Текст книги "Плавучий мост. Журнал поэзии. №2/2019"

 
Живём, горячимся. А как же иначе?
Какой интерес жить в унынье и плаче?
Здесь всё нас касается, всё нас волнует.
Волнует, что дома прохладно и дует.
Волнует, что время бежит без оглядки,
Свои демонстрируя голые пятки.
А мы так не можем, начнётся одышка,
И нам непременно нужна передышка.
 
 
Волнует прилипчивый очень мотивчик.
Вообще, человек – он, как правило, живчик.
Как правило, он – существо непростое.
Ведь есть у него ещё чувство шестое,
Чтоб он, оставаясь ранимым, телесным,
Вовек не терял своей связи с небесным.
 

 
А если ищешь понимания,
То небеса – твоя компания,
И талый снег, и певчий дрозд,
И деревянный шаткий мост
Через овраг – он весь внимание.
 
 
И если требует душа,
То кончиком карандаша
Ты подцепи сырую веточку
И помести в тетрадку в клеточку,
Своё камлание верша.
 

 
Всю жизнь с собой наедине
Я провела. Ну что за мука!
Мне так нужна с собой разлука,
Но, как ни кинь, всё «я» да «мне».
И если даже кто придёт,
И поцелует, и обнимет, —
Меня со мною не разнимет
И tête-à-tête наш не прервёт.
 

 
Прости меня, утро. Я нынче не в форме.
Боюсь, у меня дофамина не в норме.
Прости, что грущу, дорогая весна.
Но ты же ведь тоже бываешь грустна.
Прости меня, жизнь, не суди меня строго.
Ведь этот упадок – он тоже от Бога.
Коль скроены мы по подобью Его,
То Он не скрывает от нас ничего,
Он с нами готов и тоской поделиться,
Тем паче, что еле заметна граница
Меж счастьем и болью на ранней заре.
Тем более, если весна на дворе.
 

 
А рассвет, наступив, всё решил за меня,
Пожелал мне с порога счастливого дня,
Заглушил мои жалобы и причитанья
Звоном вешнего таянья и щебетанья.
Вот опять удалось ему рот мне зажать.
И пока я пыталась ему возражать,
Темнота становилась бледнее, бледнее,
И подумала я, что рассвету виднее.
 

 
А я со словами дружу,
Я ими не повелеваю.
Коль пить захотят, наливаю.
Коль спать захотят, не бужу.
На них никогда не кричу,
Прошу их меня не стесняться:
Хотят надо мной посмеяться,
И я заодно хохочу.
Хочу, чтоб сердечную связь
Со словом я век не теряла,
Чтоб слово в стишок мой ныряло
И плыло, от счастья светясь.
 

 
Ну что ж, идёт процесс познания.
Не знаю, чьё это задание.
Возможно, даже и Творца.
Возможно, Он не до конца
Продумал нас и мироздание.
Я нынче лично познаю,
Как выживают на краю,
Как поживают ручки с ножками
И как мне справиться с бобошками
На кромке той, где я стою.
Как на духу всё расскажу.
Ведь я серьёзно подхожу
К тому, что свыше мне поручено.
И верю: будет всё изучено,
Коль я толково изложу.
Возможно, всё к тому идёт,
Что, всё учтя, Творец найдёт,
Что сотворил нас слишком зыбкими
И тленными. И над ошибками
Всерьёз работу проведёт.
 

 
Я долго жила и во что-то влюблялась,
И значит, за что-то всё время цеплялась,
За что-то цеплялась, искала пути,
Как тем, кто любим, не позволить уйти.
И я поняла, что земное устройство
Имеет одно неизменное свойство:
Нестойкость, изменчивость всюду, во всём,
И мы этот крест постоянно несём,
И тяжкая ноша, несомая нами,
Способна порой обернуться крылами.
 

 
Пейзаж хотела написать,
Но день вдруг вздумал угасать.
И всё так круто изменилось,
Ушло, прошло, не извинилось.
Я принялась за небосвод,
А он вдруг тоже стал не тот:
Вдруг краска прежняя исчезла
И небывалая полезла.
Не понимаю, как тут жить,
Коль невозможно завершить
Ни холст, ни музыку, ни строчку.
Едва решу поставить точку, —
Нет строчки, завершённой мной,
А есть зачин строки иной.
 

 
Гляжу – разбирают мой дом по кирпичику,
И слёзы текут по не юному личику,
Просели ступени, не стало крыльца,
Не стало из пятой квартиры жильца,
Фонарь на ветру сиротливо качается…
И хоть сюда просится рифма «кончается»,
Я с торной дорожки пытаюсь сойти
И рифму другую пытаюсь найти,
И шарю, и шарю вслепую и втёмную,
Ища рифму светлую, духоподъёмную.
 

Владимир Алейников
Десять стихотворений

Владимир Дмитриевич Алейников – русский поэт, прозаик, эссеист, переводчик, художник, род. 28 января 1946 г. в Перми. Вырос в городе Кривой Рог, куда семья переехала в апреле 1946 г. Отец – художник-акварелист, мать – преподаватель русского языка и литературы. Стихи и проза опубликованы в различных журналах («Новый мир», «Знамя», «Дети Ра», «Огонёк», «НЛО», «Крещатик», «Волга», «Октябрь», «Континент», «Шо», «Плавучий мост» и др.), в различных альманахах, сборниках, газетах и прочих отечественных и зарубежных изданиях. Лауреат литературной премии Андрея Белого (1980).

Живёт в Коктебеле и Москве.

I

 
Найду ли я прибежище тоске,
Сопутствующей, кажется, мне снова, —
Не той, что в тлеющем заметна лепестке,
К себе не требуя вниманья показного,
А той, соседствующей с песней и судьбой,
Уже провидящей связующие нити,
Встающей в небе, как луна в зените,
И властвующей, может, над собой?
 
 
С печалью проще: вот на склоне дня,
Мила, как ласточка, лазурь небес тревожа,
Она возвысится, к неведомому вхожа, —
И, значит, прожитое было для меня
Не просто памятью, а чем-то, что полней,
Куда просторнее, распластанней, прекрасней,
Невыносимое – оно всегда опасней
Тем, что чем дальше в дебри, тем ценней.
 
 
А ты, тоска, столь часто не с руки,
Пока тобою напрочь не покинут, —
К тебе склоняемы и всё же высоки,
Пернатые не смолкнут и не сгинут,
И только для тебя в вечерний час
Древес нежнее очертанья,
Южнее жертвенного слов предначертанья,
Хранимы в поле испытанья каждый раз.
 
 
Когда бы ты не мучила порой,
То я пришёл бы сам к тебе с повинной,
Но ты злосчастной тешишься игрой,
Украдкою паря над Украиной,
Ты впитываешь тайные ключи, —
Остановись же, Бога ради!
Скрывайся от меня и не молчи,
Хоть иногда взывая о пощаде.
 
 
Завес торжественных я вижу над тобой
Тяжёлые, спадающие складки, —
Знать, о тебе рассказывал прибой,
Шептали горы, грудясь в беспорядке.
Стекло разбитое бренчало для тебя,
От ветра вздрагивали ветки,
Зарницы вспыхивали, тягостны и редки,
Тобой ведомые, – любя, щадя, скорбя.
 
 
Заботливая! – вестники твои
Нам жажду утолят наполовину —
И вмиг обратно, утаив причину
Того, зачем пчелиные рои
Тянулись к звёздам, спутав их с цветками,
Зачем собаки лаяли вокруг —
Ужель Гекату чуяли? – и вдруг
Затихли, пьют поспешными глотками.
 
 
Найдётся ли к окрестности, скажи,
Подход какой-нибудь – пускай тропа иль слово? —
Но ты ответить мне сегодня не готова,
Туманные сгущая рубежи, —
Сомненье шевельнётся вдалеке,
А окрику и это не по силам,
Зане потворствует надеждам-старожилам —
И вот уходит медленно к реке.
 

II

 
Разубрана – мне глаз не оторвать —
Неброскими цветами на закате
Вся улица, – в реке на перекате
Вода рокочет, – как её назвать,
Прохладою готовую обнять, —
Спасительною, чистою, родною? —
Всегда отъединённая от зноя,
Томит она, – да как теперь узнать,
Куда идти? – по тропке ли, в провал
За скалами, темнеющими прямо,
Где ветер впереди облюбовал
Воздушную вместительную яму
Для лежбища глухого своего,
А может быть, для игрища ночного? —
По кромке ли, туда, где ничего
Не чувствуя поблизости дурного,
Стрекочут на весу иль на лету
Какие-то невидимые твари,
Звенящую заполнить высоту
Готовые в неслыханном угаре,
Из глуби возникающие вдруг
И там же исчезающие снова,
Как будто бы природе недосуг
Сказать о них устало хоть полслова? —
Сюда ли мне? – конечно же, сюда! —
Я к берегу шагну из окруженья
Деревьев, не бывавших никогда
В заложниках земного притяженья, —
И брошусь в эту свежесть, в эту
весть
О радости, о том, животворящем
И трепетном, которого не счесть
Ни в прошлом нам нельзя,
ни в настоящем.
 

III

 
Рекою-скромницей и нынче увлечён,
Хотя и ведая, конечно, что почём
На свете этом в области особой,
Куда соваться попросту не пробуй,
Поскольку шею запросто свернёшь,
Но молодости больше не вернёшь,
Немыслимые дни я вспоминаю,
Где жизнь цвела поистине иная,
Где каждый шёл туда, куда хотел —
И ветер дул, и лист ещё летел,
И весело толпились на востоке
Ещё никем не скованные сроки,
Среди которых кровью набухал
Безумец-век, – и голос отдыхал
В степном пространстве, где подсолнух спел,
А тот, кому приспело – просто пел,
И запахи на западе теснились
За скалами, и сны мне чаще снились.
Там струны строгие ржавеют в ожиданье
Доселе невозможного страданья,
Так некогда осознанная связь
Косою амазонки расплелась,
Там слышится негромкое рыданье
И кто-то дожидается гаданья
Там тот стоит, кто вычерчен лучом
В окне ночном – но он-то ни при чём —
К теплу приникнуть, может быть, и надо —
Как холодок во рту от винограда,
Сквозит в округе призрачный налёт
Прохлады, – и приветы всем нам шлёт
Зима-разлучница, что впрямь не за горами,
Что к лету с горькими потянется дарами,
Пресыщенная играми с огнём, —
Тогда-то мы, видать, и жить начнём,
Тогда-то и дышать начнём учиться, —
И может всякое в пути ещё случиться.
 

IV

 
И всё же изумлению сродни,
Как в детстве, состояние такое, —
И весь ты – от порыва до покоя —
С возможностью изведать эти дни,
Постичь их суть, – уже накоротке, —
Почтить их память, может быть, в грядущем,
Настичь за веком, к сумеркам идущим,
Их ясный свет, – и, с розою в руке,
На краешке сознанья замереть,
Потом шагнуть растерянно и просто
Туда, где высь, где есть предвестье роста,
Туда, где глубь забвенью не стереть, —
Потом увидеть то, что лишь тебе
Дано увидеть в мире этом ныне,
Потом осмыслить это, – пусть в гордыне
От этого иным не по себе —
И поделом! – тебе не по пути
Ни с ними, ни с подобными, – вниманья
Ты ждёшь давно, ты жаждешь пониманья,
Поскольку жив ещё, как ни крути,
Поскольку зряч, – и слух распахнут вновь
Пространству, что со временем не в ссоре, —
И со слезой горючею во взоре
Верна тебе вселенская любовь.
 

V

 
Покуда завораживаешь ты
Своим напевом горьким, Киммерия,
Бессмертен свет, сходящий с высоты
На эти сны о воле неземные,
На этот сад, где, к тополю склоняясь,
Тоскует сень сквозная тамариска
О том, что есть неназванная связь
Примет и слов, – невысказанность близко,
Чуть ближе взгляда, – ветром шелестит,
С дождём шумит, якшается с листвою,
То веткою масличною хрустит,
А то поёт над самой головою,
О том поёт, что нечего искать
Вот в этой глуби, выси и просторе,
Поёт о том, что сызнова плескать
Волною в берег так же будет море,
Как некогда, – как, может, и тогда,
Когда потомкам что-нибудь откроет
Вот эта истомлённая гряда,
В которой день гнездовье не устроит, —
И вся-то суть лишь в том, чтоб находить
Всё то, что сердцу помнится веками, —
И с этой ношей по миру бродить,
Рассеянно следя за облаками.
 

VI

 
А чуда ни за что не рассказать —
За дружеской неспешною беседой
На сплав немногословности не сетуй
С тем, что узлом впотьмах не завязать,
Не выразить, как взгляды ни близки
И сколь ни далеки шаги в пространстве —
И всякий раз, и в трезвости, и в пьянстве,
Кусаешь недомолвок локотки.
Коль чуду не стоять бы на своём,
Иную обрели бы мы дорогу,
Ведущую к забвенью понемногу, —
И мы его и видим, и поём,
И чествуем, и чувствуем везде,
Где есть надежда так, а не иначе
Уйти к нему тропой самоотдачи,
В мирской не задержавшись чехарде.
Когда подобно рвению оно
И вместе с тем похоже на смиренье, —
Намёков и примет столпотворенье
Горенью без раздумий отдано
Для жертвенного света и тепла,
Для внутреннего строгого отбора,
Где истины крупицами не скоро
Сверкнут на солнце пепел и зола.
 

VII

 
Оттуда, где начало, где исток,
Протянуты не тающие нити
Сюда, где я дышу, до этих строк,
Свидетельниц того, что мир жесток, —
И год незаменим, как ни зовите
Сейчас его, – ещё он, дайте срок,
Напомнит о себе – ещё высок,
Уже ушёл туда, где сохраните
Крупицу сути, истины виток,
Но только, вспоминая, не темните.
Любови небывалый водоём,
Томящий нас, куда теперь отрадней,
Чем очи пробудивший окоём,
Чья грань бывала резче, и нескладней
Морщины грубой, складки или шва,
А то лежала жилою у рва
Из облаков клубящихся, – струною
Дрожа басовой, пела под луною, —
Дорожкою, разбухшей от росы,
Травы тащила сонные власы.
Войдём в него – прозрачней
не найти
Воды в ночи, – потом сии напевы
На острове, носящем имя девы
Полузабытой, вспомним на пути
К неведомому, – то-то на уме
У нас простор – и кормчий на корме
Откуда-то возьмётся сам собою, —
И кто соприкасается с судьбою
И к тайне вхож? – корабль ушёл, —
скажи,
Куда? – и выше голову держи.
 

VIII

 
Единственное вымолвят «прости» —
И там, где ночь сомкнёт над нами своды,
Исчезнут вдруг – и вновь отнимут годы
У тех, которым некуда идти,
У тех, которым некого позвать
Из прошлого, а может быть – из бездны,
У тех, кому давно уже известно,
Что время в мире некуда девать —
Оно не уходило никуда,
Но, убывая, сразу прибывало,
И всё-таки его недоставало,
Хоть это не утрата, не беда, —
Ведь бед мирских не надобно искать —
Куда ни глянь, сквозят они повсюду, —
А ты бредёшь меж них, причастный к чуду,
Чтоб с грустью вместе радостью плескать.
 

IХ

 
То роем пчёл, то птичьим говорком,
Наречьем свищущим, щебечущим, щемящим,
На веки вечные прощаясь, точно ком
Застыл в гортани, – паводком звенящим,
Шумящим выводком, незримым локотком,
Ещё мелькающим и тающим в лазури,
Чтоб все, кто всё-таки владеют языком,
Лоскутья домыслов кроили по фигуре,
Чтоб тот, кто с кем-нибудь хоть чуточку знаком,
Хотя бы изредка здоровался когда-то,
Привык довольствоваться даже пустяком,
Вниманья требуя предвзято,
Приходит осень – всё-таки при ней,
Неумолимой и печальной,
И жесты сдержанней, и тон куда скромней,
Чем там, в наивности поры первоначальной,
В невинных опытах, ненайденных словах,
Ещё желающих принять иные формы,
Чем им положено, – а нынче дело швах,
А там обрушатся и непогодь, и штормы
На эту почву с глиной пополам,
С хрустящей россыпью по кромке самоцветной,
А там, как водится, такой пойдёт бедлам,
Что дом насупится с досадой безответной
На эту плещущую всем, что под рукой,
Куда попало, только бы попала,
Погоду, бредящую влагой день-деньской,
Бубнящую, что за ночь накропала,
В накрапе каверзном оконного стекла,
Что вряд ли выдержит всю мощь её крутую,
Всю горечь тайную, что кровью истекла,
Всю помощь странную, что всё же не впустую,
Как ни крути, но всё-таки дана
Как бы порукою за то, что завтра будет,
Приходит осень – то-то и она
Живёт, как Бог положит и рассудит.
 

Х

 
Чего ты ждёшь сегодня от меня,
Пора моя, пустынница седая?
Кого зовёшь, ещё не увядая,
Воспрянув от присутствия огня,
С которым в доме вроде веселей —
Не всё ль равно – печного иль
свечного —
То дикого, а то почти ручного, —
Смотри на пламя, плачь и не жалей
Ни о былом, с которым сутью всей
Ты связана так прочно и незримо,
Ни о таком, чем издавна ранима,
Ни о бессонной памяти своей,
С которою так трудно совладать,
Укрыв её под ветром леденящим,
Ни – вымолвить бы мне —
о настоящем,
В котором всем придётся отстрадать,
Чтоб высветлилось всё, чем жили мы,
Дышали чем, всем телом понимая,
Что ночь идёт, холодная, немая, —
Чего ещё ты хочешь средь зимы? —
Добра души и музыки тепла,
Когда звезда Рождественская близко —
И нет любви без муки и без риска,
А нежность и светла, и тяжела.
 

Петр Казарновский
Сквозь глаза

Родился и живет в Петербурге. Стихи пишет с середины 1980-х гг. К сознательному их написанию пришел в конце того же десятилетия. Публиковаться стал с начала 2000-х. Как филолог участвовал в подготовке собраний сочинений Л. Аронзона (совместно с И. Кукуем, Вл. Эрлем), П. Зальцмана (с И. Кукуем), А. Ника, трансфуристов. Автор ряда исследовательских и критических статей о представителях исторического авангарда (Ильязд, С. Шаршун) и «второй культуры».

 
кто-то вытаращил очи
чтоб ворочать темнотой
он пророчит и морочит
мир ослепший и пустой
 
 
пролетает ангелками
манит стрелками часов
и бросает быстрый камень
в легкомысленный улов
 
 
и сквозь двери неподвижны
без участия чудес
мир пронизывая нижний
царь небес идет с небес
 

 
в пространстве беглом ускоряя шаг
и суживая сутолоку мысли
какой-то рыбьей головой стучащейся в пределы
то льда, то ли грудного нетерпенья
когда со всех сторон всё кажется зовущим
обводишь взглядом первовидца
не верящего в постоянство изменений
как в изменения недвижных величин
и тот кто движется
передвигаем кругом:
набор случайных вспышек
только на мышце глаза оставляет соль
 

 
Сияет внешний раздражитель
в пространстве жизни голубом.
Он светлый незаконный житель,
пробравшийся в прозрачный дом.
 
 
Он растворяет все предметы
навстречу ждущей темноте.
Его ожог, что хвост кометы,
охватывает массу тел.
 
 
И вот уж он царит не где-то
вне досягаемых миров,
а пыль взметает по паркету,
ища необходимых слов.
 

 
Осцилляция смысла и света
качели от и до восхода
дискретность вхождений и обмираний:
пунктир —
ритм отмеряя
ярясь
огрызками мысли во всякое
кое —
какое
 

 
Обмякшее тело возжаждало плети:
она в ожидании пытки полезней
кокетливой тяги трусливо болети,
ища меланхолии в тайнах болезней.
 
 
К балету из судорог ломится тело,
из жестов и мимик сплетая фантомы.
Хотеть не летело, лететь не хотело,
оно тяжелеет в отсутствии формы.
 
 
Оно благодатно для выхода между
и быть приглашенным мечтает на схватку
с привычками быть, испытуя надежды
и жадности пряча в пустую облатку.
 
 
Оно иногда запевает протяжно,
грубея в порезах, как хлебная корка,
и думает медленно с гордостью важной,
что время его – бесконечная порка,
 
 
одно наказанье за право быть телом,
виновником слабым неясных ошибок.
И тело болеть признает своим делом,
блестя из постели намеком улыбок.
 

Борису Ванталову – б. констриктору

 
Опять в ментальную прогулку
сквозь беспредметность понесу
реальности надкушенную булку,
мистическую колбасу.
 
 
Сам без себя и сам с собою,
держась рукой за парапет,
смотрюсь в природные обои,
в которых отражений нет.
 
 
С собой разлуку расставанья
Вы так бестрепетно постиг,
что остается узнаванья
полупрозрачный абрис – стих.
 

 
Имя Бога немо – не моё.
Гимнам неба спеться невдомёк.
 
 
Сквозь глаза колотится не тьма,
и из тела тянется тесьма,
 
 
чтоб в обратный путь, её держа,
вышла молчаливая душа.
 

 
я змеюсь по алфавиту
я смеюсь по букварю
литер маленькую свиту
выпуская по ветру
 
 
и они идут как в тапках
проволакивая шаг:
трутся буквицы в приставках
корни жмутся и трещат
 

Ольга Сульчинская
Стихотворения

Писатель, переводчик, психолог. Автор творческого тренинга «Пишу как дышу».

Постоянный автор журналов «Новый мир», «Октябрь», «Знамя», лауреат Международного Волошинского конкурса (2005), лауреат премии журнала «Новый мир» (2018), участник антологии «An Anthology of Contemporary Russian Women Poets» (Carcanet Press, 2005), участник 34-го Международного поэтического фестиваля в Труа-Ривьер (Канада, 2018). Автор трех поэтических книг.

Стихи переводились на английский и французский. Окончила филологический факультет МГУ и Высшую школу гуманитарной психотерапии. С 2010 г. работает в журнале Psychologies, с 2016 г. – в должности шеф-редактора. Ведет частную психологическую практику. Родилась и живёт в Москве.

 
Кто ты, Дороти или Элли?
Мы же спали в одной постели,
Мы же вместе с тобой летели —
До свиданья, родной Канзас!
Что-то стало здесь по-другому,
Место вроде бы и знакомо,
Но, похоже, дорога к дому
Не найдется на этот раз.
 
 
Я с трудом вспоминаю имя —
Кто я, Дороти, Элли – или…?
То ли сами совсем другими
Мы проснулись на этот раз.
Отсырела в мешках картошка
И как рыба молчит Тотошка,
Мы потерпим еще немножко,
Прежде чем позабудут нас.
 
 
Кто герои, так это дети —
Вот кого не пугает ветер,
Даже двери срывая с петель:
До свиданья, родной Канзас!
Договор остается в силе.
Передайте привет Страшиле.
Мы прожили то, что прожили.
Напишите другой рассказ.
 

Галине Илюхиной

1

 
В Петербурге полшестого
Декабря утра,
Как у Рембрандта в глубине густого
Непроглядного угла.
Видно, где-то у рамы мирозданья
Мы очнулись со смутной головой:
Глаз едва читает очертанья
Стен, парадных, мостовой.
 

2

 
Здешний черный больше бурый.
Сам себя коричневей
Переулок небохмурый
И бобровый сумрак до бровей.
Но уже, где дверью медленно зевает
Круглосуточный винный магазин,
Впереди из мрака вызревает
Золотой, как апельсин…
 

3

 
Там нас ждут! Ночного абажура
Теплится нежно кожура
И цари ведут неспешную беседу
В бесконечно продолженном вчера.
Вот и мы. Сядем равными к царице —
Кубки черного красного полны —
И самим себе будем сниться,
Проступая на свет из глубины.
 

 
Ночь качает в ладонях утлую лодку сна.
Мы течем через время, неся на своей спине
Легкие времена и тяжелые времена,
Потихоньку плачем и разговариваем во сне.
 
 
Эта лодка сшита из ночных лепестков
Душистого табака,
Прикосновенья на ней оставляют ссадины,
Так она нежна.
Мы течем через время, отражаем в себе облака,
Заполняем собой марианские впадины,
Но ни одна река
Ногами не достает до дна…
 

1

 
Поцелуй может быть чем угодно: песком и костью,
Застревающей в горле, и сочной мякотью манго.
Объятья могут пахнуть вчерашней злостью
Или потом, запахом танца – подумал: танго? —
 
 
Правильно, танго! Волна надувного звука —
Под диафрагму. В зубах, говоришь ты, роза?
Пусть будет роза! Но (ты вновь угадал) разлука
Не имеет образа. Это не жест, не поза,
 
 
Не реплика. Я – не знаю такого чувства,
Чтобы это почувствовать! Не горчит, не кислит, не вяжет.
Просто на месте, где вместе мы были, – пусто.
И все рифмы дрянь. А хорошей никто не скажет.
 

2

 
Поцелуй может быть чем угодно: песком и жестью,
Может быть страстью, конечно, но также – местью
Тому, кто не здесь. Не сейчас. Не со мной. Не с нами.
А все-таки смотрит сюда сухими злыми глазами!
 
 
Может быть бессовестной лестью, но также – вестью,
Задевающей сердце и спускающейся к перекрестью
Позвоночной нитки с широкой тазовой костью,
Подающейся навстречу новому гостю.