Текст книги "Сила возраста. Уроки старости для семей и молодежи"

С возрастом можно потерять близкого человека – спутника или спутницу жизни. И приходится в одиночку справляться с повседневными трудностями, одному выполнять то, что раньше делали вместе или делал партнер. Научные исследования также выявляют то, что подтверждено опытом: спустя полгода после потери супруга риск смерти партнера, оставшегося в живых, возрастает почти в восемь раз по сравнению со средним показателем для населения того же возраста. Часто отношения с мужем или женой бывают главными, а порой единственными отношениями в жизни: потерять их означает остаться в полной изоляции.

С годами в окружении остается все меньше сверстников, с которыми пусть и не было особых дружеских отношений, но которые всё же представляли собой некий ориентир; помимо друзей и родственников, это все те люди, которые были как-то знакомы: постоянные поставщики, мастера и ремонтники, служащие госучреждений, а также знаменитости, политические лидеры, актеры, певцы, писатели… Пожилой человек живет с ощущением, что все то, чем был его мир, понемногу исчезает. И не только люди, но и идеи, культура, вкусы. «Профессор», главный герой пьесы «Последние луны» Фурио Бордона (памятно исполнение этой роли старым Марчелло Мастроянни), беседует со своей покойной женой. «Мои идеи уже не в ходу: они – как вышедшая из обращения монета. Вся моя прекрасная культура, прочная и возносящаяся ввысь подобно собору стала товаром старьевщика. […] Идеи, которые я считал важными, сегодня потеряли значение, искусство, которое я любил, устарело, чувства, которые меня волновали, стали смешны, а то, что кажется забавным мне, больше никого не смешит. В общем, мир уже не использует мои слова и не разделяет мои вкусы… и стало слишком сложно ходить по нему, не спотыкаясь».

Пожилой человек ощущает, что его мир постепенно пустеет, теряет людей, и это его дезориентирует, потому что, хоть и не столь легко осознать это в пору расцвета сил, ориентиры в жизни задаются отношениями с другими людьми, их ценностями, вкусами, мировоззрением. Старик чувствует себя в изоляции в мире, которого он не знает и который не узнает его и уже не гарантирует ему место среди остальных.

Физическое угасание усугубляет одиночество многих пожилых людей. С возрастом люди все хуже видят и слышат, становится все труднее перемещаться, труднее контролировать функции собственного тела. Это вселяет неуверенность, заставляет ощущать неудобство во многие моменты повседневной жизни, затрудняет возможность выходить из дому, совершать покупки, гулять, общаться с другими людьми. Многие глухие старики стесняются своего недута, того, что им приходится просить повторять сказанное, и притворяются, что расслышали. В итоге сложности и недопонимание возрастают, люди чувствуют себя непонятыми, не понимают сами и стремятся уклониться от общения. Растущие физические ограничения порой препятствуют привычным занятиям, которыми был наполнен день: читать, смотреть телевизор, слушать радио, шить, готовить, смотреть в окно, играть в карты, отвечать на телефонные звонки или узнавать лицо и голос человека, стучащего в твою дверь или здоровающегося с тобой.

Джованна осталась одна после смерти мужа, дети обзавелись семьями и переехали, сын – в другой город, а дочь – в удаленный район. Конечно, поначалу они ее навещали. И она сама иногда на двух автобусах добиралась до дочери. Но годы шли, и это стало ей не по силам, а дочь при этом тоже старела. Но вот внуки… Однако Джованна не теряла присутствия духа. Ни на кого не таила обиду. У нее был телефон: они всегда созванивались с дочерью, иногда по два раза в день, утром и вечером. Также было и с другими оставшимися у нее родственниками – ведь они тоже состарились или жили слишком далеко. И даже когда силы покинули ее, здоровье пошатнулось, она по-прежнему часами проводила в телефонных разговорах. Родные голоса составляли ей компанию. Телефон помогал во всем, даже в заказе продуктов (зеленщик и бакалейщик обслуживали ее уже много лет, и она доверяла им) или в беседе с врачом о состоянии здоровья (он все равно знал, что с ней) или в просьбе выписать новый рецепт, а за лекарством могла сходить одна добрая соседка.

Когда у Джованны стал ухудшаться слух, сначала она подумала, что сломался телефон. Несколько месяцев пыталась подобрать себе подходящий аппарат. Чувствуя себя покинутой, обманутой теми, кто не хотел ее понять, она поссорилась со всеми, упрямо виня окружающих… В конце концов ей пришлось признать очевидный факт, который подтвердил и пришедший на дом врач: ее глухота связана с возрастом и это необратимо. Телефонные разговоры превратились в череду просьб повторить сказанное и неуместных ответов, все это раздражало и унижало Джованну. Порой ей не удавалось даже узнать голос собеседника в невнятном шуме, несшемся из трубки. Она понимала, что ее собеседники в конце концов оставляли попытки добиться понимания. Дела с каждым днем шли все хуже. Иногда она не слышала и самого телефонного звонка.

Новый телефонный аппарат стоял без дела на столике около кресла, в котором Джованна часами сидела перед телевизором, звук был выключен, чтобы ее не раздражал доносившийся оттуда невнятный шум. Тянулась бесконечная череда тоскливых дней, проводимых то в кресле, то у окна, из которого она бросала тоскливые взгляды на жизнь, более ей не принадлежавшую. Так прошли годы.

Проведя столь долгое время в молчании, Джованна почти разучилась говорить.

Конечно, пресбиакузис (так называется старческая глухота, вызванная возрастом, а не травмами или болезнями) может быть скомпенсирован с помощью слухового аппарата, но Джованна и слышать об этом не желала. Это бы означало для нее признание своей неполноценности, перед самой собой и перед другими людьми. Пришлось дожидаться момента, пока дверь вновь откроется, пока это долгое молчание вновь заполнится дружескими лицами, пока хоть щепотка доверия смягчит горечь отчаянного бунта против собственной немощности.

Ухудшение зрения или слуха усложняет многие действия повседневной жизни: поприветствовать людей, которых встречаешь на улице, перекинуться парой слов с соседями, впустить человека, стучащего в дверь. Неловкость и стыд лишают возможности обмениваться этими приятными жестами человеческой сердечности. Изоляция становится чуть ли не добровольной, из боязни, что даже кратковременное вторжение других людей затруднит контроль или удовлетворение потребностей и функций тела.

В целом в пожилом возрасте люди реже выходят на улицу, потому что становятся более осмотрительными и отсиживаются дома в непогоду или в жару. Дни становятся менее наполненными, время словно течет медленнее. «Время будто остановилось», – часто говорят старики.

Потерянность и страх

Одинокий человек больше подвергается опасности насилия и произвола, он испытывает множество трудностей в повседневной жизни, в нем больше страха, депрессии и потерянности, он больше болеет, с большей вероятностью попадает в дом престарелых. За одинокими чаще приходит смерть.

Старики боятся одиночества. В одиночку они более беззащитны, больше рискуют стать жертвами ограблений, мошенничества, произвола и насилия. Такое случается в Европе, где старики, не только на улице, но и в стенах дома, расстаются с жизнью в результате агрессии. Такое случается и в Африке, где стариков убивают их же родственники за то, что те якобы колдуны и «украли жизнь» у других умерших членов семьи.

Оказаться в полном одиночестве именно тогда, когда покидают силы, означает в одиночку противостоять ряду тяжелых и весьма конкретных проблем. Поэтому быть другом старика часто означает брать на себя обязанности, которые обычно исполняют более молодые члены семьи, помогая ему в многочисленных бытовых затруднениях и жизненных потребностях. Это значит заполнять своим обществом зияющую в их жизни пустоту – это вопрос чувств и отношений, но нередко он становится вопросом жизни и смерти.

Ведь многие старики, оказавшись без чьей-либо поддержки, не просто ведут более трудную жизнь, но испытывают серьезные лишения. Скажем, реже питаются, потому что часто откладывают поход в магазин из-за сопряженных с этим трудностей, или питаются хуже, потому что не в состоянии больше готовить себе пищу, им иногда слишком тяжело даже просто подняться с кровати. Их среда обитания скудеет: нет сил содержать в чистоте и порядке дом; бытовые предметы ломаются, и никто их не ремонтирует и не покупает взамен новые; все приходит в упадок; ветшают полы, стены, окна, инженерные коммуникации. Бытовые проблемы сказываются на состоянии здоровья и могут стать причиной несчастных случаев. Если одинокому человеку станет плохо ночью, ему некого будет позвать на помощь. Даже незначительные происшествия грозят стать очень серьезными, когда ты один: Упав, ты не сумеешь сам подняться, и может пройти много часов, прежде чем кто-то придет на помощь.

В одиночестве множатся страхи. Прежде всего страх перед внешним миром: страх подвергнуться агрессии, насилию, потому что в старости человек чувствует себя более слабым. Дом воспринимается как крепость, надежное укрытие, где можно спокойно быть наедине с самим собой, в особенности, когда человек смущается и стыдится себя самого перед людьми. И все же нередко кажется, что и это укрытие неспособно защитить от опасностей мира, если рядом нет никого, у кого можно попросить о помощи и защите, никого, способного дать чувство защищенности. Многие старики закрываются в доме, чтобы защитить себя, и все же их не покидает чувство ненадежности укрытия, удушающее ощущение враждебности со стороны внешнего мира, соседей, чужаков.

Серджо родом из области Марке. В Риме он поселился на тогдашней окраине, в районе Примавалле, и работал строителем. Встреча с ним произошла, когда он уже был больным стариком, много лет ведущим одинокое существование, в постоянном страхе и подозрительности. Он был убежден, что окружен завистью, чувствовал у себя за спиной перешептывание, сплетни, косые взгляды, ожидал подвохов и происков… Свои скудные сбережения он держал в доме, постоянно перепрятывая, в страхе, что враги, проникнув к нему в дом (а Серджо был у верен, что они делают это, когда он спит или выходит на улицу), найдут их и заберут. Порой он прятал деньги в столь «надежных» местах, что и сам потом был не в состоянии их отыскать. Большую часть времени он проводил в укреплении обороны (заколачивал окна, затыкал все отверстия и щели), в поисках своих вещей и сокрушении по поводу того, что не находил их.

Одиночество заставляет воспринимать других как врагов, от которых надо защищаться. Даже рядовые звуки, доносящиеся из соседних квартир, принимают грозное звучание, становясь подтверждением того, что соседи затевают недоброе, пытаются высадить дверь, сломать стену, пустить в квартиру газ. Серджо, наедине со своими мыслями, трактовал на свой манер ссоры, время от времени случающиеся в каждом доме, неприязненные отношения, каждое брошенное грубое слово, двусмысленное выражение лица у полицейского из квартиры напротив. Очевидно, что тот сговорился с консьержкой и с уголовниками со второго этажа: они хотят украсть у него деньги, а может, даже убить его и забрать себе его квартиру. Он видит, как они следят за ним, когда он ходит на почту за пенсией.

Иногда враждебность, которую старики чувствуют вокруг себя, самая что ни на есть реальная. Кармела жила одна, все более утрачивая связь с реальностью после смерти мужа. Она держала ночью рядом с кроватью палку, убежденная, как и Серджо, что соседи замышляют против нее недоброе. Но этой якобы навязчивой идее было реальное объяснение – неприязнь соседей, в лучшем случае считавших, что она уже не в состоянии жить одна в своем доме. Они говорили, что она путает день с ночью, кричит вслед их детям; неровен час, забудет выключить газ, и тогда все взлетят на воздух; однажды она даже вышла из дома в ночной сорочке… Неоднократно соседи связывались с социальной службой, и та в итоге не нашла лучшего решения, чем помещение в дом престарелых. Кармела интерпретировала это – и она не была далека от истины – как попытку избавиться от нее, «посадив под замок». Кармела знала, за что ее невзлюбили соседи, но не хотела говорить.

Ночь приносит с собой больше страха, заставляет чувствовать себя более беззащитными. Старики часто страдают расстройствами сна, и ночь становится временем страхов и молитв. «Когда я один, мне приходят на ум грустные мысли», – нередко говорят старики. Это справедливо для каждого из нас. Но если рядом никогда нет никого, с кем можно было бы поговорить, кто бы выслушал и утешил, то жалобы, ностальгические воспоминания, угрызения совести, обвинения, тревога о собственном здоровье, чувство пустоты, связанное с мыслью о тех, кого больше нет, страх перед собственным концом становятся почти невыносимым бременем.

В одиночестве даже малейшие неудобства, вроде неисправного крана или потерянной вещицы, оказываются мучительными проблемами.

В одиночестве столь многие привычные действия повседневной жизни будто теряют смысл. Человек начинает спрашивать себя: «Зачем готовить? Для кого? Для себя одной? Не стоит…». Или: «Ради чего утруждаться приводить себя в порядок и одеваться, если я никого не жду?». Перестать следить за собой – первый шаг. Постепенно уходит привычка следить за домом; многие даже ограничивают свое жилое пространство; перестают входить в некоторые комнаты, чтобы не думать об уборке там; со временем некоторые старики ограничивают свое существование несколькими метрами вокруг кровати или у окна.

Одиночество – причина дезориентации и «странного» поведения. Действительно, многочисленные «странности» стариков вызваны одиночеством. Достаточно упомянуть привычку хранить фотографии, сломанную утварь, старую одежду – вещи, имеющие сентиментальную ценность, поскольку напоминают о ком-нибудь или о каком-то счастливом моменте жизни. «Мне с ними не так одиноко», – говорят старики.

Если человек живет в одиночестве, он часто начинает говорить сам с собой, одушевлять предметы, общаться с ними, с животными, с людьми, которых нет рядом или которые уже умерли. Одним словом, создается фантастический мир, населенный теми или иными существами, который зачастую пугает посторонних. По той же самой причине человек привязывается к домашнему животному, иногда на наш суд «чересчур» – разговаривая с ним и обращаясь как с членом семьи. Есть старики, которые наполняют свой дом собаками или кошками и не желают ни в какую расставаться с ними, не смущаясь ни дурным запахом или грязью, ни протестами соседей, потому что эти животные – их единственные друзья и единственный смысл их существования. Порой диалоги ведутся даже с неживыми предметами.

Эгле жила одна, в двух съемных комнатах. Это жилище было настоящим завоеванием ее последних лет: до этого она сменила много домов, но ни один не был для нее по-настоящему своим. Начиная с дома тети, в горной деревушке, где было так мало обитателей, что все были знакомы друг с другом. Она попала туда сиротой и всегда чувствовала себя в том доме гостьей, причем не слишком желанной: ночевала в кухне, а спать ложилась, только переделав все домашние дела. Конечно, в деревне ни у кого из детей не было особых развлечений или игрушек, но у нее в особенности.

Повзрослев, она так и не сумела обзавестись семьей: неудачный брак с мужчиной, который вернулся с войны ожесточенным и озлобленным, а потом ушел и больше не вернулся. Все ее дети умерли в младенчестве, она уехала из деревни в город и остаток жизни провела, растя чужих детей.

В старости она перестала работать и нашла этот домик – впервые в жизни у нее было свое место. Немногочисленная мебель казалась ей прекрасной, комод в спальне она заставила фотографиями покойных детей, кухня у нее блестела, как парадная гостиная, приборы и другую утварь она старалась использовать поменьше, чтобы не испортить. Она получала небольшую пенсию и время от времени еще немного подрабатывала у своих прежних клиентов. Но потом здоровье стало сдавать, она ослабела, и повседневные дела стали даваться ей тяжело. Уборка в доме стала проблемой, сияющая кухня покрылась пылью, выходить за покупками было все тяжелее. Как-то раз она упала и не смогла подняться сама; ей пришлось отлежать в больнице. После того случая она стала все реже выходить из дома. Зрение слабело, случалось надеть грязную юбку, не заметив этого, непослушные ключи не хотели попадать в замочную скважину, уроненные на пол вещи так и не удавалось найти.

Она чувствовала себя все более слабой и одинокой: сколько еще она так протянет? Чтобы успокоить себя, она пыталась отрицать факты: кастрюля не находилась, потому что ее украли соседи, сломанный холодильник менять необязательно, и вообще к чему все эти лекарства? Она же не больна, она всегда была сильной, здоровой женщиной. В доме есть все необходимое, а если чего-то не хватает, так это вина других жильцов, которые желают ей зла. Легко воспользоваться положением одинокой женщины! Но она всем покажет: она не одна!

У Эгле на кровати лежала большая кукла, из тех, что делали в прежние времена, с фарфоровым личиком и в атласном платье с оборками. Она начала обращаться с ней так, словно это ее дочь: заботилась о ней как о маленькой девочке, качала ее, говорила с ней, поила молоком из бутылочки, брала с собой, когда выходила из дома. «Она слишком мала, чтобы оставаться одной!». Она внимательно следила за тем, как «другие» смотрят на нее и на ее «малышку». Всегда настороже.

Эта кукла стала способом перестать быть бедной неприметной старухой, способом привлечь внимание других, что и произошло с людьми из Общины святого Эгидия, которые познакомились с ней на улице, увидев, как она шагает с куклой в руках.

– Как ее зовут?

– Мария…

Так они начали общаться с ней, навещать ее дома, помогать ей в бытовых нуждах, не сильно смущаясь присутствием «Марии».

Однажды кукла упала. «Вы можете мне ее починить?» – спросила Эгле, признавая тем самым, что это не настоящий ребенок. Но, может быть, она всегда это знала. Куклу починили, и она вернулась на кровать в своем атласном платье. Эгле, наконец, обрела семью.

Социальная изоляция может быть вызвана, как мы говорили, плохим состоянием здоровья, но в свою очередь она оказывает воздействие и на физическое, и на душевное состояние. В этом убеждает многолетний опыт жизни со стариками, но не только: научные исследования последних лет подтверждают, что социальная изоляция может иметь очень серьезные последствия. Ряд исследований говорит о том, что человек в изоляции чаще подвержен несчастным случаям, риску заболеть и стать инвалидом. В таких условиях многие бывают вынуждены покинуть родное жилище и переехать в интернат. Шансы умереть у одинокого старика в два – четыре раза выше, чем у того, кто окружен человеческим теплом и общением.

Проблема одиночества и заброшенности стариков драматически обострилась в Европе летом 2003 года, когда из-за аномальной жары резко участились летальные случаи среди стариков. Умирали старики, живущие в наибольшей изоляции, у себя дома и в домах престарелых. А в домах семейного типа Общины святого Эгидия, где живут очень слабые и больные старики, многим из которых перевалило за сто лет, тем страшным летом не умер никто. Любовь и дружеское участие действительно даруют жизнь!

Утешение продлевает жизнь

Положение многих стариков сегодня характеризуется обеднением связей, разрушением их человеческого и семейного круга общения, а изоляция только усугубляет это тяжелое состояние. Поэтому первое, что можно сделать для старика, страдающего от нехватки общения – это не только конкретная помощь, но и время, проводимое вместе. Можно сказать, что человеческое присутствие – это самая главная служба, которую можно сослужить старикам. Мы этим словно говорим им: «Ты больше не один! Прошло время одиночества!»

В доме престарелых или в больнице может быть идеальный уход (что, впрочем, бывает весьма редко), но часто недостает человеческого присутствия, а одним только уходом жив не будешь. Жизнь дарит дружба, а от одиночества умирают.

Слово тоже дарит жизнь: одиночество часто соткано из молчания. От этого некоторые старики разучаются общаться. От этого, как мы говорили, люди начинают беседовать сами с собой, одушевлять предметы, обращаться к вещам, терять связь с реальностью и жить в фантастическом, безумном мире – это всё болезни одиночества и молчания. Старик неинтересен, с ним не поговоришь, он тугодум. И он в итоге создает себе воображаемых собеседников. Но живое человеческое слово возвращает к жизни.

Все это говорит не только о том, насколько бездушно наше общество, но и насколько оно малодемократично. Стариков много, но они не имеют веса, соразмерного их числу. Их гражданские права попираются. Именно это происходит в больших обезличивающих учреждениях, таких как больницы для хронических больных или дома престарелых. Они являются выражением, монументом несправедливого и малодемократичного общества, которое через эти учреждения являет свой смертоносный потенциал, лишая прав значительную часть общества. Непризнание прав – тоже проявление бедности.

В этих учреждениях, да и в больницах тоже, старик становится «вещью», предметом: если повезет, его будут лечить, но он останется вещью. Он может жить, вести растительное существование, умереть, плохо или хорошо реагировать на лечение, но он останется вещью, лишенной ценности человеческой личности. Старик в больнице болен вдвойне. На ум приходит множество историй страдания, заброшенности, смерти, историй людей, которые, перестав ощущать себя людьми, предпочли умереть. Для некоторых это был последний и единственный возможный протест: отказ от жизни, которая отказывает человеку в достоинстве и утрачивает самый смысл.

Говоря о бедности стариков, следует принимать в расчет два равно важных права (которые необходимо отстаивать и обеспечивать): первое – это право на жизнь, понимаемое как право на существование, на защиту жизни, то есть на защиту от смерти. Это неоспоримое право. Но есть и другое, а именно право на уважение собственной личности, то есть право оставаться самим собой, быть человеком со своими привычками, даже со своими маниями, какими бы иррациональными и противоречивыми они ни были, со своими особенностями и индивидуальностью. Большие обезличивающие учреждения разрушают право на индивидуальность, подавляют его и зачастую не помогают даже выживать. Лечение – это еще не все. Ценность жизни состоит не в одном выживании, но и в возможности чувствовать себя человеком.

Долгий опыт дружбы со стариками позволяет понять, какая пустыня простирается вокруг них. Нередко семьи больше не существует, потому что все умерли или разъехались по миру, в других случаях она уклоняется от заботы о своем старике либо не получает достаточной поддержки. Тогда друзья становятся как родные, хотя они всего лишь поддерживают своим человеческим присутствием. Так формируется глубокая связь, дающая жизнь новой семье, основанной не на кровном родстве, но от этого не страдающей недостатком чувств или ответственности. Столько стариков болезненно переживает отношения с собственной семьей: проблема в том, что есть идея, мечта о семье, которая постоянно вступает в конфликт с реальностью. Часто с уст стариков слетают слова «неблагодарность» или «предательство». Так часто проживают они свои последние годы в горечи. Многое удручает в жизни стариков. Но те, кто находится рядом, породнившись с ними дружбой, открывают ценность утешения.

Эта горькая старость, следовательно, требует не только помощи, но и утешения. В жизни старика столько поводов впасть в отчаяние. В нашем обществе старик напоминает библейского Иова: беды сыплются одна за другой; он пытается залатать брешь, и тотчас появляется другая; ресурсы, в том числе человеческие и духовные, истощаются. Норберто Боббио, еще один великий светский мыслитель Италии, посвятил размышлениям о собственной старости эти пронзительные строки:

Одним словом, я сказал бы, что старость моя меланхолична, понимая меланхолию как осознание не достигнутого и уже недостижимого. Этому соответствует представление о жизни как о пути, финальная веха на котором смещается все дальше вперед, и когда тебе кажется, что ты достиг ее, оказывается, что это не та веха, которую ты представлял себе как окончательную. Тогда старость становится временем, когда ты полностью осознаешь, что путь не только не завершен, но что у тебя не осталось времени завершить его, и тебе приходится отказаться от мысли одолеть последний этап[22]22
  Norberto Bobbio, De Senectute e altri scritt i autobiografi ci, Einaudi, Torino 1996, с. 30.


[Закрыть].

Жить в безутешности и пессимизме почти нормально. И именно нормальность этого угнетает. Ты теперь беспомощен, а раньше был крепким парнем; ты теперь один, а раньше был окружен людьми, которые искали твоего общества; теперь ты болен, а раньше блистал отменным здоровьем; теперь у тебя нет никакой социальной роли, а раньше ты работал; теперь ты слаб. А при взгляде в будущее возникает ощущение склона: нет подъема, есть лишь спуск. Видно, придется смириться с незавершенностью замыслов. Как тут не впасть в отчаяние? К тому же, спутанность сознания порождает навязчивые идеи, что только усугубляет отчаяние.

Навещать стариков и помогать им – значит нести им утешение, и это не простая формальность: ведь от отчаяния умирают. Утешение помогает вновь обрести утраченный секрет жизни.