Текст книги "Святые Алексии"

Священномученик Алексий Константинович Бенеманский, протоиерей[30]30
  Источник: http://www.fond.ru


[Закрыть]

Родился 6 января 1881 года в селе Баранья Гора Новоторжского уезда Тверской губернии (ныне село Кунино Кувшиновского района) в семье сельского священника Константина Михайловича Бенеманского. После окончания Тверской духовной семинарии преподавал в начальной школе в городе Торжке.

В 1904 году рукоположен во священника и служил в тверском женском монастыре Рождества Христова. Несмотря на запрет со стороны властей, стал преподавать в монастыре Закон Божий. После закрытия монастыря – в тверском храме в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость».

Летом 1919 года был избран членом епархиального совета. Во время Гражданской войны в 1920 году арестован и мобилизован на тыловые работы. Священник Алексий Бенеманский был ближайшим помощником Петра (Зверева), епископа Старицкого, викария Тверской епархии, который после ареста правящего архиерея встал во главе Тверской епархии. Епископ Пётр обратился к пастве с воззванием, призывающим к пожертвованиям. Отец Алексий был назначен казначеем Тверского епархиального комитета по Всероссийскому комитету помощи голодающим.

По благословению епископа о. Алексий много проповедовал, убеждая священников, уклонившихся в обновленчество, принести покаяние. 15 сентября 1922 года священник Алексий Бенеманский был вызван для допроса в ГПУ.

– Ваше отношение к советской власти? – спросил следователь.

– Вполне признаю и подчиняюсь и исполняю все ее постановления и распоряжения, – ответил священник.

– Каковы ваши взгляды на обновленческое движение, и в частности на ВЦУ?

– Вообще обновленческое движение считаю в церковной жизни необходимым, – ответил священник, предполагая, вероятно, что следователь удовлетворится столь лаконичным ответом, но этого не произошло.

– Каким путем вы предполагаете провести обновленческое движение? – спросил он.

– Созывом Собора, а до созыва такового я ВЦУ не признаю и считаю таковое самозваным.

– Имеется ли у вас воззвание епископа Петра? – спросил следователь.

– У меня такового нет, но я его знаю, так как мне его дал епископ Пётр, чтобы отнести в цензуру.

– Известно ли вам, кто кроме Петра распространяет воззвание?

– Не знаю.

– Известно ли вам, зачитывалось ли где и кем воззвание?

– Читалось епископом Петром в Никольской, что на Плацу, церкви и в церкви Рождества Богородицы, что в Ямской…

– Считаете вы воззвание епископа Петра преступным, направленным против Живой церкви, призывом к мученичеству, подготовлением ко второму пришествию и наталкиванием одной части духовенства и мирян на другую?

– Считаю только направленным против Живой церкви, остальное преступным не считаю.

– Кто сейчас состоит членами вновь избранного епархиального совета?

– Сейчас Совет не работает… он не утвержден Губотделом Управления.

– Сколько раз было собрание епархиального совета?

– Ни одного собрания не было.

– Скажите, что у вас за собрание было в первой половине октября в доме при Симеоновской церкви?

– Собраний никаких там не бывает, но в этот дом я хожу, как к товарищу, к Преображенскому, который состоит секретарем у епископа Петра.

– Что вы можете показать о сборе денег для архиепископа Серафима и епископа Петра?

– Сборы происходили, деньги по церквам собирались и передавались сначала непосредственно игуменье Калерии в сумме восьми миллионов рублей. Затем на этих днях было предложено помочь архиепископу Серафиму, на что мною было послано на имя благочинного пять миллионов рублей образца 1921 года. По чьей инициативе было предложено, я не знаю.

– Известна ли вам цель вызова епископом Петром викарных епископов в Тверь?

– Для богослужения и ввиду важного момента церковной жизни. Может быть, о чем-либо поговорить…

В тех же числах по этому же делу были допрошены епископ Пётр (Зверев), священник Владимирской церкви и член епархиального совета Василий Куприянов, казначей Новоторжского Борисоглебского монастыря иеромонах Вениамин (Троицкий) и миряне – директор училища слепых и член епархиального совета Алексей Соколов и секретарь епископа Александр Преображенский.

В ночь на 24 ноября 1922 года все они были арестованы и отправлены в Бутырскую тюрьму. В заключении по этому «делу» помощник начальника 6-го отделения СО ГПУ Ребров писал: «Дело возникло в связи с распространением воззвания епископа Тверского Петра Зверева под заглавием “Возлюбленным о Господе верным чадам церкви Тверской”, направленного явно против всякого обновленческого движения в церкви к поддержке контрреволюционной политике Тихона».

Комиссия НКВД по административным высылкам приговорила о. Алексея к двум годам ссылки в Туркестан.

Дома оставались жена и пятеро детей. Из тюрьмы он писал жене Ольге Алексеевне:

«Чаще пиши. Денег, пожалуйста, пока не шлите: костюмов шить я не собираюсь, если я написал о рясе и подряснике, то это вышло так, к слову. Подрясник я перешил на рубашку, почему и писал тебе. Какие костюмы я буду носить, духовные или светские, пока не знаю, думаю, что те и другие. Я радуюсь тому, что тебя не бросают прихожане. Если живете сейчас, то будете жить и потом, только каждый день молитесь: “Хлеб наш насущный даждь нам днесь”».

1 апреля 1923 года ссыльный священник прибыл в Самарканд, 13 апреля направлен в город Джизак Самаркандской области. Из ссылки о. Алексей писал жене и детям, описывая свое прибытие сначала в Ташкент, а затем в Самарканд:

«В четверг… нас встретили члены соборного причта и несколько благочестивых граждан и гражданок, сразу окружая нас таким вниманием, что нам стало стыдно. Для нас были приготовлены чай и обед, нам нанесли множество куличей, дали чаю, сахару, даже по рубашке из местной ткани “маты”. Нас вызвали на идеал мучеников; кажется, что так относиться могут только христиане. Сочувствие к нашему положению было огромнейшее… В семь часов там же, в соборном доме, происходило прощание: епископ Пётр сказал нам слово, ответил ему я. Плакал владыка, плакали и мы, плакали и все присутствующие… Нам тут же сказали, что одних нас в Самарканд, город незнакомый, не пустят и что с нами едет нас устраивать одна добрая старушка – очень интеллигентная дама лет пятидесяти – Мария Николаевна. Таким вниманием мы были очень тронуты… По улицам нас сопровождала толпа благочестивых граждан и гражданок, и это не простая любезность, а необходимость, и вот почему. На вокзале здесь идет большое воровство. Вокзал битком набит народом, буквально негде яблоку упасть. Чужие люди, чужая речь как-то сразу выбили нас из колеи, мы не знали, что делать, как ориентироваться. И вот все наши провожатые тесным кольцом окружают наши вещи. Находят нам место в вагоне и сразу же переносят в него все наши вещи.

Всё это совершается как-то сказочно, и в то время, как на платформе идет суета, ругань за место и прочее, мы сидим в вагоне, окруженные милыми, добрыми лицами, так ласково нас ободряющими, благословляющими, дающими нам письма к самаркандцам, и среди этих лиц славная Елизавета Михайловна и дорогой А. М. Преображенский. <…> Прощайте, добрые и дорогие друзья. Два года… С кем-то увидимся… Спасибо вам за всё… Поцелуи, взаимные благословения, и поезд трогается, уходим дальше в глубь Азии… В Самарканде мы выгрузились на перрон. Василий Петрович остался караулить вещи, мы же с Борисом отправились к священнику станционной церкви, нашли его и обратились к нему с просьбой сложить в сторожку вещи. Он очень любезно нас принял и отвел нам так называемую спевальню при сторожке, куда мы и перетащили вещи».

«Направились сразу в ГПУ. Так как день – пятница, то в ГПУ занятий не было. Самарканд – город мусульманский, и здесь празднуют пятницу, а в воскресенье работают. Дежурный сделал отметку, что мы были, и велел нам явиться на другой день. Мы же отправились искать местного отца благочинного. Нашли его очень скоро. Это оказался очень симпатичный батюшка о. Евгений Морчевский, настоятель Георгиевской церкви. Он вдовый, живет с единственным сыном семнадцати лет. Батюшка очень милый, дом его открыт для всех. Прихожане у него целый день. Нас он встретил радушно. Его дом – это штаб-квартира для всего ссылаемого духовенства. Через его дом уже прошло несколько человек, сейчас же у него епископ из Орла Даниил – очень симпатичный и веселый архиерей, за две недели сумевший вполне акклиматизироваться. Мы и здесь окружены вниманием. Батюшка нас принял. Пили чай, но я часов в восемь почувствовал себя так худо, что слег в постель. Сказались переутомление и жара. Часов в десять я проснулся, голова болит ужасно. <…> Причем у меня ночью началась рвота ужасная. И всё-таки я попросил разрешения на другой день (суббота Пасхи) служить, что Господь и помог исполнить. Перед обедней я исповедовался, а затем служил, чему очень рад. Народу было много. После обедни ходили в ГПУ, где нас приняли на учет и велели явиться на другой день. <…> На следующий день, в воскресенье, я опять служил литургию, а потом ходили в ГПУ. Здесь мы узнали, что в Самарканде, по всей вероятности, нас не оставят, а по указанию Ташкента вышлют куда-нибудь в глухой аул-кишлак-селение. Епископ Даниил высылается в Пенджикент – большой кишлак с правами уездного города, где только двенадцать человек русских, туда же сосланы о. Свенцицкий и епископ Василий Суздальский, может быть, направят туда и нас. В ГПУ с нас взяли подписку, в которой сказано, что обязаны каждое воскресенье являться на регистрацию, жить там, где нам будет указано, без разрешения ГПУ не поступать ни на казенную, ни на частную службу и многое другое».

«Сегодня, в понедельник, я опять служил, завтра Радоница, буду поминать усопших… Вот, милая Олечка, дорогая мама и дорогие дети, как пока я живу. Пока я здоров, сыт и в тепле, а что дальше будет, не знаю. Сапоги нужно будет скоро чинить, ряса черная совсем расползается, напрасно вы ее и положили, также и подрясник серый сечется вовсю. Как-то поживаете вы, дорогие мои».

В мае 1923 года уполномоченный ГПУ получил распоряжение собрать сведения обо всех политических партиях, а также обо всех проживающих в районе административно высланных священниках и представить о том доклады. В ответ местный уполномоченный представил в ГПУ Туркестана рапорты осведомителей-обновленцев, в одном из которых писалось:

«Доношу, что административно-высланные священники Александр Маков, Александр Пурлевский, Василий Куприянов, Алексей Бенеманский ведут усиленную агитацию среди прихожан и членов приходского совета против Живой обновленческой церкви и высшей власти духовного управления, чем возмущают вообще общественное мнение, что и случилось на заседании членов совета. Благодаря их агитации заседание членов совета Ширяевым и Вознесенским было сорвано. Приспешниками вышеозначенных священников являются Клейсторин, Ширяев, Сергеев и Вознесенский. Живая обновленческая церковь и высшая духовная власть вполне признают советскую власть и руководствуются всеми ее законоположениями, и, какое бы ни было сделано распоряжение высшего духовенства властью обновленческой церкви, это делается с ведома и согласия советской власти.

Значит, здравый смысл говорит за то, если не признают распоряжений высшей духовной власти, то равносильно и не признают советскую власть, а не признающим советскую власть вышеозначенным лицам не должно быть и места среди нас».

Видя, однако, что ГПУ не принимает решительных мер, представители обновленцев направляли новые и новые рапорты в ГПУ:

«Псаломщик джизакской церкви Степан Сладков 5 августа 1923 года доносит ТЕУ[31]31
  Туркестанское Епархиальное Управление (обновленческое).


[Закрыть]: высланные четыре священника – Александр Маков, Александр Пурлевский, Василий Куприянов и Алексей Бенеманский ведут упорную агитацию против обновленческой церкви, служат всенощные и литургии отдельно, в церковь к нам не ходят, за служением поминают открыто во всеуслышание Патриарха Тихона; ввиду их агитации прихожане совершенно не стали посещать богослужение, также благодаря им весь церковный совет не признал обновленческую церковь. Кроме того, склонили в свою сторону священника Смирнова, который богослужение ведет по старому стилю и поминает также Святейшего Патриарха и т. д., тем доказывает, что он также не признает обновленческую церковь.

Является необходимость – вышеозначенных священников разогнать поодиночке, так, чтобы они совершенно не имели возможности сплотиться и образовать вокруг себя целое общество и забрать церковь нашу в свои руки через тех именно лиц, которым сдана церковь по договору в бесплатное пользование».

«Из официальных разговоров со священником Смирновым, который заявил, что вопрос о признании Живой церкви будет обсуждаться 12.08 сего года на общем собрании и что лично он примыкает к новой церкви, но он думает уехать. Члены церковного совета, более сознательная часть, как Самецкий, Ширяев, Вознесенский, подпали под влияние ссыльных попов Бенеманского и Куприянова, которые внушали, что ни в коем случае обновленчество церкви не пройдет и что Тихон освобожден, и соборные постановления не признал, и остался при своем сане, и предложил священству Живой церкви освятить свои церкви с благословением Тихона, а самим священникам покаяться. Эти слова сказал Бенеманский членам церковного совета, которые стали их последователями».

Приехавшим в Джизак священникам Алексею Бенеманскому и Василию Куприянову было объявлено, что без разрешения ГПУ они не могут поступить ни на какую работу, независимо от того, будет ли эта работа в государственном учреждении или у частного лица. В мае 1923 года о. Алексий написал по этому поводу ходатайство начальнику секретного отдела ГПУ. Через месяц им было дано разрешение на поступление на государственную службу, что хоть несколько поправляло материальное положение священников, так как служить в храме им, как и всем ссыльным, было запрещено.

В Джизаке о. Алексий написал заявление во ВЦИК с просьбой об освобождении или о сокращении срока высылки.

Обновленцы продолжали жаловаться на православных священников. В результате этих доносов священники были высланы из Джизака в Пенджикент. Но о. Алексий продолжал хлопотать об освобождении из ссылки, но ему всякий раз отказывали.

В 1924 году советское правительство приняло решение освободить духовенство и мирян, осужденных по процессам об изъятии церковных ценностей. 26 ноября 1926 года Особое совещание при Коллегии ОГПУ постановило освободить о. Алексия из ссылки и разрешило ему вернуться в Тверь. Там он служил в храме в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость», был возведен в сан протоиерея.

В Твери он не прекращал своей борьбы с обновленцами. Уполномоченный обновленческого движения, бывший одновременно осведомителем ГПУ, докладывал:

«Когда Серафим под моим влиянием согласился пойти навстречу соввласти, когда он выразил даже тайное сочувствие обновленческому движению, то Калачев, Левковский, Бенеманский и другие объединились и начали настраивать общественное мнение против Серафима и, по-видимому, имеют намерение признать Тверским архиереем сосланного епископа Петра. В настоящее время всех противников соввласти информирует возвратившийся из ссылки протоиерей Алексей Бенеманский, который, по-видимому, имеет секретные инструкции епископа Петра Зверева, так как находились с этим епископом в ссылке недалеко друг от друга… Если не будут приняты самые решительные меры по отношению к лицам, указанным в настоящем и предыдущих докладах, то работа съезда будет сведена к нулю в лучшем случае, а в худшем может быть сорван даже самый съезд. Если устранить из Твери Алексея Бенеманского, то среди прихожан не будет волнений… Тяжелая необходимость заставляет указать на необходимость этой меры… Священники Куприянов и Бенеманский, два товарища по несчастью, несколько лет тому назад были высланы из Твери в Туркестанский край, откуда вернулись вместе и заняли свои прежние приходы. Судя по словам священника Н., у них много общего, встречаются они как по чисто церковным делам, а также в домашней обстановке за стаканом чая отвести душу. Куприянов – бывший член Государственной Думы».

В 1928–1929 годах началось массовое закрытие храмов в Тверской епархии. В конце 1928 года тверские власти постановили закрыть Вознесенский собор, предполагая приспособить его под столовую. Желая создать некоторую видимость законности этого действия, они собрали три с половиной тысячи подписей рабочих в пользу закрытия. В начале 1929 года в квартире протоиерея Никандра Троицкого собрались священники Василий Куприянов, Квинтилиан Вершинский, Алексей Соколов, Василий Владимирский, Леонид Флоренский и Алексей Бенеманский. Стали обсуждать, что делать, чтобы отстоять Вознесенский собор, который был в то время центральным храмом Твери и воспринимался верующими как общегородская святыня. Было предложено общинам, где служили собравшиеся священники, поставить свои подписи под протестом против закрытия храма. В короткий срок было собрано десять тысяч подписей, и собор удалось отстоять.

В 1929 году народный суд возбудил против о. Алексия Бенеманского дело по обвинению в сокрытии от описи церковных ценностей. Когда стало ясно, что священник будет арестован и, скорее всего, осужден, он обратился с амвона к верующим и сказал, что обвинение, будто он скрыл церковное имущество, ложно. Сами власти при обысках у него и у членов церковной общины ничего не нашли. Тут же о. Алексий объявил, в какой день и час и где будет суд, и пригласил всех верующих присутствовать на нем. Многие пришли на суд, что было неприятно властям, так как создалась атмосфера сочувствия обвиняемому.

После суда в газетах была опубликована заметка:

«Во время проверки церковного имущества в Скорбященской церкви некоторые церковные предметы… налицо не оказались. Произведенным следствием установлено, что священник этой церкви Бенеманский, будучи в то время председателем церковного совета, при участии руководителей совета… скрыл это имущество… На суде священник Бенеманский, а также и его соучастники отрицали предъявленное им обвинение… Нарсуд… приговорил Бенеманского к трем месяцам лишения свободы с конфискацией имущества на двести рублей. Срок лишения свободы ему заменен принудительными работами…»

Тверскому духовенству в то время удавалось успешно сдерживать натиск обновленцев, стремившихся захватить все храмы епархии, чтобы передать часть из них светским властям для использования под клубы, склады или для разрушения.

Митрополит Серафим благословил духовенство не оставлять своими заботами священников и мирян, оказавшихся в заключении. Особенно активное участие в помощи заключенным принимали священники Василий Куприянов, Алексей Бенеманский и Василий Владимирский. В храмах, где были арестованы священники, часть церковных доходов оставлялась для помощи им и их семьям. Те из священников, кто возвращался из заключения и ссылки, без промедления определялись на место служения в храмы Твери.

За богослужением священники не переставали проповедовать, особенно ревновал о проповеди священник Алексей Бенеманский, что вызывало недовольство властей. Говоря проповедь в день праздника святых мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии, о. Алексий сказал: «Они в свое время пострадали за веру, но и ныне на Православную веру воздвигнуто такое же гонение, как и во времена этих мучениц. У православных теперь отнимают их храмы, а духовенство загоняют в тюрьмы под выдуманными предлогами».

Осознавая, насколько важны духовное просвещение, духовные книги, о. Алексий организовал при Скорбященской церкви, где был настоятелем, библиотеку. 15 марта 1932 года были арестованы священники Василий Куприянов, Алексей Бенеманский, Никандр Троицкий, Квинтилиан Вершинский и миряне Евгения Доможирова, Мария Архарова, Мария Троицкая, Мария Мацнева; 26 апреля власти арестовали Александра Болотова, а еще через две недели иеродиакона Парфения Березовского и священника Василия Владимирского.

26 марта о. Алексия вызвали из камеры на допрос. Следователь задавал свои вопросы так, чтобы ответы священника совпадали с заранее составленным обвинением в создании контрреволюционной организации и деятельности ее против советской власти. Отец Алексий в своих ответах старался держаться строго церковного русла. Он говорил:

«Проповедей антисоветского характера я не произносил. По вопросу об интервью митрополита Сергия помню, что также в кругу Куприянова, Владимирского был разговор о том, что это интервью не соответствует действительности и что оно дано под нажимом со стороны власти. С епископом Арсением Смоленцом я знаком, так как он раньше служил в Твери, последний раз я виделся с ним в его приезд сюда в прошлом году; он заходил ко мне, делился впечатлениями о церковной жизни и передавал, что члены Синода и вообще духовенство, в частности он, живут под постоянным страхом ареста, что жизнь тяжелая вследствие налогов, что не знаешь судьбу завтрашнего дня».

14 апреля следователь снова вызвал на допрос о. Алексия и снова и снова спрашивал, стараясь в чем-нибудь уловить его. Отец Алексий отвечал:

«Виновным себя в предъявленном обвинении не признаю, так как не считаю, что бывшие у нас коллективные собеседования носили политический характер. Эти беседы больше трактовали положение Церкви и тяжелые условия церковнослужителей. Проповеди я говорил, но антисоветских выпадов я в них не допускал».

9 июля 1932 года тройка ОГПУ приговорила священников Алексия Бенеманского, Василия Куприянова, Квинтилиана Вершинского, Василия Владимирского, иеродиакона Парфения Березовского и мирян Александра Болотова, Марию Мацневу, Марию Троицкую и Евгению Доможирову к высылке в Казахстан на три года. Шли этапным порядком, то есть проходя через все тюрьмы России южного направления, – это было особого рода наказание, тяжелее отбывания срока, и не все его переживали: одна из соэтапниц Алексея Бенеманского – Евгения Доможирова умерла в тюрьме.

В 1935 году о. Алексий вернулся в Калинин и воссоединился с семьей. К тому времени дети уже выросли – старшей дочери было двадцать девять лет, младшему сыну – шестнадцать. Священник обратился к архиепископу Фаддею (Успенскому) с просьбой о принятии его на службу. Владыка сразу же определил его на служение в храм, но власти отказали о. Алексию в регистрации, и ему пришлось выйти за штат. Осенью 1937 года снова подвергся аресту по обвинению в участии в «контрреволюционной фашистско-монархической организации», возглавляемой Тверским архиепископом Фаддеем. После многодневных допросов следователь составил, наконец, протокол. Отец Алексий назвал имена тех людей, большей частью священников, с кем был связан по службе, от дружества с кем не хотел отрекаться.

«Хорошо знакомы мне – священник Александр Иванович Цветков, познакомился с ним в 1934 году в Казахстане, будучи в ссылке… Священник Александр Николаевич Троицкий, лет семидесяти восьми, живет в Калинине. Священник Илья Михайлович Громогласов. Священник церкви Неопалимая Купина Борис Забавин. Николай Иванович Маслов. Священник единоверческой церкви Иван Николаевич Морошкин. Священник единоверческой церкви Николай Вершинский, лет восьмидесяти, и архиерей Фаддей Успенский, лет шестидесяти семи. Из этих лиц я часто встречал кого-либо, или ходил к ним на дом, или они ходили ко мне. Других же знакомых и в городе Калинине, и за пределами Калинина я не имею и переписки с кем-либо не вел».

Такой ответ следователя не удовлетворил, и он сказал:

– Вы, Бенеманский, являетесь участником контрреволюционной фашистско-монархической организации в городе Калинине, возглавляемой бывшим архиепископом Фаддеем Успенским. Признаете вы это?

– В контрреволюционной организации я не состоял и виновным себя в предъявленном мне обвинении не признаю.

– Следствие располагает данными о том, что вы являетесь членом контрреволюционной фашистско-монархической организации, по заданию руководства этой организации занимались сбором средств среди верующей части населения на организацию подпольного монастыря. Признаете вы это?

– Я членом контрреволюционной фашистско-монархической организации не состоял и никаких заданий не получал.

На этом допрос был закончен, точнее говоря, запись его, но сами допросы продолжались еще десять дней, в течение которых о. Алексий категорически отказывался оговаривать себя и других.

26 ноября состоялся последний допрос.

– На предыдущем допросе вы следствию говорили неправду. Следствие настаивает на даче правдивых показаний. Вы являлись одним из активных участников контрреволюционной фашистско-монархической организации, существовавшей в городе Калинине. Признаете вы это?

– Ни к какой контрреволюционной организации я не принадлежал и не принадлежу и виновным себя в этом не признаю.

– Вы, Бенеманский, среди населения проводили контрреволюционную агитацию – о скорой гибели советской власти и расправе над коммунистами, ориентируясь при этом на помощь Германии и Италии. Признаете вы себя в этом виновным?

– Такой контрреволюционной агитации я не проводил и виновным в этом себя не признаю.

– Вы, Бенеманский, проводили среди отдельных граждан вербовку в контрреволюционную организацию. Признаете ли вы это?

– Нет, вербовку я нигде не проводил.

– Вы отдельным участникам вашей контрреволюционной организации давали задание о проведении ими контрреволюционной деятельности. Признаете вы это?

– Заданий я никому не давал и виновным себя в этом не признаю. Больше показать ничего не могу.

29 ноября следователь составил обвинительное заключение, которое гласило, что о. Алексий «являясь активным участником контрреволюционной церковно-монархической группы, проводил вербовку новых участников в эту группу и давал задание отдельным членам контрреволюционной группы на сбор средств среди верующих на организуемый им тайный монастырь в городе Калинине. Проводил среди населения активную контрреволюционную фашистскую агитацию» (сохранена орфография подлинника).

2 декабря 1937 года тройкой УНКВД по Калининской области о. Алексий был приговорен к расстрелу. Расстрелян 4 декабря 1937 года в городе Калинине. Место его захоронения неизвестно.

15 июня 1989 года был реабилитирован Тверской областной прокуратурой по 1937 году репрессий, 6 июля 1990 года реабилитирован президиумом Калининского облсуда по 1923 году репрессий.

19 сентября 1999 года канонизирован к местному почитанию в Тверской епархии. В августе 2000 года был причислен к лику общероссийских святых на Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви. В 2008 году в п. Перемерки Калининского района Тверской области была возведена церковь в честь священномученика Алексия Бенеманского[32]32
  http://tvereparhia.ru/mitropoliya/tverskaya-eparxiya/188–201…ogo


[Закрыть].

Память священномученика Алексия Бенеманского совершается 22 ноября / 5 декабря и 24 января / 6 февраля – в Соборе новомучеников и исповедников Церкви Русской и Тверских святых

Литература и документы

Дамаскин (Орловский), игум. Мученики, исповедники и подвижники благочестия Российской Православной Церкви XX столетия: Жизнеописания и материалы к ним. Кн. 3. Тверь, 1999. С. 381–410, 566–584, 619.

Дамаскин (Орловский), игум. Мученики, исповедники и подвижники благочестия Российской Православной Церкви XX столетия: Жизнеописания и материалы к ним. Кн. 4. Тверь, 2000. С. 49.

Архив УФСБ РФ по Тверской области. Арх. № 7564-С, 25784-С, 21756-С.

Деяние Юбилейного Освященного Архиерейского Собора Русской Православной Церкви о соборном прославлении новомучеников и исповедников Российских XX века. Москва, 12–16 августа 2000 г.

Книга памяти жертв политических репрессий Калининской области. Мартиролог 1937–1938. Т. 1. Тверь: Альба, 2000. С. 73.

Список реабилитированных клириков и мирян Калининской области.

«Яко мзда ваша многа на небесех…»// Московский Церковный вестник. 1999. № 17. С. 3.

Использованные материалы

Дамаскин (Орловский), игум. Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви XX столетия: Жизнеописания и материалы к ним. Кн. 3. Тверь, 2001. С. 381–411, сайт Регионального Общественного фонда «Память мучеников и исповедников Русской Православной Церкви»: http://www.fond.ru/index. php?menu_id=370&menu_parent_id=0&pe…315

Дамаскин (Орловский), игум. Священномученик Алексий Константинович Бенеманский // Православная энциклопедия. Т. 1. С. 648–649. http://www.pravenc.ru/text/64562.html

Дамаскин (Орловский), игум. Священномученик Алексий Константинович Бенеманский. Календарь портала Православие. ру. http://days.pravoslavie.ru/Life/life4744.htm

Мария Спиридонова. «Явил Господь ряд новых страдальцев…» // Страница Тверского областного портала (газеты «Тверская жизнь»): http://www.tverlife.ru/news/39221. html

Священномученик Алексий Константинович Бенеманский // БД ПСТГУ Новомученики, исповедники, за Христа пострадавшие в годы гонений на Русскую Православную Церковь в XX в.: http://kuz3.pstbi.ccas.ru/bin/nkws. exe/spc_1_foto/ans/nm/? HY…X2^*