Текст книги "Магнитная буря"

Блестящий студент, страдающий от слепоты. Эксперименты с его глазами

ВИНТОН БЫЛ СЛЕП, но был блестящим студентом, преуспевал по большинству предметов, несмотря на свой недуг. Наблюдая за тем, как он идет по улице, можно было подумать, что он может видеть так же, как и любой другой. На его лице был странный пятнистый шрам, без которого он был бы красив. В выражении его лица не было той потерянности, которая обычно отмечает слепого. Он выглядел чистым, молодым и порядочным, и он был – таким, какие заставляют меня получать удовольствие от работы преподавателем.

Ментально он создавал яркие образы – потому что на его счету были две книги стихов. Он платил за школу, написав и публикуя рассказы о пиратах. Если бы он был другим, возможно, было бы что-то жалкое в его фантазиях, но он никогда не искал сострадания. Однако он отчаянно хотел видеть, и как только слух о нашей работе дошел до него, он пришел и предложил помощь. Он рискнул бы всем и перенес бы любые трудности.

Когда я убедился, что он настроен серьезно, я отвел его к Мурте. Прежде чем мы пошли дальше, Мурта спросил его:

– Как ты потерял зрение?

– Когда мне было девять лет, я построил телеграфную линию между нашими домами и изучил азбуку Морзе. Однажды я задел влажным лицом за провод… – ответил он.

Мурта был доволен:

– Я хотел убедиться, что зрительные нервы здоровы, осстановить их не в моих силах, – объяснил он, и мы посадили мальчика на операционный стол. Мурта сделал надрезы, подключил электроды и дал ток.

Какое-то время ничего не происходило; а затем лицо подопытного расплылось в улыбке и он очень тихо сказал:

– Я вижу желтый свет.

Мурта потянул жалюзи и включил электрический фонарик. Он обработал глаза подопытного селеном, выключил, включил свет, затемнил снова – и каждый раз Винтон сообщал о нарастании и уменьшении яркости света. Были испробованы цветные экраны, но все, кроме синего экрана, приглушали изображение или освещение. Что бы это ни было, зрение к испытуемому возвращалось через селен и провода. Со временем, возможно, Мурта позволит слепым увидеть снова!

Юноша согласился на повторый сеанс. В тот вечер мы вместе ушли из лаборатории…

Мы шли молча большую часть пути. Винтон явно был взволнован и, расставаясь со мной, сказал тоном благоговения:

– Он замечательный, не так ли?

– Да, – согдласился я. – Надеюсь, он сможет сделать то, что начал.

– Разве вы не зайдете к нам? Я бы познакомил вас с матушкой, – спросил он. – С тех пор, как я попал в аварию, она была всегда со мной. Она очень заинтересована в успешном завершениии этого опыта.

– Спасибо, сегодня не получится, – сказал я. – В другой раз. Хотел бы я присутствовать при дальнейшем «лечении», но вы, наверное, слышали об экспедиции…

Мы расстались, но было ясно, что у Мурты появился по крайней мере один поклонник. Ну кто может обвинить этого мальчика? Он понятия не имел о душевной пустоте, стоящей за замечательным разумом Мурты, и реакция на обещание зрения – то, что мы, как само собой разумеющееся, не можем понять.

Во всяком случае, в этих «опытах» не было ничего плохого. В худшем случае иллюзии Винтона окончательно развеятся.

Экспедиция в Арктику. Возвращение

ПРОШЛО НЕСКОЛЬКО МЕСЯЦЕВ. Время отправления экспедиции приближалось, мне приходилось все еще и чаще отказываться от участия в экспериментах Мурты. Я знал, однако, что он собирался дублировать всю нервную систему человека – чувства. Вкус он легко подобрал; нервы, воспринимающие жар и холод, он сконструировал, но другие ощущения человека, такие как распознование цветов, ему не давались. И, конечно же, самым сложным было воссоздать обоняние. Прежде чем предпринять это, Мурта попытался смоделировать нерв как таковой – или, по крайней мере, одно «реле», по которому приказы идут от мозга к мышцам. Я так и не понял, как он собирается узнать, что преуспел в этом последнем.

В волнении отъезда я почти забыл об экспериментах Мурты. Путешествие полностью измненило мою спокойную жизнь: плавание в Норвегию, полеты на самолете, вынужденная посадка, поездки на санях… Наступление зимы, которое заставило нас разбить лагерь на Северо-Восточной земле… Полярная ночь, бесконечные часы игры в карты; снег – ветер – возвращающееся солнце – мелкий лед, который скапливался на нашей бесплодной скале, угрожая смести нас в море… Голод – появление корабля – и первый взгляд после зимовки на зеленые деревья и возвращение домой. Все это вылилось в путешествие, имеющее научную ценность, но не принесло мне ни славы, ни удовлетворения от того, что я побывал где-то рядом с полюсом. Был обычный газетный ажиотаж, и мы узнали, что с самого начала мы были источником беспокойства для всего цивилизованного мира. Публика очень хорошо встретила нас и не более…

Шокирующее изменение в Мурте

МЫ БЫЛИ ДОВОЛЬНО удивлены, увидев Мурту у пристани, когда мы причалили, и еще больше удивились шокирующим изменениям в этом человеке. Он был изможден и бледен и выглядел как минимум на десять лет старше. Вместо его прежних чередований застенчивости и дисциплинированного хладнокровия у него появились замашки испуганного воришки. Он приветствовал меня без былой сердечности, но с нервной поспешностью. Казалось, он хочет увести меня от семьи, для какой-то таинственной беседы. Возможно, я довольно резко указал, что мои собственные предпочтения иные. Но, конечно, тогда я и подумать не мог о том, что он хотел сказать!

Я ушел домой. Как хорошо было расслабиться в старых знакомых местах – увидеть людей, которых я знал, снова насладиться теплом, чистотой, безопасностью и отдыхом, найти моих друзей и мои книги там, где они были всегда, увидеть мягкий зеленый цвет университетского городка и слышать голоса студентов и песни сквозь тишину вечера!

Но дважды меня спрашивали:

– Вы видели Мурту?

Один знакомый передал мне газетную вырезку, в которой говорилось о смерти Винтона «при довольно необычных обстоятельствах». Все это было, конечно, еще до сенсационного разоблачения.

Эти два вопроса в сочетании с любопытными переменами в поведении Мурты на пристани обеспокоили меня. Тем же вечером я отправился в его лабораторию. Он отсутствовал. Я оставил записку. И едва я добрался до дома, его голос уже причитал по телефону:

– Разве вы не можете вернуться, Харви? Ради бога, приходите, если сможете. Я не могу прийти, но это очень важно.

– Сейчас буду, – коротко ответил я.

Сейчас странно вспоминать настроение, в котором я находился. Его внешность и манера были зловещими, но я был настолько погружен в мир и счастье моего возвращения домой, что дела других людей казались незначительными. Мне было жаль молодого Винтона, красивого юношу, который так много не успел, но он ушел…

Мурта был самонадеянным, эгоистичным человеком, похоже, в каком-то бедственном положении, но я был рад, что молодая луна блистает сквозь вязы. Если это покажется чрезмерно эгоистичным, я могу только предложить, чтобы мой критик провел семь месяцев изгнания на арктической скале, прежде чем выносить окончательное решение.

Мурта открыл мне дверь и без слов повел меня к своему камину. Это была мягкая осень, но снова огонь полыхал в очаге. Он нагнулся и согрел руки; и, глядя в сторону от меня на огонь, он начал говорить. Слова его подготовленной речи слились друг с другом в странную и страшную песнь.

Страшное откровение

– ИТАК, ХАРВИ. Я хочу поговорить с вами о Винтоне. Как вы, наверное, слышали, он мертв – или, по крайней мере, люди так думают. На самом деле он в лаборатории. Он хотел, чтобы я сделал это! То, что я сделал… Он убедил меня… Но я не уверен… То есть… Винтон… Харви, я убил его, или, вернее, я оставил его в живых… Теперь он будет жить вечно! – Мурта замолчал и задохнулся, как пловец, выходящий из глубокой воды. – Я не знаю, что я говорю! – он опустился на стул и закрыл лицо руками.

– Что вы имеете в виду, Мурта? Расскажи мне, что случилось.

Он посмотрел на меня, поймал мой взгляд и поспешно оглянулся на огонь. Удивительное признание было для меня бессмысленным. В основном, я думаю, что я был поражен свидетельством того, что действительно был человек, способный чувствовать, в той оболочке ума и материи и красивой одежде, которую мы все назвали его именем. Он был новым человеком, способным страдать. Но он начал говорить – и его история была невероятной.

Через несколько месяцев после моего отплытия Винтон стал жертвой автомобильной аварии, однажды поздно вечером отправившись домой по знакомым улицам. Ночь была для него как день, но, увы, не для водителя машины, которая его задавила!

Винтон мог говорить, когда его подняли, и он умолял, чтобы его отнесли в лабораторию Мурты. Молодой человек знал, что Мурта был врачом, и не хотел, чтобы его мать встревожилась без необходимости. Он понятия не имел, насколько сильно пострадал. Но осмотр сказал Мурте, что он мог сделать очень мало. Он остановил кровоизлияния и попытался с помощью местных анестетиков унять боль, но для Винтона больше не было никакого лекарства. Он выжил, но беспомощность и боль, боль, которая будет стоять между ним и его фантазиями, боль, которая со временем измотает его мужество и сломает его самообладание, останутся с ним до конца дней. Мурта рассказал все это мальчику со свойственной ему тупой, бесчувственной бестактностью. Не могу поверить, что он намеренно сгустил краски.

Подробности ужасного эксперимента

ПОКА ОН ОБЪЯСНЯЛ несчастному его положение, пришло искушение – мысль, которую он лелеял, как дикую невероятную фантазию. Как он это обосновал, я не знаю. Он мог быть очень убедителен, когда хотел. Возможно, он обещал Винтону бессмертие – свободу от ограничений тела, время без конца для обучения и размышлений и творческой деятельности, которые любил мальчик. Возможно, он только предложил возможность избежать боли и принять участие в дерзком приключении. Но я могу себе представить, как это было – уверенный в себе, говорящий как человек с властью с обескураженным, замученным юношей, который пытался принять решение о безрадостном будущем инвалида. Тот, кто должен был быть опорой матери, которая заботилась о нем – который по волшебству его воображения должен был стать ей опорой, – должен стать бременем для нее, пока он жив.

Мурта отдал матери Винтона все свои деньги. Он заплатит ей, чтобы она чувствовала себя комфортно, – он представил это как страховку и, кроме того, сделал ее своим наследником. Помните, он был героем, который медленно возвращал зрение ее сыну. Винтон знал, чего добивался Мурта. Он знал о работе Леба и Каррела. Если сердце может продолжать биться в колбе годами, почему бы мозгу не думать вечно? В этом плане не было ничего невозможного. Как сможет он общаться? Это было просто – он знал азбуку Морзе, и Мурта решил проблему эфферентных импульсов. Он должен доверять ученому, чтобы тот выполнил свое обещание о деньгах. А если юноша откажется, ему суждено стать обузой для бедной матери. Я хорошо знал, что страховые полисы содержат «оговорки о самоубийстве» – мужчины, как известно, убивают себя, чтобы получить деньги для кого-то столь дорогого, как эта мать для ее мальчика. Я не был удивлен, услышав, что он сказал «Да».

Мурта сам был анестезиологом. Он установил операционный стол под светом, вытащил восковую голову (с готовой и ожидающей полостью в форме мозга) и поставил ее возле стола. Хладнокровно подключил систему, подающую очищающие, питательные жидкости в восковую полость, подготовил катушки подогрева и капиллярные трубки, выполнил все электрические подключения и применил эфирный конус. Череп юноши был проломлен, и Мурта резал вдоль пролома. Он мастерски отсоединил спинной мозг. Вероятно, в волнении он забыл, что делает; но до наступления ночи Винтон из доброго, привычного жилища из плоти и крови переселился в то неподвижное мертвое тело из воска и стали, которое никогда не предназначалось для того, чтобы удерживать хрупкий живой дух. Закончив, Мурта без сил рухнул в кресло. Он проспал всю ночь в том самом кресле, где теперь сидел я.

Его сны были ужасны; но утром он взял себя в руки и заставил себя выполнять обычные обязанности врача, сообщающего о смерти. Его свидетельство было принято без вопросов из-за его связи с университетом, хотя он не был известен как медик, а лишь как преподаватель. Затем он позвонил матери и сообщил новости, как друг и врач ее сына. Он соврал о страховке и добросовестно осуществил обещанный обман. Он оставил ей чек и обещание еще больших денег. Вероятно, она так и не заметила, что это был личный чек в местном банке. Вернувшись в свои комнаты, Мурта написал завещание в ее пользу, засвидетельствовал его и уставился в новое восковое лицо Винтона.

Страшные сообщения от пересаженного мозга

ВНЕЗАПНО ТЕЛЕГРАФНЫЙ КЛЮЧ начал стучать – слабой, шаткой, неуверенной морзянкой, но достаточно ясной, чтобы ее можно было безошибочно определить. Винтон был там, живой!

Мурта не мог сказать, что это значит. Он не знал кода. Он с бесконечной тщательностью записывал точки и тире в течение долгого времени, и, закрыв ключ, бросился покупать кодовую книгу. Остаток дня он потратил на перевод сообщения.

И чего там только не было! Проклятия, молитвы, просьбы, длинные отрывки бессвязных мыслей, цитаты из стихов мальчика и свидетельство частого бреда! Это было ужасно (я использую слово Мурты). Его ужас усиливался, и он часто выпрыгивал из-за стола, только чтобы вернуться и снова погрузиться в работу. Очень скоро он выучил азбуку Морзе и мог читать целые предложения. Временами он не мог больше терпеть и бежал, бродил по улицам, борясь за собственное здравомыслие и душевное равновесие. Но всегда, неизбежно и неотвратимо, он возвращался в роковую лабораторию.

Однако в тот первый день, когда он снова открыл дверь, ужасный металлический голос, казалось, изрек ему приговор на неведомом грозном языке точек и тире. На этот раз Мурта расшифровывал послание постепенно, несколько предложений за один раз – и они были как прежде. Изменения в положении и температуре головы – успокаивающие или даже наркотические растворы не давали облегчения. В промежутках между «приступами» здравомыслия Винтон жаловался на то, что его пытали. Он оплакивал свою беспомощность. Прошли дни… недели… месяцы. Коллеги, привыкшие считать Мурту одиноким, стали замечать странности в его поведении, а некоторые даже предлагали помощь. Но Мурта отшатнулся от них. Он стал изможденным, не мог ни есть, ни спать, – одинаково мучился в своей лаборатории или вдали от нее, находился на грани безумия со своим ужасным гостем. Я думаю, что… Плавные восковые черты лица, должно быть, были хуже всего.

Только одна мысль поддерживала Мурту и не позволяла ему покончить с собой – он ждал моего возвращения. Он надеялся, что я каким-то образом решу проблему.

Разговор с мертвым Винтоном

МУРТА ВСТАЛ И повел меня в лабораторию. Аппарат стоял у стены. Его венчала восковая голова, из которой провода, капилляры и трубки вели наружу. Мурта подошел и поднял макушку головы, так что я увидел мягкую серую массу внутри. Я отвернулся. Восковая крышка с хорошо расчесанными волосами закрылась. Я вытер лоб, который был холодным и мокрым.

Мурта положил телефонную трубку с речью в мою руку, и я хрипло спросил:

– Винтон, тебе больно? Что я могу сделать для тебя?

Телеграф застучал, и Мурта тихо начал перевод:

– Слава богу, что вы пришли. Он обещал освободить меня, когда вы появитесь. Это место ужаснее, чем вы можете себе представить. Освободите меня. Убейте меня или дай ему убить меня. Сейчас… Сейчас… Сейчас… Сейчас… Сейчас… Сейчас…

Пока мертвец говорил, ученый записывал слова. Позже я узнал, что у него было записано каждое слово, которое передал телеграфный ключ – самое жестокое обвинение, которое когда-либо писал о себе любой человек. Он все еще был ученым, несмотря на все странные действия, которые по привычке он все еще считал своим великим экспериментом. Никакие эмоции не могли полностью вытряхнуть его из его старого «я». Все это ошеломило меня. Я попытался представить, каково это, оказаться свободным разумом, лишенным послушной оболочки из мяса и костей. Я пытался понять человека, чья страсть к работе, чьи любопытство и черствость, чья жестокость (а чем это было?) могли позволить ему так использовать этого юношу и удерживать его в таком состоянии. Это было слишком.

– Он просит меня подумать! – продолжал мозг. – Как я могу думать? Прежде чем поместить меня сюда, он сказал мне, что в моем теле я должен страдать, страдать невообразимо. Я страдаю, я страдал, поэтому я не могу думать. Он дьявол! Пусть убьет меня.

Буквы спутались в бессмысленную мешанину.

Тогда я пришел в себя.

– Закончи то, что начал! – сказал я Мурту. – Убей его!

Он поднял руки над головой, словно отгоняя мой взгляд.

– Я сделаю – да, – крикнул он. – Но это будет убийство!

– Это было десять раз убийством удерживать его там.

Это убийство?

МУРТА БРОСИЛСЯ ЧЕРЕЗ комнату, схватил какую-то пробирку, поднял гладкую крышку головы и влил содержимое. Телеграфный ключ замолчал.

Мы смотрели друг на друга. Мурта прошел мимо меня к двери лаборатории, а затем упал в кресло рядом с камином. Я медленно последовал и долго сидел, глядя на пламя. Мы оба были обессилены. Казалось, он заметно вырос, стал сильнее, теперь, когда страх исчез. Но когда он заговорил, то говорил шепотом, и я ответил ему так же.

– Ну, что вы собираетесь делать?

– Не знаю, Мурта. Конечно, вы сошли с ума…

– Нет, – перебил он сердито. – Я бы сошел с ума, если бы не рассказал все вам, но теперь у меня все в порядке. Я понимаю, что это значит – это достаточно знакомое психологическое явление. Никто не может простить себя… Нам нужна помощь, даже самая сильная. Но сейчас мне лучше. Я такой же здравомыслящий, как и ты. Так будет лучше для него, я понимаю…

– Но, Мурта, почему, во имя Бога, ты так долго держал его? Почему ты ждал меня?

– Я хотел свидетеля от науки – человека, который знал мою работу и ручался за мои записи. Я хотел, чтобы вы подтвердили мои слова. Все знают вас, но я слишком молод, чтобы быть воспринятым всерьез…

– Почему вы не обратились к другим?

Он холодно посмотрел на меня.

– Харви, я не сумасшедший. Когда я сделал это, я понял, что рискую жизнью, ставя себя по ту сторону закона. Когда я только что говорил с вами, я был не в себе, но тем не менее понимал, что снова играю в азартную игру с обществом и его предрассудками…

– Но если вы боитесь рассказать другим или сказать мне, как я могу быть вашим свидетелем? Как это возможно? Рано или поздно вы должны ответить за содеянное.

– Я надеялся, что вы подождете, пока я не умру. Я надеялся, что вы внесете свое имя в документы. Я могу пережить вас – я могу стать авторитетом, но я всего лишь смертный.

– Вы думаете, я буду молчать, пока вы не станете неуязвимы для закона?

Я потянулся через стол и открыл шекспировского «Короля Джона».

– Однажды вы доказали, Мурта, что я очень отзывчив на страдания. Как вы думаете, на чьей стороне моя симпатия в этом случае?

– Но Харви, разве я тоже не пострадал? Разве я не мучился?

– Юноша и его мать. Они перенесли больше, чем герои Шекспира, вместе взятые. А вы заплатили ей за ее сына, которого убили. Интересно, довольна ли она своей сделкой? Вы не знаете, что я имею в виду – у вас нет детей.

– Но он был безнадежно искалечен. Разве вы не понимаете?

Я сидел молча. Какая польза от разговоров? Мне было лучше уйти. Мурта присел у камина, безнадежно заломив руки. Был ли это страх или какая-то достойная мука? Кто может сказать? Наконец он снова заговорил.

– Для вас, ученого, ничего не значит, что я доказал раз и навсегда природу разума? Люди через тысячу лет будут вспоминать эту работу как заключительное слово по этому вопросу. Харви?

Я встал и пошел к двери. Он полз за мной на коленях, цепляясь за меня.

– Харви, вы же не пойдете в полицию?

Я оттолкнул его и вышел. Последнее, что я видел, была его фигура, изломанный и дрожащий силуэт на фоне двери.

В газетах рассказывали, что его нашли мертвым на следующее утро…

Альберт Б. Стюарт. Высокочастотный

Замечательный хирург – столь же раздражительный, как и талантливый

– В ЧЕМ ДЕЛО, МЭДЖ? – угрюмая, словно явившаяся с похорон, старшая медсестра остановила плачущую девушку.

– Я просто не могу вынести доктора Картера, – простонала девушка. – Я работаю в операционной уже шесть месяцев, а он оскорбляет меня, словно я студентка. Я не сделала ничего плохого, но не могу работать достаточно быстро, чтобы подходить ему. Только и слышу: «Вы что, уснули? Вам так важно перебрать все, прежде чем вы сможете найти то, что я хочу?» Если бы у меня было четыре руки вместо двух, и то я, возможно, и работала бы достаточно быстро, чтобы угодить ему. Он ругался на всем протяжении операции, и никто не мог сделать ничего так быстро, чтобы понравиться ему!

– Да, я знаю, моя дорогая, – успокоила плачущую девушку старшая медсестра. – Доктор Картер – очень сложный человек, чтобы работать с ним, но вы должны помнить, что он – замечательный хирург и работает под большим нервным напряжением.

– Он может быть самим Эскулапом, – рыдала девушка. – Но что мешает ему вести себя по-человечески, как остальная часть врачей?

– Моя дорогая, вы должны помнить, что доктор Картер отличается от других врачей. Действительно, он странный в своем таланте. Он делает то, что никакой другой хирург даже не пытается делать, и его знание хирургии головного мозга замечательно. Доктор Брайан говорил мне, что доктор Картер – величайший эксперт по ментальным центрам и их действию.

– Это может быть верно, – ответила медсестра. – Но он не человек. Есть времена, когда я думаю, что он не в себе. Его лицо красное, когда он работает, словно у него лихорадка. Его глаза блестят, как у безумца. И он всегда носит налобную лампу, когда он работает. Он никогда ее не снимает, и никому даже просто дотронуться до нее.

– Да, моя дорогая, – старшая медсестра продолжала успокаивать подчиненную. – Он – странный человек, но у нас есть наши обязанности. Вы должны попытаться приложить все усилия, даже если это сложно и время от времени неприятно.

Закончив набор утренних нравоучений, старшая медсестра удалилась, оставив юную коллегу хлюпать носом в расстроенных чувствах.