Текст книги "Судоустройство и правоохранительные органы"

В значительной мере являясь частью более широкого общественно-политического дискурса, проблема судебной реформы стала также одним из тех вопросов, вокруг которых в последние несколько десятилетий развивается современная наука судоустройства и правоохранительных органов.

§ 7. Современная наука о судоустройстве и правоохранительных органах

Прежде всего следует отметить, что еще на рубеже 1980–1990-х годов в юридической науке выработался консенсус по некоторым вопросам, связанным с развитием судоустройства и правоохранительных органов. Речь, в частности, идет о необходимости обеспечения независимости суда и самостоятельности судебной власти, недопустимости политического влияния на них, преодолении очевидных недостатков советской системы правосудия. Как отмечалось в литературе, судебная реформа необходима, ее задача должна заключаться в «создании независимой судебной власти, способной решать задачи ограничения произвола других ветвей государственной власти, надежно защищать права человека и гражданского общества»¹⁵³. С этим никто в науке не спорил. Полемика развернулась вокруг других вопросов.

На первом этапе она велась главным образом по двум направлениям, одно из которых является сугубо доктринальным, а другое – в большей мере законотворческим.

Во-первых, если говорить о доктринальных вопросах, то основной нерв научных дискуссий стал продолжением прежних споров о наименовании и объеме «судоустройственной дисциплины», но с учетом появления к тому моменту окончательно разработанной в 1980-е годы теории правоохранительных органов.

Здесь столкнулись две ключевые точки зрения¹⁵⁴. В соответствии с одной из них (К.Ф.Гуценко, М.А.Ковалев, В.П. Божьев, А.Г. Братко и др.) суд является не просто правоохранительным органом, но центральным правоохранительным органом, «вершиной пирамиды всей системы правоохранительных органов», поскольку «суд – лучшее средство защиты прав и свобод человека и гражданина»¹⁵⁵. В связи с этим развивать нужно именно понятие «правоохранительные органы», которое служит достаточной теоретической базой для проведения судебной реформы, являющейся частью правоохранительной реформы. Дальнейшие дискуссии внутри данного направления сводятся уже к границам понятий правоохранительной деятельности и правоохранительных органов; возможности выделения правоохранительной деятельности «в широком смысле» как деятельности «всех государственных органов», поскольку «создание и функционирование любого государственного органа имеет целью укрепление законности и правопорядка»¹⁵⁶; критериям выделения правоохранительной деятельности в узком смысле как деятельности органов, для которых данная деятельность «является основной»¹⁵⁷; классификации правоохранительных органов в узком смысле и т. д.

В соответствии с противоположной точкой зрения (В.М.Савицкий, П.А.Лупинская, Т.Г. Морщакова, И.Л. Петрухин и др.) суд правоохранительным органом не является, «отнесение суда к правоохранительным органам означает возврат к прежним порядкам, когда на суд официально возлагалась задача по борьбе с преступностью»¹⁵⁸. Следовательно, необходимо отделить суд от правоохранительных органов и придерживаться «максимально узкой трактовки» последних как «исключительно» силовых «структур»¹⁵⁹. Внутри данного направления также имеется разнообразная палитра позиций – от вполне спокойного, уважительного отношения к понятию правоохранительных органов (при условии вывода за их пределы суда) до почти полного безразличия к нему. Во втором случае акцент делается на необходимости развития учения именно о суде, предлагаются разные варианты такого учения, скажем, теория судебной власти, реинкарнация старого понятия «судебного права» и т. д. Открытым, правда, остается вопрос об организации прокуратуры, адвокатуры, органов расследования, поскольку упор на «силовую», а не процессуальную составляющую деятельности «правоохранительных органов» перспективным вряд ли является. Во всяком случае, представителей доктрины «судебного права» вряд ли можно считать сторонниками старого понятия судоустройства в широком смысле, поскольку их интересует не столько теоретическая возможность рассмотрения в рамках единой дисциплины вопросов организации как суда, так и органов ему способствующих, сколько развитие учения о «новом» независимом суде, логика которого постепенно поглотит и подчинит логику традиционных процессуальных отраслей (уголовного судопроизводства, гражданского судопроизводства и т. д.). Судьба изучения органов расследования, прокуратуры или адвокатуры при таких задачах отходит на второй план.

Во-вторых, если говорить о вопросах законотворческих, то здесь ключевой выступила проблема степени радикализма проводимой судебной и правоохранительной реформы, в результате чего столкнулись «революционная» и «эволюционная» точки зрения. Квинтэссенцией первой из них (С.А. Пашин, Т.Г. Морщакова и др.) стала известная фраза из Концепции судебной реформы в Российской Федерации о том, что «концепция не станет научной, пока не будет опровергнута возможность эволюционного пути»¹⁶⁰. Следовательно, новая судебная система должна опираться не на историческую преемственность по отношению к предыдущей судебной системе, а в идеале на ее полный слом. Оптимальным инструментом для этого является суд присяжных, в наименьшей степени связанный с профессиональной юстицией, что предопределяет весьма позитивное отношение к нему сторонников «революционного» пути. Иначе говоря, суть судебной реформы должна сводиться не к сохранению институтов и их наполнению новым качеством, а к замене едва ли не всех старых институтов новыми, теоретическим построением которых призвана заняться новая наука судоустройства.

Представители «эволюционного направления» (А.Д. Бойков, А.С. Кобликов, К.Ф. Гуценко), напротив, не отрицая необходимость проведения соответствующих реформ, высказались за много более умеренное отношение к действующим в тот момент судебно-правовым институтам, которые надо развивать, но не уничтожать, поскольку часть из них является результатом не советских идеологических наслоений, но классического правового развития, не прекращавшегося и в советский период, в том числе с учетом сравнительно-правовых тенденций. Попытка заменить их неким «новым судом» является утопией, не имеющей никакого отношения к объективному научному анализу ситуации. В более конкретной плоскости для представителей данного направления характерно и сдержанное, а иногда и вовсе отрицательное отношение к суду присяжных, который в данных обстоятельствах выступает не столько правовым, сколько политическим инструментом демонтажа «старой» системы, т. е. имеет сугубо деструктивную направленность.

На втором этапе, который, в целом, продолжается и в наши дни, основной лейтмотив дискуссий сохранился, но наполнился новыми акцентами, став в каком-то смысле даже более радикальным, чему есть несколько причин.

Во-первых, если на первом этапе в полемике участвовали главным образом специалисты в сфере судоустройства, процессуалисты, теоретики права и т. п., то в последнее десятилетие к ней подключилась группа экономистов, социологов, предпринимателей, общественных деятелей, чей используемый в дискуссиях доктринальный аппарат иногда является не столько научно-юридическим, сколько «активистским» или даже «популистским». В результате возник некий общественно-политический дискурс о судебной реформе, иногда вовсе не наполненный никаким внятным научно-теоретическим содержанием.

Во-вторых, прошедшие три десятилетия так и не привели к появлению какого-то качественно «нового суда», хотя давно уже реализованы очень многие положения Концепции судебной реформы, включая суд присяжных. В этом смысле, невзирая на реализацию данных положений, «революция» все-таки не состоялась, т. е. на глубинном уровне правы оказались сторонники «эволюционного пути». Это иногда вызывает откровенное разочарование представителей «революционного» направления, которые видят суть проблемы не в утопизме своей идеи создания принципиально «новых» институтов, а в недостаточном радикализме реформ, отчего их позиция, словно по спирали, делается еще более радикальной.

В-третьих, концепция радикальной и постоянно продолжающейся судебной реформы, направленной на создание принципиально «нового суда», стала неотъемлемым элементом так называемой неолиберальной теории, крайне влиятельной сегодня на Западе. Отголоски этой теории ощущаются и в России, провоцируя многочисленные дискуссии. Суть «неолиберальной теории» сводится к концептуализации «приватизации» многих публично-правовых институтов, их деэтатизации, освобождения рынка от государственного контроля и регулирования, переноса некоторых центров управления на наднациональный негосударственный уровень и т. п. В такой ситуации «новым судом» должен стать суд, максимально отделенный от государства¹⁶¹, любые его преобразования в рамках государственного механизма выглядят априори неудовлетворительными. Сложно сказать, насколько реалистично данное «неолиберальное направление», однако, имея своих сторонников и противников, оно неизбежно приводит к принципиальным научным дискуссиям, обострению противостояния «революционного» и «эволюционного» направлений, поиску новых оснований для судебно-правовой «революции» (в виде, например, информационных технологий) и т. д.

Отмеченные научные направления развития науки судоустройства и правоохранительных органов не являются институционализированными, их очертания не до конца ясны, нет у них и сложившегося, общепринятого наименования. Более того, в некоторых случаях научные споры ведутся не столько по глобальным теоретическим проблемам отношения к неолиберализму, взаимодействия суда и государства, места суда в государственном механизме и т. п., сколько по более частным вопросам: о суде присяжных; порядке назначения судей; роли ЕСПЧ; приоритете национального конституционного порядка над европейским; объеме полномочий прокуратуры и т. п.

Однако за всеми этими вопросами почти всегда просматривается более серьезное научное противостояние, которое в тех или иных формах ведется на протяжении уже 30 лет и отражает разные взгляды на развитие государства и роль в нем суда.

Глава 3
Судебная власть

Литература

Фойницкий И.Я. Курс уголовного судопроизводства. Т. I. 4-е изд. М., 1912 (гл. I части I) (переизд.: 1996); Розин Н.Н. Уголовное судопроизводство. 3-е пересмотр. изд. Пг, 1916. (гл. 1 отд. 1 ч. 1); Лазарева В.А. Судебная власть и ее реализация в уголовном процессе. Самара, 1999; Судебная власть / Под ред. И.Л. Петрухина. М., 2003; Изварина А.Ф. Судебная власть в Российской Федерации: правовые проблемы организации и развития. Ростов-н/Д, 2007; Попова А.Д. Фемида в эпоху преобразований: судебные реформы 1864 г. и рубежа XX–XXI вв. в контексте модернизации. М., 2009; Воскобитова Л.А. Теоретические основы судебной власти. М., 2017; Суд и государство / Под ред. Л.В. Головко, Б. Матьё. М., 2018.

§ 1. Понятие и признаки судебной власти

Зарождение судебной власти. Любое государство, устанавливая определенный правопорядок, одновременно принимает меры к его обеспечению, т. е. недопущению правонарушений и устранению последствий уже совершившихся правонарушений. Кроме того, помимо реальных правонарушений могут быть и кажущиеся, когда лицо считает, что его права нарушены, хотя в действительности нарушения нет. Тем не менее лицо полагает себя ущемленным и требует защиты.

На ранних этапах развития государства судебные функции возлагались на царей, вождей, жрецов, народные собрания и т. д. При этом отправление судебной функции как одной из разновидностей управленческой деятельности сопровождалось особыми обрядами. Эти обряды, торжественные религиозные ритуалы – детально разработанная процедура, малейшее отступление от которой аннулировало результаты судоговорения, стали одной из первых гарантий правосудности разрешения общественно важных конфликтов¹⁶².

Применительно к данному периоду говорить о судебной власти еще преждевременно. Скорее, речь можно вести о судебной функции (правосудии), на осуществление которой не было монополии у одного органа и даже у государства в целом¹⁶³.

Судебная власть и разделение властей. Начиная с эпохи буржуазно-демократических революций и утверждения концепции разделения власти на законодательную, исполнительную и судебную164 признается необходимым существование особой судебной власти, которая будет осуществлять правосудие независимо от иных ветвей власти.

Сказанное не означает, что судебная власть изолирована от других ветвей. Её полное обособление попросту невозможно, поскольку не могут быть разделены законотворчество, правоприменение и суд. Так, законодательная власть взаимодействует с судебной посредством утверждения норм материального и процессуального права, в том числе касающихся финансового и иного обеспечения деятельности судебной власти, участия в формировании судейского корпуса (ч. 1 ст. 128 Конституции РФ, ст. 11 Федерального закона от 14 марта 2002 г. «Об органах судейского сообщества в Российской Федерации»), установления судебной системы (ч. 3 ст. 118 Конституции РФ), обращения в орган конституционного контроля (ст. 125 Конституции РФ). Исполнительная власть взаимодействует с судебной посредством осуществления правотворческих полномочий, предоставленных исполнительной власти законодателем, по финансовым вопросам (ч. 3 ст. 33 Федерального конституционного закона от 31 декабря 1996 г. «О судебной системе Российской Федерации»¹⁶⁵), по вопросам исполнения судебных актов (см., например, Федеральный закон от 21 июля 1997 г. «О судебных приставах»).

Заметно и обратное влияние. Судебная власть в лице Верховного Суда РФ наделена правом законодательной инициативы (ч. 1 ст. 104 Конституции РФ), обладает полномочиями по толкованию правовых норм, конституционному контролю (ст. 125 Конституции РФ), обеспечивает неприкосновенность депутатов законодательных органов (гл. 52 УПК РФ). Решения судебной власти также обязательны для законодателя, как обязательны для судей и законы, на основании которых постановлены их решения (ст. 6 Закона о судебной системе). В отношении исполнительной власти судебная власть имеет полномочия нормоконтроля, разрешения споров о компетенции между различными органами, принимает обязывающие исполнительную власть решения и др.

Тем не менее судебная власть, будучи одной из трех ветвей власти, взаимодействует с иными ветвями власти, сохраняя самостоятельность в осуществлении своих исключительных полномочий, среди которых главным, как будет показано далее, является правосудие.

Понятие судебной власти. Итак, из теории разделения властей следует необходимость самостоятельной судебной власти. В науке сформировалось два подхода к определению судебной власти: она рассматривается как совокупность либо полномочий¹⁶⁶, либо органов¹⁶⁷.Попытки закрепить приоритет одного подхода над другим непродуктивны. В определении судебной власти(в рамках концепции разделения властей) специальные полномочия, реализуемые в особом предусмотренном законом порядке, окажутся неразрывно связанными с органами – носителями этой власти: судами и их вспомогательными структурами. В этом соединении специфических полномочий, процедур их осуществления и особых органов и заключается сущность судебной власти.

Рассмотрим подробнее основные признаки судебной власти:

1. Судебная власть – ветвь государственной власти, действующая независимо от иных ее ветвей(ст. 10 Конституции РФ). Судьи независимы и подчиняются только закону (ст. 120 Конституции РФ). Принадлежность власти делает решения судебных органов обязательными, а исполнение этих решений – обеспеченным государственным принуждением.

2. Назначение судебной власти – защита права путем правоприменения в рамках особой процедуры. При этом, защищая объективное право как совокупность правовых норм, судебная власть одновременно защищает и субъективные права граждан и их объединений.

Указанное назначение судебной власти находит отражение в Конституции РФ. Согласно ст. 1–2 Конституции РФ Россия провозглашена правовым государством, в котором права человека являются высшей ценностью, а их признание, соблюдение и защита – обязанностью государства. Государство в силу ст. 46 Конституции РФ гарантирует судебную защиту прав и свобод. Права человека в силу ст. 18 Конституции РФ обеспечиваются правосудием – основным полномочием судебной власти.

3. Судебная власть наделена исключительными полномочиями, среди которых основным является правосудие, т. е. применение закона судом в порядке судебного производства. Неотъемлемый признак правосудия – особая установленная законом процедура его осуществления.

4. Правосудие осуществляется только особыми органами – судами (ст. 118 Конституции РФ). Вместе с тем правосудие – не единственное полномочие судебной власти, поэтому можно предположить, что иные ее полномочия могут осуществляться не только судами¹⁶⁸.

Совокупность этих признаков(подробнее о них будет сказано в последующих параграфах данной главы) и формирует понятие судебной власти– это ветвь государственной власти, предназначенная для защиты права путем применения закона в порядке судебного производства, осуществляемого судом при содействии его вспомогательных органов на началах независимости.

Нередко к числу признаков судебной власти относят и ее подзаконность, т. е. обязанность подчиняться требованиям законов, из чего делается вывод об отсутствии у судебной власти правотворческих полномочий.

Действительно, для государств континентальной Европы, право которых следует римской традиции, характерно отношение к судебной власти как к правоприменителю:«nonexemplissedlegibusjudicandumest»¹⁶⁹. Более того, в учении Ш.-Л. Монтескьё явно ставится под сомнение и ее самостоятельная роль – судебная власть «в известном смысле вовсе не является властью»¹⁷⁰, а судьи суть «уста, произносящие слова закона»¹⁷¹.

Напротив, в странах англосаксонской правовой системы, следуя английской правовой традиции, судебная власть рассматривается как полноценная ветвь власти, а ее решения считаются источником права (прецедентом)¹⁷².

Безусловно, описанные подходы суть модели, тогда как в практике того или иного современного государства, как правило, наблюдается исторически и геополитически обусловленное сочетание этих моделей. Что касается России, то, учитывая роль международных договоров в её правовой системе (ч. 4 ст. 15 Конституции РФ), установленную Конституцией РФ иерархию нормативных правовых актов, а также принадлежащие судебной власти полномочия по нормоконтролю, в том числе конституционному контролю, современное понимание подзаконности судебной власти существенно отличается от представленного в классических учебниках начала ХХ в.

В связи с этим выделение признака подзаконности применительно к романо-германской правовой семье, к которой относится и Россия, в настоящее время вряд ли целесообразно, а применительно к государствам англосаксонской правовой семьи – и вовсе неверно¹⁷³.

Рассмотрим отдельные признаки судебной власти подробнее.

§ 2. Проблемы независимости судебной власти: судебная власть в рамках государства или судебная власть как противовес государству?

Необходимость существования независимой и самостоятельной судебной власти как основного способа разрешения возникающих в любом обществе социальных и правовых конфликтов сомнений не вызывает. Более сложным сегодня оказывается ответ на другой вопрос: от кого и от чего должна быть независима судебная власть? Каковы, в частности, взаимоотношения судебной власти с государством: она независима от него или, напротив, претворяет в жизнь государственную политику, пусть и особыми правовыми способами (посредством правосудия), предполагающими индивидуальную независимость каждого судьи при применении им права?

Классические правовые концепции всегда давали достаточно однозначный ответ на данный вопрос. Как отмечал И.Я. Фойницкий, «в ряду обязанностей, на государственной власти лежащих, одно из самых крупных мест занимает обязанность доставить правосудие населению», что и «призывает к жизни судебную власть, как ветвь власти государственной (выделено нами. – Л.Г.), дополняющую другие ее ветви – власти законодательную и правительственную… Все они истекают из верховной государственной власти, подчиняются ей и проникаются ею, действуя ее именем»¹⁷⁴.

Иначе говоря, правосудие – это функция государства. Она должна осуществляться специально созданной ветвью власти, институционально выстроенной в виде системы судов, а персонально представленной корпусом надлежащим образом наделенных соответствующими полномочиями и соответствующих установленным требованиям судей. Эти судьи должны быть защищены при осуществлении правосудия от любого не процессуального внешнего влияния, будь то влияние других судей (в том числе вышестоящих), парламентариев, представителей исполнительной власти, прокуроров, а также СМИ, бизнеса, правозащитников, иностранных и международных организаций и т. п. Однако судьи не перестают быть при этом носителями государственной власти, они осуществляют правосудие от имени государства. Более того, при осуществлении правосудия они обязаны руководствоваться законами и применять законы¹⁷⁵, являющиеся в демократическом государстве отражением государственной политики, которая выработана законодательной властью, в свою очередь, получившей полномочия на это непосредственно от народа (в результате выборов). В связи с этим любой отрыв судебной власти от государства и выраженной в правовых формах (законах) государственной политики не только технически неосуществим, но и антидемократичен.

Однако в последнее время особенно в условиях развития различных наднациональных (Суд справедливости Евросоюза, ЕСПЧ, Международный уголовный суд и т. п.¹⁷⁶) и негосударственных (третейские суды, международные арбитражи и т. п.¹⁷⁷) форм правосудия и разрешения споров, все чаще звучит точка зрения, что функцию правосудия необходимо отделить от государства, противопоставить государству, в силу чего судебная власть должна стать независимой именно и прежде всего от государства. Дескать, отделение правосудия от государства, которое в глазах иных авторов предстает как априорный императив, «в конкретной плоскости означает его отделение от правительства, где ему не место и где оно не на месте. Исполнительная и законодательная власти являются государственными властями, тогда как правосудие представляет собой власть общества. Судебная власть не является ни органом применения, призванным реализовывать посредством своих решений политику государства, ни органом управления, потому что правосудие вообще не относится к государственной сфере»¹⁷⁸.

Подобные подходы иногда связывают не столько с новейшими глобальными тенденциями, сколько с ныне весьма влиятельным англосаксонским взглядом на правосудие и благосклонными к нему старыми политическими доктринами (Дж. Локк, Ш. Монтескьё и др.). В соответствии с ними «судебная власть не должна быть вручаема постоянному учреждению, но осуществляема лицами, призываемыми из народа в определенные сроки, чтобы образовать суд, который существует лишь временно»¹⁷⁹. Ясно, что архетипом подобной формы правосудия является суд присяжных, действительно, представляющий собой в англосаксонских странах центральный элемент судопроизводства, по крайней мере, по уголовным делам.

Однако любые доктринальные попытки (на что бы они ни опирались) выстраивать судебную власть в отрыве от государства и в противовес ему наталкиваются на непреодолимые концептуальные противоречия.

Во-первых, судебная власть не отделена от государства даже в англосаксонских странах, поскольку суд присяжных (как форма судопроизводства) не может действовать ни вне государственной системы судоустройства, ни без назначаемых верховной властью профессиональных судей. Более того, именно в Англии высшим судебным органом на протяжении столетий (до 2009 г.) являлась Палата лордов, т. е. верхняя палата Парламента, что никак не свидетельствует об отделении судебной власти от государства.

Во-вторых, если рассматривать суд вне государственного механизма, то становится непонятно, кто и как должен формировать судейский корпус и откуда последний должен черпать свою легитимность. Ссылка на опыт международных судебных учреждений здесь вряд ли уместна, как минимум, по двум причинам: 1) такие судебные учреждения рассматривают минимальное число дел, т. е. никак не удовлетворяют потребности в правосудии населения любого государства, даже самого маленького; 2) международные судебные органы создаются на основании соглашения именно государств, которые, как правило, и делегируют туда своих представителей в качестве судей.

В-третьих, сторонники отделения суда от государства чаще всего указывают на необходимость вывода суда из-под опеки исполнительной власти (что и так понятно в силу принципа разделения властей), но ничего не говорят по поводу взаимовлияния законодательной и судебной властей, а также толкования принципа законности. Если судья не связан законами, принятыми в том или ином государстве, то зачем их вообще принимать, формировать представительные органы власти, проводить парламентские выборы и т. п.? Если он связан действующими в государстве законами, то о каком отделении суда от государства может идти речь?

Список концептуальных проблем можно было бы продолжить. Но и выделенных достаточно, чтобы сделать общий вывод. Новейшие доктринальные попытки рассматривать суд в отрыве от государства, а принцип независимости суда как независимости от государства в целом (а не от других государственных властей прежде всего, исполнительной), являются сугубо умозрительными, нереализуемыми и в стратегической перспективе контрпродуктивными, в том числе с точки зрения построения качественных правовых институтов в сфере судоустройства и судопроизводства. Правосудие, безусловно, остается одной из важнейших государственных функций, а суд – важнейшим элементом государственного механизма. Фундаментальный принцип независимости судебной власти¹⁸⁰ в целом и каждого судьи в отдельности предполагает не вывод суда за пределы государства, а установление барьеров на пути неправомерного непроцессуального давления на суд, кто бы это влияние ни оказывал (представители других государственных властей, коммерческих структур или, допустим, СМИ). Без таких барьеров подлинное правосудие невозможно, причем надо учитывать, что преодолеть их, посягая на независимость судей, стремится не абстрактное государство как политико-правовая конструкция, а конкретные люди, иногда занимающие высокие государственные должности, а иногда вовсе их не занимающие. Государство, напротив, является единственным эффективным гарантом судейской независимости, поскольку в правовом смысле организуется и действует безотносительно к персоналиям, их эмоциям и интересам.

Что же касается мысли о том, что судебная власть является властью не столько государства, сколько общества, то ее следует рассмотреть отдельно – в контексте непростых сегодня взаимоотношений судебной власти с так называемым гражданским обществом. Необходимо, в частности, выяснить, в какой мере гражданское общество вправе влиять на осуществление правосудия и насколько такое влияние легитимно.