Текст книги "Горячие ветры"

Когда Ольга открыла глаза, то снова вскрикнула – теперь уже от радости: прямо перед ней торчал оголенный конец провода, это был тот самый злосчастный обрыв. Оставалось теперь только срастить провода. Она неуклюже присела; перебитая осколком рука безжизненно висела плетью, другая рука была, похоже, сломана после неудачного падения в воронку, и даже поднять их не было сил.

Зажмурившись от страха перед будущей болью, она всё же приподняла руку и соединила оба конца провода. На их скрутку сил уже не оставалось – и тогда, поняв, что остается только одно, Ольга сжала зубами концы, вздрогнув от удара током: инструктор в училище им говорил, что когда на том конце кто-то крутит ручку, устанавливая связь, напряжение подскакивает до ста двадцати вольт.

Рядом громыхнул новый взрыв. В глазах у Ольги потемнело, и она почувствовало жгучую боль.

Тут и нашли её после боя, присыпанную землей и стискивающую зубами концы провода.

В расположение батальона Ольгу принесли на растянутой плащ-палатке. Из пилотки достали бумажку с адресом родных, которых надлежало уведомить о том, что случилось. К расстеленной на земле плащ-палатке стали подходить бойцы из её взвода, бросил занятие даже повар, отмывающий котёл полевой кухни.

– Давалка… – вдруг сквозь зубы процедил Тимоха.

– Тимофеев, оставить! – прогремел голос комбата. – Жаль, поздно Оля рассказала о том, как ты себя повёл… Не довелось мне восстановить справедливость, пока живой была. Но я тебе сейчас скажу: сволочь ты и мерзавец, коли травил человека и сплетни распространял! И остальные, кто на твою брехню повёлся, тоже хороши. Была у нас одна девочка в батальоне, беречь её нужно было, а мы – не сберегли…

Взгляды у солдат потупились.

– Сволочи мы, мужики, всё-таки, – вдруг хрипловато продолжил за капитаном худой и белобрысый сержант по фамилии Хлебный, обычно тихоня тихоней. – Прости нас, Ольга, безвинная душа…

Пожилой и седовласый рядовой Акимов, медленно подбирая слова, добавил:

– Она была всегда грустной… Говорила негромко, рассудительно. Иные от переживаний начинают языком молотить, а Ольга немногословна была… А чтобы смеялась – почти и не видно было. И мы в том виноваты…

– Будем представлять к награде… посмертно, – подытожил комбат. – На таких и держится Россия.

Владимир Силкин, полковник в отставке

Владимир Александрович Силкин родился 14 октября 1954 года в г. Ряжске Рязанской области. Окончил редакторское отделение военно-педагогического факультета Военно-политической академии. Более 32 лет прослужил в Вооружённых Силах СССР и России. Полковник в отставке. Автор пятидесяти книг разных жанров. Лауреат Государственной премии России.

Заслуженный работник культуры РФ. Кавалер ордена Почёта. Святейшим Патриархом Московским и всея Руси удостоен орденов Русской православной церкви святого благоверного князя Даниила Московского и преподобного Серафима Саровского. Кандидат педагогических наук. Главный редактор военного литературного альманаха «Рать».

Книги В.Силкина «Журавинка», «Три имени» и «Золотое крыльцо» находились в космосе и кругосветных морских плаваниях на парусных учебных судах «Надежда» и «Крузенштерн». Именем В.А. Силкина названы улица, библиотека № 2 г. Ряжска Рязанской области, литературный салон в Ряжском краеведческом музее. Он – Почётный гражданин Рязанской области и Почётный гражданин г. Ряжска, Почётный краевед Рижского района. С 2004 года в Ряжске проходят ежегожные поэтические чтения «Читаем стихи Владимира Силкина».

Строки из стихотворений поэта увенчали монумент на Аллее Героев родного города Ряжска и памятник Герою Советского Союза Андрею Серебрякову на территории Рижского дорожного техникума.

Секретарь Союза писателей России, председатель Приёмной комиссии Московской городской организации Союза писателей России, начальник Военно-художественной студии писателей Центрального Дома Российской Армии имени М.В. Фрунзе. Член Координационного совета земляков при губернаторе Рязанской области, член Правления Рязанского землячества. Ответственный секретарь Совета ветеранов Главного управления кадров Министерства обороны Российской Федерации.

Возглавляет литературное объединение имени Героя Советского Союза, писателя Владимира Васильевича Карпова при Военно-художественной студии писателей Центрального Дома Российской Армии имени М.В. Фрунзе.

Член Союза журналистов СССР (России) с 1982 года, Союза писателей СССР (России) с 1991 года. Проживает в Москве.

«Окрасился месяц багрянцем…»
Новелла

«Гусар!» – любовался я своим взводным. Статный, чернявый, он выкликал фамилии первогодков. И мы один за другим, разбивая новенькими кирзачами асфальт, выходили к столу, где лежал текст Военной присяги.

– Я клянусь!

И что-то глубокое, неизведанное доселе, вонзалось в наше сознание, заставляло выпрямляться.

– Я клянусь!

И тяжелее казалась шинель. А рука всё крепче сжимала цевьё автомата.

Но чернявый лейтенант Беленький ободряюще кивал каждому из нас. И его взгляд успокаивал, снимал многовольтное напряжение с наших душ…

Два месяца пролетели как один день. Второгодки называют нас «дедушками».

Утром метём плац. Сосновые иголки, застрявшие в недельной давности лужах, проскальзывают под метлой. А ветер снова и снова швыряет их горстями туда, где уже очищались квадраты, за креплённые за нами навечно, как заявил Колька Смирнов из Владимира.

– Тут дел немного, – рисовал он нам перспективу проживания в военном городке, а точней, «учебке». – Ну, с утра, там, лужи разгоните, строевой тренаж пройдёте, потом занятия по матчасти до обеда. В перерывах заботливый прапорщик Гапончук запустит вокруг учебного корпуса на три круга. Это – чтоб аппетит нагулять. В два – наш ресторан. Вкусно, сытно, калорийно, все блюда-по-солдатски. А потом вообще рай – целых пятнадцать минут перерыв. Затем сплошной балдёж – надеть, снять противогаз. Увлекательная игра. Её очень любит Гапончук. Поигрались, поигрались – и на плац. Метёлочку в зубы – и каждый свой район глянцует. Короче, времени на всякие там весёлые вещи хоть отбавляй…

И вот мы метём. Сеет народившийся невесть из чего дождичек, хлюпают по лужам кирзачи.

Я закуриваю и прислоняюсь к дереву. Непонятное чувство охватывает, когда слышу любимую песню. В это осеннее блёклое утро вольно и по-особому печально звучит голос Руслановой; «Поедем, красотка, кататься…».

– Чёрта с два, – делаю я глубокую затяжку. – Не поедем, – уже два месяца ни одного письма.

«Давно я тебя поджидал…».

– Ну, и что с того? – завожусь я и вижуперед собой лейтенанта Беленького. Подтянутый, в отполированных до зеркального отражения сапогах, так не вяжущихся с погодой, он подходит неожиданно, здоровается.

– Ну, что, привыкаете?

Я озабоченно начинаю крутить головой, и прятать за спину окурок.

«Что я тебе, друг что ли?» – теряюсь и не знаю, о чём говорить.

– Нормально, – пожал плечами.

– Слышал, боксируете?

– Изредка, со временем пока туго…

– Ничего, всё наладится.

Командир отделения, младший сержант Владимир Силкин, 1975 г.

Лейтенант ушёл. А днём, когда бежали три километра, Беленький пристроился к косяку, в котором я финишировал. Поравнявшись, крикнул: «А может, попробуем вечером?»

– Что? – задыхаясь потянул я.

– Ну вот и хорошо, я знал, что вы согласитесь, – заразительно засмеялся он, ускоряя бег и легко оставляя нас позади.

… Перчатки были старенькие, белые от соли и пота. Здесь, в учебке, они лежали в курилке. Распоряжались ими младшие командиры. Если по рассеянности не спросил разрешения войти в эту комнату, надевай перчатки и работай с тенью пятнадцать минут.

Теперь против меня стоял не условный соперник, а лейтенант. Стоял и улыбался. Наверное, и не знал, что перед ним чемпион области, работавший по нормативу кандидата в мастера спорта.

Но и мне что-то подсказывало: «Не прост, ох, не прост Беленький…» Жилистый, с длинными руками и накачанной, хотя и не короткой, шеей, он быстро выдал себя, сделал мягкий нырок из-под прямого удара с левой. Уклоны, отходы, хук без продолжения-всё это мы демонстрировали с упоением.

Он повис на мне минут через пять.

– Молодец! Хватит. Всё вижу. Надо тебе работать. Надеюсь, в спарринг возьмёшь?

Я восторженно смотрел на этого розовощёкого офицера с чуть заметным шрамом на левой брови.

А через неделю я его «приревновал». Беленький сидел в ленкомнате и играл в шахматы с балаболкой Смирновым. Лейтенант даже не глянул в мою сторону. Я прошёлся мимо них несколько раз, но так и остался незамеченным. Не услышал удивительного лейтенантского: «Чего маешься?» Напротив, дождался раздражённого: «Хватит маячить!».

Вечером я узнал, что лейтенант Беленький и Колька Смирнов земляки. И уже в который раз подвёл курсант «гусара». И теперь вот отправился на гауптвахту…

Мы бежали в ОЗК, и горячий липкий комбинезон становился с каждым шагом тяжелее. Стёкла противогаза вспотели и затрудняли видимость. Я оглянулся. Рядом бежали двое. И я отчётливо услышал: «Отверни трубку, дурак!».

Я продолжал движение по полной форме. Но через несколько минут увидел обогнавших меня сослуживцев. Они бежали «налегке». И я открутил трубку от противогазной коробки., сдался. Но бежал уже наравне со всеми.

– Стой! – как по спине хворостиной, рассекла воздух команда.

В одношереножном строю лейтенант Беленький, похожий на марсианина, заглядывал в противогазные сумки.

– Мальчишки, – только и сказал Беленький и снова под маску. Снова бег. Утомительный, десятиминутный.

После кросса я видел, что неловкость одолевает не только меня. Что-то подленькое, довлеющее над нами, присутствовало в отношениях со взводным. Он молчал. И это было невыносимо. Лучше бы накричал, как прапорщик Гапончук, обозвал бы, но не молчал.

Заговорил Беленький во время чистки оружия. Не со мной. С Витей Мурачем. О нашем зенитно-ракетном комплексе. И такупоённо стал рисовать картины боя с воздушными пиратами, что подумалось оего бывалости. «Вот только жаль, не отпускают меня по рапорту, – не глядя на Мурача, вздохнул взводный. Говорят, вы тут больше белые, а там красные нужны.

Насчёт белых я не понял и потому не удержался: «А при чём тут белые-красные?»

– А при том, что командир вашего взвода Беленький, замполит – капитан Белозёров, а командир второго взвода – Белов. Уловил? – и он подтолкнул меня к выходу: «Пообещай, что сделаешь…»

Я, удивляясь переходу на ты, пожал плечами: «Если смогу…».

– Сможешь! Собери ребят, организуй секцию бокса. Я не успел. На днях уезжаю, но об этом пока – молчок».

Я ошарашено глядел на лейтенанта и не узнавал его. Глубокая складка заблудилась в переносице, живые тёмные глаза задержали грустинку.

– Я ненадолго. Постараюсь к вашему выпуску вернуться.

Через неделю, не простившись с подчинёнными, Беленький уехал и увёз с собой четырёх воспитанников учебки, специалистов по низколетящим целям.

Мы встретились перед моим отъездом в линейную часть.

Я драил пряжку, когда вошёл старший лейтенант и сел напротив. Я вскочил, приветствуя незнакомого офицера, и чуть было не вскрикнул. Передо мной сидел Беленький. Из-под фуражки «гусара» дымился чуб.

– Вот, возвратился, – как-то буднично обронил он. – Один… – добавил медленно это короткое и страшное.

На груди Беленького к колодке юбилейной медали прижались колодки ордена Красной Звезды и неизвестной мне награды.

– Жара там, вот и уехал, – закончил он горькой усмешкой.

Спустя несколько лет дорога привела меня в гарнизон, где начинал срочную службу. Я стоял в комнате Боевой славы и вспоминал, что мог, из истории свой первой части. Небольшой, но яркой. Переходя от стенда к стенду, я обратил внимание на один, видимо, недавно оборудованный. И вдруг… Я чуть не принял положение «смирно». Чернявый, улыбающийся Беленький смотрел с траурного фото. Подпись не могла солгать: «Погиб при выполнении интернационального долга. Посмертно награждён орденом Красного Знамени». И ни слова больше.

Я шёл с поэтом-фронтовиком к своему квадрату.

– Вот здесь я убирал территорию, – сказал я. – И вот тут познакомился с лейтенантом Беленьким. Другого такого не встречал.

«Окрасился месяц багрянцем…». Как не хватало сейчас этой светлой песни, которая меня выпрямляет.

Николай Стародымов, подполковник запаса

Николай Александрович Стародымов – прозаик, журналист. Подполковник запаса, донской казак, потомственный офицер. Участник боевых действий, кавалер трёх боевых наград. На всех войнах побывал в качестве военного журналиста.

Это позволяло везде бывать в самых разных боевых ситуациях.

В Афганистане принимал участие более чем в 20 боевых выходах. Среди них: выход «на караван», десантирование с вертолётов в тыл душманам, глубокий рейд по «ду-ховским» районам, участие в переговорах с главарями душманских группировок.

На протяжении службы в Афганистане вёл подробные записи, которые потом издал отдельной книгой под названием «Боевой дневник Афганской войны», которая уже несколько раз переиздавалась.

Автор более тридцати изданных художественных, документальных и публицистических книг. Член Союза писателей России. Член Союза журналистов России. Член литературного объединения имени Героя Советского Союза, писателя В.В. Карпова при Военно-художественной студии писателей Центрального Дома Российской Армии имени М.В. Фрунзе.

Лауреат ряда международных и российских литературных и журналистских премий, в т. ч. премии Союза журналистов России в номинации «За работу в «горячей точке».

Агитрейд: иранская граница
Отрывок из дневника

В Афганистане я имел честь служить в 5-й гвардейской Зимовниковской Краснознамённой ордена Кутузова II степени мотострелковой дивизии им. 60-летия СССР. Был я тогда капитаном, ответственным секретарём дивизионной газеты «Гвардеец». Совершил более двадцати боевых выходов. Об одном из них рассказывается в приведённом ниже отрывке из дневника, который вёл на протяжении всего периода службы «за речкой».

17.04.1986

Опять я на войне. Вчера собирался ехать в Герат в 12-й полк, делать материал о секретаре парткома майоре Куксине. Но с утра не получилось. А потом майор Володя Малюженко сказал, что 101-й полк идёт на операцию. Я, конечно, поехал к ним.

Капитан Николай Стародымов (третий слева) с друзьями-сослуживцами в составе ограниченного контингента Советских войск в Демократической Республике Афганистан, 1986 год

Ответственный секретарь газеты «Гвардеец» капитан Стародымов (слева) получает указания от своего руководства.

В 101-м полку я узнал, что идёт и 3-й батальон, с которым я воевал в октябре, соответственно, пошёл и теперь. В батальоне мне обрадовались. И замполит капитан Сергей Бондарь, и командир майор Геннадий Иванович Зайцев, и Бомбин, и Дьячук… В общем, хорошо встретили. В этот вечер обмывали орден, и меня тоже пригласили. (Дополнение. В те времена начиналось резкое закручивание гаек по части спиртного, потому в дневнике имени виновника того торжества не сохранилось.)

Утром в 4.30 выезд. Я думал, что пойдём туда, где дали чертей разведчикам. Но потом выяснилось, что пойдём на иранскую границу. Там богатые базы, в январе их пытались взять, но не получилось. Но потом оказалось, что и это неправильно. Мы совершаем агитационный рейд. Так что старший сейчас замполит по работе с местным населением майор Марсель Габитов.

(Дополнение. В полку в Афганистане была такая должность – заместитель командира по работе с местным населением. Он же являлся командиром агитотряда. Марсель Халиулович Габитов был просто легендарной личностью. Он пользовался огромным авторитетом у местного населения. Как правило, именно Марсель возглавлял кампании по раздаче местному населению припасов, участвовал во всех мероприятиях, проводимых с местными.

Говорили, что за голову Марселя руководитель местных моджахедов Туоан Исмаил назначил немалую премию. Однако местные жители взяли его под свою охрану. И потому никто из душманов не решался на акции против Марселя. Когда он через полтора года после описываемых событий уезжал в Союз, местные жители устроили ему пышные проводы – организовали целый кортеж до самой границы.

Такие агитотряды должны были выполнять роль пряника в проводимой нами политике. Мол, войска воюют только если есть сопротивление. А если всё тихо-мирно, приезжает агитотряд. Он раздаёт столь дефицитный керосин, столь любимые местными жителями калоши, столь необходимый рис… С ним приезжали врачи, артисты. И конечно агитаторы – местные партийные активисты, которые объясняли, что лучше жить мирно и получать муку и масло, чем воевать и получать бомбы и снаряды.

Туран Исмаил (капитан Исмаил) – главный душман Запада Афганистана, именно он руководил всеми операциями моджахедов против 5-й гвардейской дивизии Советской Армии.

Дело, слов нет, хорошее. Но поговаривали, что в некоторых агитотрядах имели место различные махинации. Мол, керосин и калоши не раздавали, а передавали местным властям, которые их продавали, а с нашими «агитаторами» делились доходами. Что брали взятки. И т. д. Было ли такое, утверждать не буду – давайте думать о людях хорошо! Только вот что любопытно: другие агитотряды всегда уклонялись от того, чтобы брать с собой журналистов. Марсель Габитов всегда был открытым. Мы с ним дружили. И его всегда колотило от злости и обиды, если кто-то в его присутствии говорил, даже в шутку, что что-то из гуманитарной помощи может продаваться. Его поддразнивали, конечно. Но за глаза о Марселе говорили как о человеке исключительной честности и порядочности. К тому же он был скрупулёзно добросовестным. Я гордился и горжусь дружбой с ним

И совсем недавно я узнал еще об одной стороне жизни Марселя. Оказывается, его служба «вторым замполитом» была лишь агентурным прикрытием. Он там ходил на переговоры с местными бандами под видом мусульманского муллы и сагитировал на переход на сторону народной власти несколько тысяч афганцев).

Ехали долго. Сейчас стоим примерно в 20 км от границы. Дорога всё время шла вдоль реки Герируд, вдоль северного берега. Жарко. Сидел на броне, там прохладнее, внутри жарко. Цветов – море. Особенно много маков. Местность – как в Туркмении, в районе Тахта-Базара или Ташкепри. Правда, туда отсюда не так далеко – километров 100–150, так что неудивительно.

Уже недалеко от места возле моста подорвался МТЛБ (это тягач гусеничный бронированный). Жертв нет.

Поднялись на плато из долины реки. Перепад метров 30. И приехали в кишлак Кахистан. (Если посмотреть на карту Афганистана, этот населённый пункт находится как раз в том месте, где Герируд поворачивает на север. В этом колене и расположен кишлак). Год назад здесь наши воевали, но несильно.

Приехали, стали все вместе кучей. Выставили в охранение «васильки» (автоматические миномёты). Тем временем Габитов, подполковник Нескоромный Юрий Иванович (замполит полка), группа афганцев и, конечно, я поехали к кишлаку на бронетранспортёре с ЗВУ (звуковещательной установкой). По громкоговорителю что-то громко кричали по-афгански, но что – я, конечно, не понял. Через полчаса из кишлака вышла группа в белых чалмах. Мы подъехали к ним, всем пожали руки, улыбки, «салямы»… В общем, друзья после долгой разлуки. Наши афганцы со всеми даже перецеловались.

(Дополнение. Ох уж эти поцелуи! С женщиной – сколько угодно, а с мужчинами – не люблю. А ведь эти мужские ритуальные, приветственные поцелуи приняты у некоторых народов, да и у нас в некоторых ветеранских организациях. Но вернёмся в Азию. Когда я только приехал в Афган, меня удивляло, что афганцы при встрече обязательно целуются, даже офицеры с солдатами. Это было непривычно, даже дико. Но это – их обычай. Когда показывали вторжение американцев в Ирак, был эпизод – его несколько раз по телевидению прокручивали: идёт весь такой упакованный в военную амуницию янки, а к нему навстречу идёт иракский мужчина и лезет целоваться. Американец сначала отшатнулся, а потом был вынужден облобызаться с тем).

Сели в кружок. Сначала говорил приехавший с нами заведующий отделом провинциального комитета НДПА Шарор. Говорил хорошо – темпераментно, страстно. Габитов нам кое-что переводил. Он перечислил, что мы с собой привезли для раздачи местному населению. Что у нас с собой врачи – отдельно для мужчин и для женщин, а также ветеринар. Что мы стрелять не будем. Что они должны помогать шурави. Что народная власть помогает бедным, уважает ислам, а душманы грабят, прикрываясь исламом.

Николай Стародымов с сослуживцами после боевой операции

18.04.1986

Вчера стемнело и не успел дописать.

Короче, выступил хорошо.

Потом говорил заместитель председателя провинциального комитета партии по делам племён и народностей тов. Маршал. (Ударение на второе «а»). Интересный человек. Всё время улыбается, постоянно вокруг него люди. Он говорил коротко. И ещё выступал представитель ХАД (афганский КГБ).

Короче говоря, пообещали на следующий день собраться все. (Дополнение. Хорошо помню своё чувство тогда, 20 лет назад, когда разговор принял оборот, о котором я пишу ниже. Мы им – о высокой политике, о гуманитарной миссии, о дружбе… А они…).

Первый вопрос, который задал один из вышедших из кишлака – о разнице в исламе в Афганистане и Иране. Потом жаловались, что их юношей забирают в иранскую армию и отправляют воевать против Ирака. Когда Шарор сказал, что народная власть даёт людям работу и продукты, а душманы это отбирают, оживились.

Когда мы вернулись назад, как раз поспели к ужину. Поговорили с Зайцевым, Дьячуком. Они в частности рассказали, как тут воевали в январе. Они были на иранской границе и на ночь поставили технику так, что с иранской стороны их легко могли обстрелять. Но не думали, что это произойдёт. Ночью же по нашим из прибрежного кустарника ударили гранатомёты с иранской территории. Сначала наши разбежались, попрятались за машинами, а потом развернули технику и из всего оружия ударили по Ирану. Потом отошли и туда же влупили «Грады». Незадолго до этого из 17-й пехотной афганской дивизии сбежали 70 с лишним человек. Они сидели в башне на иранской стороне. Туда тоже «Грады» вмолотили. (Дополнение. О подобных историях, когда на границе происходили перестрелки с противоположной стороной, я слышал неоднократно. Сам лично свидетелем не был. Но у меня есть все основания полагать, что такое случалось. Границы в тех краях – понятие весьма условное. Её переходят легко и просто. В частности, душманы уходили что в Иран, что в Пакистан. Ну, и стреляли друг в друга с нашими).

Ночевал я по старой памяти в «таблетке». С нами был ещё майор Борис Александрович Македонский.

Утром возле кишлака был митинг – в сам кишлак нас попросили не заходить. Опять выступал Шарор – чувствовалось, что он сильный оратор. Также выступали Габитов, Маршал, приехавший с нами мулла провинции – красивый представительный мужчина, говоривший очень тепло об СССР и обосновывавший на Коране необходимость помогать нам и не воевать. Говорил также местный мулла, читал нараспев по бумажке.

Затем начали раздавать продукты. Давали пшеницу, жир, чай, мыло. Давка началась, все лезут. Выстроились в очередь, откуда-то и женщины появились, хотя на митинге их не было. Все сухие, измождённые, старые, лиц не закрывают (говорят, что им не больше 40 лет, а я бы им дал не меньше 60). Каждый перед получением должен расписаться, а кто неграмотен (а таких тут большинство) оставляет оттиск большого пальца.

Дует дикий ветер, а на пустыре, где всё это происходит, много пыли. А я где-то посеял очки и глаза запорошило, слезятся…

Раздаём всё местным, а вокруг стоят БТРы с расчехлёнными пулемётами, недалеко взвод «Васильков» и обыкновенных миномётов. От греха подальше.

19.04.1986

Вчера к вечеру подорвался на мине один сорбоз (афганский солдат). Разнесло в клочья, далеко в стороне нашли сапог с торчащими из него костями и ошмётками мяса и жил. Перед этим подорвался наш БТР, ребят слегка контузило, но ничего страшного. (Дополнение. О посттравматическом синдроме, о том, что даже самые маленькие контузии не проходят бесследно, я тогда не знал). И ведь и тот, и другой подорвались там, где перед этим и машины ездили, и люди ходили.

Сейчас 6 часов утра. Мы едем дальше к иранской границе. Там, говорят, мин ещё больше.

Вчера вечером одного солдата в палец ужалил скорпион. Ничего страшного, но в связи с этим вечером проводили занятие по мерах безопасности. (Дополнение. Там этой живности хватало – скорпионы, фаланги, каракурты… Но кусали кого-нибудь очень редко. И о смертных случаях мне слышать не доводилось, хотя в целом в пустыне я прослужил 11 лет).

Вторые сутки дует сильный ветер. Холодно. Продувает насквозь. Не хочется вылезать из машины. А вокруг пустыня до горизонта. Только на юге видны невысокие горы. Перед ними течёт Грируд, но отсюда его не видно.

Тот же день. 17.10.

Только что вышел из кишлака Кизыл-Ислам. Приехали к нему утром. Туда сразу поехал Габитов на ЗВУ. Через некоторое время он вернулся на мотоцикле в сопровождении другого мотоциклиста. (Дополнение. Марсель вообще всегда ходил на подобные переговоры один и без оружия. Так и хочется добавить «бесстрашно». Не знаю, наверное, он тоже боялся. Но ходил. Только «дежурную» гранату обязательно имел в кармане. Но такой «самоликвидатор» был у большинства офицеров, да и у многих солдат тоже. У меня, во всяком случае, – обязательно всегда). Оба афганца были вооружены. Вместе с ними мы поехали на БТР к кишлаку. На стенах были видны вооружённые люди, в т. ч. с пулемётом Дегтярёва (Дополнение. Не сомневаюсь, что все знают, что это за оружие, но исключительно на всякий случай: это самый известный и узнаваемый пулемёт времён Великой Отечественной, с круглым диском сверху). Мы сгрузились и с нашими врачихами пошли в кишлак.

Все жители кишлака вооружены. Каждый мужчина от 14–16 лет ходит с винтовкой или автоматом. Снуют мотоциклы – «Хонды» и «Судзуки». Улочки по-восточному кривые и запутанные. (Дополнение. Я до сих пор хорошо помню, как мы тогда шли. Высокие глинобитные дувалы разбросаны как придётся, а улочка между ними – где метра 3, где 5 в ширину, не больше. Сплошные повороты, зигзаги. Я заблудился мгновенно – было ветрено и без солнца ориентироваться было невозможно. Уж не знаю, специально нас так вели, чтобы сбить с толку, или же полнейшее отсутствие планировки… Всюду арычки журчат, через них мостики.). Пошли к зданию, которое, как оказалось, выполняет роль больницы. Врачи остались там, 10 человек оставили им для защиты, сами пошли к мечети. Весь путь – по каким-то немыслимым закоулкам. В мечеть вошёл один Габитов, мы остались охранять вокруг.

Нас тут же окружила толпа. Это кишлак малишей. (Дополнение. Точного аналога этому явлению в русском языке нет. Некоторую параллель можно провести со стародавней казачьей вольницей, но именно некоторую.). Малиши – это племена, которые проживают вдоль границы, несут пограничную службу, за что получают от государства плату. В то же время они никого и ничего не признают, занимаются контрабандой, спекуляцией и грабежом. (Дополнение. Если свести ситуацию к самому простому, малиши определяли, кого пропускать через свою территорию, а кого нет. Хотя это не самый лучший способ охраны границы, государство старалось задобрить малишей, выплачивая им немалые деньги – как говорится, лучше иметь пассивного друга, чем активного врага. В то же время на участках границы, которые контролировались отрядами, принявшими сторону кабульской власти, крупные отряды моджахедов с территории Ирана пройти не могли. Во всяком случае, для них это было проблематично). В кишлаке Кизыл-Ислам до 800 вооружённых мужчин.

Обступили они нас. Улыбаются, представляются, повторяют «Дуст, дуст». Если попросишь, показывают оружие, но предварительно обязательно его разряжают. Вооружены пёстро. Есть американские винтовки, западногерманские, бельгийские, «буры», китайские автоматы. Пистолеты от ТТ и «Парабеллума» до английского крохотного револьверчика, который я видел у пацанчика лет 12. Видел у одного могучий западногерманский пулемёт с треногой и большим магазином, торчащим вверх. (Дополнение. Помню, как мы посмеялись между собой. Афганцы все сухопарые, поджарые, жилистые. А этот под тяжестью пулемёта аж согнулся, но ни разу даже на землю его не поставил, так и таскал. «Молодой, наверное», – шутили мы. Таки не знаю, это они всегда так ходят или только в честь нашего визита – силу свою показать). Напротив больницы на плоской крыше стоял «Дегтярёв» и возле него неотлучно двое малишей. В общем, вооружены все поголовно. Один афганец сказал (из тех, кто приезжал за нами), что если бы в блоке не стояли пушки и БТРы, ни один из нас не ушёл бы отсюда живым, всех бы перебили. Кто бы сомневался! Только ведь и мы бы сюда так не пришли бы.

А так – все улыбаются, будто лучшие тебе друзья.

Сразу начали предлагать сделки. Особенно интересовались ракетами. Предлагали махнуться оружием. Даже за мой укороченный «Калашников» предлагали новенький «бур». Конечно, все отказались.

(Дополнение. Тогда произошёл случай, который мог иметь весьма тяжкие последствия. Когда мы отправлялись в кишлак, с блоком прикрытия была договорённость, что если нас зажмут, сигнал – серия красных ракет. Тогда артиллерия открывает по кишлаку огонь из всех стволов, а мы прорываемся самостоятельно. Так вот, когда мы толкались возле мечети, местный мальчишка подскочил к одному из наших солдат и выхватил у него из «лифчика» – самодельного разгрузочного жилета – ракетницу. Я был недалеко и увидел, что на колпачке три красные точки, т. е., если свинтить колпачок (секунда), дёрнуть колечко (ещё секунда), над нами взовьётся три красных ракеты… Понятно, этот кишлак потом размолотили бы. Только нам это не помогло бы – уйти из кишлака у нас шансов не было никаких: пулемёт на крыше и вооружённые малиши вокруг… Но один из седобородых афганцев закричал что-то мальчишке и тот послушно вернул ракету. Слова, которые произнёс командир тому солдату, приводить не буду).

Тем временем в мечети служба закончилась. Оттуда обрадовано сыпанули мальчишки – они везде одинаковы, ясно, что на религиозной службе им скучно. А мы вернулись к больнице.

Афганская женщина на приёме у советского военного врача

(Дополнение. Работа наших медиков в Афганистане заслуживает отдельного и обстоятельного разговора. Но это не моя тема. Потому коротко. Работать медикам с местным населением было очень трудно. Языковой барьер. Неумение местных жителей рассказать о своих болезнях. Неверие местных жителей, что пилюля или таблетка может помочь в болезни. Опять же психологический барьер, особенно для женщин. Они привыкли к жёсткому патриархальному строю, а тут посторонняя женщина, необычно одетая – и ей надо рассказывать о болезни, да ещё через мужчину. переводчика… Трудно. Опять же наши, девчата-врачи тоже ведь прекрасно понимали, что случись что – убить их не убьют, конечно, но жизнь их сладкой не будет: К слову, таблетки местным насыпали в фунтики из листовок, которые агитировали за народную власть. А поскольку большинство были неграмотными, то информация доносилась в виде рисунков, наподобие комиксов. Я привёз несколько таких, их у меня уже брали, использовали при оформлении документальных книг об Афганистане).