Текст книги "Золотой век. Книга 1. Лев"

– Вот почему я пришел сюда, – добавил Павсаний и улыбнулся еще шире, отразив выражение их лиц.

Безуспешно отгоняя нечестивые мысли, Перикл замер. Краем глаза он увидел, как его отец, Ксантипп, согласно кивает. А что еще ему оставалось?

– Я поговорю с военачальниками и обсужу практические вопросы, – сказал Павсаний. – Повторяю, я не склонен к опрометчивым решениям. Я выбираю нужный момент, и это лето – самое лучшее время сорвать персик.

* * *

Гребцов на лодке было четверо. Перикл, Кимон и Фетида устроились на носу, но потом к ним присоединился Ксантипп, закутавшийся от вечернего холода в плащ с меховым подбоем. Ждать свою лодку архонт не стал. Спуститься ему помогал Эпикл, которого Перикл знал с самых юных лет.

– Эпикл! Я и не думал, что ты здесь! – обрадовался он.

Намного моложе Ксантиппа, Эпикл был все же старше Перикла или Кимона. В его волосах серебрилась седина, но он оставался на редкость хорош собой. Они обнялись, отчего лодка опасно качнулась.

– Где еще мне быть, как не рядом с твоим отцом? – усмехнулся Эпикл. – А ты вырос, Перикл. Приятно видеть тебя таким сильным. Слышал, ты охотился на персов во Фракии.

– Небезуспешно. Кимон, это Эпикл, старый друг моего отца и мой второй отец.

Перикл взглянул на Ксантиппа – как он воспримет такое представление, но тот не обратил на это никакого внимания, полностью погрузившись в свои мысли.

Следующим в лодку спустился Аристид, жилистый, сухощавый старичок, все еще ежедневно бегавший по Афинам, иногда в доспехах, для поддержания сил. Два ветерана сели рядом и принялись обсуждать что-то вполголоса. Лодка отошла от причала, освобождая место у борта спартанского флагмана для другой.

Уже взошла луна, и по воде пролегла бледная лунная дорожка.

– Что ты обо всем этом думаешь? О Кипре? – спросил Перикл.

Эпикл посмотрел мимо него на гребцов, и Перикл заверил:

– Это люди Кимона, им можно доверять. Они все афиняне.

– А женщина?

– Бродяжка.

Говорить так не стоило, но Перикл был очень рад встрече с Эпиклом и не придал значения сказанному. Когда же он снова посмотрел на Фетиду, лицо ее приняло по-зимнему холодное выражение.

Весла рассекали море, унося лодку по черной воде. Тихий, ритмичный звук помогал расслабиться после шумного, беспокойного дня. Перикл уселся на скамью посредине лодки.

Эпикл, заняв место напротив, похлопал его по колену:

– Это правда, что вы нашли Тесея?

– Да, на Скиросе, – с гордостью ответил Перикл. – Могила была на холме. Ты бы видел, какие большие кости. Он был настоящим великаном.

– Возвращение великого царя Афин – доброе предзнаменование. Может быть, Павсаний действительно выбрал нужный момент.

– Неужели он… – начал Перикл, но заколебался, не зная, как выразить свои сомнения. – Как ты думаешь, он знает о союзе, о братстве? О принесенной клятве?

– Конечно знает, – отрывисто бросил Ксантипп, прежде чем Эпикл успел открыть рот. – Я бы предположил, что слухи об этом и привели его к Делосу. Я работал над созданием этого союза несколько месяцев и очень бы удивился, если бы Спарта и Коринф ничего об этом не проведали. Тем не менее предложенный ими план вполне основателен. До меня доходили слухи о персидских войсках, обосновавшихся на Кипре. Не исключаю, что я сам выбрал бы эту же цель. То, что мы собрались на Делосе, – безусловно, прекрасная демонстрация нашей морской мощи. Однако если во главе станет Спарта, не получится ли так, что все сделанное здесь сегодня окажется напрасным?

– Но ведь нам не так уж и нужны их корабли? Что, если мы не примем его руководство? Я принес клятву на Делосе. Мы стоим вместе, как один. Спарта не может заставить нас всех.

Сидевший рядом с Ксантиппом Аристид откашлялся и печально покачал головой:

– Я был при Платеях, сынок. В том-то и дело, что Спарта может. Если мы отказываем Павсанию, это приведет к войне, и на земле нет силы, которая могла бы остановить спартанцев на поле боя. Поверь мне. Я видел, как персидское войско разбивалось о них, как море разбивается о скалу. Так вот, скала устояла.

– Клятва, которую мы дали, – вечна, – тихо сказал Ксантипп, и его голос напоминал рык.

Перикл наклонился, чтобы слышать лучше, хотя отец и не смотрел на него.

– Она переживет и меня, и нас всех, – убежденно продолжил Ксантипп. – Возможно, Спарте потребуется целое поколение, чтобы понять, что́ мы здесь сделали. Это не важно. – Старик поднял голову и сурово посмотрел на сына: – Мы стали единым народом, и я рад, что ты был здесь и видел все своими глазами.

Он снова поник и закутался в плащ, защищаясь от свежего морского бриза. Эпикл стал помогать ему, поправляя складки, хотя никакой необходимости в этом не было, он просто хотел успокоить старого друга.

В темноте проступили очертания афинского флагмана, такого большого, что он мог бы раздавить идущую рядом маленькую лодку. Перикл встал вместе с Эпиклом и Аристидом, чтобы помочь отцу подняться по ступенькам и поймать его, если упадет. Ксантипп тяжело, натужно дышал – то ли от боли, то ли от усталости.

Когда отец исчез наверху, Перикл протянул руку и коснулся плеча Эпикла.

– С ним все в порядке?

Эпикл ответил не сразу, и внутри у Перикла все сжалось.

– Он болен, парень. Надеюсь, поправится, но он месяцами доводил себя до изнеможения, да и с самого начала был нездоров.

Перикл на мгновение замер, растерянно глядя на него. Эпикл тоже присутствовал при смерти Арифрона. У них было общее горе, и он знал, что Эпикл не из тех, кто говорил бы о таких вещах легкомысленно, тем более с ним.

– Я загляну утром, – пообещал Перикл.

Эпикл похлопал его по руке и поднялся по деревянным ступенькам на палубу. Аристид уже был там, и в лодке остались только люди Кимона. Гребцы снова взялись за весла, и Перикл больше ничего не сказал.

* * *

Фетида проснулась в темноте. Ей не нравился этот крошечный, тесный закуток с рулевой перекладиной под палубой, провонявший морскими водорослями и при каждом движении выдыхавший зловонный воздух. Она боялась, что эта перекладина затянет ее и раздавит, и поэтому держалась от нее как можно дальше. Лежа неподвижно в темноте, прислушиваясь к звукам корабля, женщина чувствовала, что приближается рассвет. При движении руля в закуток проникало сверху немного света.

Подумав, Фетида решила, что разбудил ее не скрип. Море у Делоса оставалось спокойным. Она задумалась, но мысли оборвались, когда дверь открылась и вошла тьма. Места здесь едва хватало для нее одной, и появление двух мужчин означало, что они уже склонились над ней. Фетида набрала в грудь воздуха, чтобы закричать, но грубые пальцы сжали ей горло, заглушая все звуки.

– Держи ее крепче, сынок. Та еще стерва. Привет, дорогуша, – прошептал Аттикос.

Она пнула его, целясь туда, где, по ее мнению, была сломанная нога.

Аттикос захрипел от боли и усмехнулся:

– За тобой должок, красавица. За ногу, за все мои неприятности.

Его глаза блеснули в темноте. Приближался рассвет. Команда уже поднималась наверху. Аттикоса не было на борту прошлым вечером, в этом Фетида не сомневалась. А раз так, то он проник на корабль каким-то особым способом, как призрак в ночи. Она ощутила во рту солоноватый вкус – от крови на губах или пальцах, не дававших кричать. Второго мужчину Фетида не знала, хотя, когда тьма чуть рассеялась, увидела на его лице почти такое же, как у Аттикоса, выражение. Он провел свободной рукой по ее ноге. Сомневаться в их намерениях не приходилось. Ее бросило в дрожь.

– Стратег сказал, что я не должен тебя обижать, – шепнул Аттикос. – Ну, как я понимаю, женщине от этого вреда никакого нет. Держи ее крепче, сынок. Потом твоя очередь.

11

За ночь пришедший на Делос флот немного разбрелся; некоторые сменили место стоянки – так овечки стараются убраться подальше в присутствии сторожевого пса. Афинские военные корабли остались там же, где и были. Перикл поспал всего лишь два часа, которые провел на палубе, завернувшись в плащ и ворочаясь с боку на бок. На корме каждого военного корабля имелось два тесных помещения, через которые проходили перекладины руля направления. Обычно Кимон использовал их для хранения продуктов и вина, но одно из них предоставили Фетиде, чтобы она была в безопасности до того момента, когда ее можно будет высадить на берег. Аттикоса на некоторое время отправили на другой корабль. Ни Кимон, ни Перикл не верили, что он охладел к объекту своей ненависти и отказался от мести. С проблемой разобрались спокойно и без шума, не прибегая к мерам физического воздействия в отношении верного, да еще и раненого афинянина.

С восходом солнца Перикл поднялся, оставив на палубе сухое пятно посреди выпавшей росы, опорожнил за борт мочевой пузырь и уже подумывал, не присесть ли над водой на корме. Зевая, он растолкал молодых гоплитов, которые, взявшись за канат, стали подтягивать покачивающуюся под кухней лодку. Глядя вдаль, Перикл еще раз зевнул, а потом нахмурился. Рядом с той лодкой, которую подтягивали гоплиты, на волнах болталась другая, тоже пустая. Была ли она здесь вечером? После всех вчерашних переездов с корабля на корабль он уже и не помнил. Вокруг него просыпалась команда; люди приходили в себя, кашляли и дрожали от холода.

Услышав свое имя, Перикл обернулся – неподалеку с борта облегчался Кимон. В животе заурчало, и он подумал, что, может быть, еще успеет перекусить, прежде чем они отправятся к отцу. С другой стороны, похлебку или рагу еще надо приготовить, а он обещал Эпиклу прибыть пораньше.

– Хочу добраться на лодке до флагмана, – сказал Перикл.

Кимон моментально принял решение и кивнул:

– Я с тобой.

Тронутый заботой друга, Перикл улыбнулся. Кимон был хорошим лидером, и это знали все экипажи.

– Старики наверняка будут обсуждать предложение спартанцев, – предположил Кимон.

Перикл моргнул, скрывая разочарование. Так вот оно что – дело не во внимании и заботе, а в холодном расчете. Все важные решения будут приниматься на афинском флагмане, и, конечно, Кимон планировал участвовать в этом.

Внизу, под ними, раздался крик, приглушенный, но пронзительный. Кимон и Перикл переглянулись, и оба подумали об одном и том же.

– Где Аттикос? – спросил Кимон.

Перикл выругался. Вторая лодка. Аттикос был на другом корабле, но кто-то перевез его сюда в темноте. Перикл быстро шагнул к центральному проходу, который вел к гребным скамьям внизу. В трюме воняло потом, прогорклым маслом и еще менее приятными вещами.

Килевая балка была едва ли в шаг шириной, но он бежал по ней в темноте. Кимон следовал за ним по пятам; как и любой гоплит, он отличался быстротой реакции. Они оба снова услышали крик, определенно женский. За ним последовал мужской рык, и крик оборвался. Ориентируясь на звуки, Перикл подбежал к закутку и ударом ноги распахнул дверь.

Там в темноте Фетида отбивалась от двух мужчин. Услышав удар в дверь, Аттикос замер на мгновение, и она, воспользовавшись предоставленным шансом, впилась ногтями ему в лицо. Старый гоплит взвыл от боли.

Схватив насильника за ворот туники, Перикл оторвал его от пола и швырнул в сторону. Аттикос с треском врезался в перекладину, пошатнулся, как пьяный, потряс головой и только тогда понял, кто поднял на него руку. Пыхтя и отдуваясь, он разжал кулаки, которые уже приготовился пустить в ход, а увидев в дверном проеме Кимона, замер, охваченный страхом, проглотил какие-то слова и сник.

Перикл помог Фетиде подняться на ноги. Щеки ее пылали от унижения.

– Разве я не ясно дал понять, что ты не должен приближаться к этой женщине? – негромко спросил Кимон, глядя в упор на старого гоплита.

Аттикос побледнел и пробормотал:

– Ты сказал, что я не должен ее обижать. Я и не обидел.

Фетида вдруг сорвалась с места и с такой силой пнула обидчика, что дощечки-шины на сломанной ноге хрустнули. Аттикос вскрикнул и рухнул как подкошенный на пол. Кровь отхлынула от лица, мгновенно налившегося восковой бледностью. Фетида шагнула к нему, и Кимон, опасаясь худшего, остановил ее.

– Пожалуйста, Фетида, поднимись на палубу. Мы с Периклом перевезем тебя на другой корабль и оставим там.

Она посмотрела на него как на предателя:

– Я понимаю. А как же он?

Слезы, наполнившие ее глаза, пролились на щеки, как вода через край чашки.

– Я свободная женщина, Кимон. Я – гречанка из Фив, – сдавленным голосом продолжила она, всхлипывая и тыча рукой в воздух. – А как же он? Как же быть с тем, что он хотел со мной сделать, пока тот, другой, держал меня? Как ты поступишь с ними?

Кимон мольбам не поддался.

– Я прикажу связать их, а решение приму, когда вернусь. Сейчас, извини, мне нужно идти.

Из-за разбитой двери появилась голова келейста, спустившегося посмотреть, из-за чего такой шум. Кимон сделал ему знак войти.

– Позаботься об этих двоих, хорошо, Нико? Пусть их свяжут, а что с ними делать, я решу потом.

Он повернулся к Фетиде и, смущенный ее растрепанным видом, поморщился.

– Не могла бы ты… Так, ладно. Ты можешь спокойно меня подождать? Если хочешь, посиди в лодке. Мне действительно пора.

Фетида бросила на Перикла горестный взгляд, как будто Кимон унизил ее. Скрывать свою обиду она, похоже, не собиралась.

– Могу. Подожду.

На полу заерзал и застонал Аттикос. По его щеке скатилась слеза. Фетида посмотрела на него без сожаления. Старый гоплит негромко выругался, когда келейст поднял его с пола. Сломанная нога с вывернутой под неестественным углом ступней висела, будто неживая. Фетида, не оглядываясь, вышла вслед за Периклом и Кимоном.

* * *

Короткое путешествие к афинскому флагману прошло в гнетущем молчании. Фетида приняла от Перикла плащ, завернулась в него, как в кокон, защищаясь от колючего ветра, и просидела так, не сказав ни слова. Кимон и Перикл, оба одинаково потрясенные случившимся, думали каждый о своем. Обойтись без наказания было невозможно. Аттикос нарушил ясно выраженный приказ своего стратега и триерарха.

С борта корабля бросили веревки, и гребцы, ухватившись за них, подтянули лодку вплотную к борту.

Кимон встал и протянул Фетиде руку:

– Пойдем с нами, если хочешь. Или подожди здесь, но решай быстро.

Женщина заколебалась, но предложение остаться в лодке с двумя здоровяками-гребцами ей было не по душе. Кимона и Перикла она уже знала и не боялась.

На борт Фетида поднялась следом за Кимоном, легко и быстро. Перикл был последним.

На палубе их встретили стоящие навытяжку гоплиты в начищенных до блеска доспехах. К Периклу и Кимону относились с большим уважением, но вниз они спустились в сопровождении вооруженных афинян. Фетида нервно сглотнула. Ей было не по себе в незнакомом окружении, но она доверяла молодым людям. Да, Перикл на острове спас Аттикоса, как она слышала. Однако до этого он дал ей шанс убежать. Пребывая в смятенных чувствах, она склонялась к тому, что не может положиться на него полностью. Кимон был мужчиной именно в том смысле, в каком им не был Перикл, несмотря на его милое лицо и горящий взгляд, который следовал за ней повсюду.

С тех пор как Кимон был здесь в последний раз, флагманский корабль успели переоборудовать. Вытянутое к корме помещение образовывали прибитые к бортам стены. Потолок висел, казалось, прямо над головой, но в целом пространства хватило даже на то, чтобы поместить стол. Теперь на нем лежали листы папируса, на которых можно было рассмотреть очертания береговых линий.

Аристид и Ксантипп уже были здесь вместе с четверкой старших триерархов, которые оживленно обсуждали что-то у стола. Два архонта подняли голову, когда дверь открылась и в комнату вошел Кимон. За ним по пятам проследовал Перикл. Аристид кивнул обоим, Ксантипп же посмотрел на сына испытующе, словно пытался отыскать в нем что-то. Судя по выражению лица, он не получил желаемого результата и потому лишь едва заметно кивнул и снова склонился над картой.

При появлении Фетиды все замолчали и уставились на нее. Первым отреагировал Аристид, обратившись к Кимону:

– Если только твоя спутница не капитан одной из наших галер, боюсь, ей придется подождать снаружи.

– Я ручаюсь за нее, – сказал Кимон.

– Не сегодня, – покачал головой Аристид. – Ей здесь ничто не угрожает. Даю тебе слово.

Больше никто ничего не сказал, но и Кимон не ответил, не желая уступать архонту и тем самым признавать его верховенство. Аристид вопросительно поднял бровь. Он знал Кимона лучше, чем большинство, но допустить присутствие постороннего при обсуждении важных вопросов не мог, независимо от того, кто за этого постороннего ручался.

Первой уступила Фетида, которую эта ситуация изрядно нервировала.

– Я пойду наверх.

Она повернулась, вышла и взбежала по ступенькам на палубу. Перикл и Кимон молча переглянулись, и Перикл закрыл дверь.

– Как я уже говорил, – с язвительной ноткой продолжил Аристид, – на самом деле ничего плохого в предложении Павсания нет. Кипр – это та цель, которую мы вполне могли бы выбрать сами. Но собирать большой флот ради того, чтобы ударить молотом по одному орешку, бессмысленно. Мы поклялись ослабить влияние Персии в Эгейском море. Кипр, несомненно, один из центров силы империи.

– Дела войны доверь спартанцам, – заметил один из триерархов, и это прозвучало как старая поговорка.

Аристид хмуро посмотрел на него:

– Верно. И все же мы не для того принимали на Делосе клятвы, чтобы подчиниться пелопоннесцам. Ни Спарта, ни Коринф, ни Аргос в наш союз не входят. Кораблей из Аргоса я не видел вообще, но на что рассчитывают Спарта и Коринф, которые прислали такой маленький флот? На то, что мы позволим им возглавить нас? Я был бы рад послать их всех далеко-далеко.

– Да только мы не можем, – сказал Ксантипп.

Голос у него был хриплый, как будто он недавно кричал, подумал Перикл. Может быть, и кричал. Наедине с собой. По крайней мере выглядел архонт довольно сердитым и все еще кутался в плащ с меховым подбоем, хотя здесь было тепло. Плащ добавил ширины плечам, что стало заметно, когда отец выпрямился и обвел взглядом собравшихся.

– Если мы позволим Спарте командовать здесь, наш союз потеряет свою основу. Но и отказать им мы не можем, не рискуя увидеть людей в красных плащах на улицах наших родных городов. Персия не смогла выстоять против них. Возможно, Афины бы и выстояли, но я сомневаюсь. Мы попали в тиски.

Он еще раз оглядел присутствующих, как будто видел их насквозь.

– Прошлой ночью мы обсуждали это с Аристидом. Мы не можем отказать Павсанию. Однако мы также не можем просто принять его план и позволить Спарте использовать наш флот как свой собственный.

Ксантипп устало выпрямился, тяжело дыша и сердито сверкая глазами, словно предлагая остальным оспорить его вывод.

Первым повисшую тишину нарушил Аристид.

– Военный царь у спартанцев молодой – сын Леонида. Второй царь – Леотихид, человек доброго характера, предпочитающий мир войне. Наш Павсаний отличился в сражении при Платеях, и после такой выдающейся победы эфоры не могли просто отправить его в отставку или изгнание. Вместо этого они отдали под его команду свой флот, – думаю, это гениальный ход. Однако же, если он потерпит неудачу здесь, пройдет много времени, прежде чем у них появится кто-то другой, обладающий достаточными полномочиями или опытом, чтобы заменить его.

– Ты сказал, что у него была неплохая возможность захватить Кипр, – заметил один из капитанов. – И есть еще этот прорицатель, как там его, который принес ему победу при Платеях.

– Верно, – подтвердил Ксантипп.

Перикл увидел, что он оправился и пришел в себя. Аристид хорошо знал его и поэтому вмешался, чтобы Ксантипп смог передохнуть.

– Мы примем Павсания как командующего…

Архонт, как ворона, ловил ртом воздух, словно каждый вдох требовал усилий, но при этом решительно рассекал воздух ладонью.

– Мы согласимся наметить Кипр в качестве цели. Я распределю обязанности перед штурмом. А теперь попрошу тех, кто не имеет звания стратега, покинуть помещение. Примите мою благодарность. Вы свободны.

Один за другим, поклонившись и не сказав ни слова, триерархи вышли за дверь. Кимон остался и быстро взглянул на Перикла, давая понять, что ему тоже следует уйти.

Перикл шагнул к выходу, но Ксантипп возразил:

– Нет. Ты должен сам все услышать.

Они остались вчетвером, у стола с картами, переступая с ноги на ногу в такт неспешному покачиванию корабля.

– Я не мог сказать это при других, – негромко проворчал Ксантипп. – Нам следует убрать его. Я говорю это только верным афинянам, и никому больше. Павсаний не должен пережить нападение на Кипр.

– Это безумие, – твердо возразил Кимон. – Я не желаю даже слышать такое.

– Ты афинянин, Кимон, – резко напомнил Ксантипп. Дыхание его затруднилось, лицо побагровело. – …Или ты нарушишь клятву, которую дал на Делосе?

– При чем тут клятва?

– Ты поклялся всем богам, принес вечную клятву верности союзу. Спарты не было там, но ты бы хотел, чтобы Спарта стояла во главе? Ты уклоняешься от своей клятвы, Кимон. Ты рискуешь навлечь гнев богов на всех нас.

– Это не то, что я имел в виду. – Кимон поднял руки, показывая, что не желает спора. – Я мог бы надеяться, что Павсаний падет в сражении, но это совсем не то, что предлагаешь ты.

– Это похоже на трусость, – внезапно подал голос Аристид и, когда все посмотрели на него, пожал плечами. – Что? Я согласен с Ксантиппом. На Делосе случилось нечто замечательное. Спарта в этом не участвовала – по собственному желанию. Коринф и Аргос тоже предпочли следовать за ней, а не за нами. Но раз так, то они не могут иметь все. Нельзя оставаться в стороне от нас, презирать нас и рассчитывать, что мы позволим им командовать нами. Это же афинский флот! И возглавляем его мы, и никто другой. Однажды Фемистоклу уже пришлось поставить на место их напыщенного глупца Эврибиада. Тогда это было правильно, а значит, правильно и сейчас.

Кимон дважды постучал костяшками пальцев по столу – то ли в отчаянии от услышанного, то ли требуя внимания.

– Даже если вы правы – а я не говорил, что принцип неверен, – мы не можем, предприняв попытку, потерпеть неудачу. – Он понизил голос до шепота. – Если хоть одно слово об убийстве Павсания просочится наружу, Спарта выступит незамедлительно. И не только царская стража или тысячное войско – нет, они выступят всей мощью, что мы видели при Платеях. Вы сами понимаете, что Афины будут разрушены. Так что, если вы можете выкроить еще немного времени, давайте обсудим другие способы развязать этот узел. Мой отец частенько говорил, что идеи рождаются в ходе разговора. Вы оба были знакомы с Мильтиадом, так окажите ему честь.

Ксантипп и Аристид обменялись взглядами. Оба знали Кимона с юности и были высокого мнения о нем. Перикл поймал себя на том, что хотел бы быть на его месте, чтобы архонты смотрели на него так же. Как завоевать уважение, если не в бою? Именно этим преимуществом обладал Кимон. И конечно, годы тоже имели значение.

К концу встречи напряжение разрядилось. Даже Ксантипп перестал хмуриться и восстановил нормальное дыхание. Кимон знал спартанцев гораздо лучше, чем остальные. Он не только много раз посещал Спарту, но и жил там и даже был в течение года представителем Спарты в Афинах. Кимон понимал, как они мыслят. Когда он стал излагать планы и возможности, Ксантиппу и Аристиду не оставалось ничего другого, как только кивать, неохотно признавая его правоту. Перикл видел, что отец с облегчением отказался от части бремени, как будто только и ждал, когда появится кто-то, кто возьмет это бремя на себя.

Разговор перешел на более легкие темы. Кимон удалился, добродушно беседуя с Аристидом, причем старик держал руку на его плече. Перикл быстрым жестом дал понять, что останется поговорить с отцом.

Внезапно они оказались вдвоем, отец и сын, в помещении со скрипучими стенами, за которыми бились о корпус корабля волны.

Только теперь, посмотрев на отца свежим взглядом, Перикл увидев, как измотали его годы, болезнь и горе. Только меховой плащ добавлял ему немного солидности. Перикл хотел что-то сказать, но слова застряли в горле, когда он наткнулся на пристальный взгляд Ксантиппа.

– Отец, я знаю, что Аттикос – твой человек. Он пытался изнасиловать женщину, которую ты видел, – сказал Перикл.

– Дисциплина на вашем корабле – не мое дело, – отрезал архонт. – Неприятности такого рода случаются постоянно. На военном корабле мало достойных людей. Прикажите его выпороть.

Взгляд его оставался ровным и ничего не подтверждал, но и ничего не опровергал.

– Кимон может приказать убить его, но Аттикос говорит, что его прислал ты с поручением присматривать за мной. Если это так, скажи, чтобы его вернули тебе. Достаточно одного лишь слова.

Ксантипп посмотрел на него холодно, почти презрительно.

– Я не знаю этого человека. Делайте с ним, что считаете нужным.

Он начал вставать, но замер, как будто что-то вцепилось в него и не пускало. Один глаз закрылся, рука схватилась за бок, и пальцы нырнули под ребро, словно чтобы ослабить шов.

– Тебе нехорошо? – спросил Перикл, протягивая к нему руку. – Эпикл сказал, что ты доводишь себя до изнеможения.

Ксантипп оттолкнул его руку.

– Он не имел права говорить ничего подобного. Кудахчет, как старая наседка. Хуже твоей матери. Долг и этот союз, эта симмахия, дают мне силы держаться. И я буду держаться столько, сколько потребуется. Так должно быть и у тебя.

Неуклюжий, закутанный в меховой плащ, он двинулся к выходу, а Перикл, провожая отца взглядом, вспомнил, каким он был когда-то – тонким, как меч, и гибким, как леопард.

* * *

Вечером того же дня Павсаний разослал сообщение всему флоту. Путь до места назначения займет месяц. Также потребуется сеть поставщиков, способная прокормить сорок тысяч человек. Делос – сердце Эгейского моря, открытый во все направления. Павсаний приказал вернуться на остров ровно через два месяца, день в день, в конце лета – с запасом продовольствия и воды, с оружием, доспехами и всем необходимым для перенесения войны к крупнейшей персидской крепости на Востоке.

* * *

Кимон вернулся с Фетидой и Периклом на первый из трех своих кораблей. Он не проронил ни слова, и Фетида тоже предпочла хранить молчание. Перикла одолевали мрачные мысли об отце, а поговорить об этом было не с кем.

На следующее утро, еще до восхода солнца, небольшая лодка подошла к афинскому флагману. Лежавший поперек лодки мужчина охал и стонал. Два человека на борту корабля подняли Аттикоса на палубу. Собравшиеся вокруг только присвистывали при виде свежих красных полос на спине старого гоплита, незаживших царапин на лице и примотанных к ноге дощечек.

– Ты вроде как на войне побывал, – заметил кто-то.

Аттикос кивнул и махнул рукой, чтобы ему помогли подняться. Было больно, но он не жаловался.

– У них там была женщина на борту, – объяснил он. – Когда такое дозволено, жди неприятностей.

Один из гребцов хлопнул его по плечу. Он не издал ни звука, хотя все болело.

– Скажу архонту Ксантиппу, что ты здесь. Погостить или на постоянную службу?

Аттикос посмотрел вдаль, туда, где три корабля поднимали паруса, и нахмурился.

– На постоянную, – сказал он и сплюнул за борт.