Текст книги "Судоустройство и правоохранительные органы"

§ 5. Развитие науки о судоустройстве и правоохранительных органах в советский период

Советский этап является важнейшим и наиболее насыщенным на события для науки судоустройства. Сложно сказать, в какой мере эти события связаны со спецификой советского периода истории нашей страны как такового, а в какой – отражают объективные закономерности развития науки судоустройства безотносительно к политическим пертурбациям. Пожалуй, здесь есть и один, и другой аспекты.

После завершения периода политической и судоустройственной турбулентности первых лет советской власти, который был рассмотрен в предыдущем параграфе этой главы, и начала законодательных работ по установлению советской судебной системы возродилась и научная деятельность в сфере судоустройства и судопроизводства, с одной стороны, вынужденная в той или иной мере опираться на дореволюционное наследие, но с другой – искавшая новое качество, соответствующее советской идеологии.

С точки зрения развития интересующей нас области науки почти сразу был взят курс на автономизацию судоустройства, его отделение от уголовного и гражданского судопроизводства, который оставался неизменным на протяжении примерно 30 лет (до начала 1950-х годов). Именно в этот момент наука судоустройства стала по-настоящему самостоятельной, перестав быть лишь «первым томом» обширного анализа уголовного и гражданского судопроизводства с необходимостью выделять судопроизводство в широком смысле (судоустройство + процесс) и судопроизводство в узком смысле (только процесс). Так, уже в 1923 г. в г. Москве выходит фундаментальная работа известного советского юриста Н.В. Крыленко «Судоустройство в РСФР (лекции по теории и истории судоустройства)», значение которой трудно переоценить. Речь шла, по сути, о первом отечественном труде, посвященном исключительно судоустройству. Тогда же судоустройство начинает преподаваться в высших учебных заведениях юридического профиля в качестве самостоятельной юридической дисциплины и безотносительно к различным видам процесса (уголовному и гражданскому)¹²⁶.

В чем причина столь резкого курса на автономизацию судоустройства, взятого советской наукой? С одной стороны, здесь проявилась, конечно, логика развития, заложенная еще до 1917 г.¹²⁷, которую в определенном смысле можно считать даже универсальной. Не случайно, что автономные научные и учебные дисциплины, напоминающие отечественное судоустройство, постепенно стали появляться и в других европейских странах¹²⁸.

С другой стороны, существуют, разумеется, и внутренние факторы, обусловившие резкую автономизацию науки судоустройства именно на заре советского периода отечественной истории (1920-е годы). Можно выделить два таких фактора, один из которых является конституционно-политическим (ключевым или первичным), а другой – доктринально-техническим (вспомогательным или вторичным).

Первый (конституционно-политический) фактор заключался в стремлении советской власти построить «с нуля» новое государство и новый суд, в силу чего стало невозможным выводить судоустройство из судопроизводства, как это концептуально делалось раньше. Советские теоретики прекрасно понимали, что «судопроизводство… теснейшим образом связано с судоустройством: если 2-е дает нам систему органов юстиции в их статическом состоянии, то 1-е имеет дело с этой же системой в движении, представляет динамику этой системы», в силу чего «судоустройство и излагается обыкновенно как элемент процесса»¹²⁹. Но понимали они, оказавшись в условиях нового судебного строительства, и то, что «хотя всякий орган так или иначе приспособляется к своей функции, но тем не менее ясно, что система судоустройства в целом не может быть выведена из норм, определяющих собою судопроизводство… а, наоборот, являясь частью конституции (в широком смысле) данного государства, сама-то прежде всего и вносит в область судопроизводства дух… проникающий собою всю эту конституцию»¹³⁰. Иначе говоря, теоретическим основанием судоустройства должны являться не горизонтальные связи (судоустройство ↔ судопроизводство), а связи вертикальные (конституционно-политическое устройство + идеология → судоустройство). Первое возможно в условиях стабильного государства, где конституционный порядок установлен давно, а суд развивается эволюционно, но исключено там, где государство только строится вместе с судом как одним из его ключевых элементов.

Неслучайно, что много лет спустя, после 1991 г., когда опять начнется строительство нового государства и нового суда, это вновь приведет к резкому росту интереса к судоустройству как автономной научной дисциплине, появлению соответствующих учебников, переименованию ряда процессуальных кафедр в кафедры судебного права или судебной власти, попыткам обосновать научный приоритет судоустройства над процессом, реанимировать идею судебного права и т. д. Впрочем, к этому мы еще вернемся.

Второй (доктринально-технический) фактор связан с наблюдавшимся в тот же период стремительным развитием доктрины судебного права, которая, разумеется, имела не самостоятельный, но вспомогательный характер, теоретически обеспечивая научную автономизацию судоустройства. Смысл доктрины судебного права, помогавшей не только автономизировать судоустройство, но и сохранять необходимую координацию последнего с судопроизводством, не позволяя чрезмерно отдалять одно от другого, сводился к тому, что судоустройство остается общим для уголовного и гражданского процессов. В связи с этим, с одной стороны, судоустройство отделяется от процессов, но с другой – «входит в систему советского судебного права»¹³¹, которое в свою очередь «делится на три составные части: а) судоустройство, б) уголовно-процессуальное право, в) гражданско-процессуальное право»¹³². Иначе говоря, доктрина судебного права, во-первых, позволяла рассматривать судоустройство как элемент не судопроизводства, а более высокой надстройки – судебного права, где судоустройство занимает не просто равное с судопроизводством (ранее оно им поглощалось), но «исходное положение»¹³³. Во-вторых, доктрина судебного права давала возможность объединить «под одной крышей» и оба классических вида судопроизводства: гражданское и уголовное, подчинив их оба единой судоустройственной логике.

Ясно, что роль конституционно-политического фактора, сыгравшего для автономизации науки судоустройства колоссальную роль в 1920-е годы, постепенно снижалась пропорционально стабилизации системы советского суда. Имелись для этого фактора и свои «естественные» для того времени границы, поскольку о разделении властей, появлении подлинно независимого суда, самостоятельности судебной власти и т. п. речь тогда, конечно, не шла и идти не могла. Выполнив свою миссию, теоретический поиск вертикальных связей между конституционным порядком и новым «народным» судом получил отражение в советских конституциях, после чего по сути был исчерпан.

После утраты «живой» и политически актуальной опоры в виде поисков нового конституционного порядка и новой формы суда науке судоустройства ничего не оставалось, кроме как черпать теоретическое обоснование своей автономии исключительно в теории судебного права. Именно в этом состоял основной нерв научных дискуссий в 1930-е – 1940-е годы. Большинство видных ученых отстаивало идеи судебного права и автономии судоустройства (А.Я.Вышинский, М.С.Строгович, С.А.Голунский, Н.Н.Полянский и др.)¹³⁴. Другие, среди которых наиболее видное место занимал проф. М.А.Чельцов-Бебутов, резко критиковали теорию судебного права, полагая в дореволюционном духе, что судоустройство должно быть частью уголовно-процессуального и гражданского процессуального права, поскольку нельзя анализировать организацию суда вотрыве от его деятельности, а близость гражданского и уголовного судопроизводства является сильно преувеличенной и касается лишь отдельных положений¹³⁵.

Ко второй половине 1940-х годов эти научные подходы сформировались окончательно, выразившись в теоретическое противоборство двух линий дальнейшего развития. Сторонники первой из них настаивали на необходимости свертывания автономии науки судоустройства и восстановления судоустройственного материала в рамках наук гражданского и уголовного процессов с расширением последних. Сторонники второй им категорически возражали, отстаивая «признание единства процессуального права, единства судопроизводства», из чего в судоустройственном смысле «следует, что правовые формы, регулирующие советское судоустройство и оба вида судопроизводства (уголовное и гражданское), образуют единство, сложный комплекс, единую и в то же время сложную отрасль советского права, которую можно назвать процессуальным правом или судебным правом»¹³⁶. Иначе говоря, судоустройство должно оставаться автономным, но не само по себе, а в рамках доктрины единого судебного права, становление которого должно завершиться получением общепризнанного места в системе права.

На определенном этапе показалось, что сторонники первого подхода одержали верх. Это в тот момент смотрелось бы даже органично, учитывая определенную реставрацию классических несоветских правовых и государственных подходов, имевшую место в 1940-х годах, прежде всего в условиях Великой Отечественной войны, когда идеология коммунистического интернационализма естественным образом сменилась патриотизмом и востребованностью других ценностей. Именно тогда вместе с восстановлением «старых» офицерских воинских званий, георгиевских лент на некоторых орденах, погон, министерств (вместо народных комиссариатов) и т. п. были одновременно восстановлены юридические факультеты в рамках университетов, преподавание на них римского права и некоторые другие атрибуты прежнего правового режима, казалось бы, навсегда похороненные в нашей стране вместе с революционными событиями 1917 г. В связи с этим нет ничего удивительного, что осенью 1944 г. был «поставлен вопрос о ликвидации судоустройства как самостоятельной дисциплины и слиянии ее с курсами уголовного и гражданского процесса»¹³⁷, т. е. восстановлении того положения, которое имело место до 1917 г. Ликвидация не состоялась, однако сама дисциплина осталась в подвешенном состоянии, поскольку «согласно указаниям Управления учебными заведениями НКЮ СССР, судоустройство не было включено ни в одну из кафедр», что вызвало уже требование воспрянувших сторонников противоположного подхода включить его в «кафедру судебного права»¹³⁸.

Какое-то время научно-теоретическая борьба вокруг судоустройства еще продолжалась, но недолго. Самое парадоксальное, что поражение в ней к началу 1950-х годов потерпели сторонники обеих непримиримых точек зрения: судоустройство так и не вернулось в курсы уголовного и гражданского процессов, но и теория судебного права дальнейшего развития не получила, будучи на долгие годы предана забвению.

В результате наука судоустройства автономию сохранила, но лишилась последней теоретической подпорки в виде доктрины судебного права. В таком состоянии долго она просуществовать не могла, поскольку вне прямой связи с уголовным и гражданским судопроизводством или хотя бы неким судебным правом немедленно рассыпалась идея судоустройства в широком смысле, обнимающего также организацию органов расследования, прокуратуры, адвокатуры, чье нахождение «внутри» науки судоустройства можно объяснить лишь через процессуальные механизмы, когда их деятельность «связана с судом и направлена на содействие суду восуществлении правосудия»¹³⁹.

Начались долгие годы «мытарств» и «блужданий», в ходе которых судоустройство утратило наименование, статус отрасли права в системе права, самостоятельной науки и т. д. Сохранились разве что само правовое понятие и уважение к нему, периодически проявлявшееся в наименовании некоторых законодательных актов советского периода.

Так, уже в 1954/55 учебном году в учебный план юридических факультетов университетов вносится изменение, в соответствии с которым курс судоустройства заменяется курсом «Организация суда и прокуратуры в СССР», а наряду с ним вводится курс «Прокурорский надзор в СССР»¹⁴⁰. Почти одновременно появляется и первый учебник по переименованной дисциплине, принадлежащий перу профессора Д.С.Карева¹⁴¹, а вскоре и первый учебник по прокурорскому надзору¹⁴². Д.С.Карев пытается еще утверждать в новом учебнике, что организация суда и прокуратуры – это самостоятельная отрасль права, являющаяся «частью советского судебного права»¹⁴³, но скорее по инерции. Как справедливо отметил профессор М.С. Строгович, если исходить из того, что речь идет лишь о поиске оптимального наименования, то «новое наименование не лучше, а хуже прежнего наименования судоустройства», поскольку называет прокуратуру, но не называет, допустим, адвокатуру¹⁴⁴. Но дело здесь, конечно, не только в наименовании.

Именно М.С. Строгович был тем ученым, который до конца отстаивал науку судоустройства, пусть и в более широком и достаточно спорном контексте доктрины судебного права. Однако его призыв, что «нет никаких оснований отказываться от понятия судоустройства и следует его восстановить»¹⁴⁵ для обозначения соответствующей отрасли науки и учебной дисциплины, услышан не был. В таких условиях серьезных научных перспектив у «организации суда и прокуратуры», конечно, не существовало, что не всегда благоприятно сказывалось на изучении проблем судоустройства, особенно на фоне бурного развития в тот же период науки прокурорского надзора. Переименование в конце 1970-х годов дисциплины «Организация суда и прокуратуры» в дисциплину «Суд и правосудие в СССР» имело значение лишь с точки зрения учебного процесса. В научном смысле оно, разумеется, ничего не изменило, да и не претендовало на это.

Исследования тех или иных судоустройственных вопросов продолжились, конечно, и после событий 1950-х годов, особенно в период принятия Конституции СССР 1977 г., основанных на ней законодательных актов. Выходили научные статьи, монографии, в том числе коллективные. Многие из них отражали высокий уровень научного анализа¹⁴⁶. Однако общая система науки судоустройства в этот период отсутствовала, до конца не ясны были не только ее объем, пределы, но и наименование, если где-то и сохранявшееся, то скорее в виде наследия прежних этапов развития (дореволюционного и раннего советского). Непреодоленной оставалась и проблема судоустройства в «широком смысле», т. е. теоретической возможности и необходимости рассматривать здесь в научном смысле организацию не только судов, но и прокуратуры, адвокатуры, органов расследования.

В такой ситуации на излете советской эпохи возникает и начинает бурно развиваться теория правоохранительных органов, которая дает новый импульс исследованиям по организации судов, но под другим углом зрения – как центрального правоохранительного органа. Это позволяет рассматривать здесь организацию и других органов, способствующих правосудию (прокуратура, адвокатура и т. п.), но не как «судебных», а как «правоохранительных». Концепция правоохранительных органов получает официальный статус в 1988 г., когда наименование многострадальной учебной дисциплины вновь изменяется – с так и не прижившегося «Суда и правосудия в СССР» на «Правоохранительные органы». В каком-то смысле можно сказать, что концепция правоохранительных органов является последней крупной советской научной разработкой в интересующей нас сфере, завершившей период теоретического «безвременья», длившийся около 30 лет¹⁴⁷. Причем речь идет о разработке удачной и долговременной, учитывая, что она без труда пережила распад СССР.

Одновременно с началом в СССР серьезных политических изменений (так называемая «перестройка») и объявлением в конце 1980-х годов о начале крупной судебной реформы вновь возрождается конституционно-политический фактор, способствующий развитию науки судоустройства и превращающий ее в острую необходимость. На этот раз речь идет о таких политических концепциях, которые заставляют вспомнить не только о судоустройстве, но и о разделении властей, независимости судов, особом статусе судей, а вместе с ними и о забытой, казалось бы, идее судебного права, которое могло бы в качестве некоей универсальной теоретической «оболочки» принять на себя формирование нового содержания, т. е. очередного «нового суда».

Дальнейшее развитие проходит через призму борьбы двух окончательно сформировавшихся к концу 1980-х годов научных школ – школы «правоохранительных органов» и школы «нового суда», каждая из которых предложила свое видение учения о суде и места этого учения в системе юридической науки. Впрочем, сугубо академическое противостояние данных научных направлений относится уже к постсоветскому (современному) периоду развития отечественного правоведения, который неразрывно связан с проводимой в нашей стране на протяжении трех десятилетий судебной реформой.

§ 6. Современная судебная реформа и постсоветское развитие судоустройства и правоохранительных органов

Строго говоря, эпоха радикального реформирования суда и иных правоохранительных органов началась в нашей стране не с распадом СССР, а раньше – на излете советского государства, в завершающий период его существования. Иными словами, ее старт связан не столько с переходом от одного конституционного порядка (СССР) к другому (современная Российская Федерация), сколько с общей либерализацией политической жизни (так называемая перестройка, объявленная М.С. Горбачевым после его прихода к руководству страной в 1985 г.), децентрализацией власти и ослаблением роли КПСС, поиском «сдержек и противовесов», новым взглядом на место суда в государственном механизме и т. д.

Впервые о начале широкомасштабной правовой и судебной реформы было официально заявлено в июле 1988 г. в резолюции «О правовой реформе», принятой на XIX Всесоюзной партконференции, где, в частности, «привлекалось внимание к необходимости повышения авторитета суда и намечались некоторые шаги по обеспечению его большей независимости»¹⁴⁸. Уже в декабре 1988 г. эти шаги нашли отражение в изменениях, внесенных в Конституцию СССР. В ноябре 1989 г. принимаются новые Основы законодательства о судоустройстве Союза ССР и союзных республик, где, в частности, реанимируется идея суда присяжных: союзным республикам дается право вводить своими законами данный вид суда по определенным категориям уголовных дел, что для советского права было событием беспрецедентным. Затем в течение последующих трех лет (1989–1991) появляется еще ряд законов СССР, направленных на создание в стране судебной власти и обеспечение подлинной независимости судей: о статусе судей, об организации квалификационных коллегий судей, о преобразовании государственного арбитража в систему арбитражных судов, создании в стране автономного механизма конституционного контроля (Комитет конституционного надзора СССР) и др.

Однако общее ослабление партийных и союзных структур и постепенное «расползание» СССР как единого государства привели к тому, что в рамках возникшей политической конкуренции союзных (во главе с М.С. Горбачевым) и российских (во главе с Б.Н. Ельциным) центров власти инициативу по проведению реформ незаметно перехватили законодательные и исполнительные органы РСФСР – самой крупной и системообразующей союзной республики. В результате судебная и правоохранительная реформа из «советской» незаметно превращается в «российскую», хотя тогда сложно было одно отделить от другого – они отличались чаще всего не сущностно, исповедуя примерно одинаковые принципы и подходы, а формально, т. е. в зависимости от уровня принятия того или иного законодательного акта: СССР или РСФСР.

Окончательный разрыв между союзным и российским уровнями реформирования происходит с принятием «Концепции судебной реформы в РСФСР» – программного акта, одобренного Постановлением Верховного Совета РСФСР от 24 октября 1991 г. и опубликованного в 1992 г. уже под наименованием «Концепция судебной реформы в Российской Федерации»¹⁴⁹. После этого ни о какой общесоюзной судебной (правоохранительной) реформе речь, конечно, идти не могла. Вопрос не столько в отсутствии аналогичного программного акта на уровне СССР – при желании его можно было бы подготовить и принять, сколько в дате одобрения Концепции судебной реформы (октябрь 1991 г.), т. е. всего за пару месяцев до официального роспуска Союза ССР. Понятно, что соответствующие общесоюзные преобразования просто зашли в исторический и политический тупик, никакого временнóго или правового пространства для них уже не осталось. С этого момента вся государственная и интеллектуальная деятельность по преобразованию суда и иных правоохранительных органов концентрируется исключительно в рамках Российской Федерации (бывшей РСФСР), причем не на пустом месте, поскольку отдельные элементы новой системы уже были созданы в период реформаторского «соревнования» с СССР.

В связи с этим российское законодательство периода 1991–1993 гг., направленное на создание новой судебной и правоохранительной системы, следует рассматривать в качестве единого исторического блока, хотя некоторые законодательные акты были приняты еще до распада СССР, а некоторые – уже после него. Речь, в частности, идет:

– о первом законодательном акте о конституционном судебном контроле – Законе РСФСР от 12 июля 1991 г. «О Конституционном Суде РСФСР»;

– первом законодательном акте об арбитражных судах, образованных на месте прежнего государственного арбитража: Законе РСФСР от 4 июля 1991 г. «Об арбитражном суде»;

– действующем до сих пор (с соответствующими изменениями) Законе РФ от 26 июня 1992 г. «О статусе судей в Российской Федерации»;

– действующем до сих пор (в новой редакции) Законе РФ от 17 января 1992 «О прокуратуре Российской Федерации»;

– Законе РФ от 16 июля 1993 г., изменившем действовавшие тогда УПК РСФСР 1960 г. и Закон РСФСР «О судоустройстве РСФСР» 1981 г., о поэтапном введении в Российской Федерации (в тех субъектах Федерации, которые выразят на это согласие) рассмотрения некоторых уголовных дел судом с участием присяжных заседателей.

Все эти законодательные акты объединяет то, что они, с одной стороны, были приняты еще до введения в действие Конституции 1993 г. (иногда относительно задолго до этого), но с другой – отражают именно те правовые ценности, которые в дальнейшем нашли отражение в Конституции новой России. В каком-то смысле можно утверждать, что судебная реформа опережала в тот момент конституционное строительство. В такой ситуации Конституцию 1993 г. следует считать не толчком судебной реформы, а ее этапом – она придала новое институциональное качество проводимой реформе, привела к появлению дополнительных правовых оснований для ее проведения, но сама реформа началась задолго до 12 декабря 1993 г., еще в период существования СССР, продолжившись на этапе между 1991 и 1993 гг.

Кроме того, несомненное отличие событий 1991–1993 гг. от событий 1917 г.¹⁵⁰ заключается в том, что, невзирая на очевидно революционный характер и тех и других (переход от одного государства к другому и радикальная смена политико-экономической идеологии), в 1991–1993 гг. не было тотального слома прежней правовой и судебной системы. Продолжало действовать законодательство не только РСФСР, но в отдельных случаях и СССР; его замена на новое российское законодательство происходила постепенно, иногда растягиваясь на десятилетия (например, Закон РСФСР «О судоустройстве РСФСР» 1981 г. действовал до 2011 г.); стабильными оставались структура судов и построение ее отдельных элементов (райсуды – суды областного уровня – Верховный Суд РФ), дополняемые новыми институциональными деталями плавно и осторожно. Да и реформа как таковая началась, как мы видели, еще в СССР и РСФСР, в силу чего вопрос о «сломе» отпал сам собой, даже не возникнув: не ломать же институциональные достижения последних лет советской власти, например, Конституционный Суд или арбитражные суды? В связи с этим рубеж «между эпохами» в конце 1980-х – начале 1990-х годов провести значительно сложнее, нежели в 1917 г., а сама судебно-правовая революция являлась скорее «мягкой», нежели «жесткой».

Уже после принятия Конституции РФ 1993 г. реформирование продолжилось, получив должную «конституционно-правовую подпитку». Сначала принимаются новые и действующие до сих пор ФКЗ «О Конституционном Суде Российской Федерации» от 21 июля 1994 г. и «Об арбитражных судах в Российской Федерации» от 28 апреля 1995 г. Затем рамочный, но фундаментальный ФКЗ «О судебной системе Российской Федерации» от 31 декабря 1996 г., разделивший все суды на федеральные и суды субъектов Российской Федерации, но минимизировавший при этом значение судебного дуализма¹⁵¹, что позволило сохранить единство российской судебной системы, немаловажное в тот момент для целостности страны. Спустя непродолжительное время судебная реформа продолжилась принятием ФЗ «О судебном департаменте при Верховном Суде Российской Федерации» от 8 января 1998 г., к которому из Министерства юстиции перешло очень важное полномочие по организационному обеспечению деятельности судов, ФЗ «О мировых судьях в Российской Федерации» от 17 декабря 1998 г., ФКЗ «О военных судах Российской Федерации» от 23 июня 1999 г. В тот же период принимается ФЗ «О судебных приставах» от 21 июля 1997 г., а главное управление исполнения наказаний (ГУИН), позднее переименованное во ФСИН, передается Указом Президента РФ № 904 от 28 июля 1998 г. из МВД в систему Минюста, что связано с общей тенденцией по гуманизации системы исполнения наказаний.

Все 1990-е годы идет подготовка новых процессуальных кодификаций, призванных заменить УПК РСФСР, ГПК РСФСР и др. Данная работа, связанная с немалыми сложностями и дискуссиями, завершается принятием в 2001 г. УПК РФ и КоАП РФ, а в 2002 г. – ГПК РФ и очередного (уже третьего по счету) АПК РФ. Тогда же завершается непростая реформа адвокатуры – вступает в силу действующий сегодня ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации» от 31 мая 2002 г. В тот же год был принят и еще один важный закон, призванный завершить формирование самостоятельной и независимой судебной власти: ФЗ «Об органах судейского сообщества в Российской Федерации» от 14 марта 2002 г.

Однако реформы на этом не остановились. Вскоре после принятия нового УПК РФ начинается кардинальная реформа предварительного следствия: в 2007 г. образуется Следственный комитет (СК) при Прокуратуре РФ, куда переходят прежние следователи прокуратуры. В результате прокуратура утрачивает полномочие по производству предварительного следствия по самым сложным уголовным делам, заметно сокращаются и надзорные полномочия прокуроров по отношению к следователям. Уже через три года СК становится полностью автономным государственным органом, не входящим в систему прокуратуры, принимается специальный ФЗ «О Следственном комитете Российской Федерации» от 28 декабря 2010 г.

Почти одновременно происходит и так называемая реформа полиции, связанная с принятием ФЗ «О полиции» от 7 февраля 2011 г. Восстанавливается и само понятие полиции, отсутствовавшее в советском праве, где функции по поддержанию общественного порядка выполняли органы милиции, которые в первые постсоветские годы действовали на основании Закона РСФСР «О милиции» от 18 апреля 1991 г. Данный закон утрачивает силу, а вместе с ним из отечественного юридического языка окончательно исчезает и соответствующее понятие, привнесенное революционными событиями 1917 г. и обозначавшее в нашей стране органы поддержания правопорядка на протяжении без малого столетие.

Еще одним важным эпизодом судебной реформы становится принятие ФКЗ «О судах общей юрисдикции в Российской Федерации» от 7 февраля 2011 г., после чего законодательную постсоветскую основу организации судов можно считать окончательно сложившейся, так как до того продолжал действовать принадлежавший совсем другой эпохе Закон РСФСР о судоустройстве 1981 г., пусть и многократно измененный. Приблизительно тогда же начинается реформа судебных инстанций, призванная восстановить апелляционный порядок пересмотра всех гражданских и уголовных дел, отсутствовавший в нашей стране с 1917 г. Изменения, принятые в конце 2010 г., по гражданским делам вступают в силу с 1 января 2012 г., по уголовным – с 1 января 2013 г., после чего по всем без исключения гражданским и уголовным делам появляется апелляция, одновременно серьезно видоизменяются кассационная и надзорная судебные инстанции.

Не успев хоть немного передохнуть, законодатель приступает к фундаментальной конституционной реформе, направленной на объединение Верховного и Высшего Арбитражного судов и создание на их базе нового Верховного Суда РФ, которому отныне процессуально подчинены и арбитражные суды. Для ее реализации потребовалось принять Закон РФ о поправке к Конституции Российской Федерации «О Верховном Суде Российской Федерации и Прокуратуре Российской Федерации» от 5 февраля 2014 г. и одновременно ФКЗ «О Верховном Суде Российской Федерации» от 5 февраля 2014 г. Меняется и кадровый состав высшей судебной инстанции, куда как переназначается часть судей прежних ВС и ВАС РФ, так и назначаются новые судьи.

Вскоре создается новая процессуальная основа административной юстиции – принимается Кодекс административного судопроизводства РФ от 8 марта 2015 г. Чуть позже законодатель приступает к реформе суда присяжных, когда коллегия присяжных на уровне краевых (областных и т. п.) судов сокращается с двенадцати до восьми человек, но при этом суд присяжных появляется в районных судах в составе судьи и шести присяжных заседателей. На районном уровне суды присяжных начинают действовать с лета 2018 г. Одновременно, не удовлетворившись сугубо процессуальными изменениями по введению апелляции по всем уголовным и гражданских делам, реформированию кассации и надзора, законодатель приступает и к созданию новых специальных судоустройственных единиц для рассмотрения по некоторым категориям дел апелляционных и кассационных жалоб – апелляционных и кассационных судов общей юрисдикции. Идет активная работа по назначению судей в эти суды, завершением которой в конце 2019 г. обусловлено начало их деятельности.

Как видно даже по этому краткому обзору, за кадром которого остались многие другие эпизоды реформирования судов и правоохранительных органов, в частности, связанные со статусом судей, проводимая в нашей стране на протяжении последних 30 лет судебная реформа в каком-то смысле беспрецедентна. В отличие от Судебной реформы 1864 г. или советских реформ она не имеет четких временных очертаний, понятных этапов и границ (ни сущностных, ни хронологических), точного стратегического плана действий. Можно сказать, что речь идет о постоянном реформировании суда и правоохранительных органов или, иначе говоря, о перманентной судебной реформе¹⁵², которую уже в течение трех десятилетий характеризуют как современную. В связи с этим не только сложно сказать, когда она в целом завершится, но иногда и предсказать шаги, которые будут предприняты в ближайшем будущем.