Текст книги "Открой мне дверь. Выпуск № 3"

"Daughter, Molly has gained a lot of weight. I think she might be pregnant, her nipples are swollen."

"Mom, she is sterilized, and Pirate is neutered. Well, how can she be pregnant?"

"And then what about her? She eats more than usual… She doesn't want to go for a walk."

"This is a false pregnancy."

"Is there such a thing? Thank you for explaining."

A couple of days later, Molly gave birth to a pup. In the doghouse we saw a fat, muzzled puppy – an exact copy of her color. He looked like a blood-drunk tick – a huge belly with short little paws and a tail no longer than a little finger.

"Hello? We took two dogs from your shelter – Pirate and Molly. We have a certificate proving that she was sterilized, and he was neutered. She gave birth to a puppy yesterday!" I don't know why, but I'm calling the "Eco" shelter.

"No, no, lady, they probably planted a puppy for you!"

"Planted? He is her exact copy, and she has a lot of milk!"

"Well, I don't know, it's weird… this can't be…"

During the weekend, everyone got together, picked up some sausages… and went to congratulate Molly. She was a little shy and apologized for the incident, but we praised her, thanked her for such a wonderful son and asked her to make peace with Pirate, whose entrance to her territory, comprising an enclosure and a doghouse, from which he had been banned for 4 months already.

"What does he look like, Mom? Let's come up with a name for him," chirped my daughter happily, squeezing the puppy.

"He looks like Mickey Rourke… although I don't remember what he looks like very well."

"Well, let it be Mickey, it suits him!"

"Is Pirate his father?"

"No, Pirate definitely could not be his father, but the neighbor's dog – quite possibly. I saw him at our place several times, but I wasn't worried, since she was kind of sterilized, and Pirate didn't let anyone near her."

The neighborhood dogs, too, were often fed by Pirate and Molly, basking in food abundance: they were allowed to eat porridge, from which all pieces of meat had been selected, and they shared bones, which were more abundant than pinecones on the territory.

"Do you think he drank out of grief?" asked my husband thoughtfully.

"What grief?" I enquired, warily.

"Molly cheated on him, and he drank, then she drove him away, such an alcoholic," my husband shared his version.

"I think you are humanizing the situation too much," I tried to somehow negate the discussion.

"But Pirate is a man! He is definitely a man – or was!" insisted my husband thoughtfully.

"It seems to me that Molly was just preparing to become a mother and for some reason decided to spend the period of her pregnancy alone. I guess, he was worried not about the treason, but about the fact that she pushed him away. He wanted to be with her, by her side, as before. I think they'll make up. Although, it is unlikely, that in their understanding it was a quarrel."

Molly "forgave" Pirate when Mickey was one month old. She simply, as if nothing had happened, came to the terrace where he had been living all this time, and called him. I don't know what she said to him in their canine language, but he immediately gathered himself: he grabbed his bowl, took it to the enclosure and to the doghouse, dragged his drape coat back, on which he allowed not only Molly, but also the puppy to settle. The trio looked touching, it seemed that everyone was happy, and Pirate was trying on the role of a father, strictly and carefully watching the little fidget with one eye.

On that evening, for the first time in five months, he did not go anywhere. And he never went anywhere else ever again. He didn't drink until his very last day, when, realizing that he was dying, he dragged himself with difficulty to the grove where Molly, his swan-love, was buried.

Тот год был черной полосой в нашей жизни. Сначала тяжело болела бабушка, потом, с интервалом в пару месяцев, умерли две наших собаки: огромная, на морду ужасная, но добрая внутри Сколан Ку – ирландский волкодав, и вредная, но милая Сона – среднеазиатская овчарка, или алабай. Первая – от старости, вторая – от осложнения после планового хирургического вмешательства. Ей и было-то всего два года от роду.

– Я тебе говорил, не бери собак, так тяжело их смерть переживать, – твердил муж, по логике которого лучше уж не рождаться, тогда и не умрешь.

– Ты прав, дорогой, больше – никаких собак, все, обещаю! Невозможно словами передать ту боль утраты… Чтобы никто не видел моих слез, я уходила бродить в лес, следуя теми же тропами, где мы гуляли сначала с тремя моими собаками (тогда красавица Байта – польская подгалянская овчарка – еще была жива), потом с двумя, потом с одной…

В одну из таких прогулок мне встретилась знакомая на лицо женщина, из собачниц.

– А что случилось? Почему одна, без собак? Почему плачешь? – в надежде завязать беседу обращается она ко мне.

– Потому и плачу, что одна, нет больше моих собак. Умерли! – рыдаю я.

– Ой, вот ведь горе какое! Да ты не плачь, возьми собачку из приюта!

– Я? Из приюта? Да вы что? У меня всегда были породистые, дорогие собаки редких пород, какие только на картинке большинство людей и видело. А в приюте – дворняги не пойми какие, да еще с поломанной психикой. Нет, это не для меня.

– Ну смотри, как знаешь. А то зайди на сайт нашего приюта – «Эко» называется, я там волонтером числюсь. Скажи, если надумаешь: поможем собачку подобрать.

– Спасибо, не надо, – всхлипываю я и иду дальше.

Всю следующую неделю, сидя на работе перед монитором, я нет-нет да и хлюпала носом, вспоминая свою утрату. В пятницу, в обеденный перерыв, держа в одной руке стакан с теплым приторным соком «Мультивитаминный», который можно было пить только из-за отсутствия любой альтернативы, пальцы сами набрали в поисковике: приют «Эко». Пара кликов – и я на главной странице, с которой на меня смотрят две пары глаз дворняг – черного и преимущественно белого окраса. Кто-то из волонтеров постарался и сделал художественное оформление фотографии: нежно прижавшиеся друг к другу собаки выглядели довольными, вокруг их голов было нарисовано красной линией сердечко, несколько поцелуйчиков и каких-то розовых лепесточков, явно позаимствованных с поздравительной открытки, возможно, предназначенной для новобрачных. Но главным был, конечно, текст: «Лебедь и лебедушка, Гусар и Гусарочка, Пират и Молли, влюбленная парочка! Они встретились в приюте и не могут жить друг без друга. Пират – сильный, здоровый, общительный пес, всегда готовый постоять за себя, а Молли – пугливая и нелюдимая, но нежная с Пиратом. Без него она погибнет. Помогите не разлучить эту пару! Возьмите двух собак для жизни в загородном доме, спасите Любовь!»

Если словосочетание «лебедь и лебедушка» мысленно преобразовывалось в пару сахарных лебедей на верхнем ярусе свадебного торта, то с «гусар и гусарочка» дело обстояло сложнее: весь прежний опыт кроме картинки бравого гусара с пышными усами и неясного образа маркитантки, ищущей компании бравых солдат, ничего не подсказывал. Но я не стала усложнять, решив, что Пират и правда похож на гусара – бравый, сильный, настоящий воин, а Молли – ну вылитая лебедушка. Ксерокопия странички как-то сама себя изготовила в принтере и заползла в портфель, притаившись до конца рабочего дня, думаю, для того, чтобы в нем отправиться домой. Вечером, после ужина, когда муж сел смотреть телевизор, я положила перед ним ту самую страничку.

– Посмотри, пожалуйста. Правда, милые? Давай возьмем их, а?

– Ты же обещала!

– Им там, в приюте, так плохо… Близится зима, они там будут замерзать. Мы же можем сделать их счастливыми!

– Даже не начинай!

Куча доводов, обещаний, всяких обманок и клятв к нужному результату не привели. Муж твердил, что он в приют не поедет, а если поеду я, то непременно очень сильно расстроюсь от увиденного…

– Знаешь, что я тебе скажу: есть компромисс.

– Какой?

– Если я поеду в этот приют, то, скорее всего, возьму всех собак оттуда, а если ты – то можешь взять только этих двух, и я обещаю не заходить на территорию.

В субботу, по дороге на дачу, мы заехали в приют, предварительно созвонившись и сообщив, что забираем Пирата и Молли. Я честно осталась у машины, а муж пошел оформлять документы.

– Держи-держи Пирата, он сейчас забежит! – услышала я из-за забора, не очень понимая, куда забежит Пират и почему он вообще там бегает.

Все оформление заняло около получаса, затем работник приюта и волонтер вывели нам двух худющих, вонючих, страшных псов, совсем не таких, как на картинке…

– Ты уверена? Может, не будем их брать? – с надеждой в голосе спросил муж.

– Будем, раз решили, – с наигранной уверенностью ответила я.

– Вот справки. Пират кастрирован, Молли стерилизована, так что потомства у них не будет, возраст – примерно четыре-пять лет, привиты, – сказал сотрудник, вручая мне их документы.

По дороге собаки, прижавшись друг к другу, вели себя смирно. Пират даже вздремнул, Молли была настороже, она, конечно, очень нервничала и тяготилась неизвестностью. Даже представить себе не могу, что у них было на уме!

Сразу по приезде мы разместили их в вольере, по размерам в несколько раз больше их приютского дома, поставили две миски с кашей и мясом. Скорость, с которой в них исчезла еда, впечатлила всех домочадцев до слез. Конечно, им тут же дали по второй порции, слегка опасаясь, как бы не переели. Потом их повели показывать участок. Пират с радостью и интересом знакомился с другой нашей живностью – утками, курами, козой и овцами, спасовав только перед коровой, которая впечатлила его своими размерами. Молли дичилась и стремилась снова попасть в вольер, спрятаться в будку. Решив оставить их в покое, все разошлись.

Первую неделю собаки практически не выходили из вольера: они спали и ели. Кругом была тишина, никто не лаял, не скулил – словом, не было того постоянного шума, который ни на минуту не прекращался в приюте. Молли по-хозяйски определилась с местом, куда они друг за другом стали ходить по своей нужде. Голосов их мы за это время ни разу не услышали.

– Зачем мы их кормим, они же не караулят, только жрут и спят, – возмущался муж.

– Зато собаки выиграли миллион, как в лотерею, не было у них ничего, и вдруг – пожалуйста: будка теплая, подстилка мягкая, мясо свежее сколько хочешь, молоко тазами, территория большая – гуляй не хочу, и все хотят их чем-то угостить, добиться их расположения и дарят им свою любовь!

Собаки быстро стали набирать вес, округляться. Особенно это было заметно по Пирату: сначала он немного раздался в груди, потом откуда ни возьмись появились бока, так увеличился охват шеи, что пришлось купить новый ошейник. Шерсть изменилась: стала гуще, заблестела. Выпал снег, и они отмылись – перестали пахнуть приютом. А уже через месяц-другой мы с мужем вывели Пирата гулять за забор без поводка. Местных собак он построил мгновенно, показав, кто здесь главный. Разогнав шавок, бросившихся к нему с лаем, он встал в величественную позу – один в один Акела на каменной глыбе из диснеевского мультфильма «Маугли», так что все быстро всё осознали и приняли, а самые задиристые стали подползать к нему на брюхе с воем, демонстрируя полное подчинение. Видимо, посчитав, что они слишком близко приблизились к нам, Пират задрал ногу и описал ботинок мужа.

– Он меня пометил, показал, что я – его! – восхитился муж, пустив слезу умиления.

– Защитник, – буркнула я, думая, как мне спасти ботинок.

– Знаешь, ты тогда сказала, что они выиграли миллион, когда мы их взяли. Нет, это мы выиграли два миллиона! Они – прекрасные собаки, нам с ними повезло! Я горжусь Пиратом, он – настоящий мужчина. Правда, это первый наш кобель – до этого все суки были. Теперь в нашем, мужском, полку прибыло, это будет мой пес, – закончил муж, уже совсем уверившись, что мужское братство получило пополнение.

Пират все-таки выбрал в хозяйки меня. Он стал моим хвостом, моей тенью, моим защитником и помощником, а я – его космосом. Особенно после того, как он заболел пироплазмозом и понимал, что умирает. Только жизнь наладилась, и тут – такое! В уже подернутых белой пленкой потухших глазах отчетливо читалось: «Я тебя оставлю не по своей воле, но я хотел бы оставить свою любовь. И береги Молли, пожалуйста». Ну или так я это выражение прочитала. Никто не верил, что его можно вытащить, сохранить ему жизнь. За какие-то бешеные деньги я достала немецкое лекарство, сама колола его. Он не возражал, принимая все безропотно. Он все осознавал и, как поправился, дал понять: ты спасла меня, моя жизнь отныне принадлежит тебе, делай со мной что пожелаешь.

Ни от одной собаки я не получала столько душевного тепла, обожания и преданности. При этом он никогда не оставлял вниманием Молли, все время наблюдая за тем, чтобы никто ее не обидел. Она очень долго и тяжело адаптировалась. Много часов я и мама, по очереди сидя у будки, разговаривали с ней, уговаривали выйти, дать себя расчесать или помыть, почистить уши, постричь ногти. Прожив у нас почти шесть лет, она кроме нас так никого и не признала, а мужчин не подпускала и на пушечный выстрел, видимо, кто-то из них ее обидел, и она помнила. Хотя главным сторожем была именно она: Пират, хоть и гавкал ночью, предупреждая, что на участке чужих не ждут, был слишком любвеобильным и ласковым не только к своим, но и к чужим. Все зашедшие на территорию двора немедленно им приветствовались и облизывались, пока не прибегала дикая Молли с угрожающим лаем и самыми серьезными намерениями.

– Уберите, пожалуйста, вашу злую собаку, – говорили дачники, приходившие за молоком, имея в виду Молли.

Одной из особенностей Пирата была его любовь к детям. Возможно, он, до того как потеряться и попасть в приют, жил в многодетной семье. Если он видел ребенка, он бежал к нему со всех ног и старался облизать, а с детьми постарше обожал играть: катать их на санках, лепить снеговиков, бегать за снежками. Да просто за счастье почитал сопроводить маленького велосипедиста! Местные родители его знали и не возражали против общения своих деток с Пиратом.

– Тетя, а почему его назвали Пиратом? Он же добрый!

– Посмотри, у него на правом глазу веко в драке разорвано было и вросли реснички, поэтому глаз кажется прикрытым, как у одноглазого Раджетти из «Пиратов Карибского моря». Помнишь? Ну и еще он храбрый, сильный и независимый.

Как оказалось, у него было еще два сходства с настоящими пиратами: тяга к дальним странствиям и любовь к алкоголю. Просто об этом мы узнали значительно позже, лет через пять после того, как он у нас появился.

Это было ранним летом. Молли выгнала Пирата из будки, и он, притащив в зубах свою миску и старое драповое пальто, подаренное ему моим мужем, – все свое движимое имущество – поселился на террасе нашего дома. Что они там не поделили, мы не знали. Иногда они ссорились, бывало, она его била лапой по морде за какие-то провинности, но такой развод и разъезд случился впервые. Муж, желая поддержать пса, приволок с ближайшего мясокомбината целый ящик некондиционных сосисок и колбасных обрезей. Мама, добрая душа, предлагала пустить его в дом, чтоб у него «не случилось депрессии». Я не разрешила. Может, и зря.

– Он храпит как пьяный, громко так, и даже не просыпается, когда его зовешь, – стала жаловаться мама, постоянно живущая на даче и имеющая возможность больше общаться с собаками.

– Ну, с возрастом все собаки начинают храпеть, как люди. Просто теперь он спит не в будке на заднем дворе, а под твоим окном, – авторитетно объясняла я.

– Да, ну ладно, – неуверенно соглашалась она.

Потом он стал исчезать. По вечерам. Где он находил дыры в заборе, мы так и не поняли, видимо, подрывал лазы. Несколько раз, испугавшись его пропажи и организовав поиски, находили Пирата у магазина на станции в компании местных алкоголиков, распивающих пиво, где он был свой и ценился как хороший слушатель: мог сидеть и слушать их болтовню часами. Однажды, найдя пса по громкому храпу спящим в канаве, запихивая с мужем его, грязного и сонного, в машину, я почувствовала запах спиртного, который исходил из пасти. К такому повороту событий я была не готова.

– Пират запил! – Звонила я на следующее утро нашему ветеринару Надежде Петровне.

– Боже, я сейчас приеду, осмотрю его. Слышала про собачий алкоголизм, но никогда не видела! – радостно затараторила она.

– Да не надо на него смотреть! Скажите, что мне с этим делать? – кричу в трубку.

– А может, ты ему безалкогольное пиво будешь давать? Это не так вредно.

– А электронную сигарету ему в зубы не вставить? – Кидаю трубку.

Мама продолжала петь свою песню: мол, не пустили его в дом, вот он от расстройства и запил. Муж укреплял забор. Я умоляла Пирата не уходить с территории, но все было тщетно. Пират убегал и пил, постепенно превращаясь в бытового пьяницу. У магазинчика на станции, в кустах, он прятал старую ржавую крышку от какого-то алюминиевого бидона, которая служила ему миской, точнее, рюмкой. Он приносил ее, клал перед собой, всем своим видом показывая, что ему ну о-о-очень надо… Я уже знала, кто ему наливал, ругалась с ними, грозила, но всегда находились и другие, которые не могли отказать: как он просил, я видела, это впечатляло, и мало кто мог устоять. При виде человека с открытой банкой или бутылкой пива в руке он терял контроль над собой, становился совершенно глухим к любым командам и просто «прилипал» к счастливому обладателю напитка, делая движения носом, которые однозначно давали понять, что он унюхал наличие вожделенного напитка. Он заглядывал в глаза, деликатно перекрывал траекторию движения, всячески приглашая разделить с ним то, что еще там оставалось. Интересно, что такая необычная, мягко говоря, просьба со стороны пса почему-то практически всегда как правильно интерпретировалась, так и безоговорочно удовлетворялась прохожими.

– Тебе пивасика охота? – восклицали они, радуясь своей догадке. – Ну ты даешь! Во что ж тебе плеснуть-то?

Пару раз потратив полночи на поиски, мы сдались. Я сказала:

– Раз мы не можем его удержать, пусть будет как будет, не убивать же его за это. Может, само пройдет…

Пират вел светский образ жизни: спал до обеда, днем отдыхал в тенечке, вечером уходил в загул, иногда наведывался на стадион, когда там соревновались местные футбольные команды. Теперь не было человека в округе, кто бы не знал Пирата – он стал очень популярен.

– Мама, смотри, это Пират идет! Помнишь, он к нам на футбол приходил?

– Смотрите, Пират! Эй, Пират, он с нами на пруду купался.

– Пират, Пират, Пират!

– Смотрите, хозяйка Пирата идет… Помните, мы Пирата в лесу встретили, он там чью-то куртку нашел и отнес хозяину…

И ничего я с этим поделать не могла. Не могла уберечь и местный детский садик от его навязчивых визитов: он приходил, ложился перед воротами, клал голову на перекладину и наблюдал за детками. Как ни гоняли его воспитатели, он снова возвращался.

Еще у него вдруг проснулась тяга к дальним странствиям. Он стал ходить на железнодорожную станцию, садился на перроне и часами встречал-провожал электрички.

– Скажите, это ваша собака – Пират? – Слышу незнакомый голос в трубке.

На шее у него всегда висел жетон с нашими телефонами, именем и адресом, на всякий случай.

– Да, а что?

– Он в электричку садится.

– В какую электричку?

– На Шатуру.

– Не пускайте его! Сейчас придем за ним! – кричу.

И бежали, вели домой на поводке, ругали. Однажды я его даже побила, когда он укатил на автобусе в соседний населенный пункт и пришел в городскую баню, где легкий пар после бесплатного дневного сеанса укрепляли пивом не только местные аборигены – типа малоимущие граждане.

– Это ваша собачка? Умная, уважаем. Вы бы ее научили бутылки собирать – цены б ей не было, – мечтательно предложили они мне.

Я представила себе, как Пират тащит все пустые пивные бутылки домой, складывает их на свое любимое драповое пальто и, набрав кучу, тащит его зубами за воротник к палатке «Пиво», а стеклотара весело позвякивает. Движимое имущество, черт возьми.

– Убью! – вопила я и, размахивая руками, старалась схватить его и ударить. Поймав, я его побила сумкой, а он не сопротивлялся: во-первых, потому, что вину осознавал, во-вторых, больно ему не было, конечно. Вообще после этого инцидента он стал тише воды ниже травы, стараясь лишний раз не попадаться на глаза, но образ жизни не изменил. Утром, особенно после ночей с возлияниями, он виновато заглядывал в глаза, особо старался ничем не досаждать, меньше клянчил вкусняшки и даже оставлял свою любимую затею прорваться с террасы на кухню, против чего из соображений гигиены я в общем возражала.

К концу лета Молли перестала выходить за забор, в лес на прогулку. Раньше это было ее любимым занятием, особенно походы за грибами. В лесу она резвилась, как щенок, бегала наперегонки с Пиратом, мгновенно, как только я приседала за грибом, оказывалась лежащей на спине, животом кверху, справедливо считая, что, если я присела и у меня свободны две руки, то лучшее для них занятие – чесать ее пузо. Ясно, что не всякий гриб сохранял товарный вид после встречи со спиной Молли, но зато мы приносили домой лучшие и крепкие из них.

– Дочка, Молли сильно поправилась. Мне кажется, она беременна, соски набухли.

– Мама, она стерилизована, а Пират кастрирован. Ну как она может быть беременна?

– А что ж тогда с ней? И ест больше обычного… Гулять не хочет.

– Это ложная щенность.

– Есть такое? Спасибо, что объяснила.

Через пару дней Молли ощенилась. В будке мы увидели толстого мордастого щенка – точная ее копия по окрасу. Он был похож на напившегося крови клеща – один огромный живот с коротенькими маленькими лапками и хвостиком не больше мизинца.

– Здравствуйте! Мы брали у вас в приюте двух собак, Пирата и Молли. У нас справка, что она стерилизована, а он кастрирован. Она вчера ощенилась. – Не знаю зачем, но я звоню в приют «Эко».

– Да нет, женщина, вам, наверное, подбросили щенка!

– Подбросили? Он – ее копия, и у нее полно молока!

– Ну не знаю, чудно… быть такого не может…

В выходные все собрались вместе и пошли с сосисками поздравлять Молли. Она немного стеснялась и извинялась за инцидент, но мы ее похвалили, поблагодарили за такого чудного сыночка и попросили на радостях помириться с Пиратом, путь которому на ее территорию с вольером и будкой был заказан уже месяца четыре как.

– На кого же он похож, мама? Давай придумаем ему имя, – радостно щебетала дочка, тиская щенка.

– На Микки Рурка, хотя я не очень хорошо помню, как он выглядит.

– Ну и пусть будет Микки, ему идет!

– А Пират его отец?

– Нет, Пират точно не мог быть его отцом, а вот соседский пес – вполне. Я его у нас видела несколько раз, но не обеспокоилась, так как она стерилизована вроде как была, а Пират к ней никого не подпускал. Да и других собачек Пират и Молли, купавшиеся в съестном изобилии, часто подкармливали: разрешали съесть кашу, из которой были выбраны все куски мяса, делились костями, которых на территории валялось больше, чем шишек.

– Ты думаешь, он пил с горя? – задумчиво изрек муж.

– С какого горя? – насторожилась я.

– Молли ему изменила, и он запил. Тогда она его прогнала, алкаша такого, – поделился муж своей версией.

– Я думаю, что ты очень очеловечиваешь ситуацию, – пытаюсь как-то свести на нет дискуссию.

– Но Пират – человек! Он точно человек или был им, – настаивал муж.

– Мне кажется, что Молли просто готовилась стать мамой и по какой-то причине период своей беременности решила провести в одиночестве. Он, скорее, не измену переживал, а то, что она его оттолкнула. Он хотел быть с ней, как прежде. Я думаю, они помирятся. Хотя вряд ли в их понимании это была ссора.

Молли «простила» Пирата, когда Микки исполнился месяц. Она просто, как ни в чем ни бывало, пришла на террасу, где он обитал все это время, и позвала его. Не знаю, что она псу сказала на их собачьем языке, но собрался он мгновенно: схватил миску, отнес в вольер к будке, перетащил драповое пальто, на котором позволил устроиться не только Молли, но и щенку. Троица выглядела умилительно, похоже, все были довольны, а Пират примерял на себя роль папаши, строго и внимательно приглядывая одним глазом за маленьким непоседой.

В этот вечер он первый раз за последние пять месяцев остался дома. И больше не пил. И ни разу никуда не ушел. До своего последнего дня, когда, понимая, что умирает, с трудом доплелся до той рощицы, где была похоронена Молли, его лебедушка.