Текст книги "Труды по россиеведению. Выпуск 6"

1. В проекте появилась такая президентская функция, как «определение основных направлений внутренней и внешней политики» (сейчас она закреплена в ч. 3 ст. 80 Конституции РФ). Это было явным заимствованием полномочий Съезда. Такая формула естественна для Конституции, не порвавшей с доктриной полновластия Советов. Однако ее передача президенту противоречила принципу разделения властей. Любопытно, что ни один из основных проектов Конституции, существовавших летом 1993 г.7676
  Эти проекты можно найти в книге С.А. Авакьяна «Конституция России: Природа, эволюция, современность» (1).


[Закрыть], в том числе и собственно президентский, не предусматривал такой функции, а в проекте Конституционной комиссии РФ она (хотя в туманной формулировке) была закреплена за законодательным органом.

При доработке проекта Конституционного совещания в октябре-ноябре 1993 г. эксперты поставили под вопрос целесообразность закрепления права президента определять основные направления внутренней и внешней политики. Однако их мнение было проигнорировано. Вот фрагмент из стенограммы одного из заседаний Рабочей группы, об этом свидетельствующий:

«А.А. Котенков7777
  На тот момент – начальник Государственно-правового управления Президента РФ.


[Закрыть]:

Коллеги, у меня есть сомнение по поводу исключения части второй, где речь идет о праве Президента определять основные направления внутренней и внешней политики государства. Дело в том, что касается внешней политики, то здесь можно сослаться на статью 86, где он осуществляет руководство внешней политикой. Что касается внутренней политики, то функции Президента достаточно исчерпывающе изложены в Конституции. Помните, когда мы решали вопрос о включении этого положения, мы говорили, что Президент своими указами может давать основные направления Правительству. Сейчас мы фактически это исключили. И под большое сомнение ставится право Президента теперь своими указами регулировать деятельность Правительства во внутренней сфере…

Т.Г. Морщакова7878
  Судья Конституционного суда РФ.


[Закрыть]:

Президент обращается к парламенту, высказывает все позиции, в соответствии с которыми он будет все делать, в том числе и издавать указы. А если он определяет, тогда в какой форме мы должны с вами сказать, что он должен сделать по этому поводу: доклад перед Госдумой или что..?

А.А. Котенков:

То же самое он может изложить в послании, но при этом, по Конституции, он имеет право определять основные направления политики. Если мы это право убираем, то тогда ставится под сомнение его право вмешиваться в эту сферу деятельности.

Т.Г. Морщакова:

Это не ставится под сомнение, ведь президент будет определять состав правительства.

А.А. Котенков:

Состав – да, но он не сможет давать ему указания, не будет иметь на это право. Президент издает указы в соответствии с полномочиями, возложенными на него Конституцией. А таких полномочий у него нет…

С.А. Филатов7979
  Тогда руководитель Администрации президента РФ.


[Закрыть]:

Давайте напишем: “…в своих посланиях определяет основные направления внутренней и внешней политики”.

А.А. Котенков:

Ее на год можно определить в послании. Но вы поймите, ведь вопрос в другом. Вот президент издал указ, скажем, по каким-то направлениям развития экономики. А правительство говорит: “Извини, дорогой президент, ты не вправе вмешиваться в мою деятельность, поскольку в Конституции у тебя нет такого полномочия”.

Т.Г. Морщакова:

В статье 115.

А.А. Котенков:

В статье 115, уважаемая Тамара Георгиевна, написано: “на основании и во исполнение Конституции Российской Федерации, федеральных законов и указов президента Российской Федерации”. А я возвращаю Вас к статье 90, на основании которой президент издает указы и распоряжения в соответствии с полномочиями, возложенными на него Конституцией. А теперь посмотрите все полномочия президента и докажите, что он может издавать указ по хозяйственным вопросам? Нет такого полномочия. А вот если у меня есть полномочие определять основные направления внешней и внутренней политики, независимо от того, в какой форме я это делаю, то я говорю, что в соответствии с определенным мною направлением внутренней политики я могу издать определенный указ, например, об основах жилищной политики. Я имею на это право. Сейчас этого права здесь нет…

Б.Н. Топорнин8080
  Академик РАН, на тот момент – директор Института государства и права РАН.


[Закрыть]:

Я бы хотел, чтобы мы взглянули несколько шире на это предложение. Управление страной у нас строится более сложным образом, чем здесь предусматривается. Если сказать, что президент определяет всю внутреннюю и внешнюю политику, то на этом кончается вся система принятия решений. Однако имеется сложный и взаимосвязанный комплекс органов, в том числе и Федеральное собрание, которые включаются в разработку и внешней, и внутренней политики. Поэтому я бы здесь пошел несколько иначе – через конкретное определение полномочий президента в ряде статей, где говорится о том, какие меры он принимает, какие акты он издает, в каких отношениях он состоит с другими государственными органами.

С.А. Филатов:

Нет, логика у Александра Алексеевича (Котенкова. – М.К.) железная. Здесь вопросов нет…

В.К. Варов8181
  На тот момент – народный депутат РФ, заместитель министра труда РФ.


[Закрыть]:

Конечно, логику можно в значительной мере усмотреть в рассуждениях Александра Алексеевича, но возникает вопрос: определять основные направления внутренней и внешней политики – будет ли это эксклюзивным правом президента? Следовательно, возьмем законодательный орган – мы как бы лишаем его этого права?..

С.А. Филатов:

Я думаю, что нам надо принять то, о чем сейчас сказал Александр Алексеевич…» (9, с. 28–31).

2. В период доработки проекта Конституционного совещания был радикально изменен порядок назначения председателя правительства. Для наглядности я составил таблицу (табл. 1), по которой можно сравнить вариант, одобренный Конституционным совещанием, и окончательную редакцию ст. 111 действующей Конституции РФ (шрифтом выделены положения, подвергшиеся изменениям).

Таблица 1

Сравнение проекта и окончательного текста ст. 111 Конституции РФ

Если же говорить о более полной картине, то она представлена в табл. 2, где сравниваются функции и полномочия законодательного органа и президента по Конституциям 1978 г. (в ее последней редакции) и 1993 г. В табл. 2 показано, какие полномочия СНД, ВС и ПВС «перетекли» к президенту, а какие были просто ликвидированы: одни – вполне обоснованно, другие – ради ослабления возможностей парламента сдерживать президентскую власть. Для большего контраста здесь не названы общепризнанные полномочия ни парламента (принятие федерального бюджета и контроль за его исполнением, ратификация и денонсация международных договоров и т.д.), ни Президента (верховное главнокомандование, руководство Советом безопасности, помилование и т.д.).

Таблица 2

Сравнение компетенции законодательного органа и Президента РФ по Конституциям 1978 и 1993 гг.

Итак, если выделить главное, можно сказать: только Президент получил безраздельный контроль над Правительством. Это и есть ответ на вопрос: «Кто правит?». Здесь, однако, не было бы большой беды, если бы Конституция предусматривала соответствующие сдержки и противовесы президентским прерогативам со стороны парламента. Но как раз этого и не было!

Вопреки? Безотносительно? Благодаря? (вместо Заключения)

А теперь задам себе вопрос: российский Президент имеет доминирующее положение8282
  Термин «доминирующее положение» заимствован из Федерального закона от 26 июля 2006 г. № 135-ФЗ «О защите конкуренции».


[Закрыть] в политической системе вопреки этой конституционной модели, безотносительно к ней или ей благодаря?

Ответы: «вопреки» и «безотносительно» – можно сразу отвергнуть. Они предполагают, что Президент попросту не считается со своим конституционным статусом. Однако, во-первых, политическая практика, начиная с января 1994 г. не подтверждает этого. А во-вторых, это означало бы, что и обе палаты Парламента, и руководители субъектов Федерации, и суды с самого начала покорно поддались президентскому диктату. Но все было наоборот: и обе палаты Федерального Собрания, и губернаторы в 90-е годы демонстрировали фронду по отношению к Президенту. Так что я утверждаю: Президент имеет доминирующее положение в политической системе благодаря той системе власти, которая сконструирована Конституцией РФ 1993 г. Другое дело, что в зависимости от личности Президента и от состояния общества эта конструкция может провоцировать авторитаризм в большей или меньшей степени. Тут важно, что она никак не сдерживает авторитарный тренд.

В законодательстве об экономической конкуренции доминирующее положение, с одной стороны, еще не означает, что хозяйствующий субъект злоупотребляет им, а с другой – при попытке злоупотребления Закон о защите конкуренции предусматривает включение механизма ограничения и блокирования деятельности такого субъекта. В политической сфере невозможно применить такую же «методологию» противодействия, ибо здесь сам доминирующий субъект именно потому, что он доминирует, имеет возможность определять «поведение» всех других государственных структур.

Конституция может закрепить конструкцию, не допускающую или хотя бы снижающую риск доминирования единоличного института, а может и содержать нормативную модель, которая позволяет не только доминировать, но и злоупотреблять таким положением.

Именно это и произошло в нашей истории. Я попытался показать, почему и как эффект «path dependence» проявил себя при создании формальных правил. Разумеется, даже при таких конституционных условиях авторитаризм вовсе не предопределен. Этому могло бы воспрепятствовать общество, впитавшее дух конституционализма, – будь в нем прочны традиции политической конкуренции, негативного отношения к авторитаризму и его проявлениям8383
  Впрочем, при таких условиях не появилась бы и конституционная конструкция с доминирующим политическим субъектом.


[Закрыть].

Говоря «воспрепятствовать», я имею в виду не сопротивление в формах, свойственных революционной борьбе вплоть до восстания8484
  Хотя и эти формы считаются допустимыми при определенных условиях. Всеобщая декларация прав человека в своей преамбуле говорит о восстании против тирании и угнетения как крайнем средстве для того, «чтобы права человека охранялись властью закона». Тем самым право на восстание, или на свержение деспотического правительства, впервые появившееся в Декларации независимости США (а в ней оно названо одновременно и обязанностью), обрело международно-правовое признание.


[Закрыть]. Речь идет об использовании легальных демократических институтов (прежде всего выборов) для того, чтобы, например, не продлевать мандат авторитарного президента, избирать в парламент тех политиков (и те партии), которые могли бы смело вступать в конституционные конфликты с президентом, отстаивать соответствующие законы и их применение в конституционном духе. Как верно замечает С.В. Васильева, «принятие отдельного закона о политической конкуренции не является панацеей. Однако политическая конкуренция, как и экономическая, должна развиваться по определенным правилам. Законы о выборах, политических партиях, о гарантиях равенства парламентских партий при освещении их деятельности в СМИ, Регламент Государственной Думы и др. воздействуют на правила политической конкуренции в рамках предмета регулирования; избирательного права и процесса, политического строительства, парламентского процесса и т.д.» (6, с. 28).

Наше общество не пыталось предотвратить установление персоналистского режима. Но не от исторической склонности к «царецентризму», а потому, что в России никогда не было нормальной институциональной основы для политической конкуренции и потому неоткуда было взяться ни соответствующей массовой политической культуры, ни развитой многопартийности, ни качественной политической элиты. Теоретически могла существовать надежда на то, что после краха советской власти несколько электоральных циклов (парламентских, президентских, губернаторских) дадут возможность народу понять смысл, значение и достоинства политической конкуренции – что именно она обеспечивает возможность контроля народа над властью, делает и ее, и оппозицию зависимыми от общества, ответственными перед ним. Однако устремления подавляющего большинства народонаселения, на которое, собственно, и ориентировались наши политические лидеры, были направлены на другое – прежде всего и главным образом на достижение материального благополучия и установление твердого порядка.

Винить за это людей нельзя. Во-первых, для большинства обнищание как следствие банкротства советской системы стало шоком, особенно на фоне чрезмерного материального расслоения. А во-вторых, не менее, а для многих и еще более ужасным было разрушение самого понятия «государство». И дело даже не в том, что исчезли привычные советскому человеку институты социальной и правовой защиты (те же парткомы, исполкомы, профкомы и т.п.), а адекватной замены не возникло. Сохранившиеся институты (прежде всего охраны и защиты права) не только перестали качественно выполнять свои основные функции, как это бывает сразу после революций, но и нередко сами становились угрозой для личной и имущественной безопасности людей. Так что стремление к «порядку» было вызвано не мечтой о «твердой руке» (диктаторе), а потребностью в устойчивом правовом режиме работы государственных институтов, непосредственно контактирующих с гражданами.

В наши дни (с начала 2000-х годов) приоритеты общества изменились. В ситуации сравнительного материального благополучная, которым мы обязаны положительной конъюнктуре на сырьевом рынке, и видимости порядка8585
  Это именно видимость, поскольку и сегодня многие публично-властные институты (прежде охраны и защиты права) не выполняют или плохо выполняют свои базовые функции, зачастую действуя вопреки принципу правового равенства. А видимость порядка создается демонстрацией лояльности Президенту всеми «клетками государственного организма», т.е. иллюзией беспрекословного подчинения. Понятно, что это не правовой порядок. Но я говорю о том, как воспринимает это обыватель, так и не узнавший, что представляет собой правовой порядок.


[Закрыть] на первое место вышла другая идея – имперского величия, подобного тому, какое, по мнению большинства, имел СССР. Тут не важно, уловил ли этот «народный тренд» Президент или он сам – через контролируемые средства массовой информации – убедил большинство в необходимости восстановить утраченное советское влияние. Скорее, процесс был обоюдным. В результате утверждения этого приоритета в обществе закрепилось персоналистское понимание власти, ибо имперское величие всегда предполагает фигуру всевластного вождя и никогда – правовой тип власти.

Лично я считаю, что классифицировать страны по степени «величия», как это делают политологи8686
  М.Ю. Урнов ссылается на С. Тиса (C. Thies), который предложил такую классификацию: «великая держава / ведущая держава (major power)», «средняя / региональная держава», «малая держава» и «страна с неопределенным статусом / формирующаяся страна (emerging state)» (см.: 24, с. 3).


[Закрыть], занятие довольно вредное. Но если соглашаться с такой классификацией, то нужно будет согласиться и с тем, что величие определяется не огромной территорией и военной мощью, а рядом объективных параметров (прежде всего продолжительностью жизни и уровнем здоровья населения, качеством образования, сырьевыми ресурсами, уровнем инвестиций и инноваций, качеством государственного управления и др.). М.Ю. Урнов на основе анализа многочисленных источников провел по таким параметрам сравнение России с наиболее развитыми странами мира и пришел к выводу, что при оптимистическом варианте развития Россия в ближайшие 50 лет может стать лишь «средней / региональной державой» (24, с. 35). Не случайно, как он отмечает, «причины, подтолкнувшие российскую власть отказаться от использования применительно к России термина “великая держава”, во многом кроются в многочисленных ресурсных проблемах страны» (24, с. 7).

Таким образом, сегодня от общества еще меньше, чем 25 лет назад, можно ожидать «заказа» на создание конкурентной политической системы. Приходится рассчитывать лишь на ту часть политической элиты, которая при всей своей сервильности ради самосохранения способна сформировать институциональные условия для устойчивой системы политической конкуренции.

По моему убеждению, сломать персоналистскую (а потому и патерналистскую) парадигму можно лишь через создание определенной модели власти и именно с ее помощью. (За такую позицию автора не раз критиковали его мировоззренческие единомышленники, которые убеждены, что лишь сама логика политического процесса рано или поздно приведет к изменению общественного сознания и иному поведению общества.) Опора этой модели – рациональные мотивы политических акторов. Им должно быть не только безопасно, но и выгодно применять свои полномочия, когда, опять же выражаясь языком экономической науки, издержки и риски акторов минимизируются, а их выигрыш максимизируется.

Список литературы

1. Авакьян С.А. Конституция России: Природа, эволюция, современность. – 2 изд. – М.: РЮИД: «Сашко», 2000. – 528 с.

2. Андреева Л.А. Феномен религиозного индифферентизма в Российской империи // Общественные науки и современность. – М., 2008. – № 4. – С. 114–124.

3. Аузан А.А. «Колея» российской модернизации // Общественные науки и современность. – М., 2007. – № 6. – С. 54–60.

4. Батурин Ю.М. Конституционные этюды. – М.: Институт права и публичной политики, 2008. – 80 с.

5. Булгаков С.Н. Избранное / Сост., автор вступ. ст. О.К. Иванцова. – М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010. – 734 с.

6. Васильева С.В. Конституционно-правовой статус политической оппозиции. – М.: Институт права и публичной политики, 2010. – 234 с.

7. Вестник Конституционного Суда РФ. – М., 1994. – № 6. – 65 с.

8. Горький М. Если враг не сдается – его истребляют // Правда. – М.,1930. – 15 нояб.

9. Конституционное совещание: Информационный бюллетень. – М., 1993. –№ 3, Дек. – 167 с.

10. Кудашев А. Конституционное собрание // Основные элементы демократии / Пер. с нем. К.Р. Новожиловой. – СПб.: Изд-во Европейского дома: Хронограф, 1993. – 134 с.

11. Ламетри Ж.О. Человек-машина // Ламетри Ж.О. Избранное. – М., 1983. – С. 169–226.

12. Лассаль Ф. Сила и право (Открытое письмо редактору «Реформы») // Сочинения Фердинанда Лассаля. – СПб.: Издание Н. Глаголева, 1905. – Т. 2. – 289 с.

13. Лурье С.В. Метаморфозы традиционного сознания: Опыт разработки теоретических основ этнопсихологии и их применения к анализу исторического и этнографического материала. – СПб.: Тип. им. Котлякова, 1994. – 288 с.

14. Муздыбаев К. Психология ответственности. – М.: Наука, 1983. – 240 с.

15. Нуреев Р.М. Институциональная среда российского бизнеса – эффект колеи [Электронный ресурс] // Сайт Нуреева Р.М. – Режим доступа: http://rustem-nureev.ru/ (дата обращения: 30.03.2016).

16. Общественное мнение – 2013. – М.: Левада-центр, 2014. – 252 с.

17. Пивоваров Ю.С. «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе»? // Труды по россиеведению: Сб. науч. тр. / РАН. ИНИОН. Центр россиеведения; Гл. ред. Глебова И.И. – М., 2014. – Вып. 5. – С. 47–100.

18. Поппер К.Р. Открытое общество и его враги: В 2 т. – М.: Феникс: Международный фонд «Культурная инициатива», 1992. – Т. 1: Чары Платона / Пер. с англ. под ред. В.Н. Садовского. – 446 с.

19. Послание Президента Российской Федерации Верховному Совету Российской Федерации «О конституционности» // Известия. – М., 1993. – 25 марта.

20. Россия – 2000: Современная политическая история, (1985–1999 гг.). – 3-е изд., доп. и перераб.– М.: ВОПД «Духовное наследие»: ЗАО НИФ «РАУ-Университет», 2000. – Т. 1: Хроника и аналитика / Под общ. ред. А.И. Подберезкина. – 443 с.

21. Салмин А.М. Метаморфоза российской демократии: От спонтанности к импровизации? // Полития. – М., 2003. – № 3, Осень. – С. 5–59.

22. Соловьев В.С. О духовной власти в России (По поводу последнего пастырского воззвания Св<ятейшего> Синода // Соловьев В.С. Избранное / Сост., автор вступит. ст. и коммент. С.Б. Роцинский. – М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010. – С. 86 – 101.

23. Стефаненко Т.Г. Этнопсихология: Учебник для вузов. – 3‐е изд., испр. и доп. – М.: Аспект Пресс, 2003. – 367 с.

24. Урнов М.Ю. Россия: Виртуальные и реальные политические перспективы: препринт WP14/2014/03 / Нац. исслед. ун-т «Высшая школа экономики». – М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2014. – 52 с. – (Серия WP14 «Политическая теория и политический анализ».)

25. Холмс С., Лаки К. Страсти по совмещению // Конституционное право: Восточноевропейское обозрение. – М., Осень 1993–Зима 1994. – № 4/5. – С. 19–22.

26. Шайо А. Самоограничение власти (Краткий курс конституционализма) / Пер. с венг. – М.: Юристъ, 2001. – 292 с.

27. Эпоха Ельцина: Очерки политической истории. – М.: Вагриус, 2001. – 815 с.

Вызовы и ответы российского конституционализма в XXI в

В.Б. Пастухов

Как говорила главная героиня фильма «Москва слезам не верит», те, кто настроился на чтение политического триллера, могут спокойно продолжить заниматься своими делами, – эта статья не для них.

Не то, чтобы мне не были известны законы триллера; они восходят к рецептам изготовления актуальных репортажей, раскрытым еще Ильфом и Петровым в «Золотом теленке», и просты, как «три аккорда». Сначала немного о катастрофическом положении дел в России (в зависимости от профиля пишущего – экономическом, политическом или духовном), потом об ответственности «кремлевской хунты» за это безобразие (благо, поводы всегда под рукой), и закончить надо обязательно куплетом из песенки придворного кролика, когда-то бывшего бунтарем, из романа Фазиля Искандера: «Но буря все равно грядет!» Внимание читателей по обе стороны идейных баррикад к такой публикации гарантировано. Проблема лишь в том, что реальные ответы на насущные вопросы экономического, социального и политического развития современной России практически невозможно найти, оставаясь в рамках этого популярного в народе жанра.

Зачем в таком случае снова и снова возвращаться к теме конституционализма, если она обречена не стать хитом? Дело в том, что вопрос о Конституции, казалось бы, давно уже для России неактуальный, выскакивает как чертик из коробки каждый раз, как только кнопка политической активности переводится из положения OFF в положение ON. Причем громче всех, как это зачастую водится, о необходимости изменения Конституции и созыве конституционного совещания заявляют именно те, кто до этого не успевал напоминать о своем фундаментальном вкладе в создание «самой лучшей из существующих конституций». Но шум и суета, сопровождающие несгораемую как птица-феникс конституционную дискуссию, только мешают определиться с предметом спора.

Так случилось, что любой, кто решится сегодня поразмышлять о судьбах российского конституционализма, рискует оказаться на скамеечке в сквере у Патриарших прудов в теплой компании редактора Берлиоза и поэта Бездомного, рассуждающих о том, существовал ли Иисус на самом деле8787
  Дилемма, которая стоит перед российскими конституционалистами, очень близка той, которую пытался разрешить поэт Иван Бездомный: «Трудно сказать, что именно подвело Ивана Николаевича – изобразительная ли сила его таланта или полное незнакомство с вопросом, по которому он собирался писать, – но Иисус в его изображении получился ну совершенно как живой, хотя и не привлекающий к себе персонаж. Берлиоз же хотел доказать поэту, что главное не в том, каков был Иисус, плох ли, хорош ли, а в том, что Иисуса-то этого, как личности, вовсе не существовало на свете и что все рассказы о нем – простые выдумки, самый обыкновенный миф» (Булгаков М. Мастер и Маргарита. – М.: Художественная литература, 1973. – С. 12).


[Закрыть]. Действительно, в том ли дело, плох или хорош российский конституционализм? Был ли он – вот в чем вопрос. А если был, то куда делся? Вероятный ответ здесь – неочевиден, а очевидный – невероятен.

На первый взгляд у России нет истории конституционного движения. Есть какие-то отрывочные эпизоды, не связанные между собой, каждый из которых заканчивался крахом: дореволюционный конституционализм, советский конституционализм, посткоммунистический конституционализм. Но если посмотреть, как каждый предшествующий эпизод отражается в каждом последующем, то складывается какая-никакая общая картинка.

Конституционное движение возникает как диссидентское движение русской аристократии, целиком и полностью отвергаемое властью. Вроде бы оно не имело никакого продолжения, сгорев в огне большевистской революции. Однако рожденная этой революцией государственность формально признала Конституцию, хотя и полностью отвергла все конституционные принципы. Советский конституционализм выглядит полной профанацией конституционных идей, но на его закате рождается диссидентское движение советской интеллигенции (русской версии среднего класса), которое начинает борьбу за наполнение пустой конституционной формы либеральным содержанием. Диссидентское движение не стало архитектором перестройки, но в Конституции 1993 г. были наконец признаны все те принципы, которые отвергал советский конституционализм. Посткоммунистический конституционализм очень быстро стал декларативным, между конституционной моделью и конституционной практикой возникла пропасть. Но ответной реакцией на то, что правовая и политическая практика оказалась полностью неконституционной, стало возрождение в России движения за конституционную реформу, которое ставит своей главной целью превращение конституционных принципов в действующие.

Таким образом, от одной конституционной катастрофы к другой Россия странным образом движется в нужном направлении, выдерживая общую линию… Так или иначе, эволюция российского конституционализма выходит сегодня на финишную прямую. Противоречие между либеральной конституционной моделью и нелиберальной конституционной практикой не может существовать вечно. Теоретически есть два сценария его разрешения. В первом случае конфликт разрешается через конституционную реформу, которая «модернизирует» российскую Конституцию таким образом, чтобы конституционные принципы могли быть реализованы не только в теории, но и на практике. Во втором случае конфликт разрешается через конституционную контрреформу, когда либеральное содержание Конституции будет выхолощено окончательно; посткоммунистическая Конституция – редуцирована до уровня советской Конституции.

Россия стоит на конституционной развилке, где двигаться можно только либо вперед, либо назад. Надо от провозглашения принципов переходить к их реализации либо открыто от них отказываться.

Конституция как революция сознания

Многие думают, что конституция ‒ это текст. В крайнем случае, ее рассматривают как политическое «лего», из которого по инструкции надо собрать государство. Поэтому, если что‐то пошло не так, то обычно предлагают один («ветхозаветный») текст заменить на другой («новозаветный»), полагая, что все после этого «станет кока-кола» (Андрей Кончаловский, надеюсь, простит меня за украденную метафору). Но «кока-колу» русская земля никак не родит, а выходит все больше кислый квас. Потому что конституция – это прежде всего уклад жизни, т.е. такой бестелесный социальный эфир, который нельзя формализовать и навязать обществу сверху, если оно само к этому не готово.

Вопрос о создании конституционного государства в России ‒ это не вопрос написания «идеального текста». Это вопрос подготовки и осуществления глубочайшей нравственной, социальной и, как следствие, политической революции прежде всего в умах и делах миллионов людей. Конституция вообще – синоним революции. Революции не в смысле политического переворота – это историческая частность, которая может присутствовать, но может и отсутствовать, – а в смысле переворота всего привычного образа жизни, всего, что составляет основу традиционного мышления и поведения человека, которые в России принято называть «понятиями». Потому что «жить по понятиям» – значит всего лишь жить в соответствии с глубоко укоренившейся патриархально-средневековой традицией. Поэтому так естественно, что Кавказ – это сегодня оплот русской «понятийности».

Конституция – враг понятий, она вытесняет их законом (нигде в мире – до конца). Для того чтобы построить конституционное государство, необходимо отречься от старых понятий. Чехов призывал русского человека по капле выдавливать из себя раба; настоящий конституционалист должен сейчас призывать русских людей по капле выдавливать из себя «понятийность». Так получилось, что Россия одной ногой вступила в Новое время вместе с Петром, но вторая ее нога так и застряла в старой понятийной Московии. И сейчас, похоже, ногам стало скучно друг без друга – либо Россия должна выскочить из своего Нового времени и целиком вернуться обратно в Средневековье, либо ей придется наконец выдернуть оттуда и вторую ногу, приступив к созданию конституционного государства. Речь идет о духовном, интеллектуальном преобразовании, сопоставимом с Петровскими реформами и большевистской революцией, а может быть, даже и превосходящем их по масштабу.

Конституционализм – это привычка жить в условиях правового самоограничения и, как следствие, требовать самоограничения (воздержания от произвола) от государственной власти. Но откуда взяться этой привычке? Она сродни привычке гасить за собой свет или не мусорить на улице. То есть это в первую очередь вопрос внутренней культуры. Строй наших действий обычно отвечает строю наших мыслей. Профессор Преображенский говорил, что разруха начинается в головах. Значит, и конституционализм должен победить сначала в умах и душах, и лишь после этого можно рассчитывать на его политическую победу.

Социум живет по закону сообщающихся культурных сосудов. Там, где есть повседневная нравственная и даже просто бытовая дисциплина, там рано или поздно, несмотря на всевозможные отклонения от «генеральной линии» исторического развития, появятся ростки конституционализма. Там, где царит всеобщая расхлябанность, нравственная вседозволенность, никакого конституционализма не будет, даже если обклеить текстами конституции все стены домов. Декоративная демократия в таком обществе всегда будет вырождаться в анархию, которая по законам, открытым еще древними греками, неизбежно эволюционирует в деспотию. В этом, по сути, состоит разгадка тайны бурных российских «90-х» и пришедших им на смену тихих «00-х».

Задержка в конституционном развитии России имеет совершенно объективные культурные предпосылки. Конституционализм пришел в Россию не на пустое место. Россия – не Африка, где политические миссионеры могут проращивать на пустом поле ростки цивилизации (хотя и там это мало кому пока удалось). Здесь территория уже была оккупирована культурой, глубоко враждебной конституционализму.

В одном многочисленные «прохановы» и «дугины» правы – конституционная идея глубоко противна «традиционной русскости». Другое дело, хотим ли мы эту традиционную, понятийную «русскость» и дальше холить и лелеять или мы хотим создать другую «русскость», отвечающую потребностям времени и его вызовам. Таким образом, честная и бескомпромиссная постановка вопроса о конституционализме вскрывает проблему эпического масштаба. Конституционализм несовместим с тем, что мы привычно называем «русской матрицей», т.е. набором русских «исторических» социальных и политических практик, имеющих источником своего происхождения православную (и в конечном счете византийскую) религиозную традицию.

Начиная с 1989 г. российские конституционалисты пытались решать частности, не затрагивая главного вопроса: насколько вообще конституционная идея может быть вписана в интерьер русский традиционной (понятийной) ментальности? Ответ на этот вопрос не вдохновляет – скорее всего, она никак не может быть в него вписана. Таким образом, реальное, а не мнимое конституционное преобразование России предполагает устранение традиционной «русскости» в ее привычном для нас историческом облике. Эта самая «русскость» должна возродиться в новой, пока неведомой нам конституционной форме. Но вопрос стоит именно так: или Конституция, или «Россия, которую мы потеряли», – вместе они существовать не могут. России нужна не просто новая Конституция, а «новый человек», способный жить в обществе, скроенном по конституционным лекалам. Ничего толкового не случится, пока на смену homo soveticus не придет homo constituticus.

Первый необходимый шаг в решении любой проблемы – это осознание ее масштабов. Российские конституционалисты до сих пор явно недооценивали масштаб исторической задачи, которую им предстоит решить. Конституционные идеи нельзя вписать в русскую понятийную традицию, замаскировать под «старину», примирить то ли с советским, то ли с имперским (что почти одно и то же) прошлым. Для становления конституционного строя в России требуется отправить на свалку истории весь привычный уклад русской жизни со всеми его «понятиями» и «символами». Это звучит угрожающе, но в этом нет ничего принципиально невозможного. Так в Европе человек Нового времени бескомпромиссно отправил в историческое небытие человека Средневековья с его привычками и взглядами, которые мало чем отличались от привычек и взглядов современного русского человека. Думаю, что эта задача вполне по силам и российскому обществу, просто надо четко представлять себе объем той исторической работы, которую предстоит проделать. Пока же глубину противостояния осознают, скорее, противники конституционализма – ревнители русской старины, которые восприняли конституционную угрозу как смертельную опасность и начали против конституционализма крестовый поход.