Текст книги "Шесть степеней свободы"

Глава 5. Приключения с «носителем»

Своего Александр Евгеньевич добился, я поехал за Еленой, а он уволок Березняка из нашей компании. Побыть на отдыхе удалось всего 10 дней, вызвали в Москву разбираться с аэродинамикой. ЦАГИ категорически отказался признавать результаты заводских испытаний, а единственная пусковая установка, находящаяся в Москве, оказалась разобранной для переноса ее деталей на самолет Пе-8-42911. Не было на полигоне и самого Березняка, не было никого из команды. ЦАГИ издало боевой клич, и принесло в кабинет Сталину письмо, подписанное докторами Дородницыным и Лойцянским, и директором ЦАГИ Шишкиным, что государственной комиссии подсовывают «липу», все сделано не так, как рекомендовано ЦАГИ, а Дородницын сталинскую премию полтора года назад получил и докторскую защитил по «Пограничному слою в сжимаемом газе», не имея сверхзвуковой трубы, под руководством Лойцянского. Тот был начальником расчетного отдела ЦАГИ. Таких продувок еще не было. В общем, не совпала теория с практикой. Сталин о том, что Березняк в Чкаловском не знал, позвонил на дачу в Рицу, и наш отпуск пришлось срочно завершать. Связались с полигоном в Ахтубинске, запросили номера грузовых накладных, они должны были пусковые отправить в Казань и в Москву. Приземлились прямо в Стаханове, и полный вперед к Шишкину. Келдыш до спецкомитета работал в этом институте, поэтому чувствовал себя как дома. Ругань стояла – мама не горюй! Келдыш «весил» несколько больше Шишкина, и лично участвовал в испытаниях.

– Вы что, считаете, что я мог подписать «липу», будучи начальником отдела динамической прочности?

– А почему, подав заявку на государственные испытания, никто не приехал от вас к нам и не представил нам ваше изделие? Мы узнали об этом задним числом, от товарища Дементьева[5]5
  Замнаркома Авиапрома.


[Закрыть].

– Нас всех отправили на отдых на дачу Сталина, на озере Рица. Здесь остался только Березняк, по просьбе маршала Голованова, для подготовки испытаний по воздушному пуску изделия.

– А где он? Что за безобразие творится? Какая машина из образцов должна поступить на прочностные? Нас Дементьев в узел завязал, что мы затягиваем это дело!

В общем, отдохнули! «Кончай перекур! Начинай приседания!» Добро пожаловать в ад. Шишкин категорически отказался принимать машину на прочностные, пока ему не докажут, что заявленные характеристики действительные. А где здесь проводить такие испытания? Выручил Голованов. У них машина оказалась в полной готовности, ждали только нас. Пускал ракету лично маршал у Липецка, замеряли ее скорость и высоту в пяти точках, а упала она неподалеку от Красного Кута под Энгельсом, где находилась оцепленная площадка с мишенью, до которой было 580 километров. То есть, расход топлива оказался в норме, ракета могла летать на 700 километров. Упала она с работающим двигателем.

И у всех в ЦАГИ возник вопрос: «КАК?». Задали его Березняку.

– Схему и компоновку с тонким безэлеронным крылом, кольцевым воздухозаборником и цельноповоротными рулями предложил Сергей Иванович, я реализовывал его задумку. Он же предложил установить датчик в камере сгорания, чтобы организовать зажигание и уменьшить пожароопасность на старте. У нас несколько ракет так сгорели. Назвал он и причину, почему двигатель не запускается: недостаточная мощность ускорителей. Ускорители делали на Мехкастрое, который выпускает реактивные глубинные бомбы для его бомбометов. Схему мы не продували, Сергей Иванович сказал, что у трубы недостаточная скорость потока.

– То есть, Вы, Сергей Иванович, знали, как преодолеть звуковой барьер?

– Да, знал. При попытке увеличить дальность полета глубинных бомб с помощью баллистита «А», выяснилось две его особенности. Во-первых, он дымил при использовании старых сопел, мы прокатали их в районе критического сечения, и скорость струи удалось поднять до 1300 метров в секунду. Но, ракета перестала летать по баллистической кривой, убрали кольцо со стабилизаторов, все равно летать нормально «не хотела», пришлось изменить углы нарезов и закрутить ее сильнее, придать стабилизаторам стреловидность и поставить их под углом к оси. Баллистика вернулась, а мы поняли проблему: сильное уплотнение в носовой части и на выступающих частях. Настолько сильное, что имевшихся углов закрутки не хватило, ракета начала стремиться перевернуться в воздухе, как будто ей в головную часть свинца насыпали или урана. «Тяжелый нос».

– Как вы сказали? «Тяжелый нос»? – переспросил незнакомый человек, находившийся в кабинете директора.

– Представьтесь, пожалуйста.

– Начальник ОКБ-55 Бисноват Матус Рувимович, главный конструктор проекта «302». Это ракетная и реактивная техника.

– Адмирал Станкявичус, зампред ГКО. Да, «тяжелый нос», его создает воздух.

– Мы это называем уводом в пикирование. Но ваше определение короче и более емкое. Вы закрутили ракету, для чего?

– Чтобы с помощью центробежной силы бороться с кувырканием, как в артиллерии. Снаряды ведь летают примерно на такой скорости, и летят, не кувыркаются.

– А почему отказались от элеронов?

– Крыло у нас складное и служит исключительно для создания подъемной силы. Стабилизирует ракету гироскоп. Время полета короткое, и прецессией можно пренебречь. Плюс горизонтальные стабилизаторы имеют относительно большую площадь и асинхронны, не связаны между собой жестко. Крен, если он возникает, компенсируется этой самой «дельтой» в угле правого и левого руля глубины. Проблему с уплотнением на рулях направления решили за счет симметрии, ракета имеет два киля, верхний и нижний. Тоже цельноповоротные, но на прямых участках используются только триммеры. Этого хватает.

– А что за странный способ наведения? – спросил директор ЦАГИ.

– Товарищ Шишкин, в этом способе нет ничего странного. Таким образом ходят в море, уже много тысячелетий. По счислению. А я еще и подводник. Вот эта вот звездочка у меня за разгром флота открытого моря Германии с помощью одной подводной лодки и 10 боевых пловцов. Так вот, подводная лодка управляется вслепую, с помощью счисления. И мы идем по маршруту, и приходим из точки А в точку Б, обходя все опасности. В небе ориентироваться несколько проще, тем более с помощью радиоволн. Ракета может и передает счислимо-обсервованное место оператору, и тот может внести ей поправки на ветер и давление. То есть сменить направление и высоту, в случае ее отклонения от маршрута. А может идти по маршруту автоматически, внося эти поправки самостоятельно, с обязательным проходом через контрольные точки маршрута. На последнем участке она управляется системой самонаведения, двухосевым радиолокатором. Один работает вниз, второй вперед. Определяется дистанция и направление до цели, и высота. Программируемую систему управления создали товарищи Лебедев и Келдыш. Оба – прекрасные математики. Главное их изобретение: это – вычислитель, связанный с приемо-индикаторами РНС.

– И как им это удалось?

– Решить навигационные задачи? Ну я же их решаю, эти уравнения известны. Их принципы известны, консультировал их не я, а адмирал Берг. Вы ведь хотели спросить об этом? Этими приемами владеет любой штурман в море, а с недавних времен и некоторые штурмана морской авиации СССР. Я вычислителями не занимался, я попросил их сделать для решения навигационных задач. Считаю, что в дальнейшем, по мере совершенствования вычислительной техники, мы перестанем даже задумываться о том, что можно выпускать самолеты и ракеты без нее. Ручное управление постепенно умрет, передав все автоматам. Тот же маршал Голованов моментально ухватился за эту идею. Так ведь, Александр Евгеньевич?

– Само-собой, Сергей Иванович! Зачем лезть в пекло, терять людей и машины, когда можно взять такую железяку, подвести ее чуть поближе к противнику, нажать кнопку «Пуск», и отвернуть домой, за следующей. Важен не «подвиг», важен результат.

– Противник, рано или поздно, научится их сбивать, и придется…

– Значит будем придумывать каким образом обмануть противника. Уйдем под горизонт, чтобы локаторами не достали, выбросим помехи, создадим ложные цели, еще увеличим скорость, начнем производить противозенитный маневр. Воевать надо головой, а не руками, и думать ей, а не задницей. – перебил я мрачного Шишкина. – А чего вы такой мрачный? Ракета летает, маневрирует, преодолела так называемый «звуковой барьер», установила рекорд скорости. Кстати, попала в мишень с дистанции 580 километров с нулевым отклонением. Что вас не устраивает? То, что не вы это сделали? Имея целый институт сотрудников. Кресло у вас, конечно, удобное, но с головой легкие проблемы, чтобы заставлять сотрудников писать такие пасквили на заместителя председателя ГКО. Я нахожусь на своем месте, мне поручили, все правительство, при одном воздержавшемся, заниматься вопросами, которыми я занимаюсь. Мы провели успешные испытания, нас наградили и дали небольшой отпуск, а на нас донос написали три человека, которые никак не могли решить вопрос преодоления якобы барьера. Да, на этих скоростях воздух перестает сжиматься, поэтому требуются острые кромки, чтобы его резать. Для этого нужна труба. В Германии, говорят, она есть. Немцы тоже преодолели звуковой барьер. А вот крылатые ракеты они делать так и не научились.

– По моим сведениям, все самолеты у них дозвуковые. – сказал Бисноват. – Только ФАУ-2 летает быстрее звука, жидкостная ракета. ФАУ-1 англичане научились перехватывать и сбивать. Говорят, что просто крылом переворачивают. Там, как у вас, гироскоп следит за креном.

– Наверное. Так проще.

– Вы ее не видели? Англичане нам ее передали, а НИИ ВВС приказал ее скопировать. Но оказалось, что весь наш отдел и все КБ выполняло пустую работу.

– Увы, у меня шесть спецкомитетов, и основное направление – флот, но если вы занимаетесь ракетами, то спецкомитет № 2 занимается именно средствами доставки. В частности, Р-700 проходила под эгидой и финансированием этого комитета, именно как средство доставки спецбоеприпасов. А почему вы не подали заявки по своей теме.

– Писал, отказали. Завернули еще в Авиапроме. Они не хотят отдавать мою тему. Ваша ракета, конечно, лучше немецкой. И перехватить ее сейчас никто не сможет. Но она слишком дорогая.

– Это пока. Как только прибористы наладят серийный выпуск вычислителей и других приборов, так цена пойдет вниз, ничего особо сложного в нем нет. Требовалось только доказать, что он нужен. Мы это сделали. Четвертый спецкомитет получил это задание.

Тему у Бисновата, естественно, закрыли, КБ сменили номер, оставив начальником Матус Рувимовича, и занялся он крылатыми ракетами берегового базирования. К тому времени мы имели осевые ТВРД. С ним мы имели отличные отношения. А вот Шишкина я зря пугнул, у него оказалось много связей в НКВД, за счет чего он и сидел в этом кресле, и первое, что он сделал, это написал на меня второй донос. Но об этом позже.

Одного пуска для прохождения Государственных испытаний хватило. Нам засчитали пуски в Ахтубинске. Ракету поставили на поток, но не в Казани, а в Саратове, на «Саркомбайне», сняв его с производства истребителей.

Прошло два дня и мне доложили, что готовы четыре полусферы высокообогащенного урана, которые перевезли в Арзамас-16 для окончательной сборки, а из Озерска пришло сообщение о «240-й» заднице. Я знал, что так будет, но не мог об этом говорить. Почти все материалы, способные делиться, кроме урана-235, создаются искусственно, в реакторах-бридерах, и обладают повышенным нейтронным фоном. Плутоний-239 и плутоний-240 отличаются наличием одного лишнего нейтрона, и двести сороковой распадается, выпуская этот нейтрон. Все хорошо, но если использовать «пушечную схему» сборки, то вместо взрыва мы получим «пук». Но установить это можно только имея солидное количество этого материала. Мне говорить об этом, до получения металлического плутония в килограммовых масштабах, было нельзя. Его критическая масса гораздо меньше урана, он «удобен» для оружия, но требуется использовать более сложный процесс: имплозивный взрыв, который резко сожмет плутоний, изменив его плотность, и докритическая масса станет закритической. Имплозия бывает объемной и линейной. Линейная схема требует использовать поглотители нейтронов, а перед взрывом их нужно извлекать. Объемная чуточку проще, но тоже требует новых материалов. Пришлось ехать в Кремль. На все упреки Сталина я ответил одним доводом:

– Товарищ Сталин, откуда мы могли это знать? Мы впервые получили этот элемент, изучаем его свойства. Хорошо, что «пука» не случилось.

– Вот как раз пук, товарищ Станкявичус, вы сделали, прилюдно.

– Там другой «пук», гораздо хуже, неполный взрыв, с огромным нейтронным фоном. В любом случае можно объявлять об испытаниях. Две боеголовки собираются, будут готовы через несколько часов.

– Сбоев не будет?

– Нам еще место для испытаний требуется подготовить, свезти туда немецкую технику, подопытных животных и тому подобное.

– Вместе с Василевским подготовьте и доложите.

– Есть. – хмуро ответил я, всячески демонстрируя плохое настроение. На самом деле я радовался! Я больше всего опасался «пука», хотя Курчатову я высказывал эти опасения, и он учитывал их в работе. Но, это были не более, чем предположения, что он, скорее всего, будет фонить. О механизме этого явления я молчал, как рыба.

Самолет в Лондон вылетел немедленно. Сталин пригласил представителей только Англии. Он тоже хитрил, ведь американцы не делились этой информацией с ни с ним, ни с Черчиллем. Уран у нас получалось разделять лучше, пока, чем работать с плутонием. Мы освоили все пять способов разделения и даже изобрели шестой: «метод Арцимовича», с помощью которого и был реализован проект нашего БР-1. Основные средства были вложены в строительство обогатительных комбинатов: двух урановых и пока одного плутониевого. Газодиффузионный завод в Свердловске-44, электромагнитный в Свердловске-45 и плутониевый в Челябинске-40 или Озерске. Всем этим добром поделились с нами авиастроители. Выбирали заводы с высокой культурой производства. И на 44-м и на 45-м было по одному цеху с газовыми центрифугами, в дальнейшем все производство перейдет на них. Полигон я предложил создать на Новой Земле. Аэродром там был сделан и мог принимать самолеты в конце 1942 года. Порт есть, доставить немецкую технику было возможно. Прямо от Сталина я направился в Генштаб, где более двух часов я сначала рассказывал о новом оружии его начальнику, затем мы говорили о мерах безопасности, необходимых для выбора места полигона, и о тех задачах, которые хочет решить Верховный, демонстрацией данных испытаний.

– Да, Сергей Иванович, здесь с кондачка все сразу не объять. Сколько у нас времени?

– Мизер, Иосиф Виссарионович очень торопится. Шестого числа хотел 16-го ударить по Берлину, но удалось его отговорить. Ему стало известно о подготовке совещания, на котором Гитлер объявил о начале тотальной войны. Правда, предлагал ударить не по самому Гитлеру, а по OKW, зданиям Люфтваффе и Имперской Безопасности, но считал, что этот удар должен быть атомным. Ему никто не объяснил последствия этого взрыва. Мы не можем заставить полностью прореагировать весь уран, большая часть его в виде окислов разлетится по окрестностям, и при ударе требуется точно спрогнозировать направление ветра, иначе свои войска попадут под радиоактивные осадки. Доза, конечно будет меньше, чем в эпицентре, но может достаться крепко. Во время испытаний, это тоже надо учитывать. Почему я и предлагаю Новую Землю для испытаний.

– А зачем ракеты показывать?

– А чтобы не думали, что смогут нас остановить. Сбивать их нечем, ни у кого. Плюс из Америки докладывают, что бомба у них получается очень большой и тяжелой. У них только В-29, причем со снятым вооружением, может ее поднять. Они пока не нашли способа защиты экипажа, поэтому сильно утяжелили самолет. Плюс, скорость у него черепашья. А у нас – три «М».

– Что такое «ЭМ»? – его на полигоне в Измайлово не было, находился в Белоруссии.

– Скорость звука. Три скорости звука в час. И экипажа на ней нет. Так что, цель прилета ракеты услышать не успеет. Она услышит взрыв, который погасит рев двигателя. Как в грозу, сначала молния, а потом раскат грома.

– М-да, неприятное оружие. Будем требовать капитуляции?

– Несомненно, и выдачи всех, кто принимал участие в создании «Вундерваффе».

– Тогда это сильнейший довод, мизер, без прикупа. Мне требуется некоторое время, чтобы подобрать людей и подразделения. Потом устроим совещание, где вы выступите, Сергей Иванович, объясните их задачу. Я ведь не знаю, что является секретом, что нет.

– Кроме того, что мы имеем информацию из Берлина и Америки, все остальное должно быть известно всем. И требуется обучать всех действовать в условиях ядерного нападения.

– Жуть. – сказал маршал Советского Союза, не проваливший ни одной операции, которые разрабатывал и проводил. Даже его поставило в тупик мое сообщение о последствиях ядерного взрыва. О том, что мы делаем «слойку», он еще не слышал. А работы по ней ведутся, завод тяжелой воды у нас есть, накапливаем необходимые компоненты, плюс провели опыты с литием и установили, что он, при его облучении тепловыми нейтронами превращается в два атома радиоактивного трития. При этом гидрид ⁶Li²H – не газ, как тритий, и не жидкость, как его окись, а твердое вещество. Не радиоактивен, оба компонента – природные и стабильные. В общем, нашли безопасный способ сборки «слойки», так что, и в этом направлении работа пошла. Кстати, не думайте, что это я один провернул! Хотя Сталин и был не слишком доволен Первухиным, как руководителем проекта, но именно Первухин еще в 42-м году затребовал передачу трех заводов у авиапрома, он же начал проектирование оборудования для них, разместил производство этого оборудования, и подготовил все для получения фторидов урана в Кирово-Чепецке. Там, правда, директора и главного инженера впоследствии осудили из-за аварии на отстойниках, но, как только появился уран, в товарных количествах, молниеносно мы получили металлический уран, затем первую очередь газодиффузионного завода, дававшего 100 граммов продукции в сутки, в пересчете на чистый U₂₃₅, моя «заслуга» состояла в том, что я подсказал, где взять уран и флюорит, а занимался я совершенно другими вещами. Ни к одному заводу я отношения не имел, я – военный, а не промышленник. Как это говорится: «Марьванна, а я и щаз ничего не знаю, но шоб к утру было!». Да, я «работал» генератором идей, главным конструктором, в некотором смысле этого слова, отсекал тупиковые идеи, если знал о существовании таких тупичков. Много и часто беседовал на эти темы с исполнителями и конструкторами. «Кабинетным» начальником я не был, постоянно находился в гуще событий, настроил прямые и обратные связи. И мотался по стране, чтобы весь этот клубок проблем превратить в кооперационные связи. И подбирал руководителей направлений. И вовсе было не обязательно, чтобы они мне в рот смотрели. Самостоятельные ищущие люди мне нравятся больше. А иногда их требуется просто заставить думать, жить этой проблемой. Тогда и толк будет.

Глава 6. Первые испытания, в присутствии всех

Прошло 24 дня, прежде чем генерал-майор артиллерии Рожанович доложил о готовности позиций на полигоне. Я, естественно, доложил об этом выше, и была установлена дата испытаний. Я вылетел туда с проверкой, так как лично не принимал в этом участия. Неожиданно через два дня туда прилетел Генеральный комиссар Госбезопасности Лаврентий Берия. Мы с ним знакомы не были. Он был членом ГКО, входил в, так называемое, ОргБюро, которое обладало огромными полномочиями, но мы с ним практически не пересекались, так как занимались совершенно разными делами. Это была наша первая встреча. Прибыли они на двух самолетах, в составе его группы находились пленные немецкие генералы: обергруппенфюрер СА Бекерле, обергруппенфюрер СС Флепс и самый непримиримый борец с большевизмом генерал-майор Генрих Дебуа, раньше всех из присутствующих попавший в наш плен, еще под Сталинградом. Бекерле и Флепс – свеженькие, одного взяли в Болгарии, второго привезли из Югославии несколько дней назад.

– Здравия желаю, товарищ Генеральный комиссар! Вице-адмирал Станкявичус, заместитель Председателя ГКО, Первое Главное Управление.

– Товарищ Берия, не надо о комиссаре, не на параде. Я знаю, к кому я прилетел. Кто будет отвечать за пленных?

– Подполковник Уваров. Товарищ Уваров! Подойдите! – тот подошел и представился.

– Покажите место, где будут содержаться пленные. Абулия! Следуй с подполковником! А мы пройдем туда, где можно поговорить. Проблема нарисовалась, Сергей Иванович. Черчилль хочет лично присутствовать при испытаниях. А я смотрю у вас здесь полный аскетизм и туманы. Сутки нас сюда не выпускали. Изделия прибыли? Где они?

– Не здесь, они в Амдерме. Пускать их будем оттуда. Это всего 415 километров от места испытаний. И я бы не хотел проводить испытания в обществе товарища Сталина и Черчилля. Амдерма, конечно, тоже не самое лучшее место на Земле, но там есть нормальная гостиница. Пусть они посмотрят пуск, а затем их можно сюда, в Амдерму-два, доставить, на эсминце или торпедном катере. Место, где она взорвется, еще очень долго посещать будет опасно. Замерим фон, можно будет подойти поближе. И мы несколько танков подготовили, на которых можно будет подъехать.

– Все настолько серьезно?

– Да, я не знаю, кто это придумал. У нас есть наблюдательные пункты вокруг места взрыва, но туда я товарища Сталина ни за какие коврижки не пущу. Они для наших, немецких и английских наблюдателей. Добровольцев. Принуждать никого не буду.

– Аппаратуру, все это снять на пленку, расставили?

– Расставили, но гарантировать ее работу я не могу. На всякий случай там несколько камер, которые будем поднимать в разное время. Да, и еще, товарищ Берия. Это – невидимая смерть для всего живого.

– М-да, ладно. Хочу посмотреть то место. Это – возможно?

– Да, конечно, прошу в машину, нас туда доставят морем. Дорога туда есть, но это почти восемьдесят километров от аэродрома по скверной грунтовке.

Эсминец шел туда три часа. Деревянный причал там был построен. На холме находился «стандартный» немецкий пункт обороны: окопы в полный профиль, блиндажи в три наката, вкопанные танки, наблюдательный пункт батальона или полка, который и будет целью. Не исключено, конечно, что ракета выберет другой объект, но за этим мы будем внимательно следить. Отклониться мы ей не дадим. В случае чего, организуем подрыв в воздухе. Наркома сопровождало пять кинооператоров. Сняли все, мы, кстати, тоже это дело засняли, чуть раньше. Вернувшись, мы слетали в Амдерму. Там Берия увидел две установки, и, в специально построенном блиндаже, две боеголовки, которые охлаждались на полках.

– А охлаждаете зачем?

– Они нагреваются, это нормальное хранение. Просто отвод тепла.

Гостиница была свежеотремонтированной. Когда я жил в ней, такого порядка там не было! Проверили причал, Лаврентий Павлович согласился с моим мнением, что везти обоих лидеров требуется сюда. И начались танцы с бубнами! Это снять, это перекрасить, это туда, этих сюда, тех, вообще, с глаз долой. Кинозал будет здесь. Но все делалось, а потом мы вылетели встречать гостей в Архангельск. Черчилль и Сталин посетили английских моряков, англичане пригнали сюда чуть-ли не половину флота, срочно понадобилось! Им выделили место и у Южного острова. Пусть посмотрят! Черчилль и Сталин на линкоре подошли к острову. Осмотрели «мишень». Англичане предложили использовать их патрульный самолет, чтобы снимать всё действо. Мы согласились. Оба лидера пересели на эсминцы, и мы пошли в Амдерму. В «спецскладе» лежало уже не две, а четыре боеголовки. Ракет так и осталось две. Черчилль задал вопрос:

– А почему ракет две, а боеголовок четыре. – за меня ответил Сталин:

– На случай отказа, в них все проверяется перед установкой на ракету. – это была пыль в глаза, чтобы думали, что у нас их много. Один из их офицеров, вместе с нашим, прошли на склад и замерили уровень радиации у всех. Фонили они одинаково, четырьмя половинками заряда. Причем Сталин ни разу не обмолвился о том, что я работаю не здесь, а в Москве. Меня он представил командующим испытаниями.

– А почему ракеты две? На случай отказа? – спросил Черчилль.

– Нет, целей две, вторая цель – морская: линкор «Тирпиц», тяжелый крейсер «Шеер», шесть немецких эскадренных миноносцев типа «Z», две подводные лодки стоят на якорях в походном ордере. Отремонтировать их невозможно, мы решили, в случае успеха первых испытаний, через неделю попробовать ракету по прямому назначению. Эти ракеты – противокорабельные, това… господин Черчилль.

– И мы это увидим? – задал вопрос Черчилль. «Обязательно» – подумал я, но вслух сказал: «Если командование разрешит». Черчилля пригласили к перекусить, а ребята товарища Харитона пересобирали в это время боеголовку. После обеда все издали наблюдали за снаряжением боевой части ракеты, проверке цепей, и докладе о готовности. Докладывали мне:

– Товарищ адмирал, ракета поставлена на боевое дежурство, охладительная система подключена, контрольные замеры предохранителей в норме. Командир расчета старший лейтенант Томин.

Я взял микрофон и запросил Амдерму-два о метеосводке. Приняв прогноз, повернулся к Сталину:

– Товарищ Верховный Главнокомандующий, прогноз оправдался, прошу разрешение объявить боевую тревогу.

– Объявляйте!

– Готовность № 1, ключи на старт! – и передал командиру расчета длинный пакет с перфокартой.

– Прошу всех пройти в укрытие. – уговаривать никого не пришлось. Мы сменили свежий воздух на бетонный бункер. Оттуда я дал команду:

– Ключ один на старт, ввести маршрут. – через полминуты загорелась зеленая лампочка на пульте.

– Ключ на старте, команда прошла, маршрут введен.

– Амдерма-два, боевая тревога, доложить о готовности.

– Амдерма-раз, готовы!

– Ключ два на старт!

– Готово! – горят обе зеленым, ракета прошла все контроли.

– Ключи в боевое!

– На боевом!

– Пуск!

Рев 4-х ускорителей, этот вариант ракеты использовал четыре ускорителя, чтобы незапуск двигателя, если он произойдет, случился бы как можно дальше от позиции. Ракета сошла с направляющих и устремилась в небо.

– Есть контрольная!

– Отстрел!

– Есть отстрел. Пошла.

Прошла минута.

– На максимале, горизонталь. Следует по маршруту.

Черчилль и его офицеры, генералы и адмиралы зааплодировали. У нас это было не принято. Я замахал рукой, и поднес микрофон, шум стих.

– Амдерма-два, шестиминутная готовность. – время я засек, и сам следил за показаниями, которые никто не понимал в этом бункере.

– Точка один. Отклонений нет.

– Принял.

– Точка два, отклонений нет.

– Принял.

– Точка три, отклонений нет.

– Принял. Амдерма-два, минутная!

– Приняли, минутная.

– Вижу, идет! П… – но связь исчезла.

Я повернулся к Сталину, который недоуменно смотрел на меня.

– Товарищ Сталин, сработала.

– Успешно? Почему нет связи?

– Там сейчас такое творится, что живые позавидуют мертвым.

– А там есть живые? – спросил меня Черчилль.

– Ну вы же сами видели животных в окопах и танках.

– Фу, вы меня так не пугайте, адмирал! Примите мои поздравления!

Тут заработала станция.

– Амдерма, Амдерма, здесь «Курочкин», Сергей Иванович!

Это меня вызывал «главный виновник» произошедшего.

– Слушаю вас, товарищ Курочкин. – спокойным голосом сказал я, стараясь успокоить Курчатова.

– У нас точное накрытие, тютелька в тютельку. Радиосвязи нет, я по телефону через два подскока. Сейсмика показала 28–32 килотонны. Облако растет, очень много пыли, уходит на восток. Взрыв был наземным или почти наземным. У меня пока всё.

– Принято, поздравляю!

– Я Вас тоже, без Вас ничего бы не получилось.

– Потом, Игорь Васильевич, дома поговорим.

– Товарищ Сталин, товарищ Курочкин докладывает о мощности взрыва по сейсмическим датчикам. Двадцать восемь – тридцать две тысячи тонн тротила. Очень много пыли, но она уходит в заданном восточном направлении.

Тут опять вмешался Черчилль и попросил перевести его вопрос Сталину.

– Я бы хотел узнать о вашем решении, господин Сталин, будет ли нам позволено, Вами, увидеть испытания «эй-бомбы» против кораблей Германии?

Сталин посмотрел на меня, я чуть дернул плечом, дескать, решайте сами.

– Товарищ адмирал, мы готовы провести вторые испытания сейчас?

– Требуется запросить погоду у Чернушки. Разрешите?

– Запрашивайте.

– Чернушка-один – Амдерме-раз.

– На приеме.

– Доложите метеообстановку и состояние ордера. Люди на нем есть?

– Ветер западный-юго-западный, 2–4 метра в секунду. Давление 747, порывов нет. Людей на ордере нет, сняты по боевой тревоге. Сторонних кораблей не наблюдаем, видимость хорошая.

– Десятиминутная готовность для начала проведения испытаний. Проверьте все, всем в укрытия. Боевую тревогу объявим по вашей готовности.

Англичане попросили связь с Архангельском, чтобы поднять второй самолет-наблюдатель, поэтому мы перенесли на три часа начало испытаний. Через три часа, проведенных нами в гостинице, а не в бункере, мы выполнили второй пуск, полет ракеты был на полминуты дольше. Все это время меня донимал Черчилль, его генералы и адмиралы, в том числе, адмирал Фрейзер. После второго взрыва, меня пригласили оставить этот, богом забытый, уголок, и пересесть на «King George V», но туда я добирался со Сталиным и Берией в адмиральской каюте «Осмотрительного». Меня «инструктировали». И правильно! «Каждый солдат должен знать свой маневр!» А я – солдат страны Советов, хоть и ношу погоны вице-адмирала, судя по всему, последние дни.

Берия, как только мы избавились от лишних ушей на «Осмотрительном», задал мне вопрос:

– Сергей Иванович, а стоило ли им показывать процесс снаряжения ракеты? Сами начнут такие делать.

– А мы сейчас и проверим. Вот карандаш, вот бумага. Нарисуйте мне эту ракету! Вас же на полигоне не было, вы были только здесь.

Так как я планировал применять ее с подводным стартом, то воздухозаборник у нее был плотно закрыт обтекателем, не повторявшим реальные контуры. Лаврентий Павлович был инженером-строителем, архитектурный заканчивал, глаз у него был наметанный, но работающие ускорители выбрасывали такой сноп пламени, что и он ошибся. Снимать в Амдерме-один мы не разрешили, сказали, что таким образом мы будем прикрывать все военно-морские базы. Что ракета предназначена для защиты побережья. Я показал Берии его ошибки, которые он сделал в рисунке.

– По вашему рисунку, какой у нее двигатель?

– ЖРД, на керосине и азотной кислоте, какой на Би-1 стоял.

– У нее – воздушно-реактивный двигатель, она использует кислород в качестве окислителя.

– Я понял, что я ничего не понял.

– Ну, а принцип ее наведения?

– Радиолуч, наверное.

– Нет. Она использует координаты места старта и места предстоящего падения, и идет по маршруту, по так называемой электронной карте. Ее создает наша новая радионавигационная система «Чайка». Помните, мы о ней говорили на заседании ГКО, когда меня утверждали. Здесь она уже есть, это место прорыва на наши внутренние коммуникации, на СевМорПуть. Его мы защитили в первую очередь, здесь и в районе мыса Желания. Сейчас дорабатываем систему, связываем ее с самолетами-разведчиками или самолетами целеуказания. Но, пока ждем серийного выпуска нескольких приборов для этого. Постановление об этом только-только вышло, производить будут на филиале «Светланы» в Новосибирске.