Текст книги "Горячие точки"

– Ну ладно, старик, давай лежи здесь, сейчас всех раненых будут эвакуировать. А я пойду, там еще на втором этаже стреляют.

– Сейчас, товарищ офицер, машина подъедет, вас всех в госпиталь отвезут! – сказал один из санитаров, малорослый, с широким скуластым лицом и раскосыми глазами.

У подъезда показался Володя Быковский. Он ковылял, опираясь на автомат, как на костыль. Кто-то поддерживал его под руку. Одна нога у него была без сапога, перевязана. Володьку усадили почти у самого входа. Я хотел перебраться к нему, но сил не было.

Из Дворца стали выводить пленных. Афганцы – рослые ребята в хорошо подогнанной форме – выходили с поднятыми вверх руками. Их сопровождали наши солдаты из «мусульманского батальона» в серой мятой форме. Вот из подъезда вслед за пленными вышел «мусульманский» особист Миша. Он был в зеленой афганской шинели, на плече автомат.

Вдруг один из афганцев, судя по форме – старший офицер, сунул руку за пазуху и вытащил. пистолет! Что хотел этот афганец? Может быть, сдать оружие? А может быть, напоследок прихватить с собой на тот свет хоть одного из врагов?

Миша среагировал почти мгновенно и, с силой уткнув ствол автомата в поясницу офицеру, нажал на спуск.

Прозвучавшая внезапно и неожиданно для всех резкая очередь ударила по ушам, по нервам. Наши солдаты вдруг пришли в состояние какого-то неистовства: наверное, напряжение только что пережитого боя требовало от них какой-то разрядки.

– Ах, суки! – пронзительно закричал кто-то из них. – Всех убью!!!

– На колени, гады! На колени! Становись на четыре кости!!!

Началась сутолока. Солдаты били афганцев прикладами, те поспешно падали на землю, закрывая руками голову. Коротко и зло рявкнул и тут же замолк, как захлебнулся, автомат.

– Не стрелять! – послышался крик Миши. – Не стрелять, сволочи! Под трибунал пойдете!

К толпе подбежали офицеры из нашего «Зенита», стали оттаскивать обезумевших «мусульман», раздавая направо и налево оплеухи.

– А ну, разойдись, засранцы! Вы бы в бою были такими ретивыми!

Подъехала БМП.

– Это за вами! – сказал низкорослый санитар. Началась посадка. На этот раз я оказался снова на втором месте, только с левой стороны. Первым сидел Леша Баев. У него была насквозь пробита шея: через бинт с одной и с другой стороны проступали кровавые пятна. Леша сидел как-то боком: спина у него была побита осколками гранаты. Рядом со мной посадили еще кого-то.

– Все, полна коробочка! Трогай! – крикнул кто-то снаружи.

– Эй, стой, обожди, давай еще одного!

– Он же вроде мертвый!

– Да нет, ребята, он шевелился! Он ранен! Давай, подхватывай за ноги!

– Да куда же ты его ногами вперед! Головой надо! Мужики, мы его вам на колени, ладно?

Тяжелое обмякшее тело с трудом затискивали внутрь. Наконец вроде бы запихнули. Голова оказалась у меня на коленях.

– Эй, друг! Пить будешь? – спросил я его. Опустил руку на голову, на лицо. И голова, и лицо были покрыты холодной липкой кровью. Он был уже мертв. Потом я узнал, что это был один из бойцов группы «А».

А ребята тем временем пытались закрыть задние дверки БМП, но с левой стороны дверь не закрывалась: одна нога лежащего у нас на коленях убитого была подогнута, а другая, правая, вывернулась вверх и попала в створ дверки.

– Эй, смотри, нога мешает!

– Да не напирай, ногу сломаешь, подогнуть надо! Ему же больно!

Я про себя подумал, что убитому парню уже ничего не больно. Все. Отболелся.

Наконец ногу подогнули, дверцы захлопнули, и мы поехали.

Глава 35

Нас привезли обратно в те самые казармы, где мы жили. В одном из помещений был развернут полевой госпиталь. В углу тускло горела подсоединенная к автомобильному аккумулятору лампа. Там стояло два или три стола, на которые были наброшены полосатые матрацы, прикрытые грязными, в кровавых пятнах, простынями. Над полураздетым лежащим навзничь телом колдовал. доктор! В белом халате и, кажется, даже в очках! Откуда он здесь взялся? У входа в помещение прямо на полу валялась горка оружия: автоматы, подсумки. Это с раненых бойцов снимали уже ненужную им амуницию.

– Бросайте автомат и все лишнее сюда! – сказал мне солдат-санитар. Я, чуть помедлив, положил автомат. Солдат помог снять поясной ремень и скинуть с него пустые подсумки. С пистолетом мне расставаться не хотелось: мало ли что. А так хоть какое, но оружие. Я вытащил свой ПМ из кобуры и положил его в карман куртки.

– Садитесь, мужики, где найдете место! Сейчас доктор вас посмотрит.

В это время доктор вдруг пошатнулся, широко развел руками, пытаясь за что-то уцепиться, чтобы не упасть. Его поддержал сзади какой-то солдат. Доктор оперся о стол, помотал головой и снова принялся за очередного раненого. «Пьяный, что ли?» – подумал я. А доктор был не пьян. Он был тоже ранен.

Уже потом я узнал, что это был один из тех советских докторов, которые в момент начала нашего штурма оказались внутри Дворца. Этих врачей в срочном порядке дернули из военного госпиталя, где они работали, к Амину, который по указанию кого-то из наших начальников был отравлен поваром. Обычная несогласованность действий, которая всегда бывает при проведении серьезных операций: сами травим и сами же лечим! Что самое интересное, эти наши доктора спасли Амина! Поставили ему капельницу, провели в срочном порядке какие-то процедуры… Правда, потом Амина все равно убили.

Наконец дошла очередь до меня. Санитар записал в какую-то обтрепанную тетрадку мои данные. Доктор бегло осмотрел меня, вколол пару уколов, вполголоса бросил санитару:

– Этого надо оперировать… Перевязать… Готовить к эвакуации… Я примостился неподалеку от входа на каком-то тряпье, чувствуя, как мне становится все лучше и лучше.

В углу я заметил Сашу Звезденкова. Он был чисто перевязан и выглядел заметно веселее, чем возле Дворца.

– Орел! Ты, что ли? И ты здесь! – воскликнул Саша. – Что у тебя? Жив? Ты глянь, а я тебя и не узнал. Во раскрасили! Курить будешь?

Я кивнул. Саша прикурил сигарету, сунул мне в губы. Я с удовольствием затянулся.

В лазарете началось какое-то шевеление. К нам с Сашей подошел санитар.

– Товарищи офицеры, давайте я помогу выйти: там машина пришла, вас повезут в госпиталь.

Черт возьми! Уезжать куда-то мне совсем не хотелось. Голова была ясная, раны чуть саднили, но не так уж сильно. Все ребята остаются здесь, мы вроде бы победили, а тут – уезжать!

– Старик, а может быть, останемся? – обратился я к Саше. – Я себя вроде бы неплохо чувствую… Обидно уезжать…

– Да я сам об этом думал! – отозвался он. – Но как?

– Давай выйдем на улицу, как будто бы к машине, а сами смоемся, – предложил я.

Саша помог мне подняться, и мы потихоньку двинулись к дверям. Метрах в десяти от входа стоял крытый брезентом грузовик, куда санитары уже загружали тяжелораненых (или убитых?). Мы с Сашей свернули за угол и поковыляли к нашей комнате.

Сейчас придем к себе, ляжем на свои места, отдохнем немного. А там и наши все подойдут. А там – можно и в госпиталь! Мы поднялись на ступеньки, прошли по засыпанному гравием коридору, отодвинули плащ-палатку, зашли в нашу комнату. и не узнали ее. Там все было перевернуто вверх дном. Все койки от окон были отодвинуты, матрацы валялись на полу. На них сидели и ели что-то из консервных банок солдаты «мусульманского батальона». Я вспомнил, что перед боем оставил у себя под матрацем подмышечную кобуру, которую купил еще летом в дукане на Зеленом рынке. Кобура была очень удобная и мягкая – не в пример нашим штатным! Но где теперь моя койка? И кобура, конечно же, пропала. Ну и Бог с ней! Главное – жив!

– Вот они где! – послышался сзади возбужденный голос. – А я смотрю – вроде бы за угол свернули, а они тут.

– Товарищи офицеры, ну что же вы… Вам надо в госпиталь, пойдемте! Не драться же с вами.

На пороге стояли солдат-санитар и молодой лейтенант из «мусульманского батальона». Они подхватили нас под руки и повели к грузовику.

Грузовик уже был полностью загружен. Ближе к кабине на металлическом полу лежали убитые и тяжелораненые. Остальные сидели, привалившись к бортам, друг к другу. В кузов вскочили и два солдата из «мусульманского батальона». Из их разговора я понял, что мы едем в наше посольство и что нас прикрывать будут две БМП: одна впереди, одна сзади.

Солдаты в кузове взяли автоматы наизготовку.

– Могут обстрелять! – пояснил один из них. – Еще стреляют!

Машина тронулась. В это время вдруг откуда-то появился наш Титыч. Он увидел меня и Сашу, сидящих у заднего борта, и закричал:

– Саша! Валера! Ребята! Что с вами? Ребята! Машина, переваливаясь на колдобинах, поехала, а Титыч бежал за нами, размахивал руками и кричал:

– Ребята! Саша! Валера!

А мы с Сашкой, не сговариваясь, закричали:

– Титыч! Забери нас! Оставь нас здесь!

– Ребята! Нельзя! Надо в госпиталь.

– Титыч, оставь нас здесь, у меня правая рука в порядке, стрелять могу! – кричал я, размахивая пистолетом. Мне очень не хотелось уезжать. Я представлял, как завтра, да нет, уже сегодня утром, ребята все соберутся в нашей комнате. Как придет Бояринов и скажет, что мы – молодцы и что вот, мол, мы и собрались, как и было загадано вчера. Было до слез обидно уезжать сейчас, когда мы победили, когда все хорошо.

Мы проехали по нижней дороге, левее Дворца. Он все так же стоял на горке, освещенный прожекторами. Все окна в нем были выбиты: не то, что стекол, даже следов рам не было. На втором и третьем этажах что-то горело, и из окна тянулся дымок. Изуродованный болванками «Шилок» и гранатометами, весь в копоти и щербинах от пуль и осколков, он все равно смотрелся величественно.

Долго ехали по аллее. Слева, там, где стояли казармы гвардейцев, еще шла стрельба. Там тоже что-то горело, и красные блики освещали голые ветви обронивших листву деревьев.

Около поворота у министерства обороны шедшая за нами БМП вдруг начала бить куда-то из пулемета. Разноцветные трассеры, уходя во тьму, чертили прямые линии, а потом рикошетом, по дуге, разлетались в темном небе.

Машина на повороте притормозила, затем вообще остановилась. Вдруг я увидел, что в кустах у обочины, почти напротив министерства обороны, возле краснокирпичного здания Центрального музея что-то шевелится. Точно! Там кто-то прятался! Вот что-то тускло блеснуло, автомат, что ли? Вот гад! Наверное, какой-нибудь афганец из минобороны прячется. Здесь ведь тоже наши ребята поработали. Сейчас как полоснет из автомата!

Я поднял пистолет, для устойчивости уперся рукояткой о борт кузова, прицелился и стал мягко жать на спуск. Но в это время фара идущей сзади БМП осветила кусты, и я увидел там нашего солдата-десантника. Он стоял на коленях в небольшом кювете, прикрытом зарослями колючего кустарника. Белое пятно лица, на голове голубой берет, в руках автомат.

Ф-ф-у! Чуть грех на душу не взял! Что он там делал? Контролировал дорогу по приказу своего командира? А может, просто испугался молодой парень стрельбы, спрятался. Кто его знает? Тем не менее я мог его убить.

Наконец мы добрались до нашего посольства. У грузовика откинули борт, помогли нам вылезти. Мне снова стало нехорошо. Видимо, действие уколов закончилось. Закружилась голова, и я самостоятельно не мог идти. Меня подхватили под руки: с одной стороны солдат, с другой Саша.

На первом этаже поликлиники горел яркий свет. У стен стояли носилки. У лифта кучей валялась какая-то окровавленная одежда.

– Так, ну, как у нас дела? – санитарка лет сорока с лишним подхватила меня под руку. – Все, ребятки, спасибо, – сказала она солдату и Саше. – Сейчас мы будем разбираться… Лечить будем… Все будет хорошо…

Так приговаривая, она усадила меня на стул, стала раздевать.

– Как хоть это расстегивается? – спросила она, возясь с бронежилетом.

Я молча ткнул пальцем в бок, показывая, где лямки. Что-то мне совсем плохо стало. И холодно, аж трясти начало.

Медсестра ловко перерезала лямки бронежилета острыми ножницами, и он, громыхнув металлическими пластинами, упал на пол.

– А сейчас мы пойдем обмоемся, чтобы доктор видел, что и как ему лечить.

Я немного очухался в ванной комнате. Медсестра включила воду и губкой аккуратно смывала с меня засохшую кровь.

Посмотрел на себя в зеркало и… не узнал! Лицо было невероятно распухшим, в корках засохшей и еще текущей крови. По мере того как сестра обмывала лицо, я видел, что оно все побито осколками. Как только глаза остались целы?

Потом меня привели в смотровой кабинет. Доктор осматривал мои раны, потом мне еще раз вкатили несколько уколов. Повели на рентген. Раны обработали, перевязали.

– Нужна операция! – сказал доктор. – В наших условиях мы операцию сделать пока не имеем возможности. Надо будет потерпеть… Хорошо?

Я кивнул. В голове снова потихоньку светлело, я приходил в себя.

Когда я зашел в палату, то застал удивительную картину. Один из бойцов группы «А» крутился перед узким зеркалом, стараясь рассмотреть свои раны. Судя по тому, что он рассказывал, его подстрелили откуда-то сверху на подходе к Дворцу. Парень снял повязку, и я увидел, что входное пулевое отверстие у него находится под правой ключицей, а выходное – под левой лопаткой!

Смотрю, и Леша Баев здесь. Он тоже размотал свою повязку и рассматривал в зеркало, щупал руками залитые зеленкой и еще кровоточащие дырки на шее. У него тоже было сквозное ранение.

Мне тоже стало интересно, что там у меня. Я развязал повязку, бросил смятые бинты на одеяло, отлепил от раны на боку чуть присохший марлевый тампон и стал перед зеркалом. Дырка как дырка. Округлая. Вспухшие, чуть посиневшие края. Я пощупал пальцами вокруг раны, и мне показалось, что чувствую пулю.

– Леш! – позвал я. – Посмотри, вроде пуля неглубоко сидит?

Леша наклонился, посмотрел:

– Да, старик, вроде бы тут она, неглубоко! Видишь, как бронежилет помог! А так бы насквозь проткнула! Ничего, старик, все заживет! Главное, что кости целы!

…Потом я задремал, но меня разбудили. Это была медсестра.

– Голубчик, ты как себя чувствуешь? – спросила она. – Ты ведь из «Зенита»?

– Из «Зенита» он! – услышал я голос Леши Баева. – Я точно знаю!

– Ты ходить можешь? Я кивнул.

– Пойдем, я тебе помогу встать. Ты всех своих знаешь?

– Да вроде бы всех. – ответил я, ничего спросонья не понимая.

– Пойдем, посмотришь… Ваш это или не ваш… А потом я тебе еще один укольчик сделаю, и ты поспишь.

Ведомый под руку медсестрой, я спустился по лестнице вниз. На первом этаже сестра подвела меня к какой-то двери, бренькая ключами, отперла замок и включила свет.

– Вот, посмотри, кто это, может, ты фамилию его знаешь. Нам опознать его надо.

Это была душевая. Потолок, стены, пол – все было отделано желтоватым кафелем.

А на полу, на носилках лежал мертвый Толя Муранов. Один глаз у него был закрыт, другой немного приоткрыт. Все лицо было в засохшей крови. Коротко остриженные волосы тоже были в ссохшейся крови и стояли торчком. Сложенные на груди руки тоже были в засохшей и потрескавшейся кровавой корке.

– Ты знаешь его? – допытывалась сестра.

Знаю ли я Толю Муранова? Перехватило горло, на глаза навернулись слезы. Мы ведь на КУОСе были в одной группе! Он у нас был секретарем парторганизации. Эх, Толик! Как же так тебя угораздило? Вот ведь верно сказано: от судьбы не уйдешь. Ведь Бояринов не допустил тебя к первой командировке! Как будто чувствовал что-то.

– Да… Это Муранов… Анатолий… из «Зенита». А сам он из Свердловска, – сказал я.

Я попытался нагнуться, но не смог: сильно болел бок.

– Сестра! – позвал я. – Закрой ему глаза.

– Да, голубчик, сейчас закрою. Отмучился. Прими, Господи, душу раба Твоего.

– Сестра, посмотри, нет ли у него чего в карманах. Бумаги. документы.

– Патроны какие-то, а так пусто все, ничего нет!

Она сняла с правой руки Толика обручальное кольцо, а с левой – дешевенькие часы в белом металлическом корпусе на черном ремешке.

– Вот, возьми. Пусть семье отдадут. А то, не дай Бог, затеряется. Все-таки память.

Я взял кольцо, вдел его в ремешок часов, ремешок застегнул, сжал в ладони и в сопровождении санитарки двинулся наверх.

Между первым и вторым этажами на лестнице столпился народ. В середине стоял парень. Лицо его горело лихорадочным огнем. Видимо, ему вкололи целую серию антишоковых уколов. В руках он возбужденно вертел согнутый, с отколовшимися щечками рукояти пистолет Макарова.

Оказалось, что этот парень участвовал в штурме какого-то объекта в центре города. Кстати, бой там продолжался до сих пор. Так вот, он лежал в укрытии. Потом приподнялся, чтобы сделать перебежку, и вдруг ощутил сильнейший удар прямо в солнечное сплетение, упал и потерял сознание. Автоматная пуля попала ему прямо в живот, но на пути своем встретила корпус пистолета, который был засунут спереди за поясной ремень. Этот пистолет и спас ему жизнь.

Тут же я услышал, что погиб Бояринов. Эх, Григорий Иванович!

Ребята перечисляли, кто из наших ранен, кто убит… В числе убитых назвали и мою фамилию. Кто-то подтвердил, что видел меня убитым во Дворце.

– Да жив я, мужики! – сказал я.

Все обернулись и стали с интересом меня рассматривать.

За окнами стало светлеть. Начиналось утро.

В коридоре на третьем этаже всем раненым раздавали кофе, чай, печенье. Я вспомнил, что вот уже почти сутки ничего не ел. Вообще-то, есть не хотелось, а вот горячего кофе я выпил бы с удовольствием. Но кофе уже кончился. Сказали, что чуть попозже принесут еще. Выяснилось, что это наши женщины из посольства взяли нас под опеку. Что-то там готовили, приносили еду, собирали одежду.

У дверей нашей палаты я увидел начальника, с которым поцапался на вилле. Он был в сопровождении двух или трех наших бойцов. Я нащупал в кармане часы и обручальное кольцо Толика Муранова, подошел к командиру.

– Вот, – сказал я, протягивая ему часы и кольцо.

– Что это?

– Это вещи Муранова. Из Свердловска. – язык еле ворочался у меня во рту, опухшие губы почти не шевелились. – Он тут внизу лежит, на первом этаже. убитый. Надо жене переслать. Память.

Командир записал на бумажке данные Толика.

– Хорошо. Перешлем.

Глава 36

Под утро к нашим казармам у Дворца подкатили бронемашины наших У-2 десантников, которые пару часов тому назад приземлились в Кабульском аэропорту.

Увидев издали грязные, неухоженные БТРы с белыми тряпками на антеннах, одетых в афганскую форму людей с оружием, десантники с ходу открыли огонь на поражение из всех имеющихся у них в наличии видов оружия.

В щепки разлетелся стоящий на взгорке БТР «мусульманского батальона», наповал был убит батальонный повар Алишер, который с двумя дежурными по кухне готовил завтрак.

У высунувшегося из окна солдата автоматной очередью снесло начисто нижнюю челюсть. Было убито еще несколько человек.

Вот-вот – и началась бы просто мясорубка: возбужденные бойцы уже повоевавшего «мусульманского батальона» хватались за оружие.

Однако до боя со своими, слава Богу, дело не дошло.

Когда недоразумение стало всем ясным, старлей-десантник долго извинялся и объяснял, что у него не было ни позывных «мусульманского батальона», ни даже карты города. В аэропорту его командир дал ему нарисованную от руки схему движения, дал задание: оказать поддержку нашим бойцам, которые штурмуют Дворец. Бойцов в нашей форме он не увидел, а по появившимся в поле зрения афганским солдатам открыл огонь на поражение. Он решил, что афганцы всех наших уже перебили.

Ну а нам, «посольским», часов в десять утра принесли кучу гражданской одежды, которую здесь же, в посольстве, и насобирали. Предложили одеваться и готовиться к эвакуации. Ходили слухи, что нас отправят в Ташкент.

Подогнали автобусы с наглухо задернутыми шторками. В сопровождении БТРов выехали в аэропорт.

Я отодвинул занавеску и смотрел на Кабул. А он и не изменился: все так же работали магазины и какие-то базарчики. На улице люди шли по своим делам. Как будто ничего и не случилось! И только на перекрестках стояли наши БТРы или БМП. На броне сидели наши солдатики, с интересом глазели по сторонам. Вокруг бронемашин толпились местные оборванные пацаны и попрошайки.

Ну и дела! Неужели им все равно? В стране переворот. Всю ночь в городе шла стрельба, да и сейчас еще стреляют в центре, а им – хоть бы что!

До аэропорта добрались без приключений. Самолет нас уже ждал. Стали кое-как загружаться. Ходячие раненые, поддерживая друг друга, пошли по трапу. На носилках с капельницами заносили тяжелых. Мне досталось место у окошка. Сильно болела голова, напало какое-то равнодушие, оторопь. Рядом со мной через проход сидел парень из группы «А». Синюшно-бледный, он нянчил культю правой руки. В проходе в хвостовой части самолета ставили носилки с нашими тяжелоранеными ребятами.

В окошко я увидел, что к самолету подогнали грузовик, погрузили на него что-то, закрыли борта. Сверху мне было видно, что там лежит тело, с головой накрытое брезентом. Труп. Кто-то умер по дороге.

Потом под крыло самолета подъехал еще какой-то грузовик, с верхом груженный картонными ящиками, в сопровождении иностранной легковой автомашины с посольскими номерами. Из легковушки вышли молодые, прилично одетые ребята, осмотрелись, один остался, а двое пошли к самолету. Они долго мыкались туда-сюда. Потом отъехали в сторону.

Казалось бы, мимолетный эпизод, но я почему-то запомнил этих ребят. С ними я столкнулся через несколько лет, когда был подключен к расследованию нашумевшего в свое время дела «Востокинторга». Представители этой славной организации делали в Афганистане большие деньги на вымогательстве взяток с местных купцов за право торговли с Союзом, на контрабанде, валютных и спекулятивных операциях. Совершенно случайно этим хмурым утром 28 декабря 1979 года я оказался свидетелем того, как они пытались с самолетом, отвозившим в Союз наших раненых и убитых бойцов, переправить в Ташкент очередную партию контрабанды. В том грузовике были ящики с антиквариатом, телевизорами и видеомагнитофонами. Эти гады знали, что самолет досматриваться никем не будет. Поэтому и приготовили целый грузовик товара. Но у них в тот раз все сорвалось. Может быть, возмутился командир корабля и экипаж. А может быть, просто не было места.

Когда я читал в материалах дела показания фигурантов о попытке отправить товар в Ташкент с ранеными и убитыми, я тут же вспомнил парня с ампутированной рукой, труп в кузове грузовика и этих сытых, богато одетых и уверенных в своей безнаказанности гадов на иномарке. Воистину сказано: кому война, а кому – мать родна! Часть из этих «восто-кинторговцев» все-таки довели до суда и посадили в 1984 году. Но сидели они совсем чуть-чуть: почти всех их довольно быстро выкупили. Часть освободилась досрочно. Часть – тех, кто был узбеком или азербайджанцем, – отправили отбывать срок на их этнические родины, где они моментально вышли на волю. В общем, для них все закончилось в целом хорошо.

Ну а мы наконец взлетели. Самолет взял курс на север. Домой! В Союз! Сидя у иллюминатора самолета, я смотрел на расстилающуюся под нами гряду плотных облаков и пытался разобраться в своих ощущениях.

Свой офицерский долг я исполнил. Был в бою. Не испугался. Не прятался. Меня убивали, и я убивал. Значит, перед ребятами, перед сослуживцами не стыдно. Это радует. Теперь есть надежда, что меня, обстрелянного офицера-спецназовца, теперь уж наверняка не обойдут стороной новые интересные задания, новые страны.

Судя по тому, что я могу самостоятельно передвигаться, раны мои вряд ли представляют серьезную опасность для здоровья. Так что и с этой точки зрения беспокоиться не о чем.

Ну что же. Из этой переделки мне удалось выбраться практически с минимальными потерями. Может быть, действительно есть Бог и есть мой личный ангел-хранитель, который в нужный момент позаботился о том, чтобы раны были не смертельные. Спасибо ему и спасибо Тебе, Господи, если Ты есть!

Уже в темноте наш самолет приземлился в Ташкенте. Там снова автобусы. Санитарные машины. Куча людей в белых халатах, в военном, в штатском. Все с каким-то жадным интересом разглядывали нас, одетых в ношеные вещи с чужого плеча, в окровавленных бинтах, на костылях, поддерживающих друг друга.

Нас отвезли в военный госпиталь.

Ходячих раненых привели в какой-то большой холл, где врачи провели предварительный осмотр. Потом отправили на рентген. Затем развели по палатам. Выдали больничную одежду: пижаму и штаны. Я с большим трудом кое-как переоделся и, кряхтя, взобрался на высокую койку. Лег поудобнее. Чистое белье, теплое одеяло… Я пригрелся и задремал.

Однако минут через двадцать за мной пришли двое молодых ребят в больничной одежде (как потом выяснилось, это были солдаты, которые лежали в госпитале по болезни, уже почти выздоровели и помогали сестрам с тяжелыми больными) и молодая хирургическая сестра. Они привезли с собой тележку.

– Так, сейчас поедем на операцию! – бодро заявила сестра. – Раздевайся, перекладывайся на тележку!

Поехали по коридору в операционную. Там перевалили на стол.

– Так. Ну, что тут у нас? – бодрым и жизнерадостным голосом поинтересовался хирург. Он рассматривал мои еще мокрые рентгеновские снимки. – Ничего страшного. Ага, вот здесь… – доктор вполголоса обсуждал что-то с сестрой.

Для начала доктор узнал, как меня зовут, предложил мне выпить стопочку спирту «за знакомство». Я ухнул мензурку «чистого», запил дистиллированной водой. Спирт огнем разлился по телу, вроде бы даже утихла головная боль. Потом вкололи замораживающие уколы.

Напротив меня был еще один стол, на котором на животе лежал Леша Баев. Ему тоже поднесли мензурку спирта, и Леша был в хорошем настроении, улыбался. Над ним тоже колдовали хирург и сестра.

Доктора вовсю балагурили, шутили с нами.

Наконец мой хирург вытащил из бока пулю.

– Вот, смотри! – показал он мне зажатый в пинцете покореженный кусочек металла.

Пуля была калибра 7,62 от автомата Калашникова. Стальной цилиндрический сердечник был погнут, медная оболочка развернута таким образом, что напоминала собой лепестки цветка.

– Доктор, можно мне ее забрать с собой?

– Нет. Нельзя. У нас приказ: все, что из вас вынем – отдавать на экспертизу…

– Жаль…

А в это время Леше накладывали швы.

– Леша, ну ты только посмотри, какие у тебя на заднице дырки: как карманы у джинсов! – хохмил хирург. – Даже зашивать жалко! Может быть, так оставим: будешь от жены заначку прятать, а?

Все дружно захохотали.

Воспоминания о нашем пребывании в Ташкентском военном госпитале до сих пор мне лично приятны. К нам относились, как к самым дорогим гостям. Внимательный и заботливый медперсонал, прекрасное питание. Более того, узнав, что в госпитале находятся бойцы группы «А», которая входила в состав 7-го Управления КГБ СССР, местная на-ружка взяла над всеми нами шефство. В результате каждый день у госпиталя дежурила черная «Волга» с водителем: вдруг кто-то из легкораненых захочет прокатиться, посмотреть город, попить на воле пивка. Кроме того, наши прикроватные тумбочки ломились от хорошего армянского коньяка. Каждый день утром ребята привозили нам горячий куриный бульон.

Через несколько дней в госпиталь приехали представители Управления «С» Первого Главного Управления КГБ. С ними был Глотов. Под диктофон каждый из раненых наговорил все, что он делал во время боя, кого видел из бойцов, обстоятельства схватки и тому подобное.

На прощанье нам всем на полном серьезе объявили, что на всех раненых подано представление к Звездам Героев Советского Союза. Но поскольку вряд ли Президиум Верховного Совета СССР пойдет на такое массовое причисление к Героям, то уж наверняка каждому «светит» орден Ленина.

Более того, от имени Председателя КГБ СССР Ю. В. Андропова каждому вручили конверт, в котором лежали четыре новеньких купюры по двадцать пять рублей. То есть каждому – по сто рублей лично от Председателя. Очень приятный момент!

Но Председатель КГБ Узбекской ССР Мелкумов переплюнул своего союзного начальника. Он прислал нам каждому конверт со ста пятьюдесятью рублями и личной благодарностью. Отпечатанной на красочном бланке. Вдобавок ко всему, перед вылетом в Москву он пригласил нас всех в свою резиденцию, угостил хорошим ужином с выпивкой и подарил каждому узбекский чайный сервиз.

После ужина нас на автобусах повезли на аэродром. Заехали на какую-то дальнюю стоянку и стали ждать. Была команда из автобусов не выходить. Ждали самолет. Минут через двадцать какой-то самолет с ярко горящими иллюминаторами зарулил на нашу стоянку. Спустили трап, по которому сошло несколько человек. К ним подъехала черная «Волга». Люди сели в машину и куда-то уехали.

– Это, что ли, наш самолет? – спросил кто-то в автобусе. Я встал и стал пробираться к выходу.

– Ты куда пошел? – окликнул меня Володька Быковский. – Сказали же, не выходить!

– Мало ли что! А вдруг мне по нужде надо… – ответил я.

Выйдя из автобуса, я потихоньку стал подходить к самолету поближе. Смотрю, кто-то показался в проеме люка. Вглядывается в темноту. Я подошел ближе. Что-то в очертании фигуры человека в люке показалось мне знакомым.

– Серега! Это ты?

– Старик, это ты, что ли? А говорили, что тебя убили! Жив! – радостно откликнулся Сергей.

– Как видишь – живой! Раненый только!

– А где остальные?

– Да вон, в автобусе сидят!

– Мужики!!! – заорал зычным голосом Серега. – Здесь наши ребята!

Из самолета горохом посыпались на бетонку стоянки ребята из «Зенита» и группы «А».

Через час самолет взлетел. Мы сидели в компании друзей, которые наперебой рассказывали нам, что было после нашей эвакуации из Кабула, как они отпраздновали Новый год в посольстве.

Сидевшему со мной рядом Олегу Балашову из группы «А» ребята принесли его каску.

– На, держи! Полюбуйся!

– Е-мое!!! Это что же такое?

На швейцарской спецназовской каске были три пулевых отметины. Одна – прямо в триплексе стекла забрала – примерно на уровне переносицы. Коническая ямка от автоматной пули, которая пробила только несколько слоев спецстекла и отскочила в сторону. Два других глубоких следа от автоматных пуль были на верхней сфере каски.

– Во дела! – удивлялся Олег. – А я все думаю, что у меня так шея болит!

– Не мудрено! Как только башка на месте осталась!

Тут же между рядами ребята разносили пластмассовые стаканчики с водкой.

– Давайте выпьем за победу, ребята! Мы победили! Ура!

А впереди была десятилетняя кровавая война…