Текст книги "Золотой век. Книга 1. Лев"

4

С восходом солнца молодая женщина повела афинян на другую сторону долины. Вести ее Кимон поручил все еще хромающему Аттикосу. Тот от злости сильно ущипнул проводницу за руку. Перикл заметил у нее на коже бледные следы пальцев, но решил ничего не говорить, пока оставался шанс, что Фетида может убежать, оставив их вдалеке от остальных. Аттикос, похоже, все еще страдал от раны на ноге, хотя и перевязал ее. По пути через долину он донимал Фетиду угрозами и обещаниями расправы, вынуждая ее держаться от него по возможности дальше.

Путь лежал через густой подлесок и рощи оливковых деревьев, таких же древних, как сам остров. Дважды на глаза им попадались низкорослые жилистые пони, разбегавшиеся при виде вооруженных людей. Прогулка была бы даже приятной, не будь столь серьезной ее цель. Поглядывая на солнце, они старались не отставать.

Возможность увидеть гробницу Тесея так захватила Кимона, что он отправился в путь, оставив бо́льшую часть войска. Думая об этом, Перикл прикусил губу. Кимон был старше его на десяток лет, что не помешало ему совершить ошибку, более свойственную юнцу. С собой они взяли только шестерых гоплитов, остальные ждали в долине или вернулись охранять корабли.

Ведя отряд по козьей тропке, тянувшейся по земле едва заметной нитью, Фетида добралась до гребня и, сбалансировав на крутом склоне свободной рукой, без колебаний двинулась дальше. Аттикос поспешил за женщиной, но раненая нога подвернулась, и он сердито дернул Фетиду за руку. Она вскрикнула и замахнулась на обидчика, который не в первый уже раз поднял кулак. Перикл, угрюмо наблюдавший эту сцену, не выдержал.

– Аттикос! – рявкнул он, употребив голос как оружие и позабыв, что они находятся на враждебной территории.

Ближайшие холмы повторили окрик сухим, трескучим эхом, и двое гоплитов, следуя за ним, растерянно повернули голову. Остальные на мгновение замерли, как статуи, потом, поняв, что это было, ухмыльнулись. Перикл давно выработал годный для поля боя командный голос.

Аттикос, никак не ожидавший подобного, недоверчиво выругался.

Еще одна ошибка, свойственная молодости, только на этот раз его собственная. Раздражение усилилось, когда Перикл почувствовал, как вспыхнуло лицо. А все из-за Аттикоса, поставившего их обоих в неловкое положение перед Кимоном.

В наступившей тишине, чувствуя на себе взгляды остальных, Перикл шагнул вперед, жестом отстранил Аттикоса и взял Фетиду за руку.

Она внимательно посмотрела на него из-под завесы каштановых волос и, казалось, улыбнулась. Интересно, когда она в последний раз мылась?

– Он больше не обидит тебя, даю слово, – сказал Перикл, намеренно не обращая внимания на Аттикоса, стоявшего всего в паре шагов от него.

В ответ на ее быстрый и беспокойный взгляд Аттикос фыркнул, но, совладав с обидой и злостью, отошел в сторону, оставив Перикла с пленницей.

– Ты не убьешь меня, когда мы доберемся до гробницы? – спросила она.

Он удивленно посмотрел на нее.

– Нет. У меня есть сестра и мать, которые никогда бы меня не простили. Тебе не сделают ничего плохого.

– Твой друг сказал, что я буду у него… как жена… – сказала она и густо покраснела.

Перикл подумал, что и сам, наверное, выглядит таким же смущенным.

– Он мне не друг, так что это… ничего не значит. Нам туда?

Фетида кивнула и начала спускаться по склону. Гоплиты потянулись следом. В какой-то момент, оказавшись между выступающих из земли камней, она заколебалась. Женщине нужны были обе руки, и Перикл отпустил ее запястье, но остался рядом, готовый броситься за ней, если она побежит.

Будто прочитав его мысли, пленница покачала головой:

– Я покажу вам гробницу. Потом вы уйдете. Он так сказал.

– Если это гробница, нам нужно посмотреть, кто в ней лежит. Кроме этого, нас ничто здесь не интересует. Когда-то, давным-давно, здесь умер великий человек. Скирос важен для нас только поэтому.

Теперь они шли по заросшему папоротником склону. Откуда-то появились странные черные мухи, которых, казалось, привлекала обнаженная кожа. Одна из них укусила Перикла, и он, отмахнувшись, потер кровавое пятно на предплечье.

– Когда мы уйдем, ты останешься здесь, на острове? – спросил он.

Аттикос подтянулся ближе и был теперь всего лишь в нескольких шагах от Перикла. Кимон замыкал шествие, поэтому не слышал, как Аттикос, болтая с гоплитом, предположил, что «молодой куриос попался на ее прелести, как рыба на крючок».

Слышно было прекрасно, но произнесено вполголоса. Перикл поймал себя на том, что невольно сжал кулаки, и усилием воли заставил себя разжать их. В этой ситуации приходилось делать вид, что не слышишь мелких оскорблений, пусть даже нацеленных на то, чтобы уязвить или высмеять. Он уже решил, что разберется со всем потом. Если отец поручил Аттикосу прикрывать его спину, то, может быть, пришло время снять эту защиту и постоять за себя. Цена за нее оказалась слишком велика. Оглянувшись поверх висящего на плече щита, он увидел, что Аттикос наблюдает за ним с кривой усмешкой.

– Ты как там? Все в порядке? – спросил Перикл.

– Да, куриос. В полном порядке и смотрю в оба, – ответил Аттикос с нескрываемой дерзостью.

Он все еще злился из-за того, что на него наорали перед всеми, – в этом сомневаться не приходилось.

Перикл улыбнулся в ответ со всей непринужденностью, какую только получилось изобразить. Он допустил ошибку и уже не мог ее исправить. Следовало ли ему извиниться, прежде чем одергивать наглеца? Интересно, а победил бы он в честном бою? Аттикос обладал удивительной невосприимчивостью к боли, так что перспективы такого поединка просматривались недостаточно ясно. Перикл мог легко представить, как колотит старого похабника, а тот только посмеивается.

Солнце поднялось над холмами; утро медленно тянулось к полудню. Расстояние отряд прошел небольшое, но четко выраженного пути они так и не нашли. В одном месте Перикл попал в болото с черной жижей, претендовавшей на один из его сандалий и пахнущей, как кремень, когда из него высекаешь искру, или сера. То и дело приходилось перелезать через поваленные деревья, пробираться под сломанными ветками и продираться сквозь колючие кустарники, которые рубили мечами. Время от времени он возвращался к одному и тому же вопросу: не намеренно ли Фетида повела их худшим из возможных путем?

Выйдя наконец на голые скалы, над которыми кружили морские птицы, все испытали благословенное облегчение. Перикл чувствовал себя путешественником-исследователем, впервые в жизни увидевшим море. Воспрянув духом, он огляделся – и хорошее настроение мгновенно испарилось: внизу, вдоль берега, быстрым ходом шли восемь больших, заполненных людьми гребных лодок. Он посмотрел на Фетиду, и она ухмыльнулась в ответ.

– Наши мужчины вернулись. А вы здесь. Когда спуститесь в долину, они уже перебьют всех ваших людей.

– Ты так и задумала? – недоверчиво спросил Перикл.

Ее лицо светилось торжеством. Казалось, она пустится в пляс. Он видел, что женщина ждет смерти и готова ее встретить. Она обрела свой клеос и открыто смеялась над ними.

К ним, отстранив Аттикоса – не оттолкнув, а именно отстранив, причем достаточно уважительно, – подошел Кимон.

– Почему мы остановились…

Он не договорил, увидев внизу лодки. Сверху казалось, что они достаточно близко, но по суше, да еще по пересеченной местности, их разделяло изрядное расстояние. Поняв, что означает шальной взгляд Фетиды, Кимон потер щетинистый подбородок. Перикл видел – она дрожит, ожидая смерти.

– Умная девочка, – сказал Кимон. – Так что, была ли здесь гробница?

Ее взгляд метнулся в сторону, на восток, но уже в следующее мгновение пленница пожала плечами и покачала головой. Перикл крепко сжал ей руку, и она вздрогнула от боли.

Кимон тоже заметил предательское движение глаз и вытянул руку:

– Там? Или это еще одна твоя уловка?

– Они высаживаются на берег, – сказал Перикл. – Мы не успеем вернуться, даже если выступим сейчас.

Кимон посмотрел на него и кивнул. Перикл с удивлением отметил, что его старший друг спокоен, как тихий ветерок.

– Что ж, тогда можно заняться поисками, – сказал Кимон. – На случай, если наша проводница действительно видела гробницу.

Маленький отряд распался, каждый двинулся в своем направлении. Кимон посмотрел на женщину, которую держал Перикл, и коснулся пальцами рукояти меча. Пленница глубоко вздохнула и замерла, ожидая решения.

– Я позабочусь о ней, куриос, – предложил Аттикос, который никуда не ушел и остался на месте. – В конце концов, она пырнула меня ножом, и я не против потратить на нее немного времени.

– Просто сделай все быстро, – отрезал Кимон.

Он тоже был зол на женщину, которая обманом увела их из деревни, где оставшиеся могли теперь подвергнуться нападению.

Не успев подумать, Перикл выпустил руку пленницы. Она взглянула на него в замешательстве, но уже в следующее мгновение повернулась и помчалась, как олень, по голым камням.

Аттикос, выругавшись, бросился за ней.

В лучшие дни он был побыстрее, подумал Перикл. Старый гоплит напоминал гончую, умеющую идти по следу. Но гончую раненую, что давало пленнице неплохой шанс. Тот шанс, которого она заслужила, но не более. Пара – беглянка и преследователь – скрылась из виду за выступом скалы. Теперь судьба Фетиды была в руках богов.

В стороне один из гоплитов крикнул и поднял руку. Остальные устремились к нему, словно золотистые искры через зеленый утесник. Кимон, уже открывший рот, чтобы высказать упрек или замечание, обернулся.

– Что? Гробница? – крикнул он.

– Сейчас узнаем.

Перикл сорвался с места. Позабыв об усталости, они побежали.

* * *

Выхватив меч, Кимон принялся рубить лозы и корни, опутавшие огромный камень.

– Помогайте, – приказал он.

Воины присоединились к нему, работая клинками и руками, спеша освободить старинную плиту от всего, что сплелось над ней в подобие решетки. Было видно, что камень оставался в запустении долгое время.

Оторвав целый пласт белых щупальцев и отбросив его, словно ковер, Кимон наклонился и ахнул.

– Что? – спросил Перикл.

– Посмотри на этот край. Камень обработан, линии четкие. С чего бы ему быть на высокой скале? Здесь определенно поработали мастера-камнерезы. Клянусь Афиной, мы бы никогда не нашли его, если бы не эта женщина. Его и сейчас трудно заметить. Молотков у нас нет, разбить нечем – если хотим посмотреть, что лежит под камнем, придется его перевернуть.

Перикл оглянулся и посмотрел туда, где в последний раз видел беглянку и ковылявшего за ней Аттикоса. Между тем Кимон уже раскапывал ножом землю, пытаясь добраться до нижнего края плиты.

– Теперь она не твоя забота. Займись делом. Не стесняйся запачкать руки. Давай.

Упрек достиг цели, и Перикл, почувствовав его укол, кивнул, опустился на колени и тоже вынул нож.

Камень был массивный, толщиной с домашнюю надгробную плиту, и уходил в землю на два кулака. Нижний край обнажился, и стало понятно, что поднять камень будет непросто даже общими усилиями. Пока шестеро мужчин разгребали землю, двое стояли на страже. Кимон работал вместе с остальными, молча и сосредоточенно.

Форма плиты проступала все яснее по мере того, как они рубили пленившие ее побеги.

– А теперь все на одну сторону, – внезапно сказал Кимон. – Посмотрим, сможем ли мы его перевернуть.

Встав плечом к плечу, они подсунули пальцы под расчищенный выступ у края и приготовились.

Донесшийся издалека звук, похожий на пронзительный крик чайки, заставил Перикла обернуться.

– Ты нужен мне здесь, – сердито прорычал Кимон. – Держи.

Спохватившись, Перикл взялся за камень. Пальцы коснулись нижней стороны плиты, и в тот же миг он испытал странное ощущение, как будто что-то пробежало по коже.

– По моей команде, – сказал Кимон. – Готовы? И… взяли!

Плита поднялась, и мужчины закряхтели под огромным весом. Камень оказался известняком, древним, как сам мир. Земля под ним, казалось, зашипела, когда неумолимая сила разорвала вековую хватку тысячи корней. Жуки и всевозможные многоножки свернулись при свете дня, которого они никогда не видели. Между тем плита поднималась выше и выше, подчиняясь усилиям людей, а потом вдруг накренилась в другую сторону и рухнула, расколовшись пополам. Глядя на две половины, Перикл ощутил укол сожаления. Дело сделано, назад не повернешь. Две половины в целое не сложишь. Так было с братом, так было со всем, что имело значение, и он не мог отменить случившееся, не мог восстановить сломанное.

Опустившись на корточки, они заглянули в открывшееся под камнем углубление, явно бывшее местом захоронения. В неглубокой, вырубленной в земле могиле покоились останки человека огромного роста. Корни и трава заполнили пространство белыми нитями, что придавало могиле сходство с гнездом. И все же над обвитым корнями черепом был виден бронзовый шлем, а на ребрах и бедренных костях – нагрудник и поножи, темно-зеленые после долгого пребывания под камнем. Щита не было.

– Мой отец говорил, что Тесей погиб на Скиросе, – благоговейно пробормотал Кимон. – Если ему и быть где-то, то именно здесь. Никогда не думал, что мы действительно найдем его могилу. Не верил. Я понимал, что могу ошибаться насчет острова. Считал, что, где бы он ни умер, его могила может быть разграблена, разорена дикими животными, а кости разбросаны. У меня не было ничего, кроме истории о старом царе, убитом предателями. И все же я считал своим долгом искать его могилу. Я просто не мог сказать себе, что надежды нет… потому что надежда была.

Он покачал головой в безмолвном благоговении. Потом, на глазах у Перикла, наклонился, раздвинул паутину, покрывавшую кости и доспехи, и осторожно коснулся пальцами костей.

– Это Тесей, называвший Геракла другом. Это его правая рука сразила Минотавра. Это он обнимал Елену Троянскую. Наш величайший царь Афин! Ну-ка, помогите мне убрать всю эту мерзкую дрянь. Мы заберем останки и отнесем на корабль.

– Ты уверен, что это он? – спросил кто-то.

– Кто еще здесь может быть? На этом забытом богами острове? – не сводя глаз с предмета своего почитания, сказал Кимон. – Этот человек носил доспехи гоплита – вот они, состаренные веками. И посмотрите на эти кости. Если бы он поднялся, то был бы выше любого из нас. Кто еще, кроме Тесея, заслужил такой камень, который мы вместе едва смогли поднять? Даже в старости он оставался великим воином. Тот, кто принес его сюда, хотел сделать так, чтобы он никогда не восстал. Это тоже подтверждает мою правоту.

Рубя корни, срезая густую путаницу желтых нитей, разгребая землю, они справились за короткое время, так что фигура погребенного предстала перед ними в полном виде.

С грязными по локоть руками, Кимон наклонился к останкам. Перикл подумал, что тот поцелует череп павшего царя, но он лишь поднял почерневший наконечник и пальцами соскреб хлопья ржавчины.

– А ну-ка, парни, дайте мне копье, – скомандовал он, протягивая руку.

Гоплиты передали ему копье-дори, и Кимон приложил один наконечник к другому, сравнивая их. Дерево в могиле сгнило, так что от древнего копья остался только обломок крошащегося железа. Тем не менее на нем еще можно было разглядеть сову – символ Афин. Кимон поднял наконечник к свету и повернул так, чтобы его увидели все. Гоплиты с изумлением уставились на древнюю реликвию. Наконечник рассыпался у них на глазах, и бурые чешуйки ржавчины упали Кимону на ладонь.

– Принесите накидку – надо собрать всё, кости и оружие. Тесей долго ждал этого. Ждал нас. Мы вернем его домой.

Его слова были встречены одобрительными возгласами. Случилось чудо, настоящее чудо, и воины встретили его с восторгом. Встревоженные столь громким выражением чувств чайки сорвались с утеса и закружили над скалами. Захваченный общим порывом, Перикл помогал собирать кости и доспехи, с трепетом беря в руки каждый предмет и чувствуя, как колотится сердце.

Только когда все это было сложено и завязано в узел, он бегом вернулся туда, где в последний раз видел Аттикоса, и громко его позвал. Оставлять здесь старого гоплита он не хотел, хотя злость на него еще не остыла.

– Аттикос! Мы уходим! – прокричал Перикл, не обращая внимания на эхо, хотя море и лишило его голос половины обычной силы.

Ответом ему были крики чаек и тот же слабый звук, который он слышал раньше. Не думая об опасности, он ступил на выступ скалы и, прижимаясь к ней спиной, двинулся вперед. Пропасть под ним была так глубока, что посмотреть вниз недоставало духа.

Перикл услышал оклик Кимона, но оглядываться не стал. Далеко идти не пришлось. Обогнув колонну серой скалы, он увидел, что выступ перешел в узкий гребень, что-то вроде каменной дорожки, стертой почти до ленточки морскими бурями и временем. Эта ненадежная тропка протянулась над обрывом, уходящим далеко вниз, к торчащим ломаными зубьями камням. Перикл наклонился, посмотрел вниз, и в животе у него словно затянулся узлом канат.

Так и есть.

Аттикос упал неудачно. Нога у него подвернулась и лежала под неестественным углом. Перикл поморщился. Подняться при такой травме, да еще и с раненой другой ногой, у старого гоплита не оставалось ни малейшего шанса. Фетиды видно не было. Она сумела пройти по каменной тропинке, а вот афинянину не повезло.

– Перикл! Слава богам. Помоги мне! – воззвал Аттикос.

Голос его прозвучал слабо, но в нем явственно слышалось облегчение. Должно быть, он боялся, что помощь уже не придет и он умрет в одиночестве в этом жутком месте.

Перикл смотрел вниз, и над его головой кричали, борясь с ветром, чайки.

5

Вернувшись к гробнице, Перикл обнаружил, что Кимон и все остальные уже ушли. Воспринимать ли это как критику или, наоборот, как знак доверия – мол, делай, что должен, и спускайся к кораблям, – он не знал. Могила была совершенно пуста, и о том, что здесь кто-то побывал, напоминали лишь разбитая каменная плита да вытоптанная трава. К сожалению, это также означало, что рассчитывать на чью-то помощь уже не приходилось. Некоторое время он стоял над пустой могилой, размышляя. Нельзя было винить Кимона за то, что он ушел, – его людям грозила опасность. Выбора не оставалось. Бросив Аттикоса на погибель, он будет жить с этим до конца своих дней. А раз так, то нужно по крайней мере попытаться, чтобы сказать потом, что спасти старого гоплита было невозможно. Перикл вздрогнул, почувствовав на себе чей-то взгляд, и оглянулся. За ним никто не наблюдал, хотя пустая могила будто смотрела на него, обвиняя. Он вернулся к выступу.

Когда Перикл склонился над обрывом, Аттикос лежал в несколько иной позе, прижав сломанную ногу к другой.

Увидев товарища, он помахал рукой:

– Давай веревку. Я обвяжусь, и парни меня поднимут.

– Они ушли. Все! – крикнул в ответ Перикл. – Здесь только я один.

Лицо Аттикоса заметно омрачилось. Сначала это падение, которое могло закончиться еще хуже, если бы он угодил на другой выступ, десятком шагов ниже, или скатился и упал в море, теперь вот это. Похоже, бедняга израсходовал весь запас удачи.

Судя по выражению лица, Аттикос и сам это понял, и вспыхнувшая было надежда сменилась горьким разочарованием. Перикл боялся, что если спустится вниз, то уже не сможет выбраться обратно. Утес был мало того что отвесный, так еще и изрыт птичьими гнездами. Мальчишкой Перикл лазал по деревьям, но здесь все было иначе. От одной лишь мысли о падении на лбу у него выступил свежий пот и помутнело в глазах. Он медленно опустился, лег на живот и, вцепившись обеими руками в траву, высунулся вперед настолько далеко, насколько хватило смелости. Над головой с пронзительными криками носились чайки.

Перикл уже набрал в грудь воздуха, собираясь спросить Аттикоса, нет ли у него сообщения для кого-то в Афинах, но тут на глаза попалась расщелина в скале, довольно длинная трещина, которая могла бы послужить опорой для спуска, если бы ему вздумалось совершить такую глупость.

Стараясь ни о чем не думать, Перикл перекинул ногу через край. Сердце бешено стучало, голова закружилась. Он прижался к холодному камню. Безумие! Руки дрожали, но хватка не ослабевала, и он продвигался дальше и дальше, стараясь не смотреть вниз, чтобы не увидеть ноги. В какой-то момент одна сандалия угодила в узкую трещину, и он обратился к Афине с отчаянной мольбой о спасении.

Мало-помалу Перикл продвигался вниз по почти отвесному склону. Аттикос молчал, но фигура лежащего на земле гоплита то и дело появлялась в поле зрения, когда Перикл искал взглядом опору. Мышцы предплечий начали уставать, и ноги от напряжения дрожали так, словно началась лихорадка.

– Я молод, – убеждал он себя, – молод и силен. Я не упаду, – снова и снова шептал он.

Перикл едва не выказал себя лжецом, когда одна нога соскользнула и ему, как крабу, пришлось, распластавшись на каменном склоне, искать потерянную опору. Он содрал ноготь на пальце левой руки, но, как ни странно, не почувствовал боли, хотя кровь и стекала каплями на утес, прочерчивая длинную красную полосу. Кончики пальцев онемели.

Добравшись до выступа, на котором лежал Аттикос, Перикл устало привалился спиной к скале. Внизу огромной каплей расстилалось суровое море. Аттикос посмотрел на него с удивлением и как будто с недоверием.

– У тебя нет веревки? – спросил он.

Перикл покачал головой – он еще не отдышался. Страх и усталость еще сидели в нем, но силы быстро восстанавливались.

– Только… я.

– Надо было уходить с остальными, – сказал Аттикос. – Без ног мне отсюда не выбраться. А теперь и ты тоже здесь застрял. Можешь спрыгнуть в море – так хотя бы быстрее, чем умереть от жажды.

Перикл посмотрел на склон, по которому только что спустился. Ничего подобного он прежде не делал, но теперь у него за спиной уже был этот опыт. Он поморщился, посмотрев на палец с содранным ногтем. Карабкаться по отвесному склону было тяжело – и больно, – но он прошел это испытание, и в каком-то смысле ему это даже понравилось. Получится ли забраться наверх…

– Внизу только море. Думаешь, выжил бы, если бы сорвался?

Аттикос устало закряхтел:

– Одна нога сломана, в другой ножевая рана… Нет. – Он помолчал. – Та дрянь… надо думать, сбежала?

Перикл пожал плечами:

– Я ее не видел.

Он почувствовал, что гоплит смотрит на него.

– Не видел! – повторил Перикл.

– Я только подумал, что, если бы ты просто держал ее крепче, я бы не валялся здесь со сломанной ногой и не собирался скатиться, когда станет невмоготу. Вот и все.

Перикл задумался и покачал головой:

– Если б ты не ударил ее, у тебя была бы одна здоровая нога. Так что сам беду накликал.

Говоря это, он посмотрел на уходящий вверх склон. Мысль появилась раньше, но то, что казалось возможным наверху, снизу выглядело намного сложнее. Также он знал, что, прежде чем что-либо предпринимать, нужно хорошо отдохнуть. Наверное, невозможное так и останется невозможным, но ведь ему девятнадцать. В девятнадцать ничего невозможного нет.

– Это мой отец записал тебя в команду Кимона? – внезапно спросил Перикл. – Чтобы присматривать за мной?

Аттикос ощупывал сломанную ногу и морщился от мучительной, почти невыносимой боли. При этом он ни разу не вскрикнул, что служило верным подтверждением того, какой он на самом деле старый сучий сын.

– Чтобы защитить тебя, – поправил Аттикос и пожал плечами, увидев удивление на лице Перикла. – Скрывать уже ни к чему. Я все равно никуда не пойду.

– Я понесу тебя. На спине.

Аттикос посмотрел на уходящий вверх скалистый склон и побледнел еще сильнее.

– Нет, – сказал он, помолчав. – Сегодня меня ударили ножом, у меня переломаны кости, а своей шкуры я на этом проклятом утесе оставил столько, что и смотреть не хочется. Все, хватит. Я сказал твоему отцу, что буду тебя охранять… ну вот. Ты ползи назад, если сможешь. Оставь меня и передай отцу, что свой долг я выполнил.

Перикл усмехнулся. Старый хрыч, любитель драмы. Кимон будет ждать их возвращения. И если только островитяне не одолеют греческих гоплитов, то рано или поздно он пришлет кого-нибудь узнать, что случилось с его людьми. Он прикусил губу. Конечно, если Кимон убит, то их могут хватиться только через несколько дней. Ну и, наконец, может оказаться так, что за ними вообще никто не придет.

– Этого не будет, – твердо ответил Перикл. – Снимай одежду.

– Ну уж нет, не выйдет. Пока есть силы, я тебе не дамся.

Периклу было не до шуток.

– Нужно уменьшить вес. Обхватишь меня за шею и через подмышку. Думаю, если сможешь удержаться, я тебя вытащу. А потом вернусь за остальным.

Аттикос выругался – на удивление энергично, – но противиться не стал, поскольку стоящий над ним парень был настроен решительно и в случае отказа мог, чего доброго, применить силу.

Ворча и сопя, Аттикос расстегнул кожаный нагрудник, и Перикл помог ему стянуть через голову тунику. Без одежды и доспехов старый гоплит выглядел как будто усохшим. Сломанная, с потеками крови, нога распухала. Стараясь не смотреть на нее, Перикл взял Аттикоса за руки, поднял и взвалил на спину.

– Сделаю, – сказал он, обращаясь и к себе, и к зарычавшему от боли раненому.

Одну ногу Аттикосу удалось поджать, но сломанная болталась свободно. Волосатая рука под подбородком терлась Периклу о горло. В общем, получилось нескладно и неудобно, но карабкаться он все же мог.

Едва он поднял руки, как Аттикос забормотал у него над ухом.

– Афина и Аполлон, мои покровители, уберегите нас в этом испытании. Простите этому мальчику его молодость и высокомерие. Не оставьте нас и сохраните, коль есть на то воля ваша.

Перикл кивнул, ухватился обеими руками за выступ, оперся и, крякнув, выпрямился, подняв Аттикоса. До вершины было еще далеко, но он улыбнулся и подтянулся. Вперед и вверх.

– Прижмись. Держись крепче, – прошипел Перикл, ощутив дрожь в мышцах.

Аттикос сдвинулся, перенося вес, и напряжение ослабло. Время от времени, когда сломанная нога начинала раскачиваться, он жалобно постанывал, и тогда Перикл останавливался и хватал ртом воздух, чувствуя, как выступает на коже пот. Палец с сорванным ногтем снова напомнил о себе пульсацией боли в такт бешено стучащему сердцу. Позади осталось полпути, и Перикл искал ногой надежную точку опоры, когда мышцы задрожали, словно у атакованной мухами лошади. Нет. Сил хватит. Он не был уверен в себе, пока не сделал первый шаг с лежащим на спине Аттикосом. Он доберется до вершины. Вытащит их обоих.

Теперь он уже не решался смотреть ни вниз, ни по сторонам. Только на следующий выступ. Только туда, где можно найти опору. Он спешил, потому что чувствовал, как силы тают с каждым мгновением. Скоро они иссякнут совсем, и тогда они оба упадут – на камни или в море.

Аттикос помалкивал, понимая, что нельзя отвлекать того, кто держит в руках его жизнь. И только видя, как Перикл шарит растопыренными пальцами по камню, пытаясь найти трещину или выступ, он, пользуясь преимуществом лучшего обзора, давал подсказку: «Левую руку сдвинь чуть выше» или «Подтяни ногу на ширину пальца». Он тоже вспотел, и его влажная голая рука скользила по шее Перикла с нелепой для обоих интимностью.

В поле зрения мелькнула бахрома травы над краем. Перикл сосредоточился на одной-единственной цели, не позволяя себе отвлекаться, отогнав все мысли, не слыша даже криков чаек. Но жгучий пот попал в глаза, он тряхнул головой, и все, что мешало концентрации, вернулось. Перикл понял, что допустил ошибку. Он знал, что может упасть. Руки задрожали от напряжения. Он не представлял, как перевалить через край. Аттикос висел на спине свинцовым грузом.

– Слушай… я не могу… не могу перетащить нас обоих.

– И что? – прохрипел ему в ухо Аттикос. – Что я могу сделать?

– Тебе нужно… только быстро… протянуть руку и ухватиться за край, пока я не упал. Повиси на руках, а потом я тебя вытащу.

– Ладно, ты только держись. Я постараюсь.

Аттикос услышал отчаяние в его голосе. Если бы Перикл сорвался, погибли бы они оба. Он не стал спорить, но, как душитель, обхватил его одной рукой, надавив на горло так, что у Перикла поплыли круги перед глазами. Вторую руку Аттикос выбросил вверх и схватился за край утеса. Ощутив внезапную легкость, Перикл шумно выдохнул. Между тем Аттикос беспомощно повис на руках, одной ногой пытаясь найти опору. Сломанная нога бесполезно болталась, и боль была невыносимой, но старый гоплит не издал ни звука и в мрачном молчании наблюдал, как Перикл перебирается через край.

Пыхтя и отдуваясь, Перикл развернулся и взял Аттикоса сначала за одну, потом за другую руку. Какое-то время они возились, кряхтя и сопя, хватаясь друг за друга, пока не упали, совершенно обессиленные, на траву.

Чайки носились над ними, возмущенные бесцеремонным вторжением людей на их пристанище с гнездами. Сил у Перикла хватало только на то, чтобы дышать и смотреть на них.

– Не думал… что будет так… трудно, – наконец вымолвил он.

Аттикос сел. При всех травмах, ранах и изнеможении свалиться без сил, как Перикл, он себе не позволил. Его бил озноб.

– Не думаю, что ты сможешь вернуться за моими доспехами и оружием, – сказал он.

Перикл покачал головой и рассмеялся:

– Думаю, что не смогу.

– Тебе еще придется нести меня вниз, к кораблям, – напомнил Аттикос после очередной паузы.

Перикл покачал головой. Болело все тело, каждая мышца, каждый сустав. Он представил, как понесет эту голую обезьяну по холмам, через болота, и едва не застонал.

– Надо идти, – продолжил Аттикос. – Не хочу отдаваться на милость здешним женщинам, если Кимон решит, что мы не придем. Как думаешь, долго он будет ждать?

Перикл нервно сглотнул. Думать об этом не хотелось. Он перекатился на четвереньки и поднялся. Аттикос кое-как встал на одну ногу, шипя себе под нос.

– Плохо? – спросил Перикл, когда гоплит обхватил его за шею.

– У меня сломана берцовая кость, так что да, можно и так сказать, – ответил Аттикос.

– Нужны две дощечки и пара кожаных ремешков, тогда бы я привязал одну ногу к другой. Если ты не прячешь их на себе, то давай, шевелись.

Перикл раздраженно стиснул зубы, вспомнив, как сильно невзлюбил этого несносного старика.

– Идем.

Аттикос промолчал, и Перикл, согнувшись и приняв на спину нежеланную ношу, сделал первый шаг.

Через какое-то время Перикл неожиданно рассмеялся.

– Что еще такое? – недовольно пробурчал Аттикос.

Сломанная нога болталась, и боль вымывала силы, а от слабости кружилась голова.

– Подумал, что я похож сегодня на Энея. После падения Трои он отнес отца в безопасное место.

– Понятно. И что, этот Эней тоже донимал отца пустой болтовней?

– Нет, – сердито огрызнулся Перикл и надолго замолчал.