Текст книги "Дизайн детства. Игрушки и материальная культура детства с 1700 года до наших дней"

Ариана Феннето
2. ПЕРЕХОДНЫЕ ПАНДОРЫ
КУКЛЫ И «ДОЛГИЙ» XVIII ВЕК

В XVIII веке на свет появилась особая материальная культура, предназначенная для детей: одежда, игрушки и литература126126
  Ariès P. L’ Enfant et la vie familiale sous l’Ancien Régime. Paris: Plon, 1960; Plumb J. The New World of Children in Eighteenth-Century England // Past and Present. 1975. No. 67. P. 64–95.


[Закрыть]. В зарождающейся материальной культуре детства отдельное место занимали куклы. Но несмотря на то, что куклы продавались как детский товар, взрослые все равно использовали их в различных внеигровых контекстах127127
  Кроме описанных в статье способов использования кукол взрослыми, существовали также анатомические куклы и манекены художников. Об этих двух видах кукол см.: Ebenstein J. The Anatomical Venus. L.: Thames & Hudson, 2016; Munro J. Silent Partners: Artist and Mannequin from Function to Fetish. L.: Yale University Press, 2014.


[Закрыть]. Особенно это касается кукол-манекенов, также называемых пандорами128128
  Пандора (по имени героини древнегреческой мифологии) – распространенный в Европе XVII–XVIII веках вид куклы, предназначался для демонстрации моделей одежды. Термин «пандора» в отношении куклы-манекена связан с Мадлен де Скюдери, представительницей французского направления прециозной литературы XVII века, хозяйкой салона. В ее женском интеллектуальном кружке сочинение и обсуждение литературы сопровождалось одеванием двух кукол. Одна была полностью одета, а вторая раздета (большая и малая пандоры). Их передавали друг другу, чтобы получить представления о последних веяниях моды. Эта история впервые встречается у Мишо (см.: Michaud G.-L. Biographie universelle, ancienne et modern. T. 41. Paris: Michaud, 1825. P. 390). Должно быть, Мишо имел доступ к рукописям, оставленным кругом Скюдери, потому что та же история встречается в книге: de Scudéry M., Pellisson-Fontanier P. Chroniques du samedi suivies de pièces diverses (1653–1654) / dir. par A. Niderst, D. Denis, M. Dufour-Maître. Paris: Honoré Champion, 2002. P. 166. Однако в английских и французских словарях XVII и XVIII веков термин «пандора» в отношении куклы не встречается. Этот факт был подмечен Барбарой Спадаччини-Дей в книге под ред. Arizolli-Clémentel P., Gorguet-Ballesteros P.: Fastes de cour et cérémonies royales. Le costume de cour en Europe, 1650–1800. Paris: RMN, 2009. P. 226. Благодарю Паскаля Горже-Баллестеро, который привлек мое внимание к этому факту. – Примеч. автора.


[Закрыть], которых предприниматели и торговцы (обоих полов) использовали для рекламы. Кроме того, совершенно взрослая женщина могла иметь большой, искусно сделанный кукольный домик, который на деле был шкафом-кабинетом129129
  Шкаф с дверцей и несколькими полками для коллекции безделушек назывался кабинетом. Увеличение коллекций требовало все больше шкафов-кабинетов, для которых в итоге стали отводить особую комнату, называвшуюся кабинетом редкостей, или кунсткамерой.


[Закрыть]. И наоборот, детские игрушки часто играли образовательную роль. Куклы не стали исключением: их тоже приобщили к обучению девочек необходимым для женщины правилам и манерам.

Историки культуры, как правило, видят в куклах и кукольных домиках средства дисциплины. Кукла и кукольный домик трактуются как инструменты укрепления патриархальной структуры общества, которая предписывала женщинам заниматься домом и сводила круг женских занятий к материнству, украшениям и одежде130130
  von Wilckens L. Mansions in Miniature. Four Centuries of Dolls’ Houses. Viking Press, 1980. Также см.: Broomhall S. Imagined Domesticities in Early Modern Dutch Dollhouses // Parergon. 2007. No. 2 (24). P. 47–67.


[Закрыть]. В рамках этого нарратива куклы выступают педагогическими или даже дисциплинарными инструментами, предписывающими девочкам нормы женственности. Хотя из различных источников XVIII века нам известно о важной роли кукол в подготовке к взрослению, стоит помнить, что девочки обладали свободой действия и не всегда покорялись воспитательному рвению педагогов, моралистов и изготовителей кукол. Стоит отказаться от упрощенческого взгляда на кукол как на орудие консервативной идеологии, помогающее поддерживать порядок и дисциплину, и рассмотреть их как «спорные артефакты», точки противостояний взрослых производителей и юных потребительниц. Неважно, какую педагогическую нагрузку несла на себе кукла: девочки всегда могли воспротивиться предписаниям взрослых и по-своему определить ее значение в игре131131
  См.: Forman-Brunell М. Made to Play House. Dolls and the Commercialization of Girlhood, 1830–1930. New Haven; L.: Yale University Press, 1993. P. 1. Также см.: Forman-Brunell М., Dawn Whitney J., eds. Dolls Studies: The Many Meanings of Girls’ Toys and Play. N. Y.: Peter Lang, 2015. Аналогичное прочтение субверсивной роли куклы можно найти в статьях Джульет Пирс и Робина Бернстайна: Peers J. Adelaide Huret and the Nineteenth-Century French Fashion Doll: Constructing Dolls/Constructing the Modern // Dolls Studies. P. 157–184; Bernstein R. Children’s Books, Dolls and the Performance of Race: Or the Possibility of Children’s Literature // Dolls Studies. P. 3–14.


[Закрыть].

Теория игры возникла в начале 1950-х годов и развивалась под влиянием разнообразных дисциплин: детской психологии, антропологии и социологии. Йохан Хёйзинга, Роже Кайуа и Дональд Винникотт предложили различные теоретические подходы к размышлению об игре, трактуя ее как «свободную деятельность» (в отличие от рутинных дел) или как подражание, а также исследуя игру через понятие переходного объекта – когда игрушка заменяет ребенку отсутствующую маму и таким образом приносит успокоение вместе с некоторой самостоятельностью132132
  См.: Huizinga J. Homo Ludens. A Study of the Play Element in Culture. Boston, MA: Beacon Press, 1955 (в рус. пер.: Хейзинга Й. Homo Ludens; Статьи по истории культуры. Пер., сост. и вступ. ст. Д. В. Сильвестрова; коммент. Д. Э. Харитоновича. М.: Прогресс-Традиция, 1997); Caillois R. Les jeux et les hommes. Paris: Gallimard, 1958 (в рус. пер.: Кайуа Р. Игры и люди. Статьи и эссе по социологии культуры / Сост., пер. с фр. и вступ. ст. С. Н. Зенкина. М.: ОГИ, 2007); Winnicott D. Playing and Reality. L.: Routledge, 1971 (в рус. пер.: Винникотт Д. В. Игра и реальность. М.: Институт общегуманитарных исследований, 2002).


[Закрыть]. Но историки игр и кукол редко используют эти концепции в своих исследованиях.

В этой статье я намереваюсь пересмотреть роль куклы (важной составляющей материальной культуры, которая долгое время не представляла академического интереса) в контексте английской культуры XVIII века. В своем исследовании я анализирую артефакты, литературные источники и архивные материалы, опираясь на критические понятия теоретиков игры. Кайуа, отсылая к концепции Хёйзинги, определяет игру как свободную, непродуктивную, не заинтересованную в результате деятельность, которая осуществляется в отдельном пространстве, подчиняется правилам и связана с переживанием иной реальности133133
  Об этом пишет Роже Кайуа в книге «Игры и люди».


[Закрыть]. Этот аналитический инструментарий в применении к английским куклам XVIII века позволяет увидеть, что, несмотря на возложенную на куклу миссию установления порядка (ludus), она всегда открывала возможность для хаоса (paideia). Хотя моя статья по большей части основывается на британских источниках, я также привлекаю материалы из истории других стран Европы, в частности Германии и Нидерландов (где, как считается, началось производство кукол). Таким образом, британский контекст будет представлен как частный случай общеевропейского явления134134
  Cм.: Pasierbska H. Dolls’ Houses from the V&A Museum of Childhood. L.: V&A Publishing, 2008. P. 13–14.


[Закрыть]. Несмотря на все попытки заставить кукол служить педагогическим целям – и в Великобритании, и в других странах, – девочки в своей игре присваивали их, противостоя намерениям взрослых. В ходе исследования будет показано, что промежуточное положение куклы (ее спорное место между детьми и взрослыми, на полпути от полезного действия к непродуктивной игре, и в то же время ее задача воспитать из девочки достойную женщину) превратило ее в «переходный объект», который вместо того, чтобы дисциплинировать девочек, наделял их силой. В каком-то смысле эта статья продолжает сложившуюся исследовательскую традицию рассматривать материальную культуру как возможный инструмент женской эмансипации, а не подчинения. Хотя причастность женщин XVIII века к материальной культуре (от платьев до вышивания и украшения дома) и можно считать свидетельством подчинения патриархальному порядку и гендерному распределению сфер деятельности, все же феминистское прочтение материальной культуры пересмотрело эту поверхностную интерпретацию и попыталось вернуть женщинам агентность135135
  Впервые об этом написала Рожика Паркер (Parker R. The Subversive Stitch: Embroidery and the Feminine. N. Y.: Routledge, 1984). Последние феминистские интерпретации вовлеченности женщин в материальную культуру см.: Daly Goggin М., Fowkes Tobin B., eds. Women & Things, 1750–1950. Gendered Material Strategies. Farnham: Ashgate, 2009; Daly Goggin M., Fowkes Tobin B., eds. Women and the Material Culture of Needlework and Textiles, 1750–1950. Farnham: Ashgate, 2009. Также см. статью Арианы Феннето в первом из этих сборников: Fennetaux A. Female Crafts: Women and Bricolage in late Georgian Britain // Women & Things, 1750–1950. Gendered Material Strategies. Farnham: Ashgate, 2009. P. 91–109.


[Закрыть]. Таким образом, в непредсказуемой, ничем не ограниченной игре кукла часто становилась субверсивным инструментом, который наделял свою владелицу способностью к свободному действию и помогал стать независимой личностью.

Промежуточный объект

Как показано в эпохальной статье британского историка Джона Пламба, XVIII век совпал с появлением особой материальной культуры, созданной для детей136136
  Plumb J. H. The New World of Children in Eighteenth-Century England.


[Закрыть]. В этот период вместе с «открытием» детства как особого возраста, которому потребны особая забота, специальные приспособления и материальная культура, появляется детские одежда, игрушки и книги137137
  Ariès P. L’ Enfant et la vie familiale sous l’Ancien Régime.


[Закрыть]. Одежда для ребенка раньше представляла собой миниатюрные копии взрослых нарядов, но теперь стала приспосабливаться к тогдашним представлениям о детских потребностях. Тем временем зарождавшееся в Великобритании потребительское общество быстро ухватилось за важность игры для ребенка, открывшую возможность новой торговой ниши. В той же Великобритании резко возросло количество так называемых игрушечников (toy-men)– продавцов игрушек, основных поставщиков этих товаров на рынок138138
  Plumb J. H. The New World of Children in Eighteenth-Century England. P. 67


[Закрыть]. И хотя нельзя отрицать товаризацию детства в XVIII веке, все же понятие «игрушки» не всегда имело четкое определение, поскольку игрушки нередко были связаны со взрослыми, а не с детьми139139
  Fennetaux A. Toying with Novelty: Toys in Eighteenth-Century Britain // Between Novelties and Antiques: Mixed Consumer Patterns in Western European History / ed. by Ilja Van Damme et al. Turnhout: Brepols, 2009. P. 17–28.


[Закрыть]. Как говорилось в «Описании всех профессий» 1747 года, продавцы игрушек – это «торговцы или распространители игрушек… не только тех, что развлекают детей, коих множество, … но и огромного разнообразия диковинок [sic]»140140
  Anon. A General Description of All Trades Digested in Alphabetical Order. L.: T. Waller, 1747. P. 210.


[Закрыть]. Так, игрушечники продавали, к примеру, настольные игры (триктрак, шахматы) и прочие нужные вещи вроде ножей, бритв или нюхательного табака, и все это в придачу ко «всем видам игрушек для детей», как часто значилось на их торговых карточках141141
  Торговая карточка – небольшая квадратная или прямоугольная карточка, по размеру больше, чем современные визитки. Такие карточки торговцы раздавали клиентам и потенциальным покупателям.


[Закрыть]. Это говорит о том, что слово «игрушка» само по себе не ассоциировалось с детством142142
  См., к примеру, коллекцию Британского музея: Banks collection of Tradecards, Banks 119.7, а также коллекцию Heal collection of Tradecards, Heal 119.1.


[Закрыть].

В этой зарождавшейся потребительской культуре куклы занимали довольно неопределенное место. В перечнях продавцов игрушек они часто значились так: «Голые и наряженные складные, восковые и обычные младенцы [babies]», «Прекрасные младенцы и домики для младенцев, полностью обставленные мебелью» или же «восковые и голые младенцы»143143
  См. в коллекции Heal Collection of Tradecards, HEAL 119. 10, HEAL 119. 3, and HEAL 119.22.


[Закрыть]. У этих кукол («младенцев») было деревянное тело, а голова и конечности – из крашеного дерева, кожи или набивной ткани (у более дорогих моделей – из воска). Коленные и бедренные суставы кукол сгибались благодаря шарнирам. Кукла могла быть голой или одетой. Несмотря на название «младенцы», куклы XVIII века редко делались в виде младенцев и малышей. Чаще всего у них были взрослые черты лица. И все же в некоторых случаях кукольное платье указывало на то, что перед нами именно ребенок. Например, у некоторых кукол были платья с завязками на спине, оснащенные сзади помочами, то есть ремнем, как у малышей, которые только учатся ходить. Значит, такая кукла изображала малыша или чуть подросшего ребенка144144
  См., к примеру, коллекцию Музея Виктории и Альберта: V&A MISC.271-1981.


[Закрыть]. Сохранилась одна редкая кукла начала XVIII века в длинном открытом одеянии, в которое наряжали именно младенцев. Но в обоих случаях внешний вид кукол – форма тела и лица – соответствовал чертам взрослой женщины. Куклы-взрослые в лучшем случае могли отличаться большим размером. Тела всех этих «младенцев» были одинаковыми, без стремления к анатомической точности: голый «каркас», на который прикалывалось платье. Именно благодаря одежде у куклы появлялись социальная роль, пол и возраст. Отсутствие анатомического сходства вкупе с неточным названием, которое чаще всего относилось как раз к кукле взрослой женщины, а не ребенка, характеризует двойственное положение куклы XVIII века. Она оказалась в неловком положении между игрушками и диковинками, одновременно служа объектом для детской игры и предметом коллекционирования для взрослых.

Ил. 2.1. Торговый жетон, сделанный для продавца игрушек Дж. Кёрка

О том, что в Великобритании XVIII века куклы были частью возникшей вокруг ребенка потребительской культуры, свидетельствует множество источников. Кёрк, лондонский торговец игрушками, трудившийся с 1784 по 1791 год, сделал для своего магазина торговый жетон145145
  Торговые жетоны использовались торговцами из-за недостатка в государстве монет. Они были залогом, погашаемым в товаре. Правительство их официально не признавало, но при этом они использовались довольно широко.


[Закрыть]. В изображенной на жетоне (ил. 2.1) сцене в интерьере лавки на первом плане – юность и веселость, с которыми ассоциируется его дело146146
  Коллекция Музея Виктории и Альберта: V&A, inv: B.77-1996.


[Закрыть].

Мальчик и девочка в сопровождении женщины смотрят на товары, разложенные на полках за прилавком. Легко различимы разнообразные игрушки, среди которых есть и куклы разных размеров: значит, кукол Кёрк относил к детским товарам. В начале XVIII века аристократка из Кента Арабелла Фернезе, у которой имелись деньги на себя и детей, часто тратила их на «игрушки для ваших детишек»147147
  Архивы Восточного Кента: East Kent Archives, Personal Accounts of Lady Arabella Furnese, U471/A50.


[Закрыть]. Так, в 1715 году она купила за 7 шиллингов «младенца» для своей дочери, которая родилась ранее в том же году. Цена была не такой уж высокой. Но когда Арабелла захотела, чтобы для куклы сделали платье и мебель, потребовались новые расходы. Позже в том же 1715 году она заказала у миссис Фрезер, мастерицы по юбкам, стеганую кукольную юбку. Когда дочери Арабеллы исполнилось шесть лет, ее мать потратила 4 фунта 10 шиллингов на то, чтобы обивщик взрослой мебели сделал для куклы кроватку, и еще 2 фунта 9 шиллингов на то, чтобы эту кроватку отделали шелком.

И все же множество источников ясно показывают, что куклы не предназначались исключительно для девочек. Некоторые куклы вполне серьезно использовались взрослыми – как мужчинами, так и женщинами. К примеру, знаменитые куклы-пандоры были в ходу у торговцев – для рекламы и продвижения товаров148148
  См.: Ribeiro A. Dress in Eighteenth-Century Europe. L.: Yale University Press, 2000. P. 61–62.


[Закрыть]. Куклы-манекены, которые совсем не предназначались для игры, обычно привозили из Франции. Во времена, когда еще не были распространены журналы мод, предприниматели и предпринимательницы использовали манекены, чтобы оповещать покупателей о новинках.

Существует немало доказательств того, что взрослые женщины покупали кукол для собственного удовольствия. Известно, к примеру, что Летиция Пауэлл, урожденная Кларк, которая жила в Лондоне в середине георгианской эпохи149149
  Георгианской называют эпоху истории Англии с 1714 по 1830 год.


[Закрыть], собрала за свою жизнь коллекцию из тринадцати кукол. Первую куклу Летиция получила в тринадцать лет, в 1754 году. Остальные тоже были связаны с различными моментами ее жизни, например свадьбой (ил. 2.2)150150
  На свадебной кукле платье контуш. Это распашное, скрепленное на груди при помощи лент платье. На спинке платье имело длинные складки. Оно надевалось поверх нижней юбки на каркасе.


[Закрыть] с Дэвидом Пауэллом в двадцать два года (1761 год). Последняя кукла Летиции Пауэлл датируется 1812 годом. К тому времени ее хозяйке был уже за семьдесят, и она едва ли нуждалась в детских развлечениях.

Ил. 2.2. Кукла, одетая в белое шелковое свадебное платье-контуш с узорами и нижней юбкой. Воск, ткань. 1761

Искусные кукольные домики, которые выпускались в Голландии с конца XVII века (женский вариант мужского кабинета редкостей), были серьезными проектами взрослых женщин, курировавших создание домика в течение нескольких лет. Будучи невероятно дорогими, эти кукольные шкафчики соответствуют определению игры у Кайуа как непродуктивного использования времени и ресурсов. Петронелла Оортман, голландская аристократка 1656 года рождения, начала строительство своего великолепного домика в 1686 году, когда ей было тридцать лет. Английские аристократки подхватили это увлечение, и нам известно о нескольких больших и безусловно роскошных кукольных домиках, сделанных в Англии в XVIII веке. Один такой домик начала георгианской эпохи, в котором детально воспроизведены стулья Чиппендейла, столовое серебро и фарфоровые чайные сервизы, находится в усадьбе Ностелл-Прайори в Йоркшире151151
  Организация по охране исторических памятников, достопримечательностей и живописных мест. National Trust, Nostell Priory. 1730–1740, NT 959710.1.


[Закрыть]. Томас Чиппендейл сам сделал этот домик в 1729 году для Сюзанны, леди Уинн, вскоре после ее замужества с сэром Роландом Уинном. И поскольку интерьеры усадьбы Ностелл-Прайори проектировал он же, оба дома (маленький и большой) имеют много общего152152
  Автор статьи ошибается: Томас Чиппендейл, крупнейший английский мебельный мастер, родился в 1718 году и никак не мог в 1729 году сделать кукольный домик для леди Сюзанны Уинн, жены Роланда Уинна, 4-го баронета. Усадьба Ностелл-Прайори была декорирована Чиппендейлом в 1760–1770-е годы по заказу 5-го баронета Уинна, сына предыдущего. Его тоже звали Роланд. – Примеч. ред.


[Закрыть]. Кукольные домики не были оторваны от действительности (иногда они даже с невероятной точностью воссоздавали ее в миниатюре) и не приглашали к игре. Тщательно воспроизведенная меблировка, выполненная с невероятным старанием и вниманием к деталям, свидетельствует, что домики, по выражению Сьюзен Стюарт, являются миниатюрой в чистом виде – то есть миниатюрой, которую создавали ради демонстрации мастерства153153
  Stewart S. On Longing, Narratives of the Miniature, the Gigantic, The Souvenir, the Collection. Durham and L.: Duke University Press, 1993.


[Закрыть]. Домики были поводом продемонстрировать умение взрослых ремесленников воссоздать все что угодно с невероятной точностью в меньшем масштабе. Обладательницы домиков не играли с ними, а лишь курировали их сооружение. Эти миниатюры, которые также называли «кабинетными домиками», были диковинками для развлечения взрослых. «Миниатюры в чистом виде», они услаждали лишь взгляд и не предполагали прикосновения154154
  Ibid. P. 63


[Закрыть].

Однако женщины Великобритании XVIII века собирали кукол не только в качестве диковинок для кукольных домиков. Иногда они делали своим куклам одежду и даже играли с ними. Известно, что Летиция Пауэлл сама одевала все свои тринадцать кукол и делала им «специально скроенные» наряды, так что ее коллекция предназначалась не только для глаз. По большому счету коллекция, которую Пауэлл собирала всю жизнь с тринадцати лет до семидесяти одного года, указывает на способность куклы преодолеть пределы детства, а также на то, что различные практики обращения с куклой не поддаются четкому определению и пересекаются между собой. И хотя куклы Летиции Пауэлл сами по себе не были куклами-манекенами, хозяйка превратила их в трехмерные странички модного журнала своей жизни. К нижней юбке каждой куклы была приколота записка с пометкой (сделанной от руки почерком XVIII века) о том, в каком году кукла появилась у хозяйки. Кроме того, коллекция – что-то вроде швейной автобиографии хозяйки: ведь она сама делала платья своим куклам по образцу собственных нарядов, используя для этого обрезки ткани, как в случае со свадебным платьем155155
  Архивы Музея Виктории и Альберта: V&A Archives, Blythe House, Acquisition file, MA/1/P1874.


[Закрыть]. Куклы Пауэлл – это и диковинки, и манекены, и игрушки, и личный дневник. Сохранив в них память о событиях своей жизни, Пауэлл запечатлела «швейный автопортрет»; это пример свободной, непродуктивной деятельности, в которой были важны ролевая игра и воображение.

Детские же куклы, напротив, служили не одному лишь развлечению. Хотя общество и признало особые потребности детей в игре и веселье, в результате чего возникла материальная культура детских игрушек, все же на эти игрушки часто налагалась учебная и воспитательная миссия156156
  Например, Локк разрабатывал игрушки, которые должны были «научить детей читать, пока они думают, что играют». См.: Locke J. Some Thoughts Concerning Education. L., 1693. P. 178. – Примеч. автора.


[Закрыть]. В центре такой парадоксальной ситуации были куклы. В педагогическом дискурсе игру в куклы часто представляли как «полезное» развлечение для детей, прививающее чувство домашнего очага и практику ведения хозяйства.

Куклы и домашний порядок

Похоже, что один из первых известных нам кукольных домиков, сделанный в 1631 году в Нюрнберге – домик Анны Кёферлин, – использовался в основном как образовательное пособие. Считается, что Анна Кёферлин взымала плату за просмотр домика и полученный из этого зрелища урок. Хотя на отдельные части домика хозяйка приглашала посмотреть даже мальчиков, все же ее целевой аудиторией были девочки и юные служанки. В афише, рекламировавшей выставку, было написано следующее:

Ну-ка, малыши, осмотрите домик для малюток внутри и снаружи. Глядите и учитесь заранее, как будете жить в грядущие дни. Глядите, как устроена кухня, гостиная и спальня, и как хорошо все разубрано. Глядите, сколько добра должно быть в порядочном доме… Глядите вокруг, разглядывайте все, что для вас выставлено: сотни разных предметов. И постельное белье, и прекрасная мебель, и оловянная, медная, латунная утварь, хоть и маленькая, да так хорошо сработана, что всем можно пользоваться, как в обычном доме157157
  Цит. по: von Wilckens L. Mansions in Miniature. P. 15.


[Закрыть].

Кукольные домики в Британии, подобно этому раннему педагогическому образцу из Германии, предлагали что-то вроде наглядного урока. Они на практике знакомили девочку с будущей ролью домохозяйки. Идеологический посыл этих игрушек заключался в соблюдении порядка и дисциплины в доме. Согласно концепции Кайуа, они скорее принадлежат категории ludus (порядка), чем категории paideia (хаоса), раз за разом постулируя своей вещественностью патриархальный уклад. И все же некоторые педагоги, например британская писательница Мария Эджуорт (1768–1849), обращали внимание на то, что подобные миниатюрные копии могут провоцировать праздность и лень. Вот что она писала:

Возражения против кукол мы высказываем с большими уступками и с долей сомнения. Но против домиков для младенцев мы рискнем выступить с большей смелостью. Необустроенный домик может быть хорошей игрушкой, так как юные плотники и рукодельницы примутся его обустраивать. Но тщательно обставленный кукольный домик так же скучен для ребенка, как готовое поместье для юного аристократа. Бросив беглый взгляд (потому что, в общем и целом, каждую комнату ребенок просто окинет взглядом) и убедившись, что все на месте, а стало быть, не нужно ничего предпринимать, юная леди уложит свою куклу на богато украшенную кровать… и среди всего этого благолепия уснет и сама158158
  Edgeworth M. Practical Education. L., 1798. P. 11


[Закрыть].

По мнению Эджуорт, кукла и кукольный домик являлись инструментом воспитания вовсе не потому, что представляли собой образец хорошо налаженного домашнего хозяйства, а потому, что поощряли склонность девочек к шитью. Педагогическая литература постоянно указывала на связь между навыками шитья и изготовлением нарядов для куклы. Известно, что Жан-Жак Руссо с неохотой, но все же ставил игру в куклы в один ряд с «жизнедеятельностью» девочки, под которой подразумевалось шитье. Сформулированные Руссо принципы женского образования, возмущавшие не одно поколение феминисток, начиная с Мэри Уолстонкрафт, основывались на представлении о том, что девочка охотнее учится шитью, чем чтению и письму, именно потому, что очень хочет сшить одежду для своей куклы159159
  Wollstonecraft M. A Vindication of the Rights of Men: A Vindication of the Rights of Woman / ed. by J. Todd. Oxford: Oxford World’ s Classics, 1993. P. 150–166.


[Закрыть].

Кукла – особая игрушка девочки. Это указывает на инстинктивную склонность девочки к свойственной ей жизнедеятельности… Вот девочка целый день возится со своей куклой; одевает, раздевает ее, примеряет ей новые украшения, идут ли они, не идут… Ясно, что девочка больше всего желает одеть свою куклу, завязать ей бантик, надеть капюшон, приладить ленты и воротник. Обо всем этом ей приходится просить других, и ей было бы намного приятнее делать все самой. Это и должно стать стимулом во время первых уроков, которые станут не заданиями, а оказаниями любезностей. Девочки всегда плохо учатся писать и читать, а учиться шитью они всегда готовы160160
  Rousseau J.-J. Emile. N. Y.: Dover, 2013. P. 396.


[Закрыть].

Можно не соглашаться с концепцией Руссо о так называемой инстинктивной склонности девочек, но в школах георгианских и викторианских времен обучающий пошив маленьких нарядов был обычной практикой161161
  Об обучении шитью и миниатюрных образцах одежды см.: Richmond V. Stitching the Self: Eliza Kenniff ’s Drawers and the Materialization of Identity in Late-Nineteenth-Century London // Women & Things, 1750–1950. P. 43–54; Richmond V. Clothing the Poor in Nineteenth-Century England. Cambridge: Cambridge University Press, 2013; Richmond V. Stitching Women: Unpicking Histories of Victorian Clothes // Gender and Material Culture in Britain since 1600 / ed. by H. Greig, J. Hamlett, L. Hannan. Basingstoke: Palgrave, 2016. P. 90–103.


[Закрыть]. До нашего времени дошло несколько книг с образцами миниатюрных нарядов и белья (ил. 2.3), которые девочки мастерили, чтобы оттачивать необходимые техники кройки и шитья162162
  Книга с образцами малюсеньких чулков, рубашек, чепчиков и платьев приписывается Эллен Махон, ученице ирландской школы Бойль в 1852–1854 годах. Она хранится в Музее Виктории и Альберта (Victoria and Albert Museum, V&A T.123-1958). Такую же миниатюризацию применяли и в вязании, см.: V&A T.31-1925 (dated 1800).


[Закрыть].

Ил. 2.3. Книга с образцами Эллен Махон. 1852–1854

Очевидно, это были школьные упражнения, некоторые – из учебника163163
  В книге «Простые указания по крою и шитью для использования в национальных школах» (1835) предлагается серия миниатюрных упражнений для учениц. V&A, T. 2 to C-1942.


[Закрыть]. Миниатюрные предметы одежды, помещенные на книжные страницы, явно предназначались не для того, чтобы с ними играть, а для того, чтоб по ним учиться. Упражнения для девочек по созданию крошечных нарядов или их отдельных частей были обычным делом и дома. Все это служило совершенствованию техники шитья полноценной одежды. Должно быть, маленьким создательницам одежды было непросто шить для своих кукол. Но в то же время маленькая одежда шилась быстро, и юные леди сразу видели результат своего труда и моментальную награду – возможность поиграть.

Из книги британской писательницы и поэтессы конца XVIII века Элизабет Хэм (1783–1859) можно заключить, что зачастую изготовление кукольной одежды было способом привлечь неохотных к шитью. Элизабет Хэм написала автобиографическую книгу о своем детстве в графстве Сомерсет. Хотя писательница не любила шить и в детстве почти не имела к этому склонности, все же она запомнила свою самоотверженность, с которой «сделала платье для куклы из куска настоящей индийской ткани в клетку» в возрасте четырех-пяти лет164164
  Ham E. Elizabeth Ham by Herself / ed. by E. Gillet. L.: Faber and Faber, 1945. P. 24.


[Закрыть].

В английских назидательных романах девочка, тренируясь на кукольных нарядах, не просто обучалась управляться с иголкой для вышивания и пошива дамского платья. Эти занятия отвечали за главные женские качества, такие как бережливость, трудолюбие и доброжелательность. «История подушечки для булавок» Мэри Энн Килнер (1753–1831) начинается со сравнения двух сестер: одна – опрятная, послушная, бережливая, вторая – капризная, недальновидная неряха. Это противопоставление удачно выразилось в истории появления подушечки для булавок (от имени которой пойдет рассказ). Подушечку сделала Марта, первая сестра, из «квадратного лоскута розового сатина», который дала ей мама. Обрезки она сохранила, чтобы смастерить шкатулку для шитья своей кукле. В отличие от нее Шарлотта, «хотя мама дала ей такой же лоскуток, только зря изрезала его», разбросав «на полу нитки и обрезки»165165
  Kilner M. A. The Adventures of a Pincushion. Designed Chiefly for the Use of Young Ladies. L.: J. Marshall & Co, 1780. P. 17.


[Закрыть]. О том, что маленькие кусочки ткани и сохраненные лоскутки использовались для пошива кукольного платья, свидетельствует и частная переписка. В 1814 году Эллен Уитон вместе с письмом к своей девятилетней дочери Мэри Сток высылает несколько сохраненных отрезков и лоскутков, чтобы та применила их для шитья кукольной одежды: «Я вложила [sic] 4 вида гипюра, по 3,5 и 1,8 м длиной… и маленькую узкую зеленую ленточку. Она не дорогая. Ее можешь использовать, чтобы перевязать мешочки с шитьем своим куклам»166166
  Weeton E. Miss Weeton’s Journal of a Governess, 1807–1820/ ed. by E. Hall. Oxford: Oxford University Press, 1939. Vol. II. P. 325.


[Закрыть].

В учебнике для девочек, написанном Дороти Килнер (1755–1836) в 1780 году, пошив кукольной одежды назван первым упражнением в ведении домашнего хозяйства. По мнению Килнер, эта практика, будучи проявлением самоотдачи и заботы, предвосхищает материнство. В одном из писем, желая показать доброту и любовь девочки к своей больной и отсутствующей сестре, автор пишет, что та решила «посидеть и спокойно поработать» вместо того, чтоб играть. «Так она и сидела прилежно, пока не доделала сумочку; а когда доделала, взяла куклу [отсутствующей девочки] и повязала ей сумку»167167
  Kilner D. Dialogues and Letters on Morality, Oeconomy and Politeness. L., 1780. P. 1, 19.


[Закрыть]. Несколько лет спустя выходит книга Сары Триммер (1741–1810), где кукла снова вписывается в педагогический проект. Триммер четко формулирует мысль, что от кукольной одежды и аксессуаров девочки должны плавно переходить к тому, чтобы делать одежду для детей. В книге, которая, по сути, является набором поучительных историй, кукла готовит девочку не только к материнству, но и к милосердию по отношению к бедным. В первой истории, которая начинается словами «У мисс Джейн Бонд была новая кукла», в качестве примера юного трудолюбия показана девочка, сделавшая юбку для своей куклы. А в последней истории Триммер повествует о двух девочках, которые собирались было сделать чепчик для своего «младенца», но когда мама советует им использовать свои умения с пользой и сшить чепчик для настоящего ребенка, родившегося у соседей-бедняков, девочки с радостью соглашаются и заявляют, что «никогда в жизни еще не чувствовали такого удовольствия от работы, как от шитья для этой живой куклы». А также «радуются, что научились шить для своих деревянных кукол, потому что иначе не знали бы, как помочь»168168
  Trimmer S. Easy Lessons for Young Children. L.: Joseph Johnson, 1790. P. 132.


[Закрыть]. Так книга Триммер приводит этот процесс к логическому концу, и уроки шитья кукольной одежды приносят настоящую «пользу». В этих дидактических дискурсах кукла – это уловка. Ее назначение – вести ребенка не к игре, а к плодотворному труду.

Однако дидактическая литература – не лучший показатель того, работала или нет продвигаемая в этих книгах идеологическая программа. Девочки могли не любить кукол или не усваивать прививаемых им уроков материнства. Британская актриса Фанни Кембл вспоминает в своих мемуарах, что чувствовала отчуждение по отношению к своей детской кукле, которую получила в подарок примерно в 1815 году:

Мисс Б. я обязана первой на моей памяти куклой. Роскошная восковая особа, в белом муслиновом платье с вишневыми лентами, по желанию дарительницы получила имя Филиппа, в честь моего дяди. Мне никогда не нравились куклы, я не любила их, но помню, что ощущала какую-то гордость за то, какой великолепный у меня первенец. От кукол у меня всегда оставалось чувство мрачной насмешки над человечеством, которое они якобы изображают. В самом существовании куклы, в том, что она похожа на младенца, было для меня что-то зловещее, если не сказать жуткое. Я испытывала нервную, смешанную со страхом, неприязнь к этим улыбающимся подобиям, которых девочки обязаны любить и испытывать к ним что-то вроде материнского чувства169169
  Kemble F. Records of a Girlhood. N. Y.: Henry Holt & Company, 1893. P. 16.


[Закрыть].

Не только Кембл, но и другие девочки вполне могли быть глухи к содержащимся в куклах урокам добродетели, домашнего порядка и заботы о ребенке. Играя или как-то иначе используя куклу, девочка не всегда следовала гендерным ожиданиями взрослых и не всегда четко придерживалась обозначенных ролей. В «Диалоге о нравственности» Дороти Килнер изображает девочку, которая «запирает дверь, чтобы раздеть куклу, из страха, что кто-нибудь зайдет и увидит ее за этим, ведь мама не разрешает»170170
  Kilner M. A. Dialogues and Letters on Morality, Oeconomy and Politeness. P. 2, 91.


[Закрыть]. И хотя добродетельная рассказчица порицает девочку, эта история напоминает нам о том, что непослушание всегда было возможным. Педагоги могли возложить на куклу обязанность укреплять домашний порядок, но та всегда таила в себе угрозу праздно потраченного времени, непокорности, нарушений и отклонений в игре. Так что весь педагогический проект сходил с рельс и вел уже не к порядку (ludus), а к хаосу (paideia).

Освобожденные пандоры

Мать английского писателя Герберта Уэллса работала экономкой в богатом имении Аппарк в Западном Суссексе. В своих мемуарах Уэллс рассказывает, как играл с кукольным домиком XVIII века: «мы даже тайком ходили на детский этаж поиграть с большим кукольным домом, который принц-регент подарил первенцу сэра Гарри Дрю… в домике было 85 кукол, и он стоил сотни фунтов. С этой великолепной игрушкой я играл под неусыпным руководством»171171
  Wells H. G. Tono-Bungay. N. Y.: Duffield and Company, 1908. P. 33–34.


[Закрыть]. Этот рассказ должен напомнить нам, что невозможно предугадать, как будет использована та или иная игрушка. Подарком одного ребенка через сотню лет будет играть совсем другой ребенок. Может быть, изначально куклы-пандоры применялись взрослыми (и мужчинами, и женщинами) для торгового взаимодействия, но, скорее всего, после того, как они выполнят свою задачу, их передавали детям. От взрослого они перешли к ребенку, от профессионального назначения – к игре.

Так что хотя, возможно, куклы-манекены и задумывались для определенного использования, их переделали подо что-то совсем иное и они перешли из одной категории в другую. Сделанная в полный рост восковая фигура младенца с закрытыми глазами предназначалась, как считается, для обета исцеления больного ребенка в Португалии в конце XVII века. Но прежде чем она попала в Музей Виктории и Альберта в 1917 году, ею, как куклой, играло несколько поколений детишек на постоялом дворе в Кентербери172172
  Коллекция Музея Виктории и Альберта: V&A inv. T.239-1917, cм.: Kowaleski-Wallace E. Recycling the Sacred: The Wax Votive Object and the Eighteenth-Century Wax Baby Doll // The Afterlife of Used Things: Recycling in the Long Eighteenth Century/ ed. by A. Fennetaux, A. Junqua, S. Vasset. L.: Routledge, 2015. P. 152–165.


[Закрыть]. Поскольку игра постоянно превращает предметы в то, чем они не являются, в ней всегда присутствует субверсивный потенциал. Вспомним слова Вальтера Беньямина: «самые устойчивые изменения в игрушках никогда не были результатом стараний взрослых, будь то педагоги, фабриканты или писатели, но всегда происходили вследствие детской игры. Даже самая царственная кукла, будучи заброшенной, разбитой или починенной, превращается в толкового товарища-пролетария в детской игре-коммуне»173173
  Benjamin W. Old Toys // Selected Writings, 1927–30. Vol. 2. Part I / ed. by M. Jennings, H. Eiland, G. Smith; transl. by R. Livingstone. Cambridge; L.: Harvard University Press, 2005. P. 101.


[Закрыть].

Вещественные доказательства этих игровых субверсий и революций в детской до сих пор в какой-то мере видны по сохранившимся куклам. Известно (это частая причина разочарования музейных кураторов и историков моды), что дошедшие до нас куклы тяжело поддаются интерпретации именно потому, что с ними играли. Одежда и аксессуары постоянно снимались и вновь надевались, причем, возможно, совсем не в том порядке и сочетании, как это было задумано. Более того, как видим, девочек поощряли добавлять в кукольный гардероб самодельные предметы одежды. И если учесть тот факт, что куклами часто играли несколько поколений детей, то можно хорошо представить себе эти кукольные гардеробы с несочетаемой одеждой из разных эпох. Хотя историческая недостоверность и смешение, должно быть, разочаровывают коллекционеров и историков моды, они в то же время указывают на то, что игра была открытым процессом, не скованным никакими предписаниями. Девочка сопротивлялась дисциплинирующей силе, заключенной в ее кукле. И вовсе не обязательно потому, что бунтовала против существующего порядка, а просто в силу самой динамики игры. Так или иначе, но порой результат оказывался подрывным. Когда восковая кукла начала XIX века (ил. 2.4) попала в коллекцию Музея Лондона, на ней была маленькая соломенная шляпка, отделанная зеленым сатином, и белое муслиновое платье с короткими рукавами174174
  Музей Лондона. Inv.: MOL.A.25315.


[Закрыть]. Сверху на этот летний наряд был повязан большой хлопчатобумажный «фартук» в рубчик, который явно никак не шел к остальному одеянию. При ближайшем рассмотрением «фартуком» оказался детский кармашек на шнурках. Карман имел вертикальное отверстие, слегка грушевидную форму, а также ленту, которой он привязывался к платью. Он был скроен как типичный карман того времени, и его размеры не оставляли сомнений в том, что он принадлежал маленькой девочке.

Ил. 2.4. Кукла с восковой головой, нарисованными чертами лица и глазами из стеклянных бусин. Ок. 1800

На нем были видны следы носки, и все же, когда от девочки он перешел к кукле, им еще вполне можно было пользоваться как карманом. Мы не знаем, стал ли этот карман для девочки мал или она отдала его своей кукле по другой причине. Мы также не знаем, одобряли ли взрослые эту передачу. В любом случае, неуместный предмет одежды на старой кукле, у которой отвалились обе руки и ступни, доказывает, что, несмотря на все усилия педагогов навязать девочкам дисциплину, игра всегда оставалась ничем не связанной деятельностью, потенциально стремящейся к хаосу. Вместо того чтобы взять иголку и сшить своей кукле фартук, попутно практикуясь в шитье, девочка «поленилась» и взяла для игры готовый, вполне рабочий карман. Кроме того, она поместила карман поверх платья, хотя этот предмет одежды в силу «непристойной» формы и ассоциаций с нижним бельем считался в те времена чем-то стыдным и интимным175175
  О карманах и обо всем, что с ними связано, см.: Burman B., Fennetaux A. The Artful Pocket: Social and Cultural History of an Everyday Object. 17^th–19^th Century. L.: Routledge, 2017. Также см.: Burman B., White J. Fanny’s Pockets: Cotton, Consumption and Domestic Economy, 1780–1850 // Women and Material Culture 1660–1830 / ed. by J. Batchelor, C. Kaplan. Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2007. P. 31–51; Fennetaux A. Women’s Pockets and the Construction of Privacy in the Long Eighteenth Century // Eighteenth-Century Fiction. 2008. No. 3 (20). P. 307–334.


[Закрыть]. Этот потертый огромный карман прямо по центру платья отрицает всякие представления о правильной одежде, а также гендерные и общественные ожидания, и вместо благообразной женственности намекает на непристойность. Одевание и раздевание кукол побуждало к подобным сознательным и бессознательным карнавальным перестановкам и экспериментам. Говоря шире, кукла могла принимать участие в играх и сценариях, выходящих из-под взрослого контроля. Она была для ребенка инструментом эмансипации.