Текст книги "Не считая собаки"

– Зачем викторианцы так все усложняли? – пожаловался я, и тут у ближней кромки поляны что-то блеснуло. – Принцесса Арджуманд? – позвал я шепотом, поднимая фонарь.

Да, хоть тут память меня не подвела: кошачьи глаза действительно светятся в темноте. Из кустов на меня смотрели два желтых огня.

– Сюда, киса… – Я поманил ее горбушкой и почмокал губами. – Я тебе вкусненькое припас. Иди сюда.

Желтые огни моргнули и пропали. Я сунул горбушку в карман и начал подкрадываться к кромке.

– Сюда, киса. Я отвезу тебя домой. Ты же хочешь домой?

Тишина. Ну, не совсем тишина. Лягушки квакали, листья шелестели, а Темза плескалась – но ничего похожего на кошку. Какие звуки издают кошки? Поскольку все виденные мной представители кошачьих только и делали, что спали, с ответом я затруднялся. Очевидно, мяукающие. Кошки ведь мяукают.

– Мяу, – произнес я, раздвигая ветки и заглядывая под кусты. – Иди сюда, киса. Ты ведь не хочешь рушить пространственно-временной континуум? Мяу-мяу.

Снова блеснули глаза, на дальнем краю рощицы. Я начал пробираться туда, рассыпая хлебные крошки по дороге.

– Мяу! – позвал я, плавно покачивая фонарем. – Принцесса Арджуманд?

Я чуть не споткнулся о Сирила, который радостно вилял всей своей филейной частью.

– Марш назад охранять хозяйский сон, – прошипел я. – Только тебя здесь не хватало!

Сирил немедленно уткнулся приплюснутой мордой в землю и принялся нюхать, выписывая круги.

– Нет! Ты не ищейка! У тебя даже носа нет. Иди в лодку. – Я решительно указал ему на берег.

Сирил перестал нюхать и посмотрел на меня красными, как у матерого бладхаунда, глазами. В них отчетливо читалось: «Ну пожалуйста!»

– Нет, – твердо ответил я. – Кошки не любят собак.

Сирил снова прижался брылями к земле и усердно засопел.

– Хорошо, хорошо, пойдем. – Я понял, что сопротивляться бесполезно. – Только от меня ни на шаг.

Я вернулся на поляну, налил сливок в блюдце, взял веревку и спички. Сирил с интересом наблюдал.

– Охота началась, Ватсон, – возвестил я, поднимая фонарь повыше. И мы устремились в неизвестность.

В темноте к плеску, шелесту и кваканью примешивались какие-то скользящие шорохи, уханье и стрекот. Поднимался ветер, и я прикрыл фонарь рукой, только теперь по достоинству оценив такое гениальное изобретение, как карманный фонарик. Как удобно, когда есть яркий направленный луч… Фонарь же я мог лишь поднимать и опускать, он давал пятно теплого рассеянного света, за пределами которого темнота, кажется, сгущалась еще сильнее.

Время от времени я звал: «Принцесса Арджуманд!», и «Сюда, киса!», и «Ау!» Я сыпал хлебные крошки и устраивал засаду на подходящего вида кусты, ставя перед ними блюдечко со сливками.

Ничего. Ни желтых огней, ни мяуканья. Становилось все темнее, пахло сыростью – неужели и впрямь дождь намечается?

– Чуешь ее, Сирил?

Мы пошлепали дальше. Рощица, вполне приветливая днем, превратилась в дремучий лес, состоящий сплошь из бурелома, колючек и зловещих когтистых ветвей. Кошка может прятаться где угодно.

Вон там! У реки! Что-то белое…

– Сюда, Сирил, – прошептал я, сворачивая к берегу.

Снова мелькнуло – в камышах, не двигается. Может, спит?

– Принцесса Арджуманд? – позвал я, раздвигая камыши. – Вот ты где, безобразница…

У белого комка вдруг выросла длинная гибкая шея.

– Га-а-а! – заклекотал он, шумно хлопая исполинскими крыльями.

Я выронил блюдце.

– Это лебедь, – зачем-то констатировал я очевидное. Лебедь. Белоснежное украшение Темзы, царственно скользящее по темной глади. – Всегда мечтал увидеть своими глазами, – признался я Сирилу.

Сирила рядом не было.

– Га-а-а-а! – возмущенный бесцеремонной побудкой, гаркнул лебедь, расправляя крылья во всю их необъятную ширь.

– Прости, – извинился я, отступая. – Принял за кошку.

– Ш-ш-ш! – прошипел лебедь и побежал на меня.

Ни в одной оде лебедям ни слова не говорилось о том, что они шипят. И оскорбляются, когда их путают с кошачьими. И щиплются.

В конце концов я спасся, проломившись через какие-то колючие кусты, вскарабкавшись на нижние ветки дерева и двинув лебедю в клюв ногой, после чего тот поковылял обратно к реке, бормоча проклятия и угрозы.

Выждав минут пятнадцать – на случай если это уловка, – я слез с дерева и принялся осматривать раны. Поскольку большей частью они находились сзади, это было несколько затруднительно. Я извернулся ужом, проверяя, нет ли крови, и заметил Сирила, который с виноватым видом выходил из-за куста.

– Разбиты наголову. Как персы. У Харриса тоже с лебедями не сложилось. (Эх, что ж я эту главу раньше не вспомнил?) Они хотели вытащить его и Монморанси из лодки.

Я подобрал фонарь, лишь чудом не опрокинувшийся, когда я его выронил.

– Если бы на стороне короля Гарольда сражались лебеди, Англией до сих пор владели бы саксы.

Мы возобновили экспедицию, стараясь держаться подальше от реки и подозрительных белых пятен.

Полли Вон из старинной песни погибла от рук своего возлюбленного, который принял ее за лебедя. Все потому, что на ней был белый передник, вот юноша и пустил в нее стрелу. Теперь я хорошо его понимаю. В дальнейшем я тоже предпочту сначала стрелять, а потом разбираться.

Темнота продолжала густеть, воздух – сыреть, а кусты – щетиниться колючками. Никаких белых пятен, горящих глаз и почти никаких звуков. Рассыпав последние крошки, я позвал: «Сюда, киса!» – но мой голос увяз в темноте.

Придется признать очевидное: кошка пропала бесследно, погибла от голода в дикой глуши, растерзана свирепым лебедем или найдена в тростниках фараоновой дочерью и кардинально меняет ход истории. Нам с Сирилом ее не отыскать.

Словно в подтверждение, фонарь начал коптить.

– Все напрасно, Сирил. Ее нет. Пойдем назад.

Легко сказать. Бросив все силы на поиски Принцессы, я совсем не запоминал дорогу, а рощицы вокруг были похожи, как капли воды.

Я опустил фонарь к земле, выискивая оставленный след из хлебных крошек, и только тогда вспомнил, что Гензель и Гретель тоже принадлежат к числу катастрофически оплошавших.

– Показывай дорогу, Сирил, – с надеждой велел я. Бульдог с готовностью осмотрелся по сторонам – и сел на землю.

Конечно, самое разумное – выбраться на берег и идти вниз по реке, но там подстерегают лебеди, да и волки, наверное, еще не все хлебные крошки доели. Я двинулся в самом подходящем на вид направлении.

Через полчаса начало моросить, промокший ковер из листьев сделался скользким. Мы волочили ноги, словно саксы после одиннадцатидневного перехода. Перед тем как потерять Англию навсегда.

Я упустил кошку. Я потратил даром массу драгоценного времени, не подозревая о том, что Принцесса у меня, а потом упустил ее. Я отправился на увеселительную прогулку с совершенно посторонним человеком, из-за меня Теренс проворонил, возможно, судьбоносную встречу и…

Хотя… Вот я уплыл с Теренсом, и мы подоспели как раз в нужный момент, чтобы спасти профессора Преддика от смерти в речной пучине. А если бы Теренс в это время сопровождал Мод? Или ему как раз не суждено было ее встретить, поскольку судьба назначила его в спасатели на водах? Или, наоборот, профессору предстояло утонуть, и счастливое спасение нужно добавить к списку моих оплошностей?

Но если это и оплошность, я о ней не жалею. Я рад, что профессор жив-здоров, хоть с ним и туговато приходится. И я начинаю понимать, что чувствовала Верити, вытаскивая кошку.

Кошку, которая бродит где-то здесь под дождем. Как мы с Сирилом. Я заблудился окончательно – ни этих деревьев, ни этого бурелома я прежде точно не видел. Развернувшись, я пошел обратно.

И там оказалась лодка. И поляна. И мое одеяло.

Сирил увидел их первым и рванул туда, радостно извиваясь всем телом, а потом вдруг встал как вкопанный. Неужели в одеяле свил гнездо лебедь?

Нет, не лебедь. Свернувшись клубком, на пледе крепким сном спала Принцесса Арджуманд.

Глава девятая

Маленькие серые клеточки – вот что поможет распутать любую историю.

Эркюль Пуаро

Моя первая ночевка в викторианской эпохе – Теснота – Храп – Дождь – О влиянии погоды на ход истории – Пневмония – Исчезновение кошки – Раннее отплытие – Исчезновение двухжаберного голубого голавля профессора Преддика – Абингдон – Урок гребли – Исчезновение профессора Преддика – Сувениры – Отправка телеграммы – Позднее отплытие

Вряд ли именно такие покой и сон, как в эту первую мою ночь в викторианской эпохе, имела в виду медсестра из лечебницы.

Я намеревался водворить Принцессу обратно в корзину – под надежный замок, и для верности еще камней на крышку. Но когда я осторожно поднял ее, всячески остерегаясь когтей и неожиданных бросков, она уютно устроилась у меня на руках. А потом посмотрела умоляюще и заурчала, едва я наклонился над корзиной. Я, конечно, читал, что кошки мурлычут, но всегда представлял этот звук как басовитое ворчание или что-то вроде радиопомех. Здесь же никакой угрозы и треска не слышалось, и я невольно принялся извиняться:

– Прости, так нужно. – Я неловко погладил теплый кошачий бок. – Иначе мы рискуем потерять тебя снова. Вселенная висит на волоске.

Урчание усилилось, и мягкая лапа просяще коснулась моей руки. Я сдался и понес кошку обратно.

– Ей и так завтра весь день сидеть в корзине, – объяснил я Сирилу, который уже устроился посреди одеяла. – А убегать ей теперь незачем, мы ведь подружились.

Сирила это не очень убедило.

– Раньше она боялась, – растолковал я. – А сейчас вполне укротилась и присмирела.

Сирил фыркнул.

Я сел на одеяло, скинул промокшую обувь, не выпуская кошку из рук, потом попытался забраться в постель. Легко сказать. Сирил застолбил себе место намертво и уступать не намеревался.

– Подвинься! – велел я, подталкивая его одной рукой. – Собакам положено спать в ногах.

Сирил о таком законе слышал впервые. Привалившись всей тушей к моей спине, он громогласно захрапел. Я потянул за одеяло, надеясь высвободить хоть угол, чтобы закутаться вместе с кошкой.

Принцесса Арджуманд тоже не подозревала о каких-то там правилах распределения животных в кровати. Ловко вывернувшись, она пошла разгуливать по одеялу, наступив на Сирила, который откликнулся слабым «вуф», и поточив когти о мою ногу.

Сирил пихался и пихался, пока не отвоевал себе ложе почти целиком, а Принцесса угнездилась у меня на шее, всем весом давя на кадык. Сирил снова начал пихаться.

Через час такой возни дождь припустил всерьез, и все принялись зарываться под одеяла, заново отвоевывая позиции. В конце концов оба моих соседа утомились и заснули, а я лежал без сна, с тревогой размышляя о том, что скажет Верити, когда узнает, где все это время находилась кошка. А еще я думал о погоде.

Вдруг дождь зарядил на весь день и помешает нам плыть в Мачингс-Энд? Сколько раз погода меняла ход истории, начиная хотя бы с «божественного ветра» камикадзе – тайфуна, уничтожившего флот хана Хубилая, шедшего войной на Японию в тринадцатом веке? Ураган разметал испанскую армаду, метель определила исход сражения при Таутоне, туман заставил «Лузитанию» свернуть прямо под прицел немецкой подлодки, а циклон над Арденнским лесом чуть не привел к поражению союзников в соответствующей операции Второй мировой.

Хорошая погода, впрочем, тоже может сыграть роковую роль. Люфтваффе при налете на Ковентри очень помогло чистое, ясное небо и полная луна – «радость бомбардировщика».

К тому же рука об руку с непогодой ходит болезнь. Вдруг профессор схватит насморк после ночлега под дождем, и его придется срочно везти в Оксфорд? Президент Соединенных Штатов Уильям Генри Гаррисон вымок во время собственной инаугурации, простудился и умер через месяц от пневмонии. Петр I продрог, спасая севший на мель бот, и скончался неделю спустя. И ладно бы только простуды… Генриха V доконала дизентерия, а с ним пошли прахом все завоевания Англии при Азенкуре. Малярия, сразившая непобедимого Александра Македонского, изменила в результате облик всей Азии. Про чуму и говорить не буду.

Погода, болезни, климатические и тектонические сдвиги – восхваляемые профессором Оверфорсом слепые силы природы – влияли и будут влиять на историю независимо от мнения профессора Преддика.

Шутка в том, что, как и во многих баталиях, правы оба. Просто им еще целое столетие ждать теории хаоса, которая их примирит. Историю в самом деле вершат и слепые силы, и личность, и доблесть, и предательство, и любовь. А еще случайность и непредсказуемость. И шальные пули, и телеграммы, и чаевые. И кошки.

Но при этом система отличается устойчивостью – я помню, что сказал Ти-Джей. Мистер Дануорти тоже утверждал, что последствия серьезного диссонанса мы бы уже ощутили. А значит, кошку успели вернуть в изначальную пространственно-временную точку до того, как «катастрофа» стала необратимой.

Есть еще вероятность, что исчезновение кошки прошло для истории незамеченным, но все факты говорят против. Из-за кошки я помешал Теренсу встретиться с Мод. Дальше рисковать нельзя. Нужно вернуть Принцессу в Мачингс-Энд как можно скорее, а для этого необходимо отправиться завтра в путь как можно раньше.

И дождь здесь совсем некстати. В Ватерлоо дождь превратил дороги в непролазное месиво, в котором увязла артиллерия. При Креси дождь вывел из строя луки, промочив тетиву. При Азенкуре тоже шел дождь.

Где-то в разгар беспокойных размышлений о дожде во время битвы за атолл Мидуэй я, видимо, заснул, поскольку проснулся уже в серых рассветных сумерках. Дождь кончился, а кошка исчезла.

Вскочив, я, не обуваясь, принялся ворошить одеяла в надежде, что она куда-нибудь зарылась. Потревоженный Сирил засопел и перекатился на бок.

– Сирил! Кошка пропала! Ты не видел?

Сирил бросил на меня взгляд, в котором читалось: «А я говорил!» – и заполз под одеяло.

– Помоги мне ее найти! – попросил я, выдергивая из-под него плед. – Принцесса Арджуманд! – звал я отчаянным шепотом, возясь с ботинками. – Ты где? Принцесса!

И она показалась, осторожно ступая по мокрой траве.

– Ты где была? Эх, зря я не запер тебя в корзине.

Прошествовав мимо меня на разоренное ложе, она улеглась под бок к Сирилу и заснула.

Второй раз рисковать я не собирался. Ухватив ковровый саквояж, я вытряхнул оттуда все сорочки и щипцы для устриц. Потом, вытащив из короба филейный нож, сделал несколько прорезей по бокам, не забывая и про подкладку, уложил на дно твидовый пиджак для мягкости и рядом пристроил блюдце.

Принцесса не проснулась, даже когда я клал ее в саквояж и закрывал застежку. Возможно, Верити права, так на кошек действует переброска. Я засунул одежду в портплед и скатал все одеяла, кроме того, на котором храпел бульдог.

– Подъем, Сирил! Пора вставать! Нужно отплыть пораньше.

Сирил открыл один глаз и уставился на меня с недоверием.

– Завтракать! – предложил я более заманчивую перспективу, унося саквояж к кострищу. Собрав хворост, я разжег костер, словно заправский турист, потом отыскал в вещах Теренса карту реки и уселся к огню планировать маршрут.

Складывающаяся гармошкой карта в развернутом виде охватывала Темзу во всю длину, которую, хотелось бы надеяться, нам не придется проходить целиком. Карты я научился читать еще студентом, но эту сильно портил излишек подробностей: помимо селений, шлюзов, островов и расстояний между ними, на этой указывались также запруды, отмели, каналы, бечевники, исторические объекты и рекомендуемые места для рыбалки. Пожалуй, профессору Преддику ее лучше в руки не давать.

Еще она пестрела пометками типа «очаровательный романтический вид» и «довольно сложное течение», за которыми и реку не всегда удавалось отыскать. Теренс говорил, что Мачингс-Энд сразу после Стритли, но я не видел ни того ни другого.

Наконец я обнаружил Раннимед, рядом с которым значилось: «Именно здесь, а не на острове Хартии вольностей, как будут убеждать вас местные “знатоки”, была подписана Хартия вольностей. Глубины изобилуют лещом. Пескаря, плотвы и щуки почти нет».

Поднявшись от Раннимеда до Стритли, я отметил место пальцем и принялся искать Иффли. Вот, есть: «Забавная мельница, которую приезжают посмотреть издалека, церковь XII в., голавль умеренно». Сейчас мы посередине между Иффли и Абингдоном, в двадцати трех милях от Стритли.

Если закладывать на завтрак полчаса, к шести будем на реке. За девять часов доплывем спокойно, даже с учетом высадки профессора, чтобы отправить телеграмму сестре. И тогда, если повезет, к трем я верну кошку на место исчезновения, и к пяти диссонанс будет сглажен.

– К чаю управимся, – обнадежил я Сирила, складывая карту. Сунув ее обратно в багаж Теренса, я добыл из короба яйца, кусок бекона с прожилками сала и сковороду.

Птицы начали утренний концерт, восходящее солнце переплело воду и небеса розовыми лентами. Река величаво несла золотистые воды меж зеленых берегов, не ведая ни о каких диссонансах, – в ее ровной бесконечной глади отражался не знающий тревог мир.

«Э, старина, далеко тебе еще до поправки», – отчетливо прочиталось во взгляде Сирила.

– Я не выспался, – буркнул я. – Из-за тебя, между прочим. Пойдем.

Поставив чайник, я нарезал бекон, разбил яйца в сковороду и направился к лодке будить Теренса с профессором, колотя в крышку от кастрюли ложкой для стилтона.

– Подъем! Завтрак подан!

– Боже правый… – Теренс, с трудом разлепив глаза, полез в карман. – Который час?

– Половина шестого. Вы ведь хотели выйти пораньше, чтобы к чаю успеть в Мачингс-Энд. Мисс Меринг, помните?

– О! – Теренс вылетел из-под одеяла как подстреленный. – Точно. Просыпайтесь, профессор Преддик.

– «Пока Заре, вращеньем часовым разбуженной, не довелось открыть ворота света розовой рукой» [25]25
  Мильтон, Джон. Потерянный рай. Пер. А. Штейнберга.


[Закрыть], – продекламировал с кормы профессор, сонно моргая.

Я оставил их просыпаться, а сам побежал проверять, как поживают яичница и кошка. Принцесса спала крепко. И, что еще важнее, беззвучно. Поставив саквояж к остальным вещам, я принялся раскладывать завтрак.

– Такими темпами к шести будем на реке, – поделился я соображениями с Сирилом, скармливая ему полоску бекона. – В полседьмого пройдем шлюз, потом остановимся в Абингдоне, чтобы профессор отправил телеграмму, к восьми – в Клифтон-Хэмпден, к девяти – Дейский шлюз, около десяти доберемся до Рединга.

Около десяти мы еще канителились в Абингдоне.

Битых два часа мы грузили багаж, который, кажется, успел разрастись и размножиться за ночь, а потом в последнюю минуту профессор обнаружил, что пропал двухжаберный голубой голавль.

– Может, до него добрался какой-нибудь зверь? – предположил Теренс.

Я почти наверняка знал какой.

– Нужно отловить другой экземпляр, – заявил профессор, вытаскивая удочку и снасти.

– Некогда, – покачал головой Теренс. – К тому же у вас остался белый пескарь.

И его лучше закрыть понадежнее, иначе до него тоже доберется зверь, а мы никогда не доберемся до Мачингс-Энда.

– Нужно отчаливать, сэр, – уговаривал Теренс, – если мы хотим до завтра быть в Раннимеде.

– Non simper temeritas es felix, – изрек профессор, выбирая наживку. – То есть поспешишь – людей насмешишь. Помните, если бы Гарольд не кинулся в бой очертя голову, победа при Гастингсе была бы за нами… Раннее утро не лучшее время для голавля, – задумчиво протянул он, насаживая муху на крючок. – Голавль обычно просыпается ближе к вечеру.

Теренс простонал и посмотрел на меня умоляюще.

– Если выйдем сейчас, ближе к вечеру будем в Пенборне. – Я развернул карту. – Здесь сказано, что Пенборн издавна славится рыбными местами. Отлично ловится усач, – зачитывал я, – отменно клюет окунь, елец и голавль. Много плотвы и карповых. Запруда богата крупной форелью.

– Пенборн, говорите? – заинтересовался профессор.

– Да, – соврал я. – Вот, тут написано: «Непревзойденный по разнообразию и изобилию рыбы участок Темзы».

Это решило дело. Профессор уселся в лодку.

– Спасибо, – прошептал Теренс беззвучно и оттолкнулся от берега, пока наставник не передумал.

Я посмотрел на часы. Двадцать минут девятого. Позже, чем я рассчитывал, но все равно к пяти успеваем в Мачингс-Энд, если все сложится благополучно.

Не сложилось. Абингдонский шлюз был закрыт, и у нас ушла четверть часа на то, чтобы разбудить смотрителя, который в отместку спускал воду тончайшей струйкой. Тем временем груда багажа на корме начала крениться, пришлось останавливаться (дважды) и все привязывать заново.

На второй остановке профессор Преддик вдруг воскликнул:

– Видите вон те кувшинки? И быстрину у берега? Там должен хорошо клевать усач!

И он выкарабкался из лодки, прежде чем мы успели его остановить.

– Некогда… – беспомощно пробормотал Теренс.

– Пенборн, – напомнил я.

– Пфуй, – отмахнулся профессор, и я с радостью добавил бы в свою коллекцию еще одно междометие из викторианских романов, если бы не грызущее беспокойство за саквояж и судьбу Вселенной. – Лучше этого места не сыскать.

Теренс в отчаянии посмотрел на часы. Чем же выманить профессора? Битвой при Гастингсе? При Саламине? Раннимедом?

– Вот так я всегда представлял себе Раннимед. – Я обвел жестом ближайший луг. – Туман стелется под копыта лошадей короля Якова с войском. Как считаете, где на самом деле подписывали хартию? В Раннимеде или на острове Хартии?

– В Раннимеде, – клюнул профессор. – Доказано, что король переночевал в Стейнсе и поутру выехал на поле.

– Вот как? – начал вываживать я. – А профессор Оверфорс, готов поспорить, приводит убедительнейшие доводы в пользу острова.

– Да что вы говорите? – не поверил своим ушам профессор.

– Весьма убедительные, – подтвердил Теренс. – В полном соответствии со своей теорией главенства слепых сил природы.

– Ерунда на постном масле! – Профессор Преддик в сердцах отбросил удочку.

Теренс тут же подхватил ее и сунул в лодку.

– Откуда он их высосал, эти доводы? – кипятился профессор. – Доподлинно известно, что подписание состоялось в Раннимеде. – Он забрался на борт. Я поспешно отвязал конец и отчалил. – Убедительные, ха! Да на острове сроду не поместились бы все эти бароны и лорды, а король Яков с его подозрительностью ни за какие коврижки не отрезал бы себе путь к отступлению. Силы природы!

И так до самого Абингдона.

Когда мы прошли шлюз и добрались до селения, была уже четверть десятого.

Профессор отправился на телеграф, а Теренс – покупать хлеб и холодную мясную нарезку, чтобы не пришлось останавливаться и готовить обед.

– И еще бутылку молока! – крикнул я ему вслед.

Едва оба скрылись из виду, я расстегнул саквояж и проверил, как там Принцесса. Она мирно спала. Не захлопывая саквояж, я поставил его на колени и взялся за весла. До сих пор греб Теренс, но он ведь устанет махать веслами целый день, тем более если мы хотим успеть к сроку. А гребля – это гребля. Вряд ли так уж сильно отличается от скиммеров. Разве что весла стократ тяжелее. И выворачиваются. Я потянул рукояти на себя – ничего не произошло.

Тогда я уселся ровнее, уперся ступнями, поплевал на ладони и дернул весла изо всех сил.

Результат не замедлил ждать. Правое весло взметнулось вверх, рукояти стукнулись друг о друга, сбивая мне костяшки пальцев, левое весло выскочило из уключины, а лодка вильнула прямо на каменную опору моста.

Я поспешил водворить весло на место и сунуть оба в воду, пока мы не налетели на мост. В итоге снова сбил костяшки, а лодка врезалась носом в берег.

Сирил, поднявшись, вразвалочку поковылял к борту, словно готовясь покинуть судно.

Ладно, третий раз – алмаз. Мне удалось оттолкнуться от берега веслом и вывести лодку на быстрину, там я сделал очередную попытку, стараясь не сбить костяшки. Не сбил. Теперь левое весло, подскочив, стукнуло меня по носу.

Однако с четвертой попытки я приноровился пусть неуклюже, но грести – и уже через несколько минут освоил азы. Я провел лодку через быстрину, потом под мост и назад, загребая довольно лихо.

– Не так, не так! – донесся до меня голос Теренса. – В начале гребка налегайте всем весом.

Я оглянулся на него и прищемил руку веслами.

– Не оборачивайтесь! Смотрите, куда гребете! – раскомандовался Теренс. – Рукояти попеременно. Угол держите! Нет-нет-нет! – кричал он, жестикулируя хлебом в одной руке и бутылкой молока в другой. – Корпус вперед. Колени раскройте. Держите курс. Не заваливайтесь.

Что может быть полезнее выкрикиваемых над ухом указаний, особенно маловразумительных? Я честно пытался выполнять понятные (то есть старательно разводил колени) и в награду получал от Теренса: «Нет-нет, не так! Колени вместе! Лопасть ребром! Леща поймаете! Курс, курс держите!»

В конце концов у меня, кажется, начало получаться, и, держа угол и курс, налегая на весла корпусом, раскрывая и сдвигая колени и не заваливаясь, я пригреб к Теренсу.

– Ровно и плавно, – похвалил Теренс, когда я аккуратно подвел лодку к причалу. – Очень хорошо. Осталось только руку набить.

– За этим дело не станет, – пообещал я, забирая у него бутылку и засовывая в карман. – Едемте. Где профессор?

Теренс повертел головой.

– Разве он еще не вернулся с телеграфа?

– Нет, – ответил я, выбираясь на берег и привязывая лодку. – Пожалуй, имеет смысл его поискать.

– Кому-то надо остаться и присмотреть за лодкой, – сурово взглянув на Сирила, решил Теренс. – На случай если профессор придет в наше отсутствие.

– Отличная мысль.

Пока его не будет, еще раз проверю кошку и, может, даже выпущу размяться.

– Только лучше уж вы идите. Вы с историей больше дружите.

Он посмотрел на часы, и я поспешно спрятал за спиной саквояж.

– Десять. – Теренс в сердцах щелкнул крышкой «луковицы». – Эх, нужно было везти его домой сразу же, как вытащили из воды.

– Времени не было, – напомнил я. – И потом, вы сами говорили, если упрется, с ним никакого сладу.

Теренс кивнул угрюмо.

– Несокрушимая сила. Как Вильгельм Завоеватель. Историю движут личности. – Он вздохнул с тоской. – Пока мы доберемся до Мачингс-Энда, она уже обручится.

– Обручится? С кем? – Я надеялся, что сейчас он упомянет других претендентов на руку Тосси, включая и мистера К.

– С кем угодно. К такому ангелу, как Тосс… мисс Меринг, наверняка сватаются по десять раз на дню. Где его носит? Эх, не видать нам Мачингс-Энда…

– Еще как видать, – заверил я. – Судьба, помните? Ромео и Джульетта, Элоиза и Абеляр…

– Судьба… «Жестока та судьба, что разлучает меня с ней даже на день!»

Теренс уставился на реку затуманенным взглядом, а мы с саквояжем улизнули.

Сирил увязался за мной.

– Нет, ты оставайся, – скомандовал я, не допуская возражений, и мы устремились в Абингдон уже втроем.

Я понятия не имел, где может находиться телеграф и как он вообще выглядит, но магазинов виднелось всего два. Овощная лавка и какой-то с рыболовными снастями и цветочными вазами в витрине. Я сунулся в рыболовный.

– Где тут можно отправить телеграмму? – осведомился я у улыбчивой пожилой женщины в чепце.

Она посмотрела на меня точь-в-точь как Овца из «Алисы в Зазеркалье».

– Выбрались на речную прогулку? У меня есть дивные тарелочки с видами иффлийской мельницы. Подписано «На добрую память о Темзе». Вы вверх по реке или вниз?

«Ни туда, ни сюда», – ответил я мысленно.

– Вниз. А где здесь телеграф?

– Вниз! – восхитилась она. – Значит, вы ее уже видели. Изумительная, правда? – Женщина протянула мне желтую атласную подушечку с бахромой, где красовалась та же мельница с подписью «На память об Иффли».

– Очень мило, – кивнул я, отдавая подушку. – А где все же отправляют телеграммы?

– На почте, но мне кажется, письмо получить всегда приятнее. – Она шлепнула на прилавок стопку писчей бумаги. Каждый лист венчала виньетка с неизменным «Привет из Абингдона». – Полпенса за лист и пенни за конверт.

– Нет, благодарю. Так где, вы сказали, находится почта?

– Прямо по улице. Напротив аббатства. Видели его? У нас есть чудесная модель в миниатюре. А может, вам придутся по душе фарфоровые собачки? Раскрашены вручную. Еще имеются прелестнейшие перочистки.

В конце концов, чтобы отвязаться, я купил фарфорового бульдога, ни капли непохожего на Сирила (впрочем, на пуделя тоже), и отправился искать аббатство и почту.

Профессора на почте не оказалось, и тамошняя пожилая женщина в чепце не знала, заходил ли он.

– Муж ушел домой на обед, вернется через час. Вы с реки, да? – Она стала предлагать мне вазу с изображением иффлийской мельницы.

В овощной лавке профессора не видели тоже. Я купил сувенирный стакан для зубных щеток с надписью «Праздничные поздравления с Темзы».

– У вас не найдется лосося? – поинтересовался я заодно.

– А как же, – ответила пожилая хозяйка в чепце и выставила на прилавок жестянку.

– Я имею в виду свежего.

– Так сами поймайте. Лучшего клева, чем в Абингдоне, вам не сыскать. – И она стала предлагать мне резиновые рыболовные сапоги.

– Куда теперь? – спросил я Сирила, который каждый раз терпеливо дожидался меня за порогом.

Абингдон вырос вокруг средневекового аббатства. Его развалины, включая житницу и делянки под огороды, вполне сохранились и должны были бы прельстить профессора Преддика, но, видимо, не преуспели. В клуатрах тоже оказалось безлюдно – похоже, аббатство не прельщало никого.

Опустившись на колени у стены, я поставил на камни бутылку молока и открыл саквояж.

Сирил плюхнулся рядом, глядя неодобрительно.

– Принцесса Арджуманд, завтракать изволите?

Я извлек кошку на свет. Стоило опустить ее на землю, как она, неторопливо размяв лапы, молнией рванула куда-то за угол.

«А я говорил», – взглядом напомнил мне Сирил.

– Так не стой истуканом. Иди верни ее!

Сирил не тронулся с места. Наверное, он прав. Сколько мы ночью гонялись за ней по лесу, а толку?

– Тогда что ты предлагаешь?

Сирил улегся на землю, уткнувшись носом в молочную бутылку. Тоже здравая мысль. Я вытащил блюдце и налил туда немного молока.

– Сюда, киса! – позвал я, ставя блюдце к стене. – Завтрак подан!

Мысль, повторюсь, была здравая. Однако нам она не помогла. Как не помогло обыскивание развалин. И главной площади. И улиц, застроенных фахверковыми домами.

– Ты ведь знал, какие они, эти кошки, – упрекнул я Сирила. – Мог бы предупредить.

Нет, вина целиком и полностью моя. Я выпустил Принцессу, и теперь она, наверное, на полпути к Лондону – бежит встречаться с Гладстоном и провоцировать взятие Мафекинга бурами.

Мы добрели до окраин Абингдона. Дорога там заканчивалась и терялась на сенокосном лугу, исчерканном крест-накрест узкими ручьями.

– Может, она вернулась к лодке? – поделился я надеждами с Сирилом. Бульдог не слушал. Он смотрел на тропинку, ведущую к мосту через ручей.

У моста по колено в воде бродил, закатав брюки, профессор Преддик с большой сетью. За его спиной на берегу стоял жестяной чайник – вне всякого сомнения, с уловом. Рядом с чайником устроилась в засаде Принцесса Арджуманд.

– Стой здесь, – велел я Сирилу. – Ни с места.

Я начал подкрадываться к охотнице, кляня себя за то, что не догадался купить сеть. Принцесса, бесшумно ступая белыми лапами, медленно подбиралась к чайнику, а профессор, как и кошка, не сводя глаз с предполагаемой добычи, медленно погружал сеть в воду. Принцесса заглянула в чайник и наудачу сунула туда лапу.