Текст книги "Будущее российской экономики"

В новейшей истории России уже была стагнация, аналогичная сегодняшней, также начавшаяся при высочайших ценах на нефть. Речь идет о периоде застоя, который Советский Союз переживал с конца 1970-х до конца 1980-х годов. Мы знаем, что закончился этот период катастрофическим спадом, начавшимся в 1990 году и достигшим «дна» в 1998 году. По официальным данным, суммарные масштабы этого падения составили около 40 % ВВП. Этот эпизод порождает закономерный вопрос: не может ли текущая стагнация закончиться аналогичным спадом?

Безусловно, вероятность кризиса никогда нельзя отвергать, хотя никакой обязательности перерастания стагнации в кризис нет. Кризис, то есть масштабное падение производства, как правило, наступает в результате того, что в течение длительного времени инвестиции идут в нерентабельные проекты, что в итоге приводит к банкротству системы. Так, мировой финансовый кризис 2008 года стал результатом чрезмерных инвестиций в рынок недвижимости и в производные финансовые инструменты. Когда выяснилось, что реальная стоимость этих активов гораздо меньше, чем считал рынок, рухнули в первую очередь именно сектор недвижимости и финансовый сектор, потянув за собой и остальную экономику во всем мире. Аналогично крушение советской экономики стало результатом десятилетних вложений в нерентабельные производства, не ориентированные на конечного потребителя, в первую очередь военно-промышленный комплекс. Эти масштабные вложения продолжали осуществляться и в период застоя, тем более что высокие цены на нефть это позволяли. В конце концов выяснилось, что государство не в состоянии содержать эту огромную промышленность, которая не производила достаточного продукта, чтобы кормить людей, на нее работающих. Падение цен на нефть в 1985 году явилось триггером, но не первопричиной последовавшего падения экономики.

САМЫЙ ЭФФЕКТИВНЫЙ МЕТОД ВНЕДРЕНИЯ НОВЫХ ТЕХНОЛОГИЙ – ПРЯМЫЕ ИНОСТРАННЫЕ ИНВЕСТИЦИИ И ВСТРАИВАНИЕ ЭКОНОМИКИ В МИРОВЫЕ ПРОИЗВОДСТВЕННЫЕ ЦЕПОЧКИ

В данный момент в российской экономике очевидной массовой тенденции к таким вложениям не наблюдается, поэтому едва ли в ближайшие годы стоит ожидать перехода от стагнации к спаду. Тем не менее отвергать возможность появления таких инвестиций нельзя, тем более что отдельные примеры весьма спорных крупных инфраструктурных проектов можно назвать уже сейчас. Более того, всегда есть соблазн отреагировать на стагнацию масштабными государственными инвестициями для «разгона» экономики (что во многих случаях действительно является разумной политикой). Но если эти проекты окажутся нерентабельными, то они лягут на нашу экономику тяжелым бременем, сокращая чистые доходы населения. Это может привести как к плавному замедлению экономики, так и к резкому спаду, если для финансирования данных проектов сначала придется идти на масштабные заимствования, а потом их резко сокращать, когда источник заимствований иссякнет.

Глобальные макроэкономические тренды: место России в этих процессах
Виталий Казаков

Виталий Казаков

Директор программы «Экономика энергетики и природных ресурсов» РЭШ

В России, как известно, за десять лет меняется все, а за сто лет – ничего. Сегодня мы строим централизованный государственный капитализм, учитывающий особенности российской духовности; в 2008 году Россия находилась в точке максимальной идеологической близости к экономической модели развития классического капитализма западного образца; двадцать лет назад оказалась на перепутье разрушенных экономических связей канувшей в Лету социалистической модели экономики и несформировавшимися новыми; тридцать лет назад мы жили в другой стране, а Россия столетней давности является объектом анализа передачи «Русская провокация» на радиостанции «Эхо Москвы» в 2018 году на предмет изучения параллелей с Россией сегодняшней.

Целью настоящей статьи является обзор наиболее важных с точки зрения автора, глобальных макроэкономических трендов последних десятилетий, анализ текущих изменений в них, а также анализ последствий таких изменений для российской экономики.

Пожалуй, главной чертой макроэкономической реальности последних десятилетий является длительное, продолжающееся с середины ХХ века отсутствие глобальных военных конфликтов. Вторая половина ХХ и начало XXI века видели множество конфликтов локального и даже регионального масштаба, но никогда за все это время крупнейшие экономики мира – ни в Америке, ни в Европе, ни в Азии – не работали на войну.

В мирной макроэкономической реальности две основные экономические модели XX века – социалистическая (построенная на государственной собственности и централизованной системе принятия решений) и капиталистическая (построенная на частной собственности и децентрализованном принятии решений, опирающемся на частную инициативу, погруженную в правовое поле) – были протестированы на длинной дистанции. Свой статус состоятельной и жизнеспособной модели подтвердила более гибкая, способная к адаптации капиталистическая модель развития экономики, а социалистическая модель, обнаружившая проблемы с управляемостью на больших масштабах и неспособная создать подходящие стимулы для экономических агентов в мирное время, обрела статус неудачного исторического эксперимента.

Новая Россия, наследница Советского Союза, и другие страны бывшего социалистического лагеря, распрощавшись с иллюзиями социализма, приняли новые экономические правила. Новые капиталистические страны в поиске экономических ниш опирались, как правило, на свое главное конкурентное преимущество – дешевизну местной рабочей силы. Закончилась эра соперничества идеологий, началась эра глобального капитализма. Успех стран, вставших на путь догоняющего развития (на протяжении последних тридцати лет экономики большинство таких стран росли быстрее, чем более зрелые западные экономики), привел как к впечатляющему росту мировой экономики в целом, так и к возникновению узких мест – обнаружению ограниченности энергетических ресурсов, требуемых для поддержания высоких темпов экономического роста, и, как следствие, их удорожанию. Повышение цен на энергоносители (на пике 2008 года цена на нефть была примерно в пять раз выше уровней конца ХХ века, и сегодня, после корректировки, этот показатель остается примерно в три раза выше) сформировало целый новый класс бенефициаров: стран – экспортеров энергоресурсов.

Новая Россия встраивается в глобальную экономику через эксплуатацию технологического наследия Советского Союза (экспорт продуктов оборонной промышленности, ядерного машиностроения и космической промышленности), через использование относительно дешевой стоимости труда (правда, гораздо в меньшей степени, чем многие новые экономики азиатского региона), становясь бенефициаром образовавшихся узких мест, связанных с доступом к энергоресурсам, являясь крупным экспортером энергетических и некоторых других минеральных ресурсов. Значимость описанных трех механизмов интеграции российской экономики в мировую автор оценивает как соотношение 9 % / 1 % / 90 %. Однако новейшие изменения в глобальном макроэкономическом окружении могут оказать существенное влияние на каждый из них.

Основной предпосылкой новейших изменений в глобальных макроэкономических условиях является технологический прогресс. Из наиболее актуальных для России следует выделить два технологических тренда: продолжающееся удешевление себестоимости возобновляемой энергетики и дальнейший прогресс в области автоматизации производства.

Любой кандидат на замещение ископаемых энергетических ресурсов должен отвечать трем требованиям. Запасы такого ресурса должны быть достаточными для нужд мировой экономики, должна существовать технология освоения данного ресурса, а себестоимость технологии должна быть сопоставима с текущими ценами на энергетических рынках.

Рассмотрим, насколько Солнце как энергетический ресурс отвечает перечисленным требованиям. За 1 час Солнце дает Земле столько энергии, сколько мировая экономика потребляет за год. Практически речь идет о неограниченном источнике энергии, запасов которого хватит еще на несколько миллиардов лет. Технология использования солнечной энергии известна еще с начала ХХ века после открытия Альбертом Эйнштейном фотоэлектрического эффекта и основана на конвертации ее в электрическую. Наконец, после многолетнего экспоненциального падения себестоимости производства солнечных панелей сегодня стоимость электричества, вырабатываемого солнечными панелями, начинает становиться сопоставимой со стоимостью традиционного электричества во многих частях света и продолжает падать. Новая энергетическая цепочка, включающая солнце и ветер, солнечные панели и ветрогенераторы, системы хранения электроэнергии и электромобили, представляет собой альтернативу традиционной энергетической системе, основанной на ископаемом топливе и двигателе внутреннего сгорания, является более экологически чистой, чем традиционная, и все более сопоставимой с традиционной по экономическим показателям.

ЗАКОНЧИЛАСЬ ЭРА СОПЕРНИЧЕСТВА ИДЕОЛОГИЙ, НАЧАЛАСЬ ЭРА ГЛОБАЛЬНОГО КАПИТАЛИЗМА

По сравнению с традиционными ископаемыми видами топлива ресурсы солнечной и ветровой энергии гораздо более равномерно распределены по планете, и при переходе к использованию вместо нефти энергии солнца и ветра произойдет существенное перераспределение ролей в мировой экономике. Многие текущие импортеры энергоресурсов станут самодостаточными, а текущим экспортерам придется искать новые экономические ниши.

Другим важным технологическим трендом является прогресс в области создания технологий искусственного интеллекта (ИИ). Автоматизированными системами принятия решений человек занимается давно, но в последние годы произошел ряд фундаментальных прорывов, способных существенным образом повлиять на структуру мировой экономики и международное разделение труда.

Одной из составляющих успеха использования современных технологий ИИ является постоянный рост вычислительных мощностей, другой – изменение парадигмы. Раньше считали, что «электронный мозг» – это перечисление всех возможных взаимодействий с внешним миром, вручную запрограммированных человеком, так что при достаточно большом количестве подобных взаимодействий поведение «электронного мозга» окажется «разумным». В современной парадигме отказались от ручного моделирования многообразия внешнего мира и вместо этого стали использовать искусственные нейронные сети – вычислительные системы, по своей архитектуре напоминающие строение органического мозга, – как механизм принятия решений. Если раньше «электронный мозг» программировали на все случаи взаимодействия с внешним миром, то теперь тренируют на большом наборе ситуаций с известным правильным ответом в надежде, что, встретившись с новой для себя ситуацией, нейронная сеть с большой долей вероятности – сравнимой или превосходящей уровень ошибки человека – сможет выдать верный ответ.

Оказалось, что такой подход работает для широкого круга задач и в особенности для тех, где традиционные попытки автоматизирования процесса принятия решений не принесли успеха. Современные системы ИИ успешно распознают образы, распознают и переводят речь, диагностируют опухоли мозга и заболевания глаз, обыгрывают человека в сложных стратегических играх, таких как Го или DotA.

Наиболее актуальным с экономической точки зрения является то, что такие системы автоматического принятия решений начинают постепенно сращиваться с промышленным оборудованием, замещая человека-оператора. Если 20 лет назад ткацкий станок или оборудование по производству промышленной электроники было выгодно размещать в локациях с низкой стоимостью труда стоящего за станком человека-оператора, то при полном вытеснении человека из производственной цепочки стоимость труда перестает быть определяющим экономическим фактором, а производство становится выгодно размещать ближе к потребителю, экономя на логистических издержках.

РЕСУРСЫ СОЛНЕЧНОЙ И ВЕТРОВОЙ ЭНЕРГИИ ГОРАЗДО БОЛЕЕ РАВНОМЕРНО РАСПРЕДЕЛЕНЫ ПО ПЛАНЕТЕ, И ПРИ ПЕРЕХОДЕ К ИСПОЛЬЗОВАНИЮ ВМЕСТО НЕФТИ ЭНЕРГИИ СОЛНЦА И ВЕТРА ПРОИЗОЙДЕТ СУЩЕСТВЕННОЕ ПЕРЕРАСПРЕДЕЛЕНИЕ РОЛЕЙ В МИРОВОЙ ЭКОНОМИКЕ

Новейшие технологические тренды, определяющие новейшие макроэкономические тренды, имеют прямое влияние на ниши, занимаемые в мировой экономике новыми капиталистическими странами. Роботизация производства кардинально изменит глобальную структуру экономически выгодного расположения производства, а технологическая дефляция себестоимости альтернативной энергетики устранит узкие места, связанные с использованием традиционных видов энергоресурсов.

Таким образом, и страны, место которых в глобальной экономике определяется низкой стоимостью труда (Китай и другие новые экономики преимущественно азиатского региона), и страны-бенефициары спроса на энергоресурсы (Россия и страны ОПЕК) стоят на пороге вероятных перемен – адаптации текущей модели экономического развития к новым макроэкономическим реалиям.

Концепция догоняющего развития, столь успешно служившая новым экономикам последние тридцать лет, очевидно не является универсальным решением на все случаи жизни. Будь она таковой, впереди догоняющих стран, растущих опережающими темпами, никогда бы не оказались Европа и Америка, изначально вырвавшиеся вперед за счет инновационного роста своих экономик. Возможно, новейшие технологические и макроэкономические условия означают очередной циклический сдвиг в сторону инновационности как превалирующей модели экономического развития на данном этапе истории.

Для России и других развивающихся экономик такой сдвиг будет означать необходимость адаптации к условиям глобальной технологической экономики и поиска новых экономических ниш.

Заглядывая в историю, можно заметить, что США и страны Европы, изначально построившие инновационные экономики или сначала успешно прошедшие по пути догоняющего развития, а впоследствии вставшие на путь инновационного развития (в первую очередь, Япония и «Восточноазиатские тигры»), имеют больше общих институциональных черт, чем национальных отличий, культурных особенностей или своих «особых путей».

Общие черты успешных инновационных экономик включают: превалирование институтов над понятиями; преобладание частной собственности над государственной; главенство закона, защиту прав частной собственности и независимую судебную систему; опору на децентрализованную частную инициативу и свободу предпринимательства, реализующую креативный потенциал человека лучше, чем централизованное планирование; саморегулирование, а не бюрократию.

Силиконовая долина – двигатель американского инновационного развития в последние годы не продукт централизованного планирования, отгораживания от внешнего мира, создания тепличных условий, заливания деньгами[1]1
  См. количественное смягчение (англ. Quantitative easing, QE). – Прим. ред.


[Закрыть] или предоставления налоговых льгот, а результат конкурентного дарвинистского процесса стихийного прорастания и инкорпорирования лучших идей. Силиконовая долина – это не место, а институциональная среда.

РОБОТИЗАЦИЯ ПРОИЗВОДСТВА КАРДИНАЛЬНО ИЗМЕНИТ ГЛОБАЛЬНУЮ СТРУКТУРУ ЭКОНОМИЧЕСКИ ВЫГОДНОГО РАСПОЛОЖЕНИЯ ПРОИЗВОДСТВА

России предстоит еще многое сделать на пути создания собственной всеобъемлющей благоприятной институциональной среды, способствующей прорастанию своих инновационных колосков, не подменяя сложность задачи попытками огораживания отдельных анклавов и их защиты от влияния преобладающей токсичной среды.

Новейшие технологические и макроэкономические тренды не только бросают вызов России и другим новым капиталистическим странам, находящимся на пути догоняющего развития, но и ставят ряд вопросов перед ведущими экономиками мира, с которыми те никогда не встречались ранее.

За время промышленной революции человек отошел от сохи и встал к станку, но чем будет заниматься человек, если производственный процесс станет полностью автономным? Стоит ли говорить про образование посттрудовых экономик? Стоит ли переходить от термина «безработный» к термину «нетрудоспособный»? Если раньше вклад человека в общий экономический «пирог» определялся его занятостью, а долю в «пироге» обеспечивала компенсация за труд, то, когда человек будет перманентно вытесненным из производственных цепочек, что будет обеспечивать ему долю в экономическом «пироге»? Стоит ли обсуждать идею безусловного базового дохода – нетрудовой компенсации, выплачиваемой человеку по факту рождения и существования, а не по факту занятости? Стоит ли обсуждать имущественное неравенство, которое, вероятно, возрастет еще больше? Что будет означать конец занятости для смысла существования человека?

Ответы на многие вопросы, возникающие при экстраполяции новейших технологических и макроэкономических трендов на обозримое будущее, следует искать не только в плоскости экономической логики и экономической истории, но и в области общей философии.

Раздел 2
Специфика сырьевой экономики

Ценовая и финансовая стабильность в сырьевой экономике
Ксения Юдаева

Ксения Юдаева

Первый заместитель председателя Центрального банка Российской Федерации (Банка России) Ценовая и финансовая стабильность в сырьевой экономике

В 2019 году исполнится пять лет с тех пор, как Центральный банк РФ (далее – Банк России) официально перешел к режиму инфляционного таргетирования. За это время получили подтверждение основные аргументы, которые лежали в основе этого решения. Инфляция опустилась до исторически низких значений и сейчас, без учета разовых шоков, находится вблизи поставленной цели – 4 %. Переход к плавающему курсу в конце 2014 года позволил осуществить скорую подстройку платежного баланса под цены на нефть, и экономическая адаптация в целом прошла достаточно быстро. Вступление в 2017 году в силу бюджетного правила добавило макроэкономике дополнительной устойчивости к нефтяным шокам, что и было продемонстрировано спустя год, когда цены на нефть сначала достаточно устойчиво росли, а затем резко упали, оказывая при этом минимальное влияние на экономику и валютный курс. Что касается финансовой стабильности, то Банк России уже применяет и продолжит применять широкий набор инструментов, которые позволяют либо оперативно реагировать на реализовавшиеся риски, чаще всего внешние, либо препятствовать накоплению в финансовой системе уязвимостей.

Вопросы совершенствования денежно-кредитной политики и политики в сфере финансовой стабильности постоянно находятся в центре внимания и профессионалов, и широкой общественности. В последние годы российская экономика функционирует в непростых условиях. Это сырьевая экономика, которая проходит нисходящую стадию сырьевого цикла и при этом подвергается значительным рискам по финансовому счету платежного баланса, что связано как с общей ситуацией в глобальной финансовой системе, так и со специфическими для нашей страны геополитическими факторами. Вопрос о преимуществах и недостатках тех или иных решений не может рассматриваться абстрактно, без обсуждения макроэкономического контекста и фактического, а не идеального набора возможных направлений действий, с которым приходится иметь дело при формировании политики. В этой статье хотелось бы еще раз привести аргументы «за» и «против» тех или иных решений, те возможности, которые дает выбранная парадигма денежно-кредитной политики и политики в сфере финансовой стабильности для создания условий стабильного и устойчивого экономического роста, и те конкретные инструменты, которые используются в России для поддержания общей макроэкономической устойчивости и реагирования на внешние шоки.

В сырьевых экономиках существуют две основные модели денежно-кредитной и бюджетной политик. Первая в настоящий момент функционирует в основном в нескольких странах Персидского залива, характеризующихся очень высокой зависимостью от добычи нефти и газа. По сути, эти экономики можно назвать монопродуктовыми: после распада Бреттон-Вудской системы они так и не перешли к плавающему валютному курсу. Подстройка к колебаниям цен на нефть в этих странах происходит через бюджет, то есть через накопление резервов или накопление государственного долга (как это было в 1990-х годах, когда государственный долг Саудовской Аравии приближался к 100 % ВВП). Финансовые рынки большинства из этих стран достаточно слабо развиты, и потоки портфельных инвестиций весьма ограничены. В периоды высоких цен на нефть эти страны находились в стадии накопления капитала, и развитие финансовых рынков шло по пути создания инструментов инвестирования накопленных средств, а не привлечения зарубежных капиталов.

Вторая модель действует во всех развитых сырьевых странах и в большинстве развивающихся. Она включает в себя комбинацию инфляционного таргетирования и бюджетных правил. Их жесткость определяется уровнем сырьевой зависимости и качеством институтов. В Канаде, несмотря на то что эта страна является достаточно крупным игроком на нефтяном рынке, доля нефти в экономике невелика. И проблема сырьевой зависимости для нее является скорее проблемой отдельных регионов, чем страны в целом. Канада – одна из старейших в мире стран – приверженцев режима инфляционного таргетирования. А при формировании бюджета страны в целом жесткая привязка к нефтяным ценам не используется. Отмечу, что другие развитые сырьевые экономики – Австралии, Норвегии и т. д. – также являлись одними из пионеров инфляционного таргетирования. Существенная сырьевая зависимость есть и у страны-изобретателя инфляционного таргетирования в его современном виде – Новой Зеландии. Наибольшая степень зависимости от нефти наблюдается в Норвегии, где режим инфляционного таргетирования дополнен довольно жестким, привязанным к цене нефти бюджетным правилом. То есть подстройка экономики страны к колебаниям нефтяных цен, как и в странах Персидского залива, происходит прежде всего за счет изменения бюджетных резервов, что обеспечивает достаточную стабильность экономического развития, уровня благосостояния и реального валютного курса, несмотря на колебания цен на нефть. Среди стран с развивающейся экономикой стоит отметить Мексику, которая уже достаточно давно перешла к режиму инфляционного таргетирования и использует привязанное к ценам нефти бюджетное правило. Отметим, что страна смогла существенно диверсифицировать свою экономику именно после перехода к инфляционному таргетированию. Правда, это было результатом целого комплекса политик, прежде всего структурной и внешнеторговой, а далеко не только изменения парадигмы денежно-кредитной политики.

Россия и соседние нефтепроизводящие страны (Казахстан и Азербайджан) де-юре или де-факто в своей истории опробовали обе эти модели. Россия в 2000 – 2004 годах придерживалась политики управляемого валютного курса, причем в 2000 – 2006 годах де-факто валютный курс был близок к фиксированному. При этом в стране было введено бюджетное правило, условия которого, правда, несколько ослаблялись по мере роста цены на нефть. В Казахстане и Азербайджане режимы валютного курса были практически фиксированными и просуществовали в таком виде до начала 2015 года. В России в 2000 – 2007 годах, в условиях быстро растущих цен на нефть и наличия большого разрыва выпуска после падения ВВП в 1990-х годах, эта политика позволила решить целый ряд макроэкономических задач. Были обеспечены условия для быстрого роста ВВП, развития финансовой системы, снижения уровня долларизации финансовой системы и экономики в целом, накоплены значительные золотовалютные и бюджетные резервы. Однако целый ряд проблем не был решен, а взамен накопились новые риски. Так, инфляция, хоть и значительно снизилась и стала менее волатильной, осталась на уровне выше 10 % в год, что в принципе не дает возможности для заякоривания инфляционных ожиданий. Тот факт, что номинальный валютный курс был фактически фиксированным, никак не препятствовал существенному удорожанию реального валютного курса. При этом в условиях управляемого валютного курса и притоков капитала накопились существенные риски финансовой стабильности. Банки накопили серьезные валютные долги и имели значительную открытую валютную позицию. Высокие валютные риски были и у многих компаний, часть из них имела повышенную долговую нагрузку. В результате в кризис 2008 – 2009 годов Банк России и Правительство РФ были вынуждены предпринять экстраординарные меры по купированию рисков финансовой стабильности. Политика постепенной девальвации, которая этому способствовала, в условиях пусть высокой, но не сверхвысокой зависимости от нефтегазового сектора, привела к дополнительным потерям выпуска из-за не столь быстрой адаптации экономики к шокам, как было бы при плавающем курсе, и возникновению новых рисков финансовой стабильности, связанных с быстрым сокращением рублевой ликвидности на фоне больших валютных интервенций. Для решения последней проблемы Банк России должен был в пожарном порядке принимать меры по созданию инструментов рефинансирования, в том числе и беззалоговых.

Использовавшийся в России в 2011 – 2014 годах промежуточный режим, включавший элементы инфляционного таргетирования и валютный коридор, позволил избежать части этих рисков. И переход к плавающему курсу и инфляционному таргетированию в конце 2014 года дал экономике возможности для более быстрой адаптации к меняющейся ситуации, при этом потребовав дополнительных мер по поддержанию финансовой стабильности. В целом российский опыт еще раз подтвердил, что, поскольку в современной мировой финансовой архитектуре финансовые системы и большая часть компаний стран с развивающимися рынками (как и большинства стран с развитыми рынками) функционируют как на рынке финансовых активов, номинированных в локальных валютах, так и на рынке финансовых активов в резервных валютах, для поддержания финансовой стабильности в условиях волатильных потоков капитала центральным банкам необходимо играть роль кредитора последней инстанции на рынках не только локальной, но и валютной ликвидности и иметь для этого соответствующий набор инструментов (более подробно об этом поговорим в следующей главе).

Использование режима инфляционного таргетирования и плавающего валютного курса позволило экономике достаточно мягко пройти периоды сильного колебания цен на нефть в 2015–2017-х годах. Механизмы быстрой адаптации работали, и экономика быстро подстраивалась к изменению внешних условий. Тем не менее необходимость постоянной адаптации экономики и, в нашем случае, бюджета является фактором, негативно влияющим на перспективы долгосрочного экономического роста. Поэтому макроэкономическая политика должна включать в себя дополнительные инструменты стабилизации выпуска и реального валютного курса. Таким инструментом в сырьевых экономиках служит бюджет. Использование жесткого бюджетного правила позволяет прежде всего обеспечить стабильность бюджетных расходов вне зависимости от колебаний нефтяных цен. Через стабильность бюджетных расходов повышается стабильность темпов роста ВВП в стране в целом, а также стабильность реального валютного курса. Последнее оказывает влияние и на стабильность номинального валютного курса. В целом все это создает условия для более устойчивого роста ВВП и благосостояния населения и реализации долгосрочных инвестиционных и инновационных проектов.

РОССИЙСКИЙ ОПЫТ ПОДТВЕРДИЛ, ЧТО В СОВРЕМЕННОЙ МИРОВОЙ ФИНАНСОВОЙ АРХИТЕКТУРЕ ДЛЯ ПОДДЕРЖАНИЯ ФИНАНСОВОЙ СТАБИЛЬНОСТИ ЦЕНТРАЛЬНЫМ БАНКАМ НЕОБХОДИМО ИГРАТЬ РОЛЬ КРЕДИТОРА ПОСЛЕДНЕЙ ИНСТАНЦИИ НА РЫНКАХ И ЛОКАЛЬНОЙ, И ВАЛЮТНОЙ ЛИКВИДНОСТИ

Необходимость и достаточность или, наоборот, потенциальный вред от выбранной комбинации макроэкономической политики (денежно-кредитной, бюджетной и политики в сфере финансовой стабильности) находится сейчас в центре экономической дискуссии. Разброс мнений достаточно широк. При этом мнение о том, что выбранная комбинация политик в макроэкономической сфере и курс на поддержание макроэкономической и финансовой стабильности в целом противоречат задачам экономического роста, встречается на всех концах политического спектра: его можно услышать и от, скажем так, государственников, и от радикальных либералов. С точки зрения экономической теории эта дискуссия сводится к дискуссии о выборе между достижением долгосрочных и краткосрочных целей, а также о возможностях и недостатках тех или иных видов политик в условиях бюджетных ограничений. Несмотря на то что по этому вопросу было уже много сказано, стоит разобраться в нем более подробно, принимая во внимание сырьевой характер нашей экономики.

Для того чтобы инвесторы были заинтересованы в реализации долгосрочных высокотехнологичных и инновационных проектов, необходимо выполнение целого ряда условий. Кроме наличия факторов производства (квалифицированной рабочей силы, элементов инфраструктуры, в отдельных случаях – сырья и материалов) важнейшую роль в принятии инвестиционных решений играют факторы риска. Никто не вкладывает деньги (а также свои силы, время и другие ресурсы) для того, чтобы их потерять. Поэтому до реализации любого проекта должны быть просчитаны возможные выгоды и риски. И при том же объеме выгоды чем больше риск, тем меньше вероятность реализации проектов. Именно поэтому высокорисковая среда создает препятствия для реализации проектов с высоким бизнес-риском (или просто долгосрочных), поскольку чем больше срок, тем больше вероятность реализации тех или иных рисков.

Макроэкономическая стабильность – ключевой, хоть и не единственный фактор инвестиционной привлекательности экономики (наряду с бизнес-климатом и структурными факторами в целом). Высокая волатильность выпуска, условий финансирования, инфляции во время бизнес-циклов и финансовых циклов являются серьезным барьером для долгосрочных инвестиций и, что не менее важно, негативно сказываются на благосостоянии людей. А такие факторы, как хроническая инфляция и регулярно повторяющиеся в связи с этим шоки платежного баланса, в целом ведут к снижению при прочих равных доли долгосрочных инвестиций и долларизации финансовой системы и балансов населения и компаний.

Если интерпретировать с точки зрения бизнес-климата, то инфляционное таргетирование – это своего рода обязательство государства (в широком смысле слова) не использовать инфляцию для решения своих краткосрочных проблем путем, к примеру, искусственного краткосрочного ускорения экономического роста или финансирования хронического бюджетного дефицита. Бюджетное правило, принятое сейчас в России, может иметь похожую интерпретацию, так как оно снижает вероятность жесткой бюджетной адаптации в условиях падения цен на нефть ниже 40 долларов за баррель в кратко– и долгосрочной перспективе. Этот аргумент важен для экономик любых типов, и именно по этой причине макроэкономическая стабильность рассматривается во многих исследованиях как элемент бизнес-климата.