Текст книги "Судьба тигра"

Глава 8
Прощание

Острое горе набухло у меня внутри и прорвалось, оставив меня опустошенной, бесчувственной и сломленной. Все недавние вопросы о нашем задании и странных словах мистера Кадама потеряли смысл, растворились где-то в темной бездне моего сознания.

Я взяла обмякшую руку мистера Кадама и гладила ее снова и снова, ожидая, что он сожмет мои пальцы. Но его рука не шевелилась. Кишан нежно обнял меня и хотел утешить, но я сидела как каменная, тупо глядя на тело мистера Кадама.

Рен вытащил меч из груди мистера Кадама и с ненавистью зашвырнул проклятый клинок в джунгли. Потом он упал на колени и уткнулся лицом в ладони. Мы трое сидели так до тех пор, пока не услышали в небе рокочущий звук.

Я настолько отупела от горя, что смутно подумала, уж не стимфалийские ли птицы летят на нас, но через несколько секунд резкие порывы ветра всколыхнули деревья и свет прожекторов упал на траву. Задрав голову, я увидела темные очертания приземляющегося вертолета. Потом послышался топот бегущих ног, и Нилима с рыданием упала на землю рядом со мной. Она положила голову своего дедушки себе на колени и принялась раскачивалаться из стороны в сторону. Вскоре вокруг нас снова воцарилась ночная тишина.

Кишан и Нилима о чем-то тихо заговорили на хинди. Потом они встали и пошли в лагерь, чтобы собрать наши вещи и загрузить их в вертолет. Кишан вытащил из рюкзака Шарф. Бережно сложив руки мистера Кадама на груди, он коснулся его лба и прошептал свою просьбу переливающейся ткани.

Шарф медленно всколыхнулся и начал ткать темное полотно, чтобы обмотать им тело мистера Кадама. Я сидела и смотрела, словно сквозь туман, как создается погребальный саван. Когда все было закончено, Кишан потряс Рена за плечо и что-то сказал на хинди. Братья вместе подняли тело мистера Кадама.

Я услышала, как снова ожил двигатель вертолета. Я знала, что должна встать, но не могла. Рен присел рядом со мной, я увидела его блестящие от слез глаза и снова почувствовала подступающие рыдания. Я обхватила Рена за шею, он обнял меня, и мы вместе поплакали, прежде чем он отнес меня на руках в вертолет. Нилима, вся на нервах, переключила какие-то рычаги, вытерла слезы и подняла нас в воздух.

Когда мы взлетели, я безжизненно уставилась на спеленатое тело, лежавшее у наших ног. Рен обнял меня и погладил по спине, но даже его прикосновение не смогло унять мою дрожь. В какой-то момент нашего долгого обратного пути Рен снова превратился в тигра и положил голову мне на колени. Время он времени он тихо, печально рычал. Я зарылась лицом в его белую шерсть, обвила руками за шею. Машинально поглаживая своего тигра, чтобы хоть немного его утешить, я незаметно для себя забылась и уснула.

Когда мы приземлились на площадку возле дома, было два часа ночи. Рен и Кишан понесли спеленатое тело мистера Кадама в зал для занятий боевыми искусствами, а мы с Нилимой поднялись наверх. Я рухнула на ближайший стул, как сломанная марионетка, а когда Нилима принесла мне лимонной воды со льдом, снова зарыдала.

Мальчики вернулись как раз в тот момент, когда в дверь позвонили. На крыльце стоял Мерфи, старый пилот мистера Кадама, помогавший нам добраться до лагеря байга в джунглях.

– Простите, что явился в столь поздний час, но Кадам попросил меня прийти именно в это время, – объяснил старик. – Несколько недель тому назад он оставил мне подробнейшие инструкции, велел лететь сюда и доставить письмо. Он написал, что после того, как вы прочтете его письмо, я должен буду перебросить вас в другое место. Вот так-то. У вас тут все в порядке?

– Прошу вас, зайдите в дом, – с усилием выдавила Нилима. – Боюсь… мистер Кадам… он… он умер.

Лицо старика сморщилось. Трясущейся рукой он протянул Рену белый конверт, надписанный знакомым каллиграфическим почерком мистера Кадама.

Мы все собрались в гостиной, и Рен, быстро пробежав письмо глазами, прочитал вслух:

– «Я хочу быть похороненным в простом деревянном гробу рядом с родителями Рена и Кишана. Выглаженный костюм вы найдете в гардеробной у входа…» – Рен прервался, помолчал. – Он так буднично пишет о собственной смерти!

Нилима потрепала Мерфи по руке.

Тот сжал ее пальцы и воскликнул:

– Не могу сказать, как соболезную вам, мисс! Если я могу что-то сделать, вы только скажите. Он был редким человеком!

– Да… был. – Голос у Нилимы сорвался, и мы снова погрузились в молчание.

Время будто замедлилось. В голове у меня стоял туман. Я сидела в кресле – отупевшая, бесчувственная, переполненная горем – и слушала оставшуюся часть письма мистера Кадама, но едва ли слышала хоть слово. Я подняла голову, только когда Кишан присел на корточки перед моим стулом и погладил меня по щеке.

Он тихо сказал:

– Мерфи отвезет нас в джунгли, туда, где мы впервые встретились. Кадам пишет, что его гроб уже там. Он хотел быть похороненным возле садика нашей матери, чтобы мы вспоминали его в том месте, где все началось и закончится. Я не понимаю, что это значит, но мы обязаны исполнить его последнюю волю. Если не хочешь лететь с нами, можешь остаться.

Я затрясла головой.

– Нет. Я хочу поехать, только мне нужно переодеться во что-то подходящее для похорон.

Не знаю, как я смогла заставить себя подняться наверх и умыться. Потом я вошла в свою комнату и с ходу забраковала несколько вещей. И тут на меня нашло какое-то помрачение. Я перевернула вверх дном свою гардеробную, я срывала вещи с плечиков и разбрасывала их по всей комнате. Я рвала целлофановые упаковки на новых платьях, комкала юбки и швыряла их об стены, как мячи.

Когда этого мне показалось мало, я принялась за обувь. Сначала я взялась за самую тяжелую и стала метать ее в стены. Израсходовав все снаряды, я пустила в ход кулаки. Я лупила по стене до тех пор, пока не содрала кожу на костяшках. Тогда, обливаясь слезами, я рухнула на растерзанную кучу обуви и разрыдалась.

Чья-то тень упала на меня.

– Что мне сделать? – спросил Рен. Он сел на пол в моей гардеробной, усадил меня к себе на колени.

– Мне нечего надеть, – всхлипнула я.

– Я уже вижу. Какой-то злодей разгромил твою гардеробную, пока нас не было.

Я судорожно рассмеялась, потом снова зарыдала.

– Я… я тебе когда-нибудь рассказывала о похоронах моих родителей? Мне хотелось сказать надгробное слово. Я собиралась рассказать о моих маме и папе, но когда пришло время… я не смогла произнести ни слова.

Рен вытер пальцами мои слезы.

– Трудно ожидать иного от девочки, пережившей такое потрясение.

– Но я же хотела! Я хотела, чтобы все пришедшие узнали, какие у меня были замечательные родители! Чтобы все услышали, кем они были для меня. Сколько для меня значили. Я хотела, чтобы все узнали, как я их любила!

Рен молча убрал волосы с моей мокрой щеки, заправил их за ухо.

– Но когда настало время, я забыла все слова. Я стояла, смотрела на два гроба и не могла ничего сказать. Мои родители заслуживали другого! Они заслуживали, чтобы их помнили и любили, чтобы о них рассказали! А я их подвела!

– Я абсолютно уверен, что они никогда бы так не подумали.

– У меня была последняя возможность воздать им почести, а я все испортила! Как ты не понимаешь? Я не хочу поступить с мистером Кадамом так же!

– Келси, – вздохнул Рен. – Ты чтишь своих родителей каждым днем своей жизни. Тебе не нужно произносить речи, чтобы показать, как сильно ты их любишь. Твои мама и папа не хотели бы, чтобы ты вечно несла такое бремя. Они любили тебя. И Кадам тебя любил. Тебе не нужно ни говорить правильные слова, ни подбирать идеальное платье. Ты чтишь тех, кого любила, своей жизнью – тем, что ты такой прекрасный, редкий, замечательный человек.

– Ты всегда находишь самые нужные слова, да? Спасибо, – прошептала я, судорожно прижимая к себе туфли.

Рен погладил меня по щеке и вышел.

Я быстро приняла душ, яростно оттерла мочалкой свое распухшее от слез лицо. Переодевшись, я убрала волосы в пучок на затылке и поспешила вниз. Рен и Кишан тоже успели вымыться и переодеться. Оба были в сорочках и галстуках, и, хотя мы находились в джунглях, эта официальная одежда сейчас выглядела уместной.

Кишан отвез нас на частный аэродром, расположенный в нескольких милях от дома.

Когда мы забрались в старенький винтовой самолет, Мерфи склонился над приборной доской и сказал:

– Кадам любил эту машину. Это же не что-нибудь, а «Локхид Электра», модель 10 Е. Старушка успела повоевать во Второй мировой. Однажды Кадам сказал мне, что на таком вот самолете Амелия Эрхарт совершила свой знаменитый последний полет.

Эта лекция вызвала у меня улыбку. Я вспомнила, как любил мистер Кадам вываливать на наши головы подробнейшую информацию о своих бесчисленных технических игрушках. Но улыбка быстро погасла, стоило мне взглянуть на Нилиму, сидевшую через проход от нас. Смерть мистера Кадама страшно потрясла ее. Растрепанные волосы спутанными прядями висели вдоль ее опухшего от слез лица, ее красивая белая блузка была вся в пятнах от грязных рук. Нилима откинулась головой на спинку кресла и устало закрыла глаза.

Мерфи мягко поднял нас в воздух, и вскоре мерный гул двигателей и немыслимое напряжение последних двадцати четырех часов сделали свое дело, погрузив меня в тяжелый, беспокойный сон.

Мне снилось, что молодой Локеш пытает монаха.

– Расскажи мне об амулете, старик! – рычал Локеш.

Монах пронзительно закричал:

– Перестаньте! Умоляю вас, сжальтесь!

– Я сжалюсь, как только ты расскажешь мне все, что я желаю услышать.

Обессиленный монах слабо кивнул и лихорадочно заговорил:

– За несколько столетий до рождения моего наставника в мире разразилась большая война. Все могучие царства Востока объединились против демона. И явилась тогда богиня с двумя лицами: одно было темным и прекрасным, а второе сияло ярче десяти солнц. Великая богиня повела объединенное войско на бой с демоном. Армии Востока разбили противника наголову, и в благодарность богиня одарила каждое царство.

– И какое отношение вся эта древняя чепуха имеет к амулету? – нетерпеливо рявкнул Локеш, выкручивая руку монаху.

– Позвольте… позвольте мне договорить, – прохрипел несчастный. – Богиня сняла со своей шеи амулет и разломила его на пять частей. Она дала каждому царю по одной частице, но не просто так, а с наказом хранить в строжайшей тайне происхождение амулета и использовать его только на благо своего народа. Каждый царь дал слово беречь амулет и передавать его по наследству старшему сыну.

– Отвечай, какие царства принимали участие в той битве!

– Это были…

Тут Рен разбудил меня, и сон оборвался.

– Приземляемся, – тихо сказал он.

Я выглянула в окно, но не увидела внизу ничего, кроме зеленого моря джунглей.

– Куда приземляемся?

Тут самолет развернулся, а Рен показал рукой на один из иллюминаторов.

– Туда.

Утреннее солнце ударило мне в глаза, ослепив на мгновение. Потом самолет выполнил разворот вправо, и я увидела внизу сверкающую поверхность реки и грунтовую посадочную полосу. Река, судя по всему, должна была вести к нашему старому лагерю возле водопада, но никакой взлетно-посадочной полосы в этом месте я решительно не помнила.

– Откуда тут это взялось? – спросила я.

– Понятия не имею, – ответил Кишан. – Эту часть джунглей я знаю как свои пять пальцев и головой ручаюсь, что тут никогда даже поляны не было, не говоря уже о месте для посадки целого самолета!

– Держитесь, ребятки, – предупредил Мерфи. – Сейчас будет довольно жестко.

Он описал еще один круг над джунглями и начал снижаться. Я услышала, как верхушки деревьев прошелестели по брюху самолета. Когда шасси коснулись земли, наш старенький летательный аппарат с рычанием запрыгал и затрясся, грозя развалиться на куски, но Мерфи хладнокровно вырулил и остановился, а мы все благополучно выбрались наружу.

В своем письме мистер Кадам просил Рена и Кишана выкопать ему могилу в саду. Принцы в скорбном молчании унесли тело умершего вниз по склону, а мы с Мерфи и Нилимой присели в теньке, приготовившись ждать.

– Это же уму непостижимо, а? – пожаловался Мерфи. – Надо ж удумать такое – велеть похоронить себя в глуши, на краю света! Нет, вы как хотите, а я никогда этого не пойму!

Я сочувственно погладила старика по руке, но не стала его разубеждать, зато уговорила Нилиму выпить немного сока. Было очень жарко. В джунглях даже в декабре гораздо теплее, чем в самые знойные летние деньки у нас в Орегоне. Меньше чем за сутки мы переместились из гималайской зимы в тропики.

Мерфи тем временем продолжал говорить. К счастью, он не нуждался в собеседниках, потому что Нилима не проронила ни слова.

– Вы знаете, когда мы с Кадамом впервые встретились? О, это было давненько, в Китае, во время Второй мировой. Мы с ним сошлись еще до того, как Америка вступила в войну, еще до «Летающего тигра» – так называлось наше добровольческое военно-воздушное подразделение. Во время войны Кадам не раз приходил к нам на помощь в трудных случаях. Он частенько бывал за переводчика у нашего командира, старины Шеннолта. Кадам в те годы владел компанией, занимавшейся обслуживанием наших самолетов, «Кёртиссов Р-40», так что он несколько раз приезжал к нам, расспрашивал пилотов, все допытывался, что и как можно улучшить. Как-то раз, когда наш переводчик был в отъезде, Кадам предложил свою помощь. С тех пор он в каждый свой приезд непременно останавливался в штабе.

Надо мной он вечно подшучивал, все больше за мою бесшабашность, ведь я был тогда восемнадцатилетним мальчишкой из эскадрильи «Ангелы ада», влюбленным в небо и моторы. Эта страсть нас и сблизила. В жизни не встречал человека, так одержимого авиацией, как наш старина Кадам!

– Выходит, вы очень давно его знали, – прошептала я.

– Да, так и есть. Мы с ним быстро сдружились. После войны я вернулся в Штаты. Представьте, как я поразился, когда через несколько десятилетий он вдруг разыскал меня! И главное – выглядел точь-в-точь как тогда, когда мы с ним виделись в последний раз! Представляете? Сказал, что ищет пилотов для своей новой авиакомпании «Летающий тигр». Ясное дело, я ни секунды не колебался! Вот с той поры мы снова были вместе. Вы не поверите, за это время Кадам не постарел ни на денек – не то что я! Уж сколько я его пытал, все просил поделиться секретом, да он так никогда мне ничего и не рассказал…

Я посмотрела на Мерфи, не вполне понимая, к чему он клонит, но старик только добродушно расхохотался.

– Эх, да ведь за эти годы и я выучился не задавать Кадаму лишних вопросов. Секретов у него было, скажу вам, выше крыши, но я не встречал человека лучше и благороднее, чем он… Вот уж никогда не думал, что он уйдет раньше меня…

Чем больше Мерфи говорил, тем сильнее я погружалась в собственные воспоминания о мистере Кадаме. Даже Нилима слегка оживилась, слушая нескончаемый рассказ старика, и мы не заметили, как пролетело время и вернулись братья.

Кишан подал мне руку, помог подняться.

– Земля оказалась совсем мягкая, сама шла на лопату. Все это очень странно.

Рен и Кишан взяли гроб мистера Кадама, и мы медленно двинулись в сторону кладбищенского участка. Первым, что бросилось мне в глаза, был ветхий домик. Наверное, когда-то давно он был очень красивым. Обветшалая галерея соединяла домик с соседним зданием, а кругом стеной стояли разросшиеся джунгли. Крыша жилища давно прохудилась, и теперь под ней гнездились птицы, но кое-где еще виднелись остатки черепичного покрытия.

Мы пришли в маленький садик, окруженный манговыми деревьями. Обезьяны встретили нас шумной перекличкой. Несмотря на зимнюю пору, я увидела несколько сморщенных дынек и даже парочку перезрелых, гниющих тыкв.

Но вот дорожка сделала поворот, и я шумно сглотнула, увидев пустую могилу. Рен и Кишан молча высвободили тело мистера Кадама из савана и переложили в простой деревянный гроб. Он лежал в своем красивом костюме, элегантный и безмятежный, и я вдруг с содроганием поняла, что именно этот костюм был на мистере Кадаме в день нашей с ним первой встречи в цирке… Не в силах больше смотреть на него, я отошла в сторону и провела рукой по большому надгробному камню. Ползучие растения джунглей заплели надписи на камне. Земля вокруг заросла густой травой, высокие деревья бросали тень на маленькое кладбище. Это было очень тихое, очень спокойное место. В тени было прохладно, легкий ветерок шелестел листвой над нашими головами.

– Это могила нашего отца. Видимо, Кадам недавно поставил здесь этот камень. Старые деревянные надгробия давным-давно сгнили, – сказал Кишан, наклонившись, чтобы прочесть вязь слов на санскрите, высеченных на надгробии.

– Что тут написано? – шепотом спросила я, остановившись взглядом на выбитом в камне цветке лотоса.

– «Раджарам, любимый муж и отец, забытый владыка империи Муджулайн. Он правил своей страной с мудростью, зоркостью, храбростью и состраданием».

– Те же слова, что выбиты на печати!

– Да. Похоже, это почти цитата.

Рен присел перед могилой своей матери и прочитал вслух:

– «Дэчень, возлюбленная жена и мать».

Братья молча постояли перед могилой матери, и я тоже вспомнила о своих родителях. Обернувшись, я смотрела на домик, стоявший на вершине холма, и гадала, навещают ли души ушедших Дэчень и Раджарама это место, присматривают ли они за своим домом и сыновьями…

– Какое чудесное место, – еле слышно прошептала я.

– Да, – ответил Кишан. – Но когда мы копали могилу, то нашли кое-что очень странное…

– Тигриные кости, – негромко вставил Рен.

«Тигриные кости?! Нужно не забыть непременно расспросить об этом мистера Ка… Ой…» Я забыла, пусть на долю мгновения, но забыла. Слезы снова навернулись мне на глаза. Я с шипением втянула в себя воздух, зная, что пора.

Рен дотронулся до моей щеки.

– Ты готова?

– Да, – пискнула я.

Рен взял церемонию в свои руки и первым делом спросил, не хочет ли Мерфи сказать что-нибудь. Старик затряс головой, шумно высморкался в носовой платок.

– Он… Да он и так знал, как я его люблю… – всхлипнул он.

Нилима тоже отказалась произнести надгробное слово, она лишь подняла на нас измученные глаза и молча покачала головой.

Тогда Кишан шагнул вперед и сказал:

– Ты пал смертью воина. Ты положил свою жизнь на службу своему государю, своей стране и своей семье. Сегодня мы с почестями провожаем тебя к предкам. Ты щедро одарил всех нас, научив нас всему, что мы знаем. Ты был нашим мудрым советчиком, нашим примером, нашим самым преданным воином и нашим любимым отцом. Я преклоняюсь перед всем, что ты сделал. Я преклоняюсь перед твоей верностью. Я преклоняюсь перед твоим великодушием. Было огромной честью жить рядом с тобой и сражаться бок о бок. Пусть твоя уставшая душа найдет покой и отдохновение от земных забот. Мы же никогда не расстанемся с тобой, ибо ты будешь всегда жить в нашей памяти и в наших сердцах.

Когда Кишан вернулся на свое место, Рен едва заметно сжал мою руку. Настала моя очередь. Я вытерла слезы и прочитала стихотворение.

 
Мертвым рыцаря ее
В дом внесли. Она – как камень.
«Не заплачет, так умрет!» —
Все придворные сказали.
 
 
Стали мертвого хвалить —
Мол, любви он был достоин,
Верный муж и славный воин,
А она – стоит, молчит.
 
 
Вот прислужница ее
Тихо подошла ко гробу,
Подняла с лица покров,
А она – ни слез, ни слова.
 
 
Няня дряхлая молчком
Подала ей в руки сына.
Слезы хлынули ручьем —
«Для тебя жить буду, милый».
 

Альфред Теннисон

Нилима тихо заплакала на плече Кишана, а я продолжала:

– Так же, как и молодой вдове из этого стихотворения, мне трудно выразить свои чувства. Мистер Кадам, вы были моим приемным отцом, я привязана к вам, как к самой себе. – Я всхлипнула, мой голос сорвался. – Не знаю, как я смогу жить без вас. Мне… мне уже сейчас так вас не хватает! Даю вам слово, что сделаю все, чтобы помочь вашим принцам, и всегда-всегда буду вас помнить с уважением и благодарностью. Я люблю вас.

Кишан обнял меня за плечи, я прильнула к нему и обвила руками за пояс. Последним сказал слово Рен.

– Кишан произнес прощальное слово воину, и я хочу добавить к нему несколько слов. Ты был мне отцом и другом. Ты был опорой в несчастье, твердыней в любых испытаниях. Ты был героем и заслужил памятник. Мы же скромно воздаем тебе дань нашего уважения, восхищения и любви.

После этого он прочитал стихотворение, которое принес с собой.

ПОКИНУТЫЙ ДОМ

 
Жизнь и Мысль оставили дом —
Дружные беглецы.
Двери настежь, окна вон —
Беспечные жильцы.
 
 
Тьма внутри теперь царит,
Свет в окошках не горит,
И онемела болтливая дверь,
Где теперь песня ее петель?
 
 
Дверь закрой, захлопни ставни,
Чтобы в окнах не увидать
Дома навеки оставленного
Темную безблагодать.
 
 
Уходи: здесь веселья не жди,
Здесь голос умолк живой.
Дом был выстроен из земли
И снова станет землей.
 
 
Уходи, ибо Мысль и Жизнь
Навсегда отсюда ушли.
Они в дальнем граде сияющем,
В великом граде блистающем,
Нетленный чертог обрели.
И с нами остаться уже не смогли.
 

Альфред Теннисон

– Мой друг, с твоей смертью мы все осиротели. Будем надеяться, что мы сумеем жить дальше так, чтобы ты мог нами гордиться. Я надеюсь, что ты обрел свой чертог нетленный, ибо если кто-то и заслужил его, то это ты.

Вся дрожа, я смотрела, как Рен и Кишан подходят к гробу, чтобы закрыть крышку. Поддавшись порыву, я попросила Шарф сделать мне одну белую розу. Нити послушно зашевелились под моей рукой, а когда все было готово, я бережно положила мой дар в гроб. Потом крышка опустилась, навсегда закрыв любимое лицо мистера Кадама.