Текст книги "Политическая наука №2/ 2018"

Хелд Д. Модели демократии. – М.: Издательский дом «Дело», 2014. – 544 с.

Benhabib S. Toward a deliberative model of democratic legitimacy // Democracy and difference: Contesting the Boundaries of the Political / Ed. by S. Benhabib. – Princeton: Princeton univ. press, 1996. – P. 67–94.

Bessette J. Deliberative democracy: The majority principle in republican government // How democratic is the constitution? / R.A. Goldwin, W.A. Schambra (eds). – Washington, DC: American enterprise institute, 1980. – P. 102–116.

Chambers S. Deliberative democratic theory // Annual Review of Political Science. – Cambridge, 2003. – N 6. – P. 307–326.

Chandler D. Democracy unbound? Non-linear politics and the politicization of everyday life // European Journal of Social Theory. – L., 2014. – Vol. 17, N 1. – P. 42–59.

Chapel Z. Deliberative democracy. A critical introduction. – N.Y.: Palgrave Macmillan, 2012. – 200 p.

Citizens and the state / H.-D. Klingemann, D. Fuchs (eds). – Oxford: Oxford univ. press, 1995. – 474 p.

Cohen J. Deliberation and democratic legitimacy: The good polity. Normative analysis of the state / Ed. by A. Hamlin, P. Petit. – Oxford: Basil Blackwell, 1989. – 203 p.

Crozier M.J., Huntington S.P., Watanuki J. The crises of democracy. – N.Y.: NYU press, 1975. – 220 p.

Dahl R.A. Democracy and its critics. – New Haven; L.: Yale univ. press, 1989. – 397 p.

Dalton R.J. Democratic challengers, democratic choices. – Oxford: Oxford univ. press, 2004. – 244 p.

Deliberation // Merriam-Webster. – Mode of access: https://www.merriam-webster.com/dictionary/deliberation (Дата посещения: 15.02.2018.)

Deliberative politics: Essays on democracy and disagreement / Ed. by S. Macedo. – N.Y.: Oxford univ. press, 1999. – 281 p.

Della Porta D. Can democracy be saved? Participation, deliberation and social movements. – Cambridge: Polity press, 2013. – 224 p.

Dewey J. The public and its problems. – Chicago: Swallow press, 1954. – 236 p.

Disaffected Democracies. What’s Troubling the Trilateral Countries? / S.J. Pharr, R.D. Putnam (eds). – Princeton: Princeton univ. press, 2000. – 360 p.

Dryzek J.S. Deliberative democracy and beyond. Liberals, critics, contestations. – N.Y.: Oxford univ. press. – 195 p.

Eagan J.L. Deliberative democracy // Britannica concise encyclopedia. – Mode of access: https://www.britannica.com/topic/deliberative-democracy (Дата посещения: 15.02.2018.)

Ganuza E. The deliberative challenge // Citizenship in 3 D: Digital deliberative democracy / I. Ramos, E. Campos (eds). – Madrid: Fundacion ideas and Foundation for European progressive studies, 2012. – P. 19–50.

Gronlund K., Setala M., Herne K. Deliberation and civic virtue – lessons from a citizen deliberation experiment: Paper prepared for the CPSA 2008 Workshop on experiments & political science. – Vancouver (BC), 2008. – June.

Gutmann A., Thompson D. Democracy and disagreement. Why moral conflict cannot be avoided in politics and what should be done about it. – Cambridge: The Belknap press of Harvard univ. press, 1996. – 432 p.

Manin B. On legitimacy and political deliberation // Political Theory. – Stanford, 1987. – N 3. – P. 338–368.

Mendelberg T. The deliberative citizen: Theory and evidence // Research in Micropolitics. – N.Y.: Elsevier press, 2002. – Vol. 6: Political Decision Making, Deliberation and Participation / M.X. Delli Carpini, L. Hudy, R.Y. Shapiro (eds). – P. 151–193.

Stears M. Everyday democracy. Taking center-left politics beyond state and market. – L.: IPPR, 2011. – 56 p.

Young I. Inclusion and democracy. – N.Y.: Oxford univ. press, 2000. – 320 p.

Ракурсы: Логика трансформации протополитического и рождение политики

«Политизация» vs «деполитизация»: Поиск альтернативных стратегических проектов и возможности структурирования политического поля2222
  Работа подготовлена в рамках проекта «Конституирование поля политики в России: институциональный анализ» (грант РФФИ № 17-03-00446).


[Закрыть]

Л.Е. Филиппова2323
  Филиппова Людмила Евгеньевна, кандидат политических наук, старший научный сотрудник Института социологии Федерального научно-исследовательского социологического центра Российской академии наук, e-mail: [email protected]
  Philippova Liudmila, Institute of Sociology of the Federal Center of Theoretical and Applied Sociology of the Russian Academy of Sciences (Moscow, Russia), e-mail: [email protected]


[Закрыть]

Аннотация. В статье рассматривается возможность использования концептов «политизация» и «деполитизация» для теоретического анализа процессов конституирования и структурирования политического поля. Различные интерпретации политизации и деполитизации обусловлены разным пониманием сущности политики / политического. Используя идеал-типическую модель политического поля, автор включает в определение политического конфликтность, наличие выбора, целеполагание и универсализм норм. Тогда политизация означает возникновение возможностей артикуляции социальных противоречий и реализации политической субъектности в пространстве выбора и целеполагания, а деполитизация – отрицание конфликтности, упразднение возможности выбора и разрушение правил политического взаимодействия. Политизация, как процесс формирования политического сообщества из протополитического, определяет горизонтальное структурирование политического поля. При этом формулируются альтернативные стратегические проекты, содержащие основные принципы устройства общества, цели и направления его развития. Проекты актуализируют политическое, их конкуренция является механизмом (вос)производства политического поля. Обнаружение и анализ таких проектов необходимы для оценки перспектив конституирования политического поля.

Ключевые слова: политика; политическое поле; политическое сообщество; политизация; деполитизация; стратегия.

L.E. Philippova

«Politicization» vs «depoliticization»: The search for alternative strategic projects and possibilities of political field structuring

Abstract. The article examines the possibility of using «politicization» and «depoliticization» concepts in a theoretical analysis of processes of constituting and structuring of a political field. Different interpretations of politicization and depoliticization are conditioned by different understandings of the essence of politics / the political. The author, using an ideal-typical model of a political field, includes conflict, availability of choice, goal-setting and universality of norms into a definition of political. Thus, politicization denotes emergence of opportunities for articulation of social contradictions and realization of political subjectness in an area of choice and goal-setting, while depoliticization denotes denial of conflict, eradication of choice, and destruction of rules of political interaction. As a process of a political community’s formation out of a proto-political, politicization determines horizontal structuring of a political field. In this process alternative strategic projects are being formulated, which contain the basic principles of society’s organization, goals and directions of its development. These projects ensure the actualization of the political, and their competition serves as a mechanism for (re)production of a political field. It is necessary to discover and analyze such projects to assess the prospects for constituting of a political field.

Keywords: politics; political field; political community; politicization; depoliticization; strategy.

Протополитическое сообщество и политическое поле

Понятие политического поля как особого типа социального пространства является методологическим инструментом, позволяющим объяснить то, как возникает и осуществляется политика современного типа. Политическое поле, понимаемое как институционализированное публичное пространство диалога и конфликта по поводу значимых проблем в рамках наличного и альтернативных проектов общих целей и стратегических решений для общества, является основой для разворачивания политических практик, условием существования политики. При этом политическое поле – как и сама политика – не является предзаданным и / или статичным: оно возникает, развивается, трансформируется и деформируется, может разрушаться и исчезать. Анализ процессов конститу-ирования и структурирования политического поля является актуальной исследовательской задачей. Один из возможных подходов к теоретическому осмыслению некоторых аспектов этих процессов предлагается в настоящей статье.

Мы полагаем, что институционализации политического поля предшествует формирование политического (более точным является термин «протополитическое») сообщества – совокупности индивидуальных и коллективных акторов, готовых реализовывать свою политическую субъектность, продуцируя правила политической «игры» и действуя в соответствии с ними. В структуре протополитического сообщества можно выделить два измерения: горизонтальное, возникающее вследствие идентификации акторов с определенными нормативно-ценностными комплексами (например, архаичное vs современное; утопическое vs прагматическое и т.п.), и вертикальное, образуемое неравными возможностями акторов. На уровне политического поля структурирование относительно нормативно-ценностных комплексов трансформируется в структуру политических идентичностей (которая может оформляться, например, в партийную систему). Вертикальное структурирование политического поля определяется результатами политической борьбы в рамках наличных институтов (например, победа или проигрыш на выборах), или трансформации этих институтов (создание или упразднение каких-либо организационных структур, должностей).

Можно предположить, что горизонтальная структура политического поля должна быть гомологичной горизонтальной структуре протополитического сообщества. Из сходной посылки исходили С. Роккан и С. Липсет в своей теории политических размежеваний [см.: Липсет, Роккан, 2004]. Термином «размежевания» обозначается специфический тип конфликта, глубокие и длительные противоречия между социальными группами, корни которых обнаруживаются в трансформации социальной структуры вследствие таких макропроцессов, как индустриализация, становление национальных государств, демократизация. Размежевания, образующие структуру сообщества, находят свое отражение в структуре политической системы, возникающей на основе данного сообщества, прежде всего в партийной системе. Их анализ позволяет объяснить, как связаны социальные группы и политическая организация, каким образом исторические процессы на макроуровне регулируют индивидуальный политический выбор и, таким образом, определяют характер функционирования политической системы.

Не столь очевидным является то, каким образом вертикальная структура протополитического сообщества находит свое отражение в структуре политического поля. Основное значение, по-видимому, здесь имеет формирующийся институциональный контекст, т.е. выстраивание институтов, позволяющих «фиксировать» вертикальное структурирование (или наоборот, препятствующих такому структурированию). В контексте данной статьи большее значение имеет анализ процессов горизонтального структурирования политического поля, при этом необходимо отметить, что структурирование политического поля по вертикали заслуживает дальнейшего специального исследования.

Становление политических идентичностей, рост политической активности и увеличение разнообразия ее форм и способов, артикуляция и институционализация конфликтов, универсализация норм и правил взаимодействия внутри политического сообщества – все эти процессы могут рассматриваться в качестве признаков формирования политического поля. Мы полагаем, что для анализа этих процессов может быть использован концепт политизации.

Политизация и деполитизация

В наиболее общем плане политизацию можно определить как процесс приобретения теми или иными субъектами, явлениями и процессами политических качеств. Очевидно, что это определение останется «пустым», если не обозначить критерии, в соответствии с которыми мы относим те или иные явления к политическим. Более подробно содержание понятия «политизация» и его связь с сущностью политического будут рассмотрены ниже; предварительно отметим, что для нас исходной точкой является идеал-типическая модель политического поля2424
  Подробнее об этом см. статью С.В. Патрушева и Л.Е. Филипповой в настоящем номере.


[Закрыть], а определяющими «политическими качествами» – конфликтность, универсализм норм, наличие выбора и целеполагание.

Политизация – процесс, осуществление которого непосредственно связано с формированием и структурированием протополитического сообщества. На этом уровне он имеет два измерения: во‐первых, это политизация акторов, которая может рассматриваться как составляющая формирования политической субъектности, во‐вторых, это политизация повестки дня – формулирование альтернативных представлений об общем благе и выработка на их основе стратегий политического и социального развития. На следующем уровне – уровне конституирования политического поля – политизацию можно представить как процесс формулирования правил и возникновения структур, обеспечивающих возможности реализации субъектности акторов, осуществления ими выбора из набора альтернативных стратегических проектов. Таким образом, политизация, формируя структуру на уровне протополитического сообщества, в зависимости от институционального контекста находит (или, наоборот, не находит) отражение в структуре политического поля.

В обыденном языке слово «политика» зачастую имеет негативную окраску – расхожий штамп «политика – грязное дело» постоянно воспроизводится к месту и не к месту. Как следствие, термин «политизация» также нередко используется для описания негативных процессов. «Политизировать» какое-либо явление означает придать этому явлению политический характер путем искажения его сущности; представить его с определенной точки зрения, отражающей не истинное положение вещей, а чьи‐то специфические интересы; использовать его для достижения своих целей в политической борьбе. В таком ключе рассуждают о «политизации» искусства, спорта, школьных учебников, телевизионных программ и пр.

Такое предвзятое отношение к термину «политизация» в некоторой степени распространилось и в политической науке. Можно отметить определенный недостаток исследований, в которых политизация рассматривалась бы в связи с конструированием политических идентичностей и формированием политического пространства. Более широкое употребление и глубокое развитие получил в политической науке концепт деполитизации. Далее оба этих концепта будут рассматриваться как взаимосвязанные, при этом частично реконструировать понимание политизации мы будем через анализ концепта деполитизации.

Первая волна исследовательского интереса к процессам деполитизации и, соответственно, первые попытки их концептуализации пришлись на 1960‐е годы. Они находились в русле осмысления стабилизации западноевропейских политических систем в послевоенный период и в определенном смысле продолжали логику рассуждений Д. Белла о «конце идеологий», а также С. Липсета и С. Роккана о «замораживании» партийных систем. Характерной для этого периода была фиксация снижения роли традиционных политических идеологий в мотивации политического поведения и, фактически, отождествление этого процесса с деполитизацией. Ярким примером служит статья шведского исследователя У. Химмельстранда «Теоретический и эмпирический подход к деполитизации и политической вовлеченности» [Himmelstrand, 1962], оказавшая существенное влияние на последующие исследования деполитизации. В ней деполитизация в самом общем плане определяется как снижение роли идеологии или как «трансформация политических идеологий в набор более или менее четких административных технологий, основанных на широком консенсусе по поводу того, каких целей следует достигать» [ibid., p. 83; курсив в оригинале].

При более детальном анализе автор обнаруживает, что термином «деполитизация» могут быть обозначены как минимум три разных процесса: во‐первых, формирование идеологического консенсуса; во‐вторых, ослабление воздействия идеологии на практическую политику («разрыв» между идеологическим содержанием высказываний политиков и принимаемыми ими конкретными политическими решениями, а также «вытеснение» идеологических символов из области практической политики в область ритуала – выборов и политических торжеств); в‐третьих, снижение «видимости» явных идеологических утверждений (т.е. менее активное употребление в политических дебатах открытых отсылок к ценностям и символам идеологий и стремление вместо этого оперировать фактами, техническими или экономическими аргументами) [ibid., p. 87].

Примечательно, что при концептуализации деполитизации как деидеологизации уровень политической активности не рассматривался как показатель деполитизации, а, наоборот, последняя представала в качестве фактора, влияющего на политическую активность. Так, Химмельстранд указывает на отсутствие прямой зависимости между степенью «видимости» идеологий в данном политическом сообществе и уровнями политического участия и вовлеченности его членов [ibid., p. 108]. Еще одна особенность исследований данного периода, которую необходимо отметить, – отсутствие интереса к тому, как, собственно, происходит политизация. То есть изначальная «политичность» политики не ставится под сомнение.

С конца 1970‐х годов был накоплен значительный массив литературы, посвященной анализу снижения уровня политической активности (прежде всего, электорального участия и членства в политических партиях) в западных демократиях [Dalton, 2004]. Однако концепт деполитизации практически не использовался для анализа этих процессов. «Возвращение» концепта в активное использование началось в середине 2000‐х годов, когда беспрецедентный рост общественного недоверия к демократическим политическим процессам, политическим институтам и политикам, усугубленный впоследствии экономическим кризисом, а также возникновение новых неконвенциональных форм политической активности стимулировали развитие новых объяснительных моделей в политической науке. «Деполитизация» оказалась в ряду таких активно разрабатываемых (и столь же активно критикуемых) понятий, как «постдемократия», «контрдемократия», «конец политики», «постполитика», «антиполитика» и пр.

Необходимо отметить, что новая волна исследований деполитизации существенно отличается от работ предшествующих периодов – не только концептуально, но и идеологически. Прежде всего, деполитизация не сводится только к деидеологизации, а рассматривается как совокупность процессов, затрагивающих функционирование практически всех институтов представительной демократии, меняющих принципы государственного управления и трансформирующих политическую активность. Помимо этого, новые трактовки процессов деполитизации актуализировали потребность в осмыслении обратного процесса, т.е. политизации или реполитизации, а следовательно, и того, что представляет собой политика и политическое.

В оценке идеологических аспектов деполитизации можно обнаружить наиболее существенное отличие от трактовок, характерных для середины – конца XX в. Для теоретиков «конца идеологий» от Д. Белла до Ф. Фукуямы «конец идеологий» означал, по сути, конец борьбы идеологий и окончательное утверждение одной идеологии в качестве единственно возможной, что естественным образом сводило политику к техническим, процедурным вопросам. Для современных исследователей деполитизации доминировавшая на протяжении последних десятилетий неолиберальная идеология становится центральным объектом критики: собственно, в ней и обнаруживаются истоки деполитизации. «Гегемония неолиберализма» делает невозможным оспаривание его базовых постулатов, и деидеологизация политики не только становится неизбежной, но и провозглашается «нормальным» состоянием политики.

Деполитизация как процесс и как дискурс рассматривается, таким образом, как политическая стратегия, которая является частью более широкого проекта неолиберализма, центральной для которого является фетишизация «аполитичного» рыночного пространства. В деполитизированном рыночном пространстве все социальные связи выстраиваются в соответствии с логикой рыночных отношений, соответственно, «экономизируются» и политические отношения, субъекту которых – уже не столько гражданину, сколько Homo oeconomicus – присуща культура консьюмеризма. Неолиберальная идеология переформулирует основы политической жизни Модерна – прежде всего, представительного правления и самой сущности политического представительства; происходит, по сути, вытеснение политического экономическим [Brown, 2015].

В обобщенном виде, под деполитизацией понимается ряд взаимосвязанных процессов: во‐первых, исчезновение политического выбора, во‐вторых, «технократизация» политики (делегирование принятия решений от выборных органов «экспертам» разного рода) и, в‐третьих, снижение политической вовлеченности граждан и рост негативного отношения ко всему «политическому». Однако то, какие именно аспекты деполитизации оказываются в фокусе тех или иных исследований, зависит от того, как их авторы определяют политику.

Понимание политики, деполитизация и политизация / реполитизация

Можно выделить три подхода к пониманию политики, определяющие дальнейшие трактовки деполитизации и, что не менее важно, политизации / реполитизации [Beveridge, 2017, p. 590]. В рамках первого политика рассматривается как процесс функционирования институтов управления, т.е. политика как politics сводится к процессу формулирования и реализации политических программ (policy), в центре внимания оказываются государственные акторы / институты, легитимность и эффективность принимаемых ими решений. Деполитизация возникает как следствие, с одной стороны, усложнения задач, стоящих перед государственными органами, особенно в сложных экономических условиях, а с другой стороны, стремления элит укрепить свое положение. Деполитизация – это создание такой институциональной структуры, в которой исчезает политический характер принятия решений: подготовка и реализация решений передаются либо от избираемых политиков к назначаемым должностным лицам, либо от государственных к квазипубличным органам – различного рода комиссиям, экспертным советам и пр. Деполитизация может быть высокоэффективной стратегией правительства, пытающегося снять с себя ответственность за противоречивые решения и представить эти решения «неполитическими», манипулируя общественным дискурсом по поводу того, что является, а что не является «политическим», если ответственность за принятие решений перекладывается на юристов, экономистов, ученых и прочих «экспертов», то эти решения представляются менее «политическими» [см.: Wood, 2016; 2017].

Ряд авторов рассматривают «технократическую» деполитизацию как следствие «гипердемократизации» – постоянного увеличения политического давления на выборных лиц, смещения общественного внимания от эффективности управления в сторону открытости и ответственности властей. Трансформация политической субъектности в духе неолиберализма – от «народа» (сообщества) к автономному индивиду, действующему самостоятельно или в рамках групп давления, связанных узкими эгоистическими интересами, – и приоритет индивидуальных прав над коллективной ответственностью также приводят к повышению требований к властям. Неспособность властей удовлетворить эти многочисленные, противоречивые, зачастую нереалистичные требования вызывает как рост недоверия к отдельным политиками и политическим институтам, так и негативное отношение к политике вообще. Стратегия деполитизации в такой ситуации воспринимается в позитивном ключе – как способ «оградить» процесс управления от воздействия частных интересов политиков и избирателей (эгоистичных и недальновидных), передав полномочия «рациональным», «политически нейтральным» экспертным органам [Pettit, 2004]. Однако на деле эти органы оказываются не нейтральными, а также находятся под влиянием частных или узкокорпоративных интересов, помимо этого, создание формальных «независимых» институтов не отменяет наличия неформальных практик. Как справедливо отмечают критики такого подхода, идея деполитизации как способа повышения эффективности управления основана на двух ложных предположениях: во‐первых, что решения, касающиеся жизни общества, можно представить как «неполитические», во‐вторых, что передача полномочий «профессионалам» может устранить общественную дискуссию и снять давление с политиков [Flinders, Wood, 2013]. Также важно, что «технократическая» деполитизация снимает с политиков не только полномочия, но и ответственность, что ведет к снижению политической активности граждан (прежде всего, электорального участия – зачем голосовать, если политики ни за что не отвечают?) и к усилению их отчуждения от политики.

Политизация, с точки зрения данного подхода, представляет собой «возвращение» политического характера принимаемым государственными органами решениям, другими словами, передачу принятия решений в руки политиков, т.е. выборных должностных лиц, подотчетных избирателям, а также укрепление институтов демократического контроля за реализацией этих решений. Последнее, очевидно, требует повышения политической активности и вовлеченности граждан. Здесь возникает, однако, проблема определения того, решения какого уровня и в каких сферах следует рассматривать как политические. Можно предположить, что «избыточная» политизация мелких, технических решений не только снижает эффективность управления, особенно в ситуациях, требующих оперативных действий, но и становится способом манипулирования повесткой дня и блокирования обсуждения более существенных вопросов – базовых принципов функционирования политической системы, ее конституирующих оснований, решений стратегического характера. Центральной составляющей политизации, следовательно, становится необходимость разграничения тех сфер, регулирование которых требует политических решений, и тех, решения в которых носят по преимуществу технический характер и могут быть переданы в руки «профессионалов». Именно на этом уровне можно говорить о возникновении политики, поскольку «не существует априорных способов провести такое различие и собственно его проведение и есть такое важное решение, которое хорошо подходит для демократической полемики» [Crouch, 2016].

Очевидно, что трактовка деполитизации исключительно как смещения фокуса в процессе принятия решений с политиков на «неполитические» регулирующие органы является недостаточной. Так, М. Вуд и М. Флиндерс отмечают, что не менее, а, возможно, и более существенное значение, чем «управленческий» аспект деполитизации, играют другие процессы: во‐первых, «социетальная деполитизация» – «выведение» тех или иных вопросов с повестки дня публичной делиберации, осуществляемое СМИ, партикуляристскими группами интересов, корпорациями; во‐вторых, «дискурсивная деполитизация» – «речевые акты» как в публичной, так и в частной сфере, благодаря которым определенные вопросы «нормализуются», т.е. утрачивают политический характер [Wood, Flinders, 2015, p. 22].

Более широкую трактовку политизации и деполитизации предлагает и К. Ландвер: «Проблема или вопрос являются политизированными, когда они рассматриваются в качестве предмета коллективного выбора – т.е. политического решения. Политическое решение: а) принимается законодателем или правительством, которые с нормативной точки зрения должны быть демократически легитимными; б) является вероятностным выбором между альтернативными вариантами действия (курсив наш. – Л. Ф.); в) является коллективно обязывающим для определенного сообщества. Деполитизация, таким образом, имеет место тогда, когда отсутствует или отрицается любое из этих трех качеств решений» [Landwehr, 2017, p. 51]. Если нарушается условие «а», то мы наблюдаем случай описанной выше «технократической», или «управленческой», деполитизации. Однако для нас больший интерес представляют случаи нарушения других условий политизации – отрицание наличия альтернативы принимаемым решениям, или отрицание способности тех или иных акторов сделать выбор из имеющихся альтернатив (т.е., по сути, отрицание их политической субъектности).

Такие трактовки политизации / деполитизации следуют из принципиально отличного определения сущности политики, делающего акцент на выборе и вариативности. Один из наиболее ярких примеров исследования деполитизации в рамках такого подхода представлен британским исследователем К. Хеем в работе с характерным названием «Почему мы ненавидим политику» [Hay, 2007]. Если использовать терминологию М. Вуда и М. Флиндерса, то в концепции К. Хея центральными оказываются «социетальный» и «дискурсивный» аспекты деполитизации. Само слово «политика» становится «ругательным»: «приписать “политические” мотивы поведению актора значит поставить под вопрос его / ее честность, прямоту или способность достичь результата, соответствующего чему‐то еще помимо его / ее личного материального интереса» [Hay, 2007, p. 1]. При этом политика как явление, возникающее как ответ на потребность сложных дифференцированных сообществ в коллективном и обязывающем принятии решений «связана, почти по определению, с конструированием и, в идеале, реализацией смысла коллективного блага (курсив наш. – Л. Ф.). Следовательно, то, что в настоящее время политика ассоциируется с преследованием политиками личных материальных интересов, странным образом противоречит самому raison d’être политики» [ibid., p. 2].

К. Хей определяет политику как «способность к действию (agency) и делиберации в ситуациях истинного коллективного и общественного выбора» [цит. по: Beveridge, 2017, p. 592]. Политизация и деполитизация – процессы, идущие в противоположных направлениях, сущность каждого из которых заключается в «перемещении» тех или иных вопросов / проблем (issues) между различными аренами дискурса и действия. К. Хей выделяет по три типа политизации и деполитизации. Политизация представляет собой процесс расширения возможностей делиберации и влияния людей на вопросы, касающиеся определенных аспектов их социального существования. Политизация первого (самого простого) типа – это перевод проблемы из «области неизбежного» (т.е. принципиально неподвластного человеческому контролю) в «частную сферу», где эта проблема осознается как общественная, хотя пока и на индивидуальном уровне (например, оспаривание религиозных табу, прежде считавшихся священными). Политизация второго типа – переход из «частной» в «публичную» сферу, т.е. попадание в фокус организованной публичной делиберации, признание того или иного вопроса значимым для коллективного, а не индивидуального, или частного благополучия (в качестве примеров такого типа политизации можно привести феминистские, энвайроменталистские, антиглобалистские акции «повышения сознательности»). Политизация третьего типа – переход из «публичной» в «государственную» (governmental) сферу, когда вопрос становится предметом дебатов в законодательных органах, нового правового регулирования, ответственности правительственных департаментов и пр.