обрезом в лес.
Буду там гулять, комиссаров стрелять.
Сила обреза да кусок свинца,
На курок нажал – вот и нету молодца.
 
 
Припев.
 

 
Славное море – священный Байкал,
Славный корабль – омулевая бочка,
Эй, баргузин, пошевеливай вал, —
Плыть молодцу недалечко.
 
 
Долго я звонкие цепи влачил,
Душно мне было в горах Акатуя,
Старый товарищ бежать пособил,
Ожил я, волю почуя.
 
 
Шилка и Нерчинск не страшны теперь, —
Горная стража меня не поймала,
В дебрях не тронул прожорливый зверь,
Пуля стрелка миновала.
 
 
Шел я и в ночь, и средь белого дня,
Вкруг городов озираяся зорко,
Хлебом кормили крестьянки меня,
Парни снабжали махоркой.
 
 
Славное море – священный Байкал,
Славный мой парус – кафтан дыроватый,
Эй, баргузин, пошевеливай вал —
Слышатся бури раскаты.
 

 
По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах.
 
 
Идет он густою тайгою,
Где пташки одни лишь поют,
Котел его сбоку тревожит,
Сухие коты ноги бьют.
 
 
На нем рубашонка худая,
Со множеством разных заплат,
Шапчонка на нем арестанта
И серый тюремный халат.
 
 
Бежал из тюрьмы темной ночью,
В тюрьме он за правду страдал —
Идти дальше нет больше мочи,
Пред ним расстилался Байкал.
 
 
Бродяга к Байкалу подходит,
Рыбацкую лодку берет
И грустную песню заводит —
Про Родину что-то поет:
 
 
«Оставил жену молодую
И малых оставил детей,
Теперь я иду наудачу,
Бог знает, увижусь ли с ней!»
 
 
Бродяга Байкал переехал,
Навстречу родимая мать.
«Ах, здравствуй, ах, здравствуй, мамаша.
Здоров ли отец, хочу знать?»
 
 
«Отец твой давно уж в могиле,
Сырою землею зарыт,
А брат твой давно уж в Сибири,
Давно кандалами гремит.
 
 
Пойдем же, пойдем, мой сыночек,
Пойдем же в курень наш родной,
Жена там по мужу скучает
И плачут детишки гурьбой».
 

 
Плещут холодные волны,
Бьются о берег морской…
Носятся чайки над морем,
Крики их полны тоской…
 
 
Мечутся белые чайки,
Что-то встревожило их —
Чу!.. загремели раскаты
Взрывов далеких, глухих.
 
 
Там, среди шумного моря,
Вьется Андреевский стяг,
Бьется с неравною силой
Гордый красавец «Варяг».
 
 
Сбита высокая мачта,
Броня пробита на нем,
Борется стойко команда
С морем, с врагом и с огнем.
 
 
Пенится Желтое море,
Волны сердито шумят;
С вражьих морских великанов
Выстрелы чаще гремят.
 
 
Реже с «Варяга» несется
Ворогу грозный ответ…
«Чайки, снесите отчизне
Русских героев привет…
 
 
Миру всему передайте,
Чайки, печальную весть:
В битве врагу мы не сдались —
Пали за русскую честь!..
 
 
Мы пред врагом не спустили
Славный Андреевский флаг,
Нет, мы взорвали «Корейца»,
Нами потоплен «Варяг».
 
 
Видели белые чайки —
Скрылся в волнах богатырь,
Смолкли раскаты орудий,
Стихла далекая ширь…
 
 
Плещут холодные волны,
Бьются о берег морской,
Чайки на запад несутся,
Крики их полны тоской…
 

 
Ой, да не вечер, да не вечор,
Мне малым-мало спалось.
Мне малым-мало спалось,
Ой, да во сне привиделось,
 
 
Мне во сне привиделось,
Будто бы конь мой вороной,
Ой, разыгрался, расплясался,
Разрезвился подо мной.
 
 
Ой, налетели ветры буйны
Да с восточной стороны,
И сорвали черну шапку
С моей буйной головы.
 
 
Ой, отрывался лук звончатый
Да с могучего плеча.
Ой, рассыпались каленые стрелы
Прямо по сырой земле.
 
 
А есаул догадлив был,
Он сумел сон разгадать:
Ой, пропадет, он говорил,
Твоя буйна голова.
 
 
Ой, пропадет, он говорил,
Твоя буйна голова.
Ой, отрывался лук звончатый:
Это мне казнену быть.
 
 
Ой, рассыпались каленые стрелы:
Это казаки твои,
Ой, да и все-то, что ни есть, они
Во побеги побегут.
 

 
Черный ворон, черный ворон,
Что ты вьешься надо мной?
Ты добычи не добьешься,
Черный ворон, я не твой!
 
 
Что ты когти распускаешь
Над моею головой?
Иль добычу себе чаешь?
Черный ворон, я не твой!
 
 
Завяжу смертельну рану
Подаренным мне платком,
А потом с тобою стану
Говорить все об одном.
 
 
Полети в мою сторонку,
Скажи маменьке моей,
Ты скажи моей любезной,
Что за родину я пал.
 
 
Отнеси платок кровавый
Милой любушке моей.
Ты скажи – она свободна,
Я женился на другой.
 
 
Взял невесту тиху-скромну
В чистом поле под кустом,
Обвенчальна была сваха —
Сабля вострая моя.
 

 
Ревела буря, дождь шумел;
Во мраке молнии сверкали,
И беспрерывно гром гремел,
И ветры в дебрях бушевали.
 
 
Ко славе страстию дыша,
В стране суровой и угрюмой,
На диком бреге Иртыша
Сидел Ермак, объятый думой.
 
 
Товарищи его трудов,
Победы, громозвучной славы
Среди раскинутых шатров
Беспечно спали средь дубравы.
 
 
«Вы спите, милые герои,
Друзья, под бурею ревущей,
С рассветом глас раздастся мой
На славу иль на смерть зовущий.
 
 
Кто жизни не щадил своей,
В разбоях злато добывая,
Тот должен думать ли о ней,
За Русь святую погибая?
 
 
Нам смерть не может быть страшна,
Свое мы дело совершили:
Сибирь царю покорена!
Не праздно мы на свете жили!»
 
 
Кучум, презренный царь Сибири,
Подкрался тайно на челнах…
И пала грозная в боях,
Не обнажив мечей, дружина.
 
 
Ермак воспрянул ото сна
И, гибель зря, стремится в волны;
Душа отвагою полна,
Но далеко от брега челны.
 
 
Иртыш волнуется сильней,
Ермак все силы напрягает.
Своей могучею рукой
Седые волны рассекает.
 
 
Тяжелый панцырь, дар царя,
Стал гибелью его виною,
И бурны волны Иртыша
Сокрыли от врагов героя.
 
 
Ревела буря, дождь шумел,
Во мраке молния сверкала,
Вдали чуть слышно гром гремел…
Но Ермака уже не стало.
 

 
Поехал казак на чужбину далеко,
Далеко на добром коне вороном,
Свою он навеки покинул краину,
Ему не вернуться в отеческий дом.
Напрасно казачка его молодая
И утро и вечер на север глядит,
Все ждет-поджидает, с полночного края,
Когда же к ней милый казак прилетит.
Ах, там за горами метелица вьется,
Где страшны морозы зимою трещат,
Где сдвинулись дружно и сосны и ели,
Там кости казачьи под снегом лежат.
Казак и просил и молил, умирая,
Насыпать курганчик ему в головах,
И пусть на кургане калинка родная
Цветет и красуется в ярких цветах.
Пусть вольная пташка, садясь на калине,
Порой прощебечет ли весточку мне,
Мне, горькому, весть ли в холодной могиле
О милой казачке, родной стороне.
 

Исторические и разбойничьи песни

 
У нас, братцы, было на Дону,
Во Черкасском городу:
Народился молодец —
Стенька Разин удалец.
 
 
Народился молодец —
Стенька Разин удалец.
Во казачий круг Степанушка
Не хаживал,
 
 
Во казачий круг Степанушка
Не хаживал,
Он с большими господами
Дум не думывал,
 
 
Он с большими господами
Дум не думывал,
Ой, ходил-гулял Степанушка
Во царев кабак,
 
 
Ой, ходил-гулял Степанушка
Во царев кабак,
Думы думал атаманушка
Со голытьбою,
 
 
Думы думал атаманушка
Со голытьбою:
«Ой, ребятушки, вы, братцы,
Голь несчастная!
 
 
Ой, ребятушки, вы, братцы,
Голь несчастная!
Вы поедемте, ребята,
Во сине море гулять,
 
 
Вы поедемте, ребята,
Во сине море гулять,
Корабли-бусы с товарами
На море разбивать,
 
 
Корабли-бусы с товарами
На море разбивать,
А купцов да богатеев
В синем море потоплять».
 

 
Ой, да и горы же,
Вот горы крутые вы,
Мои высокие.
Ой, вы дозвольте, горы,
У вас постояти.
Ой, да не год нам здесь,
Не год годовати,
Ой, одну ночушку,
Одну ночевати,
Ой, и ту-то ночку
Нам ее не спати,
Ой, свинец-порох нам,
Братцы, получати,
Ой, пушки, ружья, братцы,
Вот нам заряжати.
Ой, на раскаты, братцы,
Мы пушки катили,
Ой, по приказу, братцы,
Вот и по наказу,
Ой, мы, солдатушки,
В Сенюшку палили,
Ой, Сенька Разин, братцы,
Он слово промолвил:
«Ой, ваши пушечки,
Они мне не страшны.
Ой, я солдатских ваших
Ружей не боюся…»
 

 
На заре то было, братцы, на утренней,
На восходе красного солнышка,
На закате светлого месяца.
Не сокол летал по поднебесью —
Есаул гулял по саду;
Он гулял, гулял, погуливал,
Добрых молодцев побуживал:
«Вы вставайте, добры молодцы,
Пробуждайтесь, казаки донски, —
Не здорово на Дону у нас,
Помутился славный тихий Дон
Со вершин до моря Черного,
До Черна моря, Азовского
Помешался весь казачий круг:
Атамана больше нет у нас,
Нет Степана Тимофеевича,
По прозванью Стеньки Разина!
Поймали добра молодца,
Завязали руки белые,
Повезли во камену Москву
И на славной Красной площади
Отрубили буйну голову!»
 

 
Ах, туманы, вы мои туманушки,
Вы туманы мои непроглядные,
Как печаль-тоска – ненавистные!
Не подняться вам, туманушки,
Со синя моря долой,
Не отстать тебе, кручинушка,
От ретива сердца, прочь!
Ты возмой, возмой, туча грозная,
Ты пролей, пролей част-крупен дождичек,
Ты размой, размой земляну тюрьму.
Тюремщики, братцы, разбежалися,
Во темном лесу собиралися,
Во дубравушке, во зеленоей
Ночевали добры молодцы.
Под березонькой они становилися,
На восток Богу помолилися,
Красну солнышку поклонилися:
«Ты взойди, взойди, красно солнышко,
Над горой взойди над высокою,
Над рубровушкой над зеленою,
Над урочищем добра молодца,
Что Степана свет Тимофеевича,
По прозванию Стеньки Разина.
Ты взойди, взойди, красно солнышко,
Обогрей ты нас, людей беглыих:
Мы не воры, не разбойнички —
Стеньки Разина мы работнички,
Есауловы все помощнички.
Мы веслом махнем – корабль возьмем,
Кистенем махнем – караван собьем,
Мы рукой махнем – девицу возьмем.
 

 
Звездочка, моя звездочка,
Высоко ты, звездочка, восходила —
Выше леса, выше темного,
Выше садика зеленого.
Становилась ты, звездочка,
Над воротцами решетчатыми,
Против темницы тюремщика.
Как во темнице, во тюремнице
Сидел добрый молодец,
Добрый молодец – Емельян Пугачев.
Он по темнице похаживает,
Кандалами побрякивает:
«Кандалы вы мои тяжелые,
По кому вы, кандалы, досталися,
Доставались мне, тяжелые,
Не по тятеньке, не по маменьке —
За походы удалые, за житье свободное!»
 

 
Закатилося солнце красное
Над горой, над горой высокой,
Спокинул нас родный батюшка
Емельян, Емельян Иванович.
Ты взойди-ка, взойди, солнце красное,
Над дубравушкой, дубравушкой зеленой,
Обогрей, обсуши людей бедныих —
Работничков Златоустовских.
Не взошло, не взошло солнце красное
Над горой, над горой высокой,
Пролилась дождем туча грозная,
Туча грозная, непроносная.
 

 
Не шуми, мати, зеленая дубравушка.
Не мешай мне, доброму молодцу, думу думати!
Что заутра мне, доброму молодцу, в допрос идти,
Перед грозного судью – самого царя.
 
 
Еще станет государь-царь меня спрашивать:
«Ты скажи, скажи, детинушка, крестьянский сын,
Уж как с кем ты воровал, с кем разбой держал,
Еще много ли с тобой было товарищей?»
 
 
«Я скажу тебе, надежа православный царь,
Всее правду скажу тебе, всю истину,
Что товарищей у меня было четверо:
Еще первый мой товарищ – темная ночь;
 
 
А второй мой товарищ – булатный нож;
А как третий-то товарищ – то мой добрый конь;
А четвертый мой товарищ – то тугой лук;
Что рассыльщики мои – то калены стрелы».
 
 
Что возговорит надежа православный царь:
«Исполать тебе, детинушка, крестьянский сын,
Что умел ты воровать, умел ответ держать!
Я за то тебя, детинушка, пожалую
Середи поля хоромами высокими,
Что двумя ли столбами с перекладиной!»
 

 
Еще что же вы, братцы, призадумались,
Призадумались, ребятушки, закручинились,
Что повесили свои буйные головы,
Что потупили ясны очи во сыру землю?
Еще ходим мы, братцы, не первый год,
И мы пьем-едим на Волге все готовое,
Цветно платье носим припасенное.
Еще лих на нас супостат злодей,
Супостат злодей, генерал лихой,
Высылает из Казани часты высылки,
Высылает все-то высылки солдатские,
Они ловят нас, хватают добрых молодцев,
Называют нас ворами, разбойниками.
А мы, братцы, ведь не воры, не разбойники,
Мы люди добрые, ребята все повольские,
Еще ходим мы на Волге не первый год.
Воровства и грабительства довольно есть.
 

 
Что светил-то, светил месяц во полуночи,
Светил в половину;
Что сказал-то, скакал один добрый молодец
Без верной дружины;
 
 
Что гнались-то, гнались за тем добрым молодцем
Ветры полевые;
Что свистят-то, свистят в уши разудалому
Про его разбой;
 
 
Что горят-то, горят по всем по дороженькам
Костры сторожевые;
Что следят ли, следят молодца разбойничка
Царские разъезды;
 
 
Что сулят ему, сулят в Москве белокаменной
Камены палаты;
Что и те ль палаты – два столба точеные,
Столбы с перекладиной!
 

 
На степи-то, степи на Саратовской
Протекала тут мать Сура-река,
На Суре-реке легка лодочка.
Ты взойди, взойди, солнце красное,
Обогрей, солнце, добрых молодцев,
Добрых молодцев, воров-разбойников!
Назади сидит атаман с ружьем,
На корме сидит есаул с багром,
Середи лодочки красна девица;
Она плачет, что река льется,
Горючи слезы, что волны бьются.
Атаман девку уговаривал:
«Ты не плачь, не плачь, красна девица!
Ты бери себе золотой казны,
Сколько тебе надобно,
Надевай на себя платья цветного!» —
«Ты голубчик мой, атаман большой!
Мне не надобно твоего платья цветного,
Не хочу твоей золотой казны!
Ты зачем увез из моей стороны,
Разлучил меня с отцом, с матерью,
С отцом, с матерью, с родом-племенем?»