Текст книги "Святитель Григорий Богослов"
Автор книги: Коллектив Авторов
Жанр: Религиозные тексты, Религия
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Но близ покинутой обители оставалась одна благочестивая старушка, отшельница[398]398
По общему обычаю тогдашнего христианского Востока, женские обители располагались по соседству с мужскими, на небольшом расстоянии. Управляясь самостоятельно в своей внутренней жизни, они пользовались от мужских монастырей только руководством опытных в духовной жизни старцев, назначавшихся обыкновенно на это дело настоятелями мужских обителей по просьбе настоятельниц обителей женских (см.: Свт. Василий Великий. Правила, пространно изложенные, 33 // Свт. Василий Великий. Творения. Т. 2. С. 197–198; Он же. Правила, кратко изложенные, 108–111 // Там же. С. 256). Близ этих обителей часто жили благочестивые лица того и другого пола, иногда с целыми семействами. Они не принадлежали обыкновенно ни к одной обители, а жили своей самостоятельной жизнью, посвящая себя молитвам, воздержанию и целомудрию. Они также помещались вблизи обителей для того, чтобы пользоваться уроками духовной опытности подвижников. К числу таких лиц принадлежала и отшельница Фекла, жившая здесь вместе со своими детьми, как видно из писем к ней св. Григория.
[Закрыть], которую разом постигло три горя – и неприятное соседство, и смерть брата, и потеря опытного руководителя в лице св. Григория. И вот св. Григорий из своего Арианза пишет отшельнице утешительные письма. «Небольшую твою приписку получил я как бы большое письмо. И вы мои, и я ваш – так сочетавает нас Дух… А о ваших скорбях нужно ли и писать мне? Разве только изъявлю желание, чтобы вы, приняв сие за случай оказать высокое любомудрие, были в страданиях терпеливы и тем противоборствовали причиняющим вам скорби, потому что иначе поступать и невозможно, и неблагочестиво»[399]399
Свт. Григорий Богослов. Письмо 56. К Фекле // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 2. С. 453.
[Закрыть]. На извещение отшельницы о смерти своего брата и на приглашение побывать в обители св. Григорий отвечал: «Я и сам рвался к твоему благоговению, несмотря на недуги моего тела, желая и навестить тебя, и вместе похвалить за терпение, с каким любомудрствуешь, лишась блаженнейшего брата своего, потому что это несомненно. Но поелику я задержан одним обстоятельством, то необходимо стало писать к тебе, и вот полюбомудрствую с тобой несколько о твоей потере…»[400]400
Свт. Григорий Богослов. Письмо 222. К ней же // Там же. С. 549.
[Закрыть]. Но св. Григорию удалось наконец навестить благочестивую отшельницу, и вот он опять пишет к ней: «Сетуешь, как вероятно, о моем удалении; но для меня еще прискорбнее разлука с твоим благоговением. Однако же благодарю Бога, что мог дойти до тебя, и не жалуюсь на подъятый труд. Ибо увидел твердость твоей веры во Христа, и похвальное уединение, и любомудрое отшельничество; увидел, что ты, устранившись всех приятностей мира, ведешь затворническую жизнь с Единым Богом и со святыми мучениками, при которых поселилась, и себя принесла и возлюбленных чад своих приносишь Богу в жертву живую, благоугодную. Сие-то да будет для тебя утешением в скорбях… Нам причинили скорбь ненавистники? А мы соблюдем душу от раболепства страстям. Чрез сие удержим верх над оскорбившими. Рассуди и то, о ком мы скорбим, – не о преставившихся ли? Но чем можем угодить им? Не терпением ли нашим? Посему и принесем это в дар. Ибо я уверен, что души святых видят дела наши. А паче всего и прежде всего рассудим то, что неуместно как любомудрствовать без нужды, так в страданиях оказываться нелюбомудренными и не служить для других образцом и благодарности в благодушии, и терпения в горе. Пишу же сие не с тем, чтобы учить тебя, как не знающую, но чтобы напомнить тебе, как сведущей. А Бог утешения да сохранит тебя неуязвляемою в страданиях и мне дарует еще увидеть твое благоговение и убедиться самыми делами, что труд мой был не вотще, но что значу я для тебя несколько более, нежели другие, и что как скорбь была у нас общая, так и в любомудрии будешь ты моей сообщницей, чего требуют, может быть, и седина наша, и труды наши ради Бога»[401]401
Это было последнее в жизни письмо св. Григория, по крайней мере из тех, время написания которых может быть определено с приблизительной верностью (см.: Свт. Григорий Богослов. Письмо 223. К Фекле // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 2. С. 549–551). Благочестивая отшельница предупредила своей смертью кончину св. Григория, если в следующих словах он говорит о ней: «…неукоризненного архиерея Амфилохия, громозвучного вестника истины, моего украшения, которого вместе с непорочной Феклой препроводил я к Богу» (Свт. Григорий Богослов. Советы Олимпиаде // Там же. С. 354).
[Закрыть].
Вообще сердце св. Григория теперь более, чем когда-нибудь, всей своей любовью, всеми своими стремлениями тяготело к аскетическим подвигам и тем людям, которые посвятили себя этим подвигам. «Прейдем отсюду (Мк. 14:42), – пишет он ритору Евдоксию, – станем мужами, бросим грезы, не будем останавливаться на тенях, предоставим другим приятности или, чаще, горести жизни. Пусть над другими издеваются, другими играют и мечут зависть, время и случай, как называют непостоянство и неправильность всего человеческого. Прочь от нас, высокие чины, властвование, богатство, блеск, превозношение, падение – эта малостоящая и презренная слава, превозносимый которою терпит больше бесславия, нежели осмеянный! Прочь от нас, эти детские игрища и лицедействия на этом великом позорище! Мы придержимся слова и взамен всего возжелаем иметь Бога – единое вечное и свойственное нам благо, чтобы заслужить нам одобрение даже здесь за то, что, будучи еще так малы, ищем столь великого, или непременно – там»[402]402
Свт. Григорий Богослов. Письмо 178. К Евдоксию // Там же. С. 523.
[Закрыть].
И как радовался знаменитый подвижник, когда узнавал, что кто-нибудь из его друзей и знакомых избирал себе жизнь любомудренную! Тотчас же он спешил отозваться и поддержать начинавшего подвижника на его трудной дороге. «Слышу, что живешь отшельнически, – пишет он некоему Омофронию. – О, если бы ты стал у нас Иоанном Крестителем или Илиею Кармелитом! И о если бы ненавистники причиняли ту одну обиду, что приводили бы к Богу и освободившихся от дел и мятежей заставляли искренне посвящать себя горнему, а таким образом невольно делали нам добро, когда не могут сделать его по доброй воле»[403]403
Свт. Григорий Богослов. Письмо 99. К Омофронию // Там же. С. 478. См. также: Он же. Письмо 34. К нему же [К Филагрию] // Там же. С. 439–440; Письмо 204. К Аделфию // Там же. С. 539–540; Письмо 228. К Пансофию // Там же. С. 552; Письмо 180. К нему же [К Евдоксию ритору] // Там же. С. 524.
[Закрыть].
Для самого же св. Григория аскетические подвиги обратились в насущную потребность. Несмотря на свои постоянные недуги, часто не позволявшие ему перейти без помощи других с места на место, он и теперь был таким же аскетом, каким был в Понтийской пустыне своего великого друга. Еще прощаясь с константинопольской паствой, он торжественно заявил пред ней, что «если бы для каких-нибудь человеческих и ничтожных замыслов или для получения этой кафедры и в начале предстал я к вам с этой сединой и с этими членами, согбенными от времени и болезни, и теперь бы переносил столько бесчестий, то… мне стыдно было бы моих подвигов, и трудов, и этой власяной одежды, и пустыни, и уединения, с которым я свыкся, и беззаботной жизни и малоценной трапезы, которая не много разве дороже была трапезы птиц небесных»[404]404
Свт. Григорий Богослов. Слово 36 // Там же. Т. 1. С. 428.
[Закрыть].
Теперь, приближаясь к концу своей одинокой и полной горестей жизни, знаменитый подвижник находил в этих подвигах не только удовлетворение своей душевной потребности, но и облегчение от своих болезненных страданий и горестей. «У меня нет попечительной супруги, которая бы избавила меня от неисцельных забот и своими ласками уврачевала сетующего. Не веселят меня милые дети, при которых ободряется старость и снова начинает ходить юношескими стопами. Не утешают меня ни единокровные, ни друзья: одних похитила жестокая смерть, другие, любя благоведрие, приходят в волнение при малом волнении, застигающем друга. Одно у меня было чудное утешение. Как жаждущий олень в прохладном источнике, так я находил его в обществе людей совершенных и христоносных, живущих на земле превыше плоти, любителей вечного Духа и благого служения, не связанных узами супружества, презрителей мира». «Я умер для жизни, едва перевожу дыхание на земле. Бегаю городов и людей, беседую со зверями и с утесами, один, вдали от других обитаю в мрачной и необделанной пещере, в одном хитоне, без обуви, без огня, питаюсь только надеждой и обратился в поношение всем земнородным. У меня ложем – древесные ветви, постелью – надежная власяница и пыль на полу, омоченная слезами»[405]405
Свт. Григорий Богослов. Плач. О страданиях души своей // Там же. Т. 2.
[Закрыть].
Таков был в своих внешних отношениях, в своих привязанностях и симпатиях пред родными и чужими великий святитель! Остается еще посмотреть, каким был он пред самим собой, в откровенной исповеди пред своей совестью. Эту исповедь он оставил нам в своих полных огня, жизни и святого вдохновения стихотворениях. Они были плодом тех трудных в жизни святителя минут, когда его болезненные страдания не позволяли ему ничем другим заниматься. Эти стихотворения можно назвать предсмертными если не по времени их написания (потому что определить его с достоверностью нельзя), то по крайней мере по содержанию, духу и тону. Они служили ему для двойной цели – для передачи своей жизни и дел потомству в их истинном свете и для развлечения в минуты скорби и страдания. «Цель этого слова, – так начинает он свою автобиографию, – изобразить ход моих несчастий, а может быть, и счастливых обстоятельств жизни, потому что один назовет их так, другой иначе, в каком сам, думаю, будет расположении духа»[406]406
Свт. Григорий Богослов. Стихотворение, в котором св. Григорий пересказывает жизнь свою // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 2. С. 196.
[Закрыть]. «Изнуренный болезнью, находил я в стихах отраду, как престарелый лебедь, пересказывая сам себе вещания свиряющих крыльев – эту не плачевную, а исходную песнь»[407]407
Ср.: Свт. Григорий Богослов. О стихах своих // Там же. С. 290.
[Закрыть].
В этих стихотворениях, равно как и в других сочинениях, написанных в то время, ясно отразилось душевное состояние великого святителя, так что они очень счастливо могут дополнять и заключать собой картину его внешней жизни и внешних отношений в последние годы. Печально было это состояние. Позади жизнь, исполненная потерь, испытаний и горестей, впереди неизбежная смерть без родственных утешений, без теплого участия близких сердцу. В настоящем – печальное одиночество, постоянно тревожимое мелкими интригами еще более мелких завистников и недоброжелателей. Мучения и страдания от болезни и горькое сознание своей нравственной нечистоты пред Святейшим святых еще более усиливали горечь этого состояния. И оно разрешается стихом, пронзающим душу.
«Седая голова и покрытое морщинами тело преклонились уже к вечеру скорбной жизни. Но доселе не испивал я столь сильных и многочисленных горестей. Не страдал я столько и тогда, как, отправляясь в Ахаию из Фаросской земли, встретил я море, обуреваемое ярыми ветрами… Не страдал я столько и тогда, как колебались основания обширной и трепещущей Эллады… Не страшился я столько и тогда, как болезнь пожирающим своим дуновением наполнила мои уста, стеснила проходы дыхания и пути жизни… Много претерпел я бедствий… Но доселе не встречал я таких несчастий, какие напоследок приразились к моей злополучной душе»[408]408
Свт. Григорий Богослов. Стихи о самом себе // Там же. С. 185.
[Закрыть]. «Любезная земля, и море, и отечественная и чужая сторона, и юность и седина на западе жизни, и крылатые речи – напрасный труд, и те речи, которые породил светлый дух, и города, и убежище мое – утесы, какие только обошел я, стараясь приблизиться к Божеству Христову! Почему я один шел скорбным путем, и здесь, и там, меняя образ многотрудной жизни? Ни однажды не мог твердо установить на земле легкой стопы своей, но одни бедствия непрестанно препровождают меня к большим бедствиям»[409]409
Свт. Григорий Богослов. Плач. О собственных своих бедствиях и молитва ко Христу о прекращении жизни // Там же. С. 293.
[Закрыть]. «Увы мне! Изнемог я, Христе мой, Дыхание человеков! Какая у меня брань с супружницей-плотью! Сколько от нее бурь! Как долга жизнь, как долговременно пресельничество! Сколько борений и внутри, и совне, в которых может повредиться красота образа Божия! Какой дуб выдерживает такое насилие ветров? Какой корабль сражается с такими волнами? Меня сокрушают труд и стечение дел. Не по своей охоте принял я на себя попечение о родительском доме. Но, когда вступил в него, нашел расхищенным. Меня привели в изнеможение друзья, изнурила болезнь. Других встречают с цветами, а меня встретили камнями. У меня отняли народ, над которым поставил меня Дух. Одних чад я оставил, с другими разлучен, а иные не воздали мне чести. Подлинно, жалкий я отец! Те, которые со мной приносили жертвы, стали ко мне неприязненнее самых врагов: они не уважили таинственной Трапезы, не уважили понесенных мной дотоле трудов… они нимало не думают заглушить молву о нанесенных мне оскорблениях, но домогаются одного – моего бесславия»[410]410
Свт. Григорий Богослов. Ко Христу // Там же. С. 282.
[Закрыть]. «Желал бы я стать или легкокрылым голубем, или ласточкой, чтобы бежать из человеческой жизни или поселиться в какой-нибудь пустыне и жить в одном убежище со зверями, потому что они вернее людей»[411]411
Свт. Григорий Богослов. О суетности и неверности жизни и об общем всем конце // Там же. С. 281.
[Закрыть].
«Но я не столько сетую о потере имущества, которое желал сделать общим достоянием нуждающихся… не столько сетую об обиде, ненавистной всякому смертному, хотя она и кроткого человека всего скорее может привести в гнев; не столько сетую о единокровных, которых скрывает от меня гроб, похитив преждевременно, когда они возбуждали удивление всех земнородных, сколько плачу о душе своей, ибо вижу, что эта прекрасная и великая царица, дщерь благородных царей, изнемогает под тяжестью неразрешимых оков. Враги пленили ее силой оружия, подвергли трудному рабству, и она потупляет в землю печальные очи. Таково мое страдание; вот рана, которую ношу в сердце!» «Я не прекращу сетования, пока не избег плачевного порабощения греху, пока ключом ума не замкнул безумных страстей, которым жестокий сатана отверз ныне все входы, хотя они не имели ко мне доступа прежде, когда покрывала меня Божия рука и грех не имел поблизости такого вещества, которое бы легко и скоро воспламенялось, как солома от приближения огня не только возгорается, но, раздуваемая ветром, образует высокий пламенный столп»[412]412
Свт. Григорий Богослов. Стихи о самом себе // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 2. С. 184.
[Закрыть].
«Последний подвиг жизни близок; худое плавание кончено; уже вижу и казнь за ненавистный грех, вижу мрачный тартар, пламень огненный, глубокую ночь и позор обличенных дел, которые теперь сокрыты. Но умилосердись, Блаженный, и даруй мне хотя бы вечер добрый, взирая милостиво на остаток моей жизни! Много страдал я, и мысль объемлется страхом: не начали ли уже преследовать меня страшные весы правосудия твоего, Царь?»[413]413
Свт. Григорий Богослов. Песнь умилостивительная // Там же. С. 315.
[Закрыть]
«Цвет опал, приблизилось время жатвы. Побелели у меня волосы; гумно призывает к себе колос; уже нет незрелости в ягоде; близко собирание гроздьев. Точило моих страданий уже истаптывается. О мой злой день! Как избегну его? Что со мной будет? Как страшен мне грех; как страшно оказаться полным терний и гроздьев гоморрских, когда Христос станет судить богов, чтобы каждому воздать по его достоинству и назначить страну, сколько взор вынесет света! Одна мне надежда, что под Твоим руководством, Блаженный, в сии краткие дни обращусь еще к Тебе»[414]414
Свт. Григорий Богослов. На исход // Там же. С. 314.
[Закрыть].
Нестерпимая болезнь и безотрадная жизненная обстановка заставляли святого страдальца просить облегчения своих страданий. «Но повели мне, Христе, стать наконец здравым! Твое слово для меня врачевство. Я новый Лазарь между мертвецами, но скажи: восстань! И по слову Твоему оживет мертвец»[415]415
Свт. Григорий Богослов. Против диавола во время болезни // Там же. С. 306.
[Закрыть].
Не столько для себя просил он облегчения от страданий, сколько для других, чтобы не соблазнились ими малодушные: «Я сетую; болезнь обдержит мои члены… Впрочем, не столько сетую по причине болезни: она и для духовной моей части служит некоторым очищением, а в очищении всякий имеет нужду, как бы ни был он крепок; потому что самые сии узы собирают смертным какую-то черноту. Но гораздо более в скорбях моих озабочивают меня малодушные; боюсь, чтобы кто-нибудь из них не преткнулся, видя мои бедствия»[416]416
Там же.
[Закрыть].
Но чаще великий страдалец молил Бога снять с него тяжкое бремя жизни и взять его к Себе: «…я утружден жизнью; едва перевожу дыхание на земле, уязвляемый множеством бедствий от врагов и от друзей, что и огорчает меня чрезмерно. Потому плачу и припадаю к Твоим коленам. Подай мертвецу Твоему кончину жизни, подай утружденному отдохновение и возведи меня к легчайшей жизни, для которой терплю скорби и перенес тысячи горестей; восхитив в ангельские лики, приблизь путника к небесному чертогу, где слава Единого великого Бога, сияющего в трех Светах»[417]417
Свт. Григорий Богослов. Плач. О собственных своих бедствиях и молитва ко Христу о прекращении жизни // Там же. С. 293.
[Закрыть].
Молитва великого страдальца была услышана. В 389 году, 25 января, почил от трудов своих многострадальный труженик, с беззаветным самоотвержением трудившийся в великом, прекрасном и цветущем Божием винограднике с раннего утра и до позднего вечера.
П. Борисовский
Догматические основы христианской морали по творениям святого Григория Богослова[418]418
Печатается по: Вера и разум. 1894. № 7. с. 443–457; № 8. с. 509–525.
[Закрыть]
Существующие у нас исследования христианского нравоучения, несмотря на обилие в них подразделов, все-таки, к сожалению, не отличаются надлежащей полнотой содержания, более или менее всесторонним обследованием области христианской этики. Если касаются, с излишней иногда подробностью, отдельных, частных вопросов этики, то не всегда ставят и разрешают вопросы самые существенные и основные, которые служили бы связующим центром всех отдельных радиусов христианского нравоучения. От этого оно представляется в очень бледном свете, без надлежащего единства, в форме частных этических положений, не освещенных какой-либо высшей идеей, которая отражалась бы в них, как луч солнца в струях потока. Много трактуют, например, о свободе воли и вменении, о добродетели и грехе, о множестве обязанностей – личных и общественных – и о прочих частных предметах морали, но мало говорят о христианской жизни вообще, то есть о ее основаниях, внутреннем существе и завершительной цели. Почти во всех исследованиях нравоучения после обычного введения идет речь о нравственном законе, хотя по самому существу дела требовалось бы дать прежде всего общий очерк христианской морали, уяснить ее тип, определить ее основные принципы или так называемые предположения (постулаты), дабы сразу ясно было, в чем существенное, специфическое отличие ее от всех других этических систем. В большинстве исследований не дается, например, этического понятия о личном Божестве, не говорится об отношении идеи Триединого Бога к содержанию нравственности[419]419
Не так давно напечатана в «Богословском вестнике» (1892, ноябрь) лишь небольшая статья архимандрита Антония «Нравственная идея догмата Пресвятой Троицы».
[Закрыть]. Почти не разъясняется связь христианской нравственности с идеей спасения во Христе, а также с этическим принципом общего мироустройства. Недостаточно говорится о Царстве Божием как общей области нравственно-благодатной жизни и как предмете нравственных христианских стремлений каждого лица[420]420
В первом случае Царство Божие понимается объективно, как общество верующих во Христа (Церковь), связанных единством нравственной цели; во втором – субъективно, как нравственная задача, которую обязан усвоить внутренне каждый верующий в отдельности.
[Закрыть]. Мало речи о конце истории, о назначении человека и необходимом завершении всего нравственного миропорядка. А все эти идеи составляют, как очевидно, самое существо христианской нравственности, жизненный нерв ее. Без этих идей система христианской морали является организмом без оживляющего духа, строительным материалом, хотя и лежащим в порядке и должной группировке, но не приведенным в цельное, прочное и стройное здание. Здесь более – внешняя оболочка, но мало внутреннего проникновения[421]421
Почти единственное исключение, как по самому характеру исследования, так и по построению, представляет собой труд недавно скончавшегося епископа Феофана «Начертание христианского нравоучения» (М., 1891). Здесь более аскетического элемента в содержании, более указаний на данные «христианской психологии». Всюду видно глубокое проникновение в существо нравственного христианского идеала и в разнообразные движения нравственного чувства. План труда – собственный, не заимствованный. Поставленные вопросы обследуются и решаются своеобразным способом, не обычными принятыми приемами. В труде меньше подразделов и указаний на частнейшие христианские обязанности, зато больше этических обобщений, имеющих отношение к христианской нравственности как к субъективному внутреннему настроению, а не как только к системе этических правил, которые христианин обязан соблюдать в тех или других случаях. Решение частных нравственных проблем и определение частных христианских обязанностей даются уже в этих общих очертаниях христианской нравственности. Внешняя форма уже, но в ней более духа жизни. Если некоторые второстепенные этические вопросы не решаются в отдельности, зато поставлены и рассматриваются другие, более важные, относящиеся к самому существу христианской морали. Здесь мы встречаем уже и новые по сравнению с другими курсами христианского нравоучения разделы и материи. Так, например, находим определение основ христианской жизни. Корень ее – в «воплощенном Домостроительстве», причем раскрывается необходимость воплощения Бога для нашего оправдания и обновления. Вторая основа христианской жизни – живой союз с Церковью, где она, жизнь, «раскрывается и плодоносит». Определяются норма (или тип, основное начало) нравственной христианской жизни, ее существенные отличительные свойства, также характеристические черты христианской деятельности как нравственной и т. д.
[Закрыть].
Между тем ясно, что прежде всего нужно указать человеку его общее отношение к бытию, выяснить связь его с другими личностями, поставить ему определенную цель жизни. Нужно указать человеку определенное место во вселенной, раскрыть смысл его существования, связь с абсолютным и отношение к другим личностям. Тогда только нравственная деятельность человека будет вполне осмысленной и целесообразной. Очевидно, требуется указать метафизические основы морали, из которых она вырастала бы, как дерево из корня. Прежде чем рассуждать о том, каков есть и каким должен быть человек, нужно сначала решить, к чему и кем он призван и что его ожидает. А затем уже легко можно определить и то, как должно духовно образовать себя, и что нужно всякий раз делать и соблюдать, чтобы достигнуть высшей цели существования. Вопрос о постулатах, или метафизических принципах морали, – первый вопрос всякой этической системы, равно как и христианского нравоучения. А так как последнее в своих основаниях опирается на христианские догматы, то отсюда вытекает предварительная задача – произвести анализ христианских догматов с этической точки зрения. Говоря иначе, нужно уяснить их нравственный смысл и отношение к общей норме христианской жизни. В настоящей работе мы и сделаем краткий опыт такого анализа по творениям св. Григория Богослова.
Св. Григорий Богослов сам не оставил после себя какой-либо специально нравственной системы. Тем не менее почти все его творения относятся к этическим, потому что нравоучительные правила и моральные рассуждения рассеяны у него по всем отдельным произведениям. Здесь важно в особенности то, что св. Григорий более всего останавливался именно на основном вопросе морали – на вопросе об ее христианских догматических принципах. Он рассматривал христианские догматы с этической точки зрения, ставил в связь с христианской жизнью, что подтверждается отчасти и содержанием его пяти Слов о богословии. Имя Богослова христианская этическая наука может приписать ему с не меньшим правом, чем догматическая. Из христианских догматов он старался всегда извлекать нравоучительные идеи. О том свидетельствует и сам святой отец: «Как всякая вещь, – пишет он, – имеет свой больший или меньший отличительный признак, так и мои речи, где только нужно, имеют отличительным свойством назидательность в мыслях и догматах»[422]422
Свт. Григорий Богослов. Письмо 121. К Никовулу // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 2. С. 452.
[Закрыть]. Итак, вопрос о догматических основах христианской морали, помимо своего принципиального значения вообще, имеет свое оправдание и в самых творениях св. Григория, как существенный пункт его нравоучения.
I
Первое и самое главное основание христианской морали есть признание личного безначального, беспредельного Существа, то есть Бога, как Виновника бытия. Без этого предположения, которое можно называть теологическим (богословским), христианская нравственность не существует. И Григорий Богослов возводит все, как и самую человеческую жизнь, к личному Божеству. В собственном и безусловном смысле бытие принадлежит только Богу. Он один всегда был, есть и будет или, лучше, – всегда есть, потому что для Него все настоящее[423]423
См.: Свт. Григорий Богослов. Стихи о самом себе // Там же. С. 190.
[Закрыть]. Именование «Сый»[424]424
Ц.-сл. «сый» – «сущий», «существующий». – Ред.
[Закрыть] более других Божеских имен относится к сущности Божества[425]425
См.: Свт. Григорий Богослов. Слово 30 // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 1. С. 373; Слово 38 // Там же. С. 447.
[Закрыть]. Всякое же другое бытие мыслится только в Боге и потому существует лишь относительно, в зависимости от Бога. Значит, начало христианского воспитания – в почитании Бога при постоянной мысли о нашей зависимости от Него как Виновника нашего бытия[426]426
См.: Свт. Григорий Богослов. Слово 4 // Там же. С. 105.
[Закрыть].
Отсюда разрешается и вопрос о метафизической связи Божества с конечным бытием. Бог не имманентен[427]427
Имманентный – внутренне присущий какому-либо предмету, явлению. – Ред.
[Закрыть] миру, но и не всецело трансцендентен[428]428
Трансцендентный – недоступный познанию, находящийся за пределами опыта, лежащий по ту сторону опыта. – Ред.
[Закрыть]. Имея личное бытие, Он проявляется свойствами Своими и в бытии конечном, так что все Собой обнимает. Бог во всем и вне всего[429]429
См.: Свт. Григорий Богослов. Слово 3 // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 1. С. 50.
[Закрыть]. «Помыслим, – пишет святой отец, – о превосходнейшем и высочайшем из всего сущего – Боге (если только не найдет кто приличнейшим поставить Его и выше сущности или в Нем заключит все бытие, так как от Него сообщается бытие и прочему)»[430]430
Свт. Григорий Богослов. Слово 6 // Там же. С. 131.
[Закрыть]. Отсюда определяется принцип единства бытия в Боге, Который во всем отражается, все в Себе содержит, все проницает и все наполняет[431]431
См.: Свт. Григорий Богослов. Слово 28 // Там же. С. 336.
[Закрыть]. Начало и конец всякого тварного бытия – в Боге, Который «сотворил все, от Которого все и для Которого все»[432]432
Свт. Григорий Богослов. Слово 42 // Там же. С. 500.
[Закрыть]. Им одним пребывает все, и к Нему все в совокупности стремится и воссылает моления. Он един и все[433]433
См.: Григорий Богослов. Песнь Богу // Там же. Т. 2. С. 44.
[Закрыть]. Значит, и каждая индивидуальная жизнь укрепляется в Божестве и к Нему относится как одна из бесчисленных периферий к единому всеобъемлющему центру. На этом основывается этическое правило, что «памятовать о Боге необходимее, нежели дышать; и, если можно так выразиться, кроме сего не должно и делать ничего иного»; памятовать о Боге нужно всегда и «сим памятованием возводить себя к чистоте»[434]434
Свт. Григорий Богослов. Слово 27 // Там же. Т. 1. С. 328–329.
[Закрыть]. Бога нужно иметь «началом и концом всякого дела»[435]435
Свт. Григорий Богослов. Мысли, писанные одностишиями // Там же. Т. 2. С. 159.
[Закрыть].
Совершеннейшим образом такого полного единства всего конечного бытия в Боге служит единство во внутренней жизни Самого Бога, в Котором различение трех личных Ипостасей не уничтожает единой Божеской сущности. «Бог разделяется, так сказать, неразделимо и сочетавается разделенно, потому что Божество есть Единое в Трех и Едино суть Три, в Которых Божество, или, точнее сказать, Которые суть Божество»[436]436
Свт. Григорий Богослов. Слово 39 // Там же. Т. 1. С. 455.
[Закрыть]. «Из Единицы Троица и из Троицы опять Единица… В трех Светах одно естество неподвижно. Единица не бесчисленна, потому что покоится в трех Добротах. Троица не в разной степени досточтима, потому что естество не рассекаемо. В Божестве Единица, но тречисленны Те, Которым принадлежит Божество. Каждый есть единый Бог, если именуешь одного. И опять, един Бог безначальный, из Которого богатство Божества, когда слово упоминает о Трех»[437]437
Свт. Григорий Богослов. О Святом Духе // Там же. Т. 2. С. 15–16.
[Закрыть]. Три Ипостаси Божества находятся между Собой в таком теснейшем внутреннем единстве, которое не осуществляется во взаимоотношении между тварными существами. «Тремя богами можно было бы назвать тех, которых разделяли бы между собой время, или мысль, или держава, или хотение, так что каждый никогда бы не был тождествен с прочими, но всегда находился с ними в борьбе. Но у моей Троицы одна сила, одна мысль, одна слава, одна держава; а чрез сие не нарушается и единичность, которой великая слава в гармонии Божества»[438]438
Там же. С. 16.
[Закрыть]. Сын и Дух Святой возводятся к Отцу, «не сливаясь, а сопребывая с Ним и неразделяемые между Собой ни временем, ни хотением, ни могуществом. Ибо сие нас делает чем-то многим, потому что каждый из нас разногласен и сам с собой, и с другими. Но Тем, у Которых естество просто и бытие тождественно, приличествует и единство»[439]439
Свт. Григорий Богослов. Слово 42 // Там же. Т. 1. С. 503.
[Закрыть]. «…Мы чтим единоначалие; впрочем, не то единоначалие, которое определяется единством лица (и одно, если оно в раздоре с самим собой, составит множество), но то, которое составляет равночестность единства, единодушие воли, тождество движения и направления к единому Тех, Которые из Единого (что невозможно в естестве сотворенном), так что Они хотя различаются по числу, но не разделяются по власти»[440]440
Свт. Григорий Богослов. Слово 29 // Там же. С. 351
[Закрыть]. В человечестве «хотя общность и имеет единство, представляемое, впрочем, мысленно, однако ж неделимых много и они разделены между собой временем, страстями и силою. Ибо мы не только сложны, но и противоположны как друг другу, так и сами себе; не говоря уже о целой жизни, даже и одного дня не бываем совершенно теми же, но непрестанно течем и переменяемся и по телу, и по душе. А не знаю, едва ли не таковы же Ангелы и всякое, кроме Троицы, горнее естество, хотя они просты и по близости своей к верховному Благу крепко утверждены в добре»[441]441
Свт. Григорий Богослов. Слово 31 // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 1.С. 382.
[Закрыть]. Каждое из Лиц Божества, «по тождеству сущности и силы, имеет такое же единство с Соединенным, как и с Самим Собой»[442]442
Там же. С. 383.
[Закрыть]. Внутреннее единство в Троице так неразрывно, что «отсечь или отчуждить что-нибудь от Трех значит то же, что отсечь все и нагло восстать против всего Божества»[443]443
Свт. Григорий Богослов. Слово 6 // Там же. С. 130.
[Закрыть].
Итак, все конечное бытие возводится к Триединому Богу и в Нем связуется в общее единство. Однако люди не всегда сохраняют в себе самих и во взаимоотношении подобное же внутреннее единство. И потому единство Троицы представляет собой совершеннейший идеал, к которому обязано стремиться каждое сотворенное существо, в том числе и человек. А это возможно только посредством исполнения Божеских творческих идей (законов добра, уничтожающих разлад в бытии и утверждающих на место его согласие, или гармонию). Единомыслие, пишет св. Григорий, «ведет начало от Троицы (так как Ей по естеству всего свойственнее единство и внутренний мир), которое [единомыслие] усвоено ангельскими и Божественными Силами, пребывающими в мире с Богом и между собой, которое простирается на всю тварь (так как ей служит украшением безмятежие), которое удобно поселяется и в нас, как по душе, когда в ней добродетели одна другую сопровождают и одна с другой сообщаются, так и по телу, когда в нем и члены и стихии имеют взаимную стройность, отчего в первом случае происходит то, что есть и именуется красотой, а во втором – здравием»[444]444
Свт. Григорий Богослов. Слово 23 // Там же. С. 292.
[Закрыть].
Единство бытия в Боге есть, очевидно, обнаружение премудрой любви или благости Божией, которая и приводит все в согласие. Здесь, таким образом, метафизика и этика совпадают: принцип метафизический сливается с этическим. Мировое единство не есть физико-механическое равновесие равнодействующих, а свободное, в той или другой степени, тяготение к общему, все объединяющему центру, мыслимому в личном абсолютном Божестве, Которое все оживляет и поддерживает Своей любовью. И прежде всего самое единство Троицы есть, очевидно, единство любви, как единство Лиц единосущных. «…Божество выступило из единичности по причине богатства, преступило двойственность, потому что Оно выше материи и формы, из которых состоят тела, и определилось тройственностью (первым, что превышает состав двойственности) по причине совершенства, чтобы и не быть скудным, и не разлиться до бесконечности. Первое показывало бы нелюбообщительность, последнее – беспорядок…»[445]445
Свт. Григорий Богослов. Слово 22 // Там же. С. 282.
[Закрыть] Потому-то Бог чаще всего именуется Богом мира, так как мир – Божий[446]446
См.: Свт. Григорий Богослов. Слово 23 // Там же. С. 285.
[Закрыть]; именуется Отцом любви и Любовью[447]447
См.: Там же. С. 286; Он же. Слово И // Там же. С. 169.
[Закрыть]. Итак, вот первая основа христианской морали. Самый закон миробытия есть уже закон добра, мира и любви, закон единства в Боге. Поэтому всякий, кто нарушает это единство, тот вносит раздор и беспорядок в сотворенное бытие и восстает против планов любви Божией. Отсюда – зло и нестроение жизни. «…В Божестве нет несогласия, потому что нет и разъединения (так как разъединение есть следствие несогласия), но в Нем столько согласия и с Самим Собой, и со вторичными существами, что наряду с другими и предпочтительно пред другими именами, какими угодно называться Богу, сие преимущественно стало Его именованием. Он называется миром (Еф. 2:14), любовию (1 Ин. 4:16) и подобными именами, внушая нам самыми наименованиями стремиться к стяжанию сих совершенств… Посему все те, которые любят благо мира и, напротив того, ненавидят раздор и отвращаются его, близки к Богу и Божественным духам; а те, которые браннолюбивы нравом, ищут славы в нововведениях и тщеславятся тем, чего бы надлежало стыдиться, принадлежат к противоположной стороне»[448]448
Здесь же святой отец подробнее говорит о законе любви Божией, объемлющем все бытие – небесное и земное, и о тех нестроениях и бедствиях, какие производит уклонение от него. См.: Свт. Григорий Богослов. Слово 6 // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 1. С. 131.
[Закрыть].
Второе предположение, или основание, нравственности находим в учении собственно о человеке как существе, на котором также, наряду с другими тварями, известным образом отпечатлелась любовь Божия и который поэтому призван к духовному союзу с Богом. Это основание – антропологическое[449]449
Антропология – учение о человеке. – Ред.
[Закрыть], требующее признания в человеке особой духовной субстанции, то есть души, и притом обладающей свободным самоопределением.
Как творение Божие, человек представляет собой в ряду тварей существо, срединное между миром вещественным и духовным: в нем удивительным образом сочетались начала того и другого[450]450
См.: Свт. Григорий Богослов. О душе // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 2. С. 26–27.
[Закрыть]. Он вместе – персть и дух, «живое существо – видимое и невидимое, временное и вечное, земное и небесное, касающееся Бога, но не постигающее, приближающееся и далеко отстоящее»[451]451
Свт. Григорий Богослов. Слово 3 // Там же. Т. 1. С. 50.
[Закрыть]. Мы произошли из персти, соединенной с Божеством, поэтому в нас есть образ Божий[452]452
См.: Свт. Григорий Богослов. О душе // Там же. Т. 2. С. 26–27; Плач. О страданиях души своей // Там же. С. 296.
[Закрыть]. Часть Божества, заключенная в теле, и есть человеческая душа – природа умосозерцаемая, оживляющая и движущая[453]453
См.: Свт. Григорий Богослов. К монаху Евагрию. О Божестве // Там же. С. 560; О душе // Там же. С. 26–27; Слово 38 // Там же. Т. 1. С. 446; Определения, слегка начертанные // Там же. Т. 2. С. 172.
[Закрыть]. Душа «произошла от Бога и божественна, которая причастна горнего благородства и к нему поспешает, хотя и сопряжена с худшим»[454]454
Свт. Григорий Богослов. Слово 3 // Там же. Т. 1. С. 32.
[Закрыть]. «Душа есть Божие дыхание, и, будучи небесной, она терпит смешение с перстным. Это свет, заключенный в пещере, однако ж божественный и неугасимый»[455]455
Свт. Григорий Богослов. О душе // Там же. Т. 2. С. 25.
[Закрыть]. Душа не есть гармония составных частей тела: иначе не было бы основания для различия людей добродетельных и порочных, равно как для отделения людей от бессловесных, потому что и у последних есть гармония формы и смертной плоти[456]456
См.: Там же.
[Закрыть]. Как струя невидимого Божества, человеческий дух всего дороже и выше для человека[457]457
См.: Там же. С. 27.
[Закрыть]. Бог самодоволен[458]458
Т. е. самодостаточен. – Ред.
[Закрыть] и Сам по Себе не нуждается ни в каком приношении от человека[459]459
См.: Свт. Григорий Богослов. Слово 4 // Там же. Т. 1. С. 69; К Виталиану от сыновей // Там же. Т. 2. С. 339.
[Закрыть]. Да мы и не имеем ничего собственного, а все имеем от Него. Тем не менее, получая все от Бога, человек обязан и всем жертвовать для Бога, все Ему посвящать и возвращать[460]460
См.: Свт. Григорий Богослов. Слово 14 // Там же. Т. 1. С. 186; Слово 4 // Там же. С. 62–63.
[Закрыть]. Но высшая и самая угодная Богу жертва от нас есть именно наш дух, то есть сам человек должен прежде себя самого представить Богу в жертву живую, чистую и святую[461]461
См.: Свт. Григорий Богослов. Слово 3 // Там же. С. 54.
[Закрыть]. Это посвящение души Богу есть ее естественное тяготение к Первоисточнику жизни, от Которого и она получила бытие, есть приготовление к переходу в свойственное ей по природе духовное существование на небе. «А душа есть Божие дыхание и всегда желает иметь лучшую участь пренебесных. Как поток течет из источника по ровному месту, а пламенеющий огонь знает один неизменный путь – возноситься вверх, так и человек велик; он даже Ангел, когда, подобно змее, совлекши с себя пестровидную старость, восходит отселе»[462]462
Свт. Григорий Богослов. О малоценности внешнего мира // Там же. Т. 2. С. 120.
[Закрыть]. Потому-то «в человеке сокрыта искра благочестия, как в некоторых камнях – сила огня. Ударами железа извлекается свет из кремней; так и Слово изводит из смертных сокрытое в них благочестие»[463]463
Свт. Григорий Богослов. Похвала девству // Там же. С. 60.
[Закрыть]. «…Дар наибольший и наипаче свидетельствующий о Божием к нам человеколюбии есть наше к Нему [Богу] стремление и сродство с Ним»[464]464
Свт. Григорий Богослов. Слово 21 // Там же. Т. 1. С. 260.
[Закрыть]. Посему Бог является высочайшим Благом, с Которым душа человеческая, воспитываясь нравственно, жаждет соединиться[465]465
См.: Свт. Григорий Богослов. Слово 25 //Там же. Т. 1. С. 306; Слово 31 // Там же. С. 382; Слово 33 // Там же. С. 414.
[Закрыть]. «Бог есть сущность и первая доброта»[466]466
Свт. Григорий Богослов. Определения, слегка начертанные // Там же. Т. 2. С. 171.
[Закрыть]. Он есть высочайший свет, «просвещающий всякую разумную природу, то же в духовном мире, что солнце в чувственном, по мере нашего очищения представляемый, по мере представления возбуждающий к Себе любовь и по мере любви вновь умопредставляемый»[467]467
Свт. Григорий Богослов. Слово 40 // Там же. Т. 1. С. 462.
[Закрыть]. Он сотворил человека, как и весь мир, по Своей благости – «творить живое существо, здесь предуготовляемое и преселяемое в иной мир и (что составляет конец тайны) чрез стремление к Богу достигающее обожения. Ибо умеренный здесь свет истины служит для меня к тому, чтобы видеть и сносить светлость Божию, достойную Того, Кто связует и разрешает и опять совокупит превосходнейшим образом»[468]468
Свт. Григорий Богослов. Слово 38 // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 1. С. 446.
[Закрыть].
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?