Текст книги "Шесть степеней свободы"

– Да, он – моряк, но физику он знает. Реактор Ферми сделать проще, но… куда его потом девать, да и нет у нас столько урана. На всю страну – одно месторождение, Туя-Муюн, без подъездных путей.

– Все настолько плохо? – задал вопрос Сталин.

– Да его и не искали, товарищ Сталин. Туя-Муюн давал радий, очень редкий элемент, а урановую руду в отвал выбрасывали. – мрачно сказал Курчатов.

– Вот я и говорю, что зря мы всё это затеваем. – уперся на своем Вознесенский. Пришлось вмешаться в разговор.

– Николай Алексеевич, Игорь Васильевич весьма точно указал причину отсутствия в стране урана. Его никто не искал. Он достаточно распространен. Ближайшее от нас месторождение находится в Пятигорске.

– А вы откуда знаете? – спросил незнакомый худощавый гражданский.

– А с кем я говорю? У нас на флоте принято представляться, либо до, либо после вопроса.

– Моя фамилия Щербаков, ВИМС, доктор геологии.

– Отлично, на южных отрогах горы Беш-Тау, ночью, в безветренную погоду из некоторых разломов выходит легкое свечение и имеются так называемые «кошкины глаза», небольшие наплывы желтого цвета. Они слоистые, хорошо гнутся. Я отдыхал там, в середине 30-х, заинтересовался: что это такое? Думал, сера или фосфор. Оказалось, что это отенит, минерал урана и урановая руда. А там, где есть минералы, есть и сам уран.

– Это закономерно. А почему не заявили об этом?

– А я не знал, что этого никто не знает. Интересовался чисто для себя. Я, вообще, любознательный. Так что, в стране уран есть. Тот человек, который мне сказал об этом, говорил, что первый раз видел подобные минералы в пустыне Кызыл-Кум, у крепости Яны-Курган, на левом берегу Сыр-Дарьи. Говорил, что под песками этой реки, поверх меловых отложений, полным-полно золота, различных минералов, всего того, что принесла река за миллионы лет с Памира.

– Как звали этого человека?

– Дядей Мишей, что ли… Уже не помню.

– Товарищ Сталин, сказанное совпадает с той докладной запиской, которую я вам писал в 38-м, после завершения Памирской экспедиции, что в осадочных породах Аму– и Сыр-Дарьи требуется вести целенаправленную геологическую разведку.

– Вам, товарищ Щербаков, деньги выделены. Ищите, у Яны-Кургана, значит, у Яны-Кургана! Под Пятигорском, значит там. Найдите уран, он нужен срочно!

– Место на карте показать сможете, тащ адмирал?

– Конечно, я же – штурман. Я считаю, что для поиска урана целесообразно использовать приборы, регистрирующие радиоактивное излучение, их, кстати, можно устанавливать на самолетах, а потом исследовать район всплесков радиоактивности. Таким образом мы быстрее всего доберемся до урана. Мы так лодки ищем, разбрасывая радиобуи в подозрительных районах. Вот вам еще один способ удешевить и ускорить атомный проект.

Сталин вновь перехватил разговор, в отличие от остальных, он прочел мой доклад полностью, затребовав его позавчера. Там я расписался на все 100 %, недаром его секретариат просил сократить «цидулю». Упомянул очень и очень многое, в том числе, ракеты Березняка-Победоносцева, с прямоточным воздушно-реактивным двигателем, которым не хватало лишь ГСН (головки самонаведения) и приемо-индикатора радионавигационной системы. Ну, не было их у нас! Кстати, знаменитая «Фау-1» летала без них, тем более, «ФАУ-2». За время войны, несмотря на блокаду, ГИПХ (государственный институт прикладной химии) в Ленинграде весьма продвинулся в части создания новых топлив для реактивных артиллерийских систем. К началу 1943-го года они завершили работы над баллиститным топливом «А»-серии. Позволяло увеличить дальность гвардейских минометов и реактивных бомбометов втрое, при той же массе. На его основе я и предлагал сделать ускорители для ракеты Березняка. В аэротрубе ЦАГИ его двигатель работал, а запустить его на старом топливе не удавалось. С помощью этих ракет мы могли из Москвы обстреливать Берлин и Гамбург, но надобности в этом не было. В общем, практически единогласно, при одном воздержавшемся, меня утвердили в должности заместителя Председателя ГКО, и сделали сопредседателем шести спецкомитетов. Самим «председателем» был Маленков, первый заместитель Молотова. Я же удостоился похвалы Верховного:

– Хороший доклад подготовили, товарищ Станкявичус. К сожалению, проблем на флоте оказалось несколько больше, чем я предполагал. Мною издан приказ о возобновлении обучения флотским специальностям в Ахтубинске и Баку, и создании еще трех училищ по подготовке офицеров ВМФ. Пока этого будет достаточно, к сожалению, отсутствуют кадры преподавателей. Кто ушел на фронт, кто на флот. Командиров взводов в морскую пехоту направим из пехотных училищ, это не проблема. Я настоял, чтобы Вас включили в состав шести комитетов. То, что будет тяжело, я – знаю, но, поймите меня правильно, очень не хватает людей с хорошим образованием, способных осознать сложность и значение тех проблем, которые возникают перед этими комитетами. Война будет закончена в ближайшее время. Разгром Германии предопределен. Ваша задача: обеспечить строительство послевоенного мира для СССР, которому отводится роль «Великой державы» в этой новой конфигурации нового мира. Мы должны быть готовы нести эту ношу. Подчеркиваю: НОШУ! Это – тяжкий труд, товарищ Станкявичус.

– Я понимаю, товарищ Сталин. «Готов к труду и обороне».

Глава 4. «Хозяин» шести «спецкомитетов», которых еще нет

На выходе из кабинета Сталина меня поджидал товарищ Щербаков, которому я пообещал показать второе месторождение урана, и Курчатов с Первухиным, искренне обрадованные тем обстоятельством, что у комитета появился новый «председатель», который несколько больше сечёт в проблеме, чем предыдущий.

– Я вам уже говорил, товарищ адмирал, что у нас есть еще одна проблема: флюорит. Чертовски его мало, плюс приходится его делить на неравные части. Большая часть его уходит на изготовление флюсов для алюминиевой промышленности. – сразу взял быка за рога Первухин.

– Насколько я припоминаю, чисто с геологической точки зрения, его должно быть много в Забайкалье и Монголии. – Геолог Щербаков активно закивал головой.

– У нас средств не хватало, чтобы организовать комплексное обследование тех мест. – заявил он.

– У флюорита, ведь, голубые кристаллы? – спросил я.

– Да, голубоватые.

– Почти на самой границе с Китаем, в 1910 году, рядом с южной веткой КВЖД, было открыто большое месторождение флюорита. Мне об этом рассказывал бывший партизан и замначальника ВЧК Дальневосточной республики Илья Алтобасов. Его семья проживает там с бог знает какого года, со времен Ивана Грозного. Он говорил, что в том районе, севернее, есть огромная кальдера, битком набитая всякими разностями. Он – химик по специальности. Рудник был заброшен во время революции. А уран явно тяготеет к районам с повышенной вулканической деятельностью.

– Да, это так. И к осадочным породам, где он осаждается из размывов. Он же тяжелый, гораздо тяжелее свинца. Я пошлю туда людей.

– Это район станции Забайкальск.

– Я понял, да, я и припоминаю, что было такое месторождение, действительно заброшено, там семеновцы постарались, людей выбили, поселок сожгли. И рядышком посмотрим, может быть, что и накопаем. Интересный Вы человек, Сергей Иванович. Очень разносторонний. Я рад, что у нас появился такой «куратор», который представляет те сложности, с которыми придется столкнуться. Людей в те районы, о которых вы говорили, я сегодня же отправлю. Еще, по некоторым данным, рядом с Туя-Муюнским месторождением, находится еще одно, более мощное месторождение урана. Мы, пока, еще не завершили его обследование, но уран там есть. Неизвестны точно его запасы. Но фонит там очень сильно.

– Тянь-Шань, по идее, весьма перспективное место в этом отношении. Там есть две интересные реки: Чу и Тюп или Кара-Су. Их долины могут быть весьма перспективны, как по золоту, так и по редкоземельным элементам.

– Деньги на это мы только-только получили, а люди в армию ушли, товарищ адмирал.

– Отзывайте.

– Мы так и делаем, но погибло много толковых людей.

– Я в курсе.

Война, действительно, сильнейшим образом сказалась на кадрах. Специалистов и до войны было не слишком много, их «бронировали», но очень многие либо попали под оккупацию, либо извернулись и ушли в армию, в первые дни войны страна еще не задумывалась о том, что она будет идти долгие четыре года, поэтому формировала добровольческие батальоны и дивизии свободно, оставляя в тылу только тружеников военных заводов. Геологи в первый год войны под бронь не попали, а две лучшие «школы»: харьковская и ленинградская, оказались блокированы и оккупированы. Студенты уходили в ДНО (дивизии народного ополчения) массово. Отток кадров был огромным. Этот пробел был ликвидирован только в 60-е годы.

А Щербаков оказался очень оперативным товарищем, с помощью которого уже в ноябре мы получили первый металлический уран, правда, необогащенный. Он годился для создания реактора, работающего по «немецкой схеме» на тяжелой воде и для создания реактора Ферми, от которого мы отказались сами, так как он «одноразовый» и его необходимо «могилизировать» на месте после выработки заложенного туда урана. Основное наше внимание было обращено на обогащение урана и создание реактора-размножителя на быстрых нейтронах, идею которого подбросил я. Так как достоверные сведения о том, что управляемая цепная реакция возможна, у нас были, то экспериментировать с этим мы не стали, стремясь обойти немцев и американцев за счет этого вопроса. Реактор разрабатывали Келдыш и Завируха. Последний из них в реальной истории создал лодочный реактор на быстрых нейтронах. Я привлек его к работе, вытащив его из конструкторского бюро завода «Электросталь» в Подмосковье. Благо, что очень интересовался ядерной физикой в старших классах школы и, по специальности, я – подводник, не тот, который на подводе работает и лошадью управляет, а бывший командир БЧ-2 на лодках проекта «675». Лодку мы тоже начали проектировать, на «Дальзаводе», который тогда назывался «завод № 202». Там, в сухом доке № 3, «николаевском», она и была заложена весной следующего года. Этот завод первым в мире начал применять электросварку для сборки судов и кораблей. Там же было построено первое цельносварное судно в 1930-м году. Авторами проекта стали профессор Вологдин и главный конструктор «Дальзавода» Павел Пустынцев, «отец» и главный конструктор тех лодок, на которых мне приходилось ходить в молодости. «Раскладушка» и стала прообразом проекта «КР-16», так как других ракет, кроме ракеты Березняка-Победоносцева у нас не было, она еще не слишком летала, но у меня была уверенность в том, что мы ее доведем до ума. Все предпосылки для этого имелись. Березняк, после нашей встречи в Новосибирске, согласился с тем, что требуется кардинально поменять конструкцию планера, так как двигатель не может запуститься из-за маленькой скорости, а мешает набрать скорость прямое и толстое крыло, и огромный воздухозаборник. Две звезды в ряд на погонах позволяли мне критиковать все абсолютно свободно, плюс к тому времени я уже считался крупным специалистом по ракетному вооружению, из-за бомбометов, производство которых было поставлено на поток, и они заняли свои места на кораблях всех классов. Так что, меня слушали внимательнейшим образом, так как я был «представителем заказчика» и «сталинским наркомом». Ну, а так как мне приходилось бывать на обогатительной фабрике, и я собственными глазами видел устройство современных закритических центрифуг, а доктор Тронстад на допросе упомянул, что существует пять способов обогащения, в том числе, и с помощью газовой центрифуги, но изобразил ее горизонтальной и огромной, но при этом назвал реальную цифру толщины никелевого фильтра, то у меня сразу получилось указать на ошибку немецких разработчиков.

– Игорь Васильевич, если крутить такого монстра, при такой толщине стенок, то он превратится в шар, это однозначно. Думаю, что главное – это высокая скорость вращения и громадное количество таких «каскадов», сразу нам этого не потянуть, придется повторять опыты Гана и использовать газовую диффузию для обогащения, чтобы запустить первый реактор-размножитель, а там появится дополнительное электричество, но готовиться к этому начнем немедленно. Центрифуги начнем изготавливать и испытывать сейчас. Да, большое количество каскадов мы сделать не сможем, иначе заберем у Москвы все мощности, нам этого сделать не позволят. Думаю, что центрифуги должны быть небольшими, располагаться рядами вдоль и вверх, ну, как на ткацком станке. И отработанный газ должен многократно проходить через них, с добавлением свежей порции, а тот, в котором будет повышенная радиоактивность, переходить на следующий и следующий каскад. Мне кажется, что сразу весь 235-й мы извлечь не сумеем. Он останется и перейдет, куда нужно, позже, после нескольких сот циклов.

– Согласен, Сергей Иванович. Маленький и небольшого диаметра цилиндр значительно проще заставить вращаться с большой скоростью, а идея многократного прохода по каскадам мне нравится. Подшипники будут сыпаться.

– Будем обходиться без них, либо подвешивая цилиндр в магнитном поле, либо поставим на иголку в кристалле.

– Отлично! Можно подумать, что вы эту центрифугу уже видели.

– Видел, во сне. Такой длинный цех со стоящими голубыми станками, соединенными между собой двумя трубами, одна красная, обогащенный, вторая белая, природный.

– Богатое у вас воображение! Картины писать не пробовали?

– Нет.

– А я пишу, когда время для этого вырвать удается.

– С удовольствием посмотрю, Игорь Васильевич.

В общем, все потихоньку заработало, хотя средств страна выделила не слишком много, плюс была острая нехватка кадров, материалов и опыта. Не обошлось и без подвохов. Дело в том, что тот самый доктор Тронстад побывал у Сталина, зачем это было нужно – я не совсем понял, но самому Сталину он выдал свой самый большой секрет: на том самом заводе находилось почти две тонны тяжелой воды, она необходима для запуска завода. Сталин приказал ее вывезти и запустить реактор по немецкой схеме. Деньги для этого срочно нашлись. Реактор заработал уже в январе 1944-го. Его довели почти до теплового взрыва, он не слишком хорошо управлялся. Слава богу «Чернобыля» не случилось, но несколько человек получило приличную дозу. Но главное было не в этом! Завод попытались вывезти из Норвегии, а у нас с электричеством была огромная задница. Пустить его под Нарвиком труда не составляло, а вот у нас – требовалось место. Главное, ни меня, ни кого-либо из спецкомитета № 1 об этом решении не уведомили. Операцию проводило НКВД. В один из декабрьских дней у ворот на Октябрьском поле остановился грузовик с многочисленной охраной, на нем привезли дейтерид и приказ осуществить пуск реактора. В общем, потратили время, деньги, кучу металлического урана на игрушку. Убедились в том, что вообще-то он работает, но весьма своеобразно. Все разобрали и увезли в Раякоски, куда перенесли завод тяжелой воды. Это новая территория, которую забрали у Финляндии. Там довольно мощная ГЭС на реке Паз, еще царских времен. В октябре сорок третьего Финляндия вышла из войны, потеряв Лапландию, Улео (Овлу), мы вернулись в Приботнию и на старую границу с Норвегией, определенную еще новгородцами. Этому «поспособствовали» сами норвежцы, выставив две дивизии СС «Нордланд», которые неплохо усилили 20-й горный корпус, и объявили нам войну. В составе дивизий, в основном, были «южане». «Северяне», в большинстве своем, вошли в Норвежскую освободительную армию и в армию Флейшера, которые впоследствии объединились, когда появился «Нордланд». Война превратилась в гражданскую, и северные норвежцы «вспомнили», что некогда, в течение 6–7 веков, входили в состав Новгородского княжества. Части СС были разбиты под Тронхеймом, после этого было заключено перемирие и остатки 20-го корпуса немцев эвакуировались в Данию. Норвегия была освобождена полностью. Выход Финляндии из войны позволил снять полную блокаду Ленинграда и освободить водный путь по Свири. Но окончательно граница с Норвегией еще не была установлена. Король сидел в Канаде, и якобы дистанцировался от решений Квислинга. Реально это было совершенно не так, однако разведка так и не смогла предоставить доказательства его связи с Гитлером и компанией. Он больше ориентировался на англичан.

А что касается НКВД, кое-какие трения иногда возникали, из-за «режима», но дел у них было выше крыши и без нас. После не слишком удачного пуска, в научные вопросы они соваться перестали. Скорее всего, сам Сталин хотел убедиться, что это возможно, ведь речь шла об огромных вложениях. И где-то в душе у него сомнения оставались.

К лету 1944 года у нас был готов первый БР-1, свинцово-висмутовый реактор на быстрых нейтронах, собранный по петлевой схеме с шестью картриджами, зонами воспроизводства. Маленький, всего 0,1 Мегаватта мощностью. Американцы сделали подобный в 1946 году, еще меньшей мощности, почти в 30 раз, но использовали ртуть в качестве теплоносителя. Мы себе такую роскошь позволить не могли, ртуть очень коварный элемент. Помня о судьбе БР-2, который практически растворился в течение года в Обнинске, я героически отверг этот вариант, а он предлагался первым. Ртуть очень перспективна, но требует высококачественных материалов, которых у нас не было. Нужны исследования, а время круто поджимало. Но, даже такой малыш имел очень хороший коэффициент воспроизводства и малое время удвоения. Так что, его вполне хватило для получения плутония, как теперь назывался «эсперий». О запуске я доложил Сталину из Озерска, под Челябинском. Тот меня «обрадовал»:

– Есть сведения, что через неделю англо-американцы высадятся во Франции.

Несмотря на все наши усилия: разгром армий группы «Центр», выход к берегам Балтики и взятие Мемеля, освобождение Норвегии, вывод из войны Румынии и Финляндии, мы только-только подошли к границам рейха. А предстояло его взять! Армия успела набраться опыта наступлений и теперь достаточно легко продвигалась вперед. Однако сопротивлялись гитлеровцы отчаянно.

– Что у вас с обещанными ракетами?

– Заканчиваем сборку первой серии.

– Я смотрю, что вы совершенно не торопитесь, товарищ Станкявичус. – ответил Сталин и повесил трубку. Ему, так же, как и мне, хотелось побыстрее поставить жирную точку под актом о капитуляции Германии. Спать мне приходилось только в самолетах, поехал на аэродром и улетел в Казань, к Березняку и Бондарюку, которых я объединил на 16-м заводе. Один занимался планером, второй двигателем. Туда же из Москвы мною был переброшен доктор Мстислав Келдыш, замечательный математик и механик. Он разрабатывал систему управления, с использованием новейших систем радионавигации. Освобождение Норвегии и Румынии дало возможность разместить там передатчики «Чайки», плюс «Чайка» могла использовать американский «Loran-C», что позволяло использовать четыре линии положения при вычислении места.

Утром 4-го июня мы встретились вчетвером у западных ангаров. НИИ-1 тогда собственных заводов не имел, завод же выпускал шесть моделей самолетов и был просто перегружен заказами. Мы же были «довеском», экспериментаторами. Да и испытывать ракету в этом районе нам, естественно, никто бы не разрешил. «Изделия» упакованы и погружены в вагоны. Четыре из них отправлены в Москву, остальные в Ахтубинск, куда мы и вылетели. Там севернее аэродрома есть артиллерийский полигон, где мы и отстрелялись. Первая ракета пошла на дальность, наблюдатели видели ее у Забурунного, это в 400 километрах. Двигатель еще работал, она ушла в сторону Каспийского моря. Ее так и не нашли. Вторую отправили по замкнутому маршруту на максимальной высоте и скорости. Она уверенно прошла по нему, появилась над полигоном, и ее перевели в пикирование. Упала в степи в нескольких километрах от командного пункта. Третьей отстрелялись по заброшенной кошаре, уже боевой ракетой. КБО составило 500 метров. Вполне неплохо, это ведь без применения головки самонаведения. И последний пуск был произведен по радиоконтрастной цели: отражателю, который установили на пустынном островке в море. Там попали точно. Собрав эти данные, понесли повинные головы в Кремль. Двое из четырех там еще никогда не были. Но Сталин в Кремле нас принимать не стал.

– Товарищ Сталин просил Вас подготовить осмотр изделия в Измайлово, на полигоне. – передал мне Поскребышев.

– Есть. В какое время.

– Завтра, в 11.30.

Отправив туда обоих конструкторов, мы с Мстиславом Всеволодовичем заехали в Серебряный Бор, за новостями, вопросы по нему могли последовать в любую минуту, затем разъехались по домам, чтобы утром быть на «Лобном месте». Сами мы были очень довольны испытаниями. Все прошло удивительно гладко, и ни один прибор нас не подвел.

Утром на полигоне собралась вся Ставка и большая часть заместителей Сталина, даже Жданов прилетел из Ленинграда. Мы расставили четыре ракеты и одну пусковую установку, все приборы управления. Кучу плакатов. Сталин прибыл точно в указанное время. Обычно он так рано не встает.

– Докладывайте, товарищ Станкявичус.

– Изделие Р-700, управляемая крылатая ракета с прямоточным воздушно-реактивным двигателем конструкции товарища Бондарюка. Сама конструкция изготовлена на заводе № 16 в КБ товарища Березняка. Предыдущую модель, образца 1940–1942 годов, пришлось полностью переделать, так как ее двигатель не запускался из-за недостатка скорости. Установленные два новых ускорителя, с использованием новых баллиститных порохов завода «Арсенал» и ГИПХа, обеспечивают наземный, надводный и, теоретически, подводный старт ракеты. Последнее еще не отрабатывали. Все оперение складное, ракета помещается в стартовую установку, которую можно устанавливать на земле, на автомобиле, на катерах, кораблях и подводных лодках специальной конструкции. Нами рассматривался вопрос полностью автономной необслуживаемой пусковой установки. Четвертого июня нами произведены летные испытания изделия в Ахтубинске. Ракета показала скорость 2,7 Маха, то есть, около 3000 километров в час. Максимальную дальность определить не удалось, ракета ушла в сторону моря, и мы ее не нашли. Имеет встроенный автопилот новой конструкции, бустерные цельноповоротные аэродинамические рули, второе испытание происходило по замкнутому маршруту, там и определили скорость. На прямых участках она может быть и выше. Автопилот имеет связь с приемо-индикатором системы «Чайка» и «Лоран», и может быть запрограммирован на определенный маршрут. Разработка товарища Келдыша. И главное: ракета имеет головку самонаведения по радиоконтрастной цели. Дальность действия самонаведения – 20 километров. Вес боеголовки 500 килограммов морской смеси, тротиловый эквивалент 1,7. Может поражать любые корабли, любого класса, как с пикирования, так и в борт. И последнее. В качестве боеголовки может быть использован спецбоезаряд, мощностью до 20 килотонн. Корпус для него изготовлен, реактор-размножитель в Озерске запущен, в ближайшее время появится возможность такую боеголовку испытать.

– Товарищ Сталин, разрешите задать вопрос товарищу Станкявичусу? – подал голос маршал авиации Голованов.

– Спрашивайте, товарищ Голованов.

– Вес вашего изделия?

– Четыре двести.

– А возможность пустить ее с самолета имеется?

– Теоретически это возможно, но мы такую работу не проводили, иначе бы мы не успели показать ее сегодня. Там часть приборов из пусковой установки требуется установить на носитель.

– А что за приборы?

– Их шесть, для ввода расчетов маршрута, запуска гироскопов, ускорителей и тому подобного.

– Это не так сложно, товарищ адмирал. Для авиации дальнего действия это очень необходимая вещь!

– Вам больше подойдет радиоуправление, чем полет по маршруту. У вас точка старта неизвестна.

– Какова ее стоимость? – этот вопрос, само-собой, задал Вознесенский.

– Серийной стоимости мы еще не знаем. Эти пока золотые. Но это носитель ядерной бомбы. Он у нас есть, и позволяет не входить в зону ПВО.

– А какова ее точность? – это уже Сталин.

– Если чисто по счислению, то 10 километров, если по радиоконтрастной цели, то попадает точно с дистанции в 400–500 километров. Стреляли на такое расстояние по пассивному отражателю. Отражатель просто исчез. Если работает «Чайка», то полкилометра КБО без использования самонаведения. С наведением еще много чего предстоит сделать, чтобы уменьшить отклонение. Эти вопросы мы с товарищем Келдышем прорабатываем. Они – решаемы, но требуется время и наработки. Что касается цены, она даже дешевле самолета будет получаться. Двигатель прямоточный, без вращающихся частей, не считая насосов. Пока дорого стоят приборы управления, их серийного производства еще нет. Наладим, цены упадут.

– Что у вас по спецкомитету? Когда, самое главное.

– У меня пока ответа нет. Если расчеты верны, то через две недели накопим необходимое количество 239-го. Затем его требуется перевести в газ, разделить и восстановить.

– Медленно, очень медленно.

– Товарищ Сталин, на первом совещании говорилось о 50-м годе. Сейчас речь идет о конце сорок четвертого – начале сорок пятого. Носитель – лежит перед вами, мы его подготовили. И лодку заложили. Мы спим по два часа, да в самолетах. Самая сложная часть работы выполнена, процесс запущен, остановить его уже никому не удастся.

– Это может сделать товарищ Вознесенский. – пошутил Иосиф Виссарионович. – Но мы ему не дадим этой возможности. Через две недели, говорите? Проведите их в Рице, все четверо. Мне одному кажется, что они заслужили отдых и Государственную премию первой степени?

И протянул мне руку. Такой награды я еще не удостаивался. Березняк, правда, от поездки отказался. Не при всех, а чуть позже, изделия прибыли в Москву для государственных испытаний, плюс на него «насел» маршал Голованов, сразу, как только кортеж Сталина покинул полигон. Тот заявил, что включит это требование в программу.

– Адмирал, пойми правильно, у тебя нет ни одной посудины, чтобы ее разместить. Пока делаешь это – война закончится. А у меня две дивизии Пе-восьмых. Мне их в пекло приходится посылать, а тут подошел на 500 километров к цели, пустил и обратно.

– Тащ маршал, они – противокорабельные, это их основное назначение. Пулять ими по площадям – занятие тухлое.

– Есть такие цели, на которые не жалко потратить твою дорогущую ракету. И они, как ты там говорил, радиоконтрастны. Отойдем-ка в сторонку.

Маршал решительным шагом отошел на пару десятков метров, и залез в планшет. Достал карту, даже не карту, а крупномасштабный план Берлина.

– Вот это здание, это театр, раньше был, теперь место партийных встреч и крупных совещаний генералитета Германии. Как видишь, оно отдельно стоящее, но вокруг сплошные зенитки, этот район Берлина прикрыт так, что туда практически не пройти. И есть человек, который может прислать время, когда там соберется вся их «шобла». Пятьсот километров твоя дурища летит всего 10 минут. Никто выйти не успеет. Сможем туда попасть?

– А Вы сводку сегодняшнюю слышали? – смотр происходил 6-го июня 1944.

– Слышал.

– Знаете, что произойдет, если мы это сделаем? Без санкции Верховного я этого делать не буду. Гитлер нам сейчас больше живым нужен, чем дохлым.

– В машину! Поехали.

Но поехал маршал не в Кремль, а на ближнюю дачу, видимо хорошо знал привычки «хозяина». У меня пропуска туда не было, но Александр Евгеньевич о чем-то пошептался с незнакомым мне комиссаром ГБ, и мне сказали: «Проходите». Оружие пришлось сдать. Это была старинная усадьба, но немного перестроенная. Она не имела «парадного» входа, в общепринятом смысле этого слова. Через 10 минут ожидания, дверь открылась и Голованов пальцем поманил меня.

– Здравия желаю, товарищ Сталин. – тот сидел за столом в кабинете, куда мы прошли по коридору.

– То, что ви отказались исполнять предложение товарища Голованова, это правилно. Нам, дэйствително, Гитлер нужен живым и здоровым. Но подготовить такую операцию требуется. – Последнюю фразу Сталин произнес чисто, без малейшего акцента. – Целью должен стать генералитет вермахта, здание Люфтваффе и гестапо. Это законные военные цели. Однако максимального эффекта мы добьемся только в том случае, если применим атомную бомбу.

– Товарищ Сталин, я немного познакомился со свойствами этого оружия. Пока чисто теоретически, но думаю, что достаточно хорошо. Взрыв происходит в течение очень короткого времени. Весь уран или плутоний за это время прореагировать просто не успевают и разлетаются во все стороны, заражая воздух и местность, как продуктами деления, так и окислами урана. Плутоний еще и ядовит. Если мы хотим получить политические козыри, то удобнее всего сделать это в виде угрозы применения этого оружия. Я бы предложил пригласить на испытания союзников и пленных генералов, причем тех, кто отказался от сотрудничества с нами. Таких, закоренелых фашистов и эсэсовцев. А потом переправить их через линию фронта, можно предложить немцам произвести обмен пленными.

Установилась небольшая пауза. Многие тогда еще не понимали, какого зверя мы пытаемся «приручить».

– Заражение местности?

– Да, товарищ Сталин, и теоретически его можно даже усилить, добавив в корпус бомбы некоторые элементы, например, кобальт.

– Согласен, мы проведем открытые испытания. Таким образом мы исключим возможность создания новой коалиции против нас. Какова производительность вашего БР-1? Не слишком ли маленький он?

– Рассчитываем получить до конца года три «урожая» по шесть штук. 18 изделий. Кроме того, Ершова, Кикоин, Зельдович и Харитон в течение месяца обещают завершить разделение 10 тонн урана, это примерно 72 килограмма U₂₃₅. Нейтронные отражатель и инициатор есть, товарищ Щербаков очень толковых ребят послал в Забайкалье, нашли флюорит, флюорит с бериллием и много урана, так что попробуем сделать побольше. Осталась проблема с карбидом вольфрама, но решаем, вместе с монгольскими товарищами.

– Вольфрам нужен на фронте, товарищ Станкявичус.

– Вместо него можно уран использовать, у нас теперь его много.

– Это как? Он же радиоактивный?

– Уран 238 почти не активен, очень плотный, тяжелый и не хрупкий. В качестве сердечника применять его можно.

– Привлеките для этого маршала Яковлева, из ГАУ. Если все так, как вы говорите, то увеличим вам поставки вольфрама.

– Есть.