Текст книги "Будущее российской экономики"

ЧЕРЕЗ СТАБИЛЬНОСТЬ БЮДЖЕТНЫХ РАСХОДОВ ПОВЫШАЕТСЯ СТАБИЛЬНОСТЬ ТЕМПОВ РОСТА ВВП В СТРАНЕ В ЦЕЛОМ, А ТАКЖЕ СТАБИЛЬНОСТЬ РЕАЛЬНОГО ВАЛЮТНОГО КУРСА

Для специфических условий сырьевой экономики важна, во-первых, низкая степень уязвимости, а во-вторых, высокая степень адаптивности к характерным для таких экономик внешним шокам. Плавающий курс в этом случае повышает адаптивность, а бюджетное правило снижает уязвимость.

В этой связи долгосрочного выбора между макроэкономической стабильностью, с одной стороны, и экономическим ростом, с другой, не существует. При прочих равных макроэкономическая стабильность обеспечивает более равномерный экономический рост с менее ярко выраженными подъемами и спадами, а также более высокое качество роста, так как при прочих равных в условиях макроэкономической стабильности вероятность реализации сложных долгосрочных и высокорисковых инновационных проектов выше, за счет чего возможны и более высокие в среднем темпы экономического роста. Пример более высоких темпов роста при более высокой инфляции в России в 2000 – 2007-х годах также не показателен – именно из-за отсутствия «прочих равных». В это время были другие возможности для догоняющего роста в связи со спадом 1990-х годов, а также сохранившимися с советских времен диспропорциями в развитии некоторых секторов, другая демография, другой бизнес-климат, наконец, другая ситуация в глобальной экономике и глобальной финансовой системе. При этом быстрый рост в этот период происходил частично за счет накопления рисков финансовой стабильности (о чем уже было сказано выше) и при сохранении достаточно высокой инфляции. Эти проблемы в дальнейшем способствовали большей уязвимости экономики к всплескам волатильности на глобальных рынках и колебаниям цен на нефть. Политика, направленная на поддержание чуть более высоких темпов экономического роста при сохранении и диспропорций, создающих риски финансовой нестабильности, и высоких инфляционных ожиданий, может способствовать небольшому ускорению темпов экономического роста в краткосрочном плане (если при этом она сразу же не ведет к реализации рисков) за счет большей волатильности и уязвимости к шокам в будущем.

Последние 30 лет показали, что как в странах с развивающимися, так и с развитыми рынками решение проблем макроэкономической стабильности – то есть переход к обеспечивающим макроэкономическую устойчивость денежно-кредитной и бюджетной политикам – не решает проблемы возможных рисков финансовой стабильности. Эти риски могут быть как внешнего, так и внутреннего характера. В странах с развивающимися рынками внешние риски и уязвимость к ним привлекают большее внимание. Они связаны с тем, что и финансовые системы, и значительная часть компаний, а часто и население этих стран совершают финансовые операции одновременно и в локальных, и в резервных валютах. В условиях больших глобальных потоков капитала это может приводить к накоплению рисков и появлению кризисов ликвидности не только в локальной, но и в резервных валютах. Как следствие, с одной стороны, центральные банки должны иметь инструменты по стабилизации кризисов ликвидности в обеих валютах, а с другой – есть пространство для макропруденциальных мер, снижающих накопление рисков. Что касается внутренних рисков, то повышенное внимание им уделяется в странах с развитыми рынками, особенно с резервными валютами. В странах с развивающимися рынками обычно уделяется внимание ситуации на отдельных рынках – связанных прежде всего с ипотечным или потребительским кредитованием. Причиной возникновения таких рисков может являться низкий уровень финансовой грамотности, а также нерациональность поведения экономических агентов, притоки капитала и в целом долговой характер фиатных денег. Именно по последней причине в определенных случаях попытки стимулирования экономики за счет денежно-кредитной политики выливаются не столько в более высокие темпы роста, сколько в «пузыри» на финансовых рынках.

ПЕРЕХОД К ДЕНЕЖНО-КРЕДИТНОЙ И БЮДЖЕТНОЙ ПОЛИТИКАМ НЕ РЕШАЕТ ПРОБЛЕМЫ ВОЗМОЖНЫХ РИСКОВ ФИНАНСОВОЙ СТАБИЛЬНОСТИ

Таким образом, в настоящее время все основные центральные банки имеют в своем арсенале и инструменты быстрого реагирования при реализации рисков финансовой стабильности, и инструменты предотвращения их накопления. За последние годы Банк России накопил целый набор таких инструментов и продолжает их совершенствовать.

С учетом как общей ситуации в глобальной финансовой системе, характеризующейся массированными и волатильными потоками капитала, так и российской специфической подверженности геополитическим рискам большое развитие в последние годы получил инструментарий купирования и предотвращения внешних рисков. Меры первого рода – это инструменты, которые, по сути, позволяют Банку России выполнять в отдельных случаях функцию кредитора последней инстанции в иностранных (резервных) валютах. К ним относятся однодневные валютные свопы на Московской бирже – инструмент быстрого автоматического реагирования в случае всплеска дефицита валютной ликвидности. Валютные репо и валютные кредиты – аукционный инструмент с более длительными сроками действия, позволяющий решать системные проблемы с ликвидностью и дающий финансовой системе, а через ее посредство и корпоративному сектору, возможность подстроиться к новой ситуации, в частности – осуществить быстрый делевериджинг на международных рынках. Временная приостановка покупок в рамках бюджетного правила позволяет снизить риски самовозрастания волатильности рынка в условиях уже повышенной волатильности, стабилизировать в такой ситуации рынок валютной ликвидности и валютный рынок в целом. Отмечу, что есть центральные банки, которые используют и другие инструменты, например валютные форварды и опционы. В целом набор такого рода инструментов обычно выбирается исходя из развития в стране тех или иных рынков (участие ЦБ на более развитом рынке более эффективно), а также исходя из рисков, с которыми сталкивается страна (собственно, на более развитых рынках обычно и больше рисков, связанных с притоками и оттоками капитала).

Во многом накопление такого рода рисков связано с большей развитостью в странах с развивающимися рынками заимствований в резервных, а не в локальных валютах. Причин тому много: от желания иностранных кредиторов не брать на себя валютные риски до недоучета валютных рисков заемщиками, а также влияния фактора «естественного хеджирования». В мировой практике довольно распространенной бывает ситуация, когда цены на экспортную продукцию номинируются не в отечественной, а в резервной валюте, чаще всего в долларах. Поэтому для компаний, ведущих активную международную деятельность, особенно экспортную, заимствования в иностранной валюте выглядят как естественный хедж и являются достаточно популярными. Отмечу, что для экономики страны в целом такая политика может быть чревата дополнительными рисками финансовой стабильности. Это связано с тем, что экспортеры обычно недоучитывают экстерналии (внешние эффекты) от своего поведения на остальную экономику, связанные с тем, что реальный валютный курс зависит от ситуации в экспортном секторе. Особенно эта ситуация характерна для стран с сырьевой экономикой. На этапе высоких цен на нефть компании нефтегазового сектора таких стран имеют стимулы к чрезмерным заимствованиям в иностранной валюте, что, кстати, ведет к дополнительному укреплению реального валютного курса. При падении цен на нефть такие компании вынуждены тратить больше ресурсов на обслуживание и выплаты долга, что приводит к дополнительному ослаблению реального валютного курса. Бюджетное правило частично решает эту проблему, но для большей стабилизации могут понадобиться и дополнительные макропруденциальные меры.

Именно с целью снижения уже накопленных рисков такого рода и предотвращения накопления подобных рисков в будущем Банк России с 2016 года принимает меры по стимулированию девалютизации балансов банков и экономики в целом. Мы используем повышенные нормативы обязательных резервов по депозитам в валюте, а также повышенные коэффициенты риска по валютным кредитам. Причем последние дифференцированы по уровню риска. Самые высокие коэффициенты установлены для валютных займов в строительном секторе и секторе недвижимости – именно эти займы были связаны с наибольшими рисками для финансовой системы после падения цен на нефть в 2014 году. С 2018 года мы начали повышать коэффициенты риска и по кредитам, предоставленным экспортерам.

Критика макропруденциальных мер, и особенно касательно девалютизации, состоит в том, что эти меры выталкивают компании из использования банковских кредитов к прямым заимствованиям на глобальных рынках. Это правда. Но, с другой стороны, такого рода меры создают возможности для контрциклической политики. В период массовых притоков капитала увеличение коэффициентов риска по валютным кредитам не дает такого рода кредитованию усиленно расти, поскольку в любом случае глобальные рынки (по сравнению с отечественной банковской системой) доступны меньшему количеству компаний. С другой стороны, при снижении аппетитов к риску у глобальных инвесторов повышение аппетита к риску у локальной финансовой системы за счет ослабления макропруденциального регулирования может снизить влияние внешних рынков на доступность финансовых ресурсов. В условиях, когда такого рода макропруденциальные меры в российской финансовой системе еще не действовали, Банк России в качестве экстренной меры по предотвращению рисков финансовой стабильности в отдельных случаях использовал временные регуляторные послабления. В частности, после сильных девальваций для расчета нормативов банкам разрешалось использовать специально определенный валютный курс, который приводился в соответствие с рыночным на протяжении нескольких кварталов. Влияние этой меры на банковские балансы аналогично ослаблению макропруденциальных ограничений.

Отмечу также, что более высокие коэффициенты риска – это не единственная мера по снижению валютных рисков, которая используется в России. Ограничение открытой валютной позиции банков служит той же цели, но направлено не на девалютизацию, а просто на балансировку позиций.

Переходя к внутренним рискам финансовой стабильности, отмечу, что в части рисков ликвидности инфляционное таргетирование в том виде, в каком оно реализовано в нашей стране, позволяет Центральному банку почти автоматически купировать риски ликвидности в национальной валюте. Это связано с тем, что Банк России ввиду недостатка в финансовой системе облигационных инструментов (и особенно в связи с низким уровнем государственного долга) использует в своих стандартных инструментах рефинансирования широкий круг обеспечения (включая нерыночные активы), доступный всем платежеспособным банкам.

Что касается вопросов предотвращения накопления внутренних рисков финансовой стабильности, то к таковым обычно относится чрезмерный рост долговой нагрузки экономики в целом или отдельных секторов. После кризиса 2008 – 2009-х годов банковское регулирование стало уделять особое внимание аккумулированию рисков финансовой стабильности. В рамках Базеля III появился такой инструмент, как контрциклический буфер капитала для системно значимых банков. Этот буфер позволяет сглаживать финансовые циклы для всех видов кредитования в целом. В российском регулировании этот инструмент существует, но до настоящего момента он активно не использовался. Специфической российской проблемой является ускоренный рост необеспеченного потребительского кредитования, а также некоторых особо рисковых видов ипотечных кредитов. «Пузырь» в потребительском кредитовании наблюдался в 2011 – 2014-х годах, когда темпы его роста достигали 60 % при процентных ставках, в разы превышавших темпы роста доходов населения. Для стабилизации ситуации Банк России использовал повышенные коэффициенты риска для кредитов с высокими процентными ставками. Ситуацию удалось несколько охладить, что снизило риски финансовой стабильности во время волатильного периода 2014 – 2015 годов. Начиная с 2018 года ускоренный рост в этом секторе возобновился, и отношение платежей по потребительским заимствованиям к доходам в целом по экономике в последние месяцы стало возвращаться к уровням 2013 года. Дополнительные меры Банка России по повышению коэффициентов риска в зависимости от процентных ставок привели к существенному снижению ставок на этом рынке, но не позволили затормозить рост кредитования и рост платежной нагрузки. С октября 2019 года появился дополнительный инструмент регулирования этого рынка – показатель долговой нагрузки, ПДН (платеж к доходу). В настоящий момент разработана и внедряется банками единообразная методика его расчета. Использование этого показателя в регулировании позволит управлять рисками более точечно.

СПЕЦИФИЧЕСКОЙ РОССИЙСКОЙ ПРОБЛЕМОЙ ЯВЛЯЕТСЯ УСКОРЕННЫЙ РОСТ НЕОБЕСПЕЧЕННОГО ПОТРЕБИТЕЛЬСКОГО КРЕДИТОВАНИЯ, А ТАКЖЕ НЕКОТОРЫХ ОСОБО РИСКОВЫХ ВИДОВ ИПОТЕЧНЫХ КРЕДИТОВ

Что касается ипотеки, то по уровню ее развития Россия пока отстает от широкого круга не только развитых, но и развивающихся стран. Поэтому быстрые темпы роста этого типа кредитования пока не вызывают существенного беспокойства. Между тем важно, чтобы этот рост не происходил за счет наиболее рисковых видов ипотеки. В период до 2014 года таким видом ипотеки была валютная ипотека. В настоящий момент к такого рода ипотечным кредитам применяются запретительные коэффициенты риска. Однако к рисковым относится и ипотека с низким первоначальным взносом. В 2018 году ее объем в новых выдачах превышал 40 %. Чтобы снизить возможные риски финансовой стабильности, коэффициенты риска по такой ипотеке были повышены. Такое изменение коэффициентов риска должно привести к более сбалансированному росту ипотечного рынка, когда опережающие темпы роста наблюдаются в менее рисковых видах ипотеки.

В заключение стоит отметить, что в сырьевых экономиках процессы накопления и реализации финансовых рисков могут быть скоррелированы с сырьевым циклом. При росте цен на нефть бизнесы, особенно производящие продукцию для внутреннего потребления, выглядят более финансово устойчиво, опережающими темпами растут потребительские доходы. Влияние этих факторов на экономический рост может быть усилено большими возможностями в таких условиях увеличивать кредитную нагрузку. Но такой ускоренный рост на этапе увеличения цен на нефть может смениться большим спадом и более длительной стагнацией на этапе падения и в период низких цен на нефть. Макропруденциальные меры могут снизить эту волатильность выпуска и создать условия для более устойчивого и стабильного роста в среднем за период всех фаз сырьевого цикла.

Перефразируя слова У. Черчилля[2]2
  «Демократия – наихудшая форма правления, если не считать всех остальных». – Прим. ред.


[Закрыть], можно сказать, что инфляционное таргетирование – это плохой режим денежно-кредитной политики, но он лучше всех возможных. И действительно: российский опыт последних лет показывает, что комбинация инфляционного таргетирования, жесткого бюджетного правила и набора мер по стабилизации рисков финансовой стабильности на внешнем и внутреннем рынках позволяет достигать достаточной макроэкономической устойчивости даже в условиях повышенных внешних рисков и все еще незаякоренных инфляционных ожиданий населения и бизнеса. Но он также показывает, что макроэкономическая и финансовая стабильность дают возможность стабилизировать темпы роста, избегать значительных спадов в период реализации рисков, но не дают хороших рычагов для ускорения темпов экономического роста (точнее, потенциальных темпов роста). Такого рода меры находятся в сфере структурной политики, снятия барьеров и стимулов для бизнеса к развитию, снятия барьеров для роста квалификации рабочей силы, преодоления инфраструктурных ограничений и т. д.

Российские нефть и газ
Валерий Крюков

Валерий Крюков

Академик РАН, директор Института экономики и организации промышленного производства СО РАН

Российский нефтегазовый сектор (НГС) – добыча, транспортировка и переработка углеводородов – является одним из крупнейших в мире. Данный сектор играет также чрезвычайно важную роль в экономике Российской Федерации – как по числу в нем занятых, так и по тем налоговым и валютным поступлениям, которые он обеспечивает на протяжении весьма продолжительного периода времени.

Масштаб и динамика развития данного сектора в предыдущие годы (особенно в рамках системы централизованного планирования и управления) были обеспечены рядом обстоятельств (4):

• успехами геологоразведочных работ, в результате которых были открыты и введены в освоение и разработку уникальные нефтяные и газовые месторождения;

• созданием уникального производственно-технологического комплекса, направленного на производство, сооружение и развитие систем добычи, транспортировки и переработки (подготовки) углеводородов;

• развитием внешнеэкономических связей не только в сфере поставки углеводородов, но также и интеграции в международных производственно-технологических связях (прежде всего в сфере получения доступа к высокотехнологичному оборудованию и компетенциям, с ним связанным).

Уникальные нефтегазовые месторождения сформировали и особый подход к решению проблем не только функционирования НГС, но и встраивания его в экономическую систему страны. С экономической точки зрения модель функционирования НГС может быть определена как реализация эффекта «экономии на масштабе» или получение и последующее перераспределение экономической ренты, обусловленной уникальными характеристиками осваиваемых источников углеводородов.

В настоящее время возможности функционирования нефтегазового сектора России в соответствии с данной моделью близки к исчерпанию. Свидетельством этого являются такие обстоятельства, как:

• отсутствие приростов добычи нефти и природного газа. Более того, ведущая газовая компания ПАО «Газпром» в течение длительного времени снижает добычу природного газа, а ведущая нефтедобывающая территория России (ХМАО – Югра) также снижает добычу нефти весьма устойчивыми темпами (см. рис. 1 и рис. 2);

• кардинальное изменение размеров и характеристик вновь открываемых месторождений (объектов) углеводородного сырья (так, доля трудноизвлекаемых запасов в настоящее время приближается к 60 % всех запасов нефти России);

• необходимость и регулярная практика применения режимов «ручного управления» экономическими условиями (прежде всего налогами и тарифами на транспортировку углеводородов с целью создания и поддержания экономической заинтересованности у недропользователей).

Рис. 1. Динамика объемов добычи нефти по месторождениям Югры за 2002–2016 гг., млн т

По данным МПРЭ (Министерства природных ресурсов и экологии), государственным балансом запасов полезных ископаемых Российской Федерации по состоянию на 2016 год учитывалось более 29 млрд т нефти, в том числе запасы нефти категорий А+В+С1 в количестве 18,4 млрд т. Примерно две трети запасов и более половины ресурсов нефти и конденсата России сосредоточены в Западно-Сибирской нефтегазоносной провинции (прежде всего в ХМАО, ЯНАО и Томской области). Всего здесь разведано около 760 нефтяных месторождений, в том числе девять уникальных (с запасами более 300 млн т) и 56 крупных (60 – 300 млн т). Крупнейшей областью нефтенакопления в рамках этого бассейна является Среднеобская, расположенная большей частью на территории ХМАО. В результате эксплуатации месторождений углеводородов Западной Сибири разведанные запасы нефти выработаны почти наполовину (1).

Рис. 2. Динамика среднего коэффициента извлечения нефти (КИН) промышленных запасов (А+В+С1) по всем и отдельно по разрабатываемым месторождениям ХМАО за 1964–2015 гг.

Все отмеченные особенности являются не столько свидетельством истощения ресурсного потенциала России в части углеводородов (потенциал по-прежнему колоссален), сколько близким исчерпанием возможностей той модели освоения ресурсов углеводородного сырья, которая складывалась на протяжении многих лет.

В то же время отличительная особенность процессов, происходящих в нефтегазовом секторе мира, – взрывной характер инновационных процессов и изменение роли и места наукоемких сервисных компаний. Происходит значительное изменение представлений о тех источниках ресурсов углеводородов, которыми располагают как различные провинции, территории (страны), так и мир в целом. Растущее многообразие новых источников ресурсов углеводородного сырья становится экономически значимым не только по причине появления современных технологий поисков, добычи и переработки, но и по причине высокой степени разнообразия навыков и умений самых различных (как правило, малых и средних и прежде всего инновационно-ориентированных) компаний.

Основной тренд заключается в том, что благоприятная институциональная среда (возможность и гибкость норм и правил, процедур и доступа к участкам недр и их освоения) в сочетании с многообразием компаний, имеющих специфические навыки и умения, позволяют с меньшими издержками обеспечивать «перевод» ресурсов углеводородов из новых источников в реальные экономические активы – запасы. На смену экономической эффективности, обусловленной экономией от масштаба, приходит эффективность, определяемая повышенной гибкостью и инновационным характером деятельности, в том числе малых и средних неинтегрированных компаний (так называемая адаптивная эффективность).

С течением времени крупная компания в том или ином освоенном районе замещается, как правило, менее крупной и так далее – до тех пор, пока объектами трансакций не становятся отдельные скважины. Постепенно эффекты экономии от масштаба во все большей степени замещают эффекты на основе большей гибкости и избирательности в применении технических и управленческих инноваций со стороны мелких узкоспециализированных фирм, в том числе обладающих уникальными знаниями локального характера. Данной логике «событий», с определенным запаздыванием по времени, как правило, следует и изменение норм и правил (институтов), а также форм и способов взаимодействия хозяйственных единиц.

Накопленные ранее знания и практики освоения позволяют формировать и развивать новые подходы к освоению и разработке все новых источников углеводородного сырья. Так, на территории Западной Сибири длительное время известна т. н. баженовская свита[3]3
  Баженовская свита – группа нефтематеринских горных пород, выявленная в 1959 году на территории около миллиона квадратных километров в Западной Сибири. Образована осадочными породами морского дна в титонском – берриасском веках в конце юрского и начале мелового периода.


[Закрыть]. Оценка ее ресурсного потенциала оценивается десятками и сотнями млрд тонн ресурсов жидких углеводородов. Тем не менее объем добычи из данного объекта варьируется в интервале от 300 до 500 тыс. т на протяжении значительного периода времени.

Особую роль при формировании системы мер и шагов, направленных на освоение и добычу углеводородов из новых типов источников, играет создание и функционирование полигонов по отработке новых технологий. Как показывает мировая практика, успех полигона зависит от того, насколько в его рамках сформированы благоприятные условия процедур взаимодействия самых различных компаний (сервисных, добывающих, инжиниринговых, финансовых и пр.).

В мире при переходе к более сложным и более наукоемким природным ресурсам практикуется широкая кооперация компаний минерально-сырьевого сектора (независимо от того, являются они конкурентами или нет) – как, например, стратегия развития исследований Норвежского технического университета в Тронхейме «Лучшее использование ресурсного потенциала» (6). Данная стратегия направлена на выработку подходов к лучшему использованию нефтегазовых ресурсов шельфа Норвегии и исходит из необходимости решения таких задач, как:

• максимизация извлечения ресурсов недр;

• минимизация воздействия на экологию;

• рост производительности и сокращение издержек производства;

• создание и развитие инновационных технологий;

• привлечение, поощрение и закрепление талантливых исследователей на местах.

В работе над проектом участвуют 22 нефтегазовые компании, 16 сервисных компаний и пять структур с государственным участием.

Россия пока только присматривается к подобным формам координации и кооперации действий относительно решения научно-технологических проблем нефтегазового сектора. К примеру, в июле 2018 года губернатор ХМАО – Югры Н. Комарова, министр промышленности и торговли Д. Мантуров и гендиректор «Газпром нефти» А. Дюков подписали меморандум о взаимодействии при разработке баженовской свиты (2).

В России количество созданных инновационных компаний значительно отстает от требований времени: в целом для регионов со зрелой ресурсной базой в большей степени характерен устойчивый уровень концентрации их деятельности в границах определенной территории. Например, в Татарстане взаимодействует в целом стабильный набор игроков малого бизнеса, сформированный в конце 1990-х – начале 2000-х годов при непосредственном участии региональных органов власти. Другая стабильность – в Башкортостане: при доминировании одной компании – «Башнефти» – новых игроков практически не появляется.

Рис. 3. Развитие российского рынка геофизического сервиса

Источник: Лаптев В.А. Состояние и перспективы развития российской нефтегазовой геофизики // Минеральные ресурсы: экономика и управление. 2018. № 4. С. 63–68

Организационная структура нефтегазового сектора России отличается чрезвычайно малой изменчивостью, даже напротив – наличием «возвратной» динамики. В 1990-е годы субъекты Федерации имели весьма значимую сферу компетенции в вопросах регулирования процессов недропользования. Поэтому наблюдался рост малых и средних компаний – в Татарстане, ХМАО, ЯНАО, НАО, Томской области, Республике Коми. В дальнейшем, по мере роста цен на углеводороды и усиления зависимости экономики страны от нефтегазовых доходов, тренд поменялся на обратный: доля малых и средних нефтяных компаний в стране в объемах добычи нефти уменьшилась.

Основной акцент в повышении уровня интеллектуализации нефтегазового сектора России делается, как правило, на применении апробированных в мире технологий, а также на формировании альянсов крупнейших компаний с крупнейшими нефтегазосервисными компаниями (5). В настоящее время российский геофизический комплекс по объему выполняемых работ, выручке, уровню компетенции и интеллектуальному потенциалу является вторым в мире после США. Группа крупнейших участников российского рынка (с выручкой 1 млрд руб. и более) представлена компаниями с государственной и частной формой собственности, которыми выполняется более 90 % общего объема работ.

Для реализации значительного числа новых проектов прежде всего нужны специалисты, обладающие широкими знаниями в геологии, технологии, экономике и смежных областях (3). Здесь важны и накопленные за длительное время знания о геологии определенной местности, воплощенные, в частности, в специфическом носителе – геологическом материале.

ОТЛИЧИТЕЛЬНАЯ ОСОБЕННОСТЬ ПРОЦЕССОВ, ПРОИСХОДЯЩИХ В НЕФТЕГАЗОВОМ СЕКТОРЕ МИРА, – ВЗРЫВНОЙ ХАРАКТЕР ИННОВАЦИОННЫХ ПРОЦЕССОВ И ИЗМЕНЕНИЕ РОЛИ И МЕСТА НАУКОЕМКИХ СЕРВИСНЫХ КОМПАНИЙ

Увы, с горечью приходится отмечать то, что значительная часть геологического материала прошлых лет – прежде всего образцы горных пород («керны»), извлеченные из пробуренных скважин, в России безвозвратно утеряны (после того как их исследовали методами, доступными в то время). Причина – нежелание заниматься непрофильным и дорогостоящим хранением «уже использованного» кернового материала.

Модель взаимодействия нефтегазового сектора и экономики страны, сложившаяся в России, исторически ориентирована на «выход» – поддержание (достижение) определенных уровней добычи и обеспечение определенного уровня налоговых поступлений. Но не менее важен и «вход» – спрос со стороны минерально-сырьевого сектора на знания, технологии и современное оборудование. Риторика «ресурсного проклятья» заглушила многие конструктивные идеи и подходы движения в данном направлении в предыдущие годы. Считалось, что минерально-сырьевой сектор мало связан с современными наукой и технологиями, поэтому целесообразно изымать из него большую часть доходов рентного характера и направлять эти средства всецело на решение других, не связанных с его научным и технологическим развитием задач (в космонавтику, нано-, биотехнологии и т. д.).

Меняться необходимо. И одно из основных направлений – отход от повсеместной унификации, стандартизации и единообразия одновременно как на государственном, так и на корпоративном уровнях.